Время желаний (сборник) читать онлайн - Януш Вишневский

Время желаний (сборник)

Януш Леон Вишневский

Януш Вишневский: о самом сокровенном

Женщины говорят о мужчинах, а мужчины, конечно, о женщинах. В новом сборнике Вишневского – короткие, на первый взгляд простые, но вместе с тем яркие истории чужих жизней, обрывки воспоминаний – о любви и ненависти, о самоотверженности и предательстве, о потерях и мечтах. И как бы порой ни было горько оглядываться в прошлое, человек всегда может найти в себе силы идти вперед с надеждой.

Януш Леон Вишневский

Время желаний

Janusz Leon Wisniewski

Udreka braku pozadania

© Copyright by Janusz Leon Wisniewski

© Wydawnictwo Literackie, ul. Dluga 1, Cracow, Poland

Фотография автора на 4-й сторонке © Ilona Weistand, Frankfurt am Main

© Чайников Ю., перевод, 2016

© ООО «Издательство АСТ», издание на русском языке, 2016

На мир посмотреть?

О opowiadaniu swiata

Старый обшарпанный дом на тихой улочке во Франкфурте. Если судить по ценам на жилье и по отсутствию просторных парковок, улица точно не из центральных. Только за стоянку в неположенном месте вас оштрафуют и здесь, вдали от городского центра, немецкая полиция в таких делах безжалостна. И хоть есть перед домом некое подобие мини-парковки, все равно нарвешься на штраф, потому что все ее пространство занимают большие машины. Если таких больших встанет три, то места не останется, а пристраиваться четвертым – себе дороже. Поэтому сюда лучше всего доехать на метро, на велосипеде, на мотороллере или добраться на своих двоих.

Весь первый этаж дома занимает турбюро. Во всяком случае, именно это мы узнаём из газет и Интернета. Приходится верить, потому что над дверью (кстати, весьма непрезентабельной: такую только при входе в подвал ставить) в турбюро вывески нет, а на оконном стекле рядом красуются наклеенные кем-то некогда черные, но теперь уже порядком выгоревшие на солнце буквы – «ARS» – аббревиатура, которую сегодня уже никто не расшифрует. Сразу за дверью небольшой холл, в котором стоят несколько деревянных стульев, пластиковый кулер с водой и большая карта мира на стене. На столике посередине – рекламные буклеты на разных языках и альбомы с фотографиями живописных мест планеты. Скромненько так. Здесь вам не предложат кофе, никто не извинится за то, что вам пришлось ждать в очереди. Четвертая стена холла – стекло, за стеклом помещение попросторнее, в каждом из углов которого стоит по столу с компьютером.

Сюда приходят узнать: есть ли такие края, где стоит провести неделю-другую, а то и пару месяцев, а может, и пару лет своей жизни. Здесь богатый выбор «заманчивых предложений»: тур в Камбоджу или неделя на Сейшелах «даже за меньше, чем вы могли бы подумать». Клиентов хватает, да это и понятно: какой дурак будет платить больше, когда за то же самое можно заплатить меньше. Однако среди клиентов бюро есть люди, для которых деньги не играют никакой роли. Это их большие машины занимают всю стоянку. Они приезжают сюда, потому что только здесь им расскажут правду об их тайных желаниях, о тех местах, куда они мечтали попасть, но даже не догадывались об этом. Здесь есть человек, способный осуществить их мечты. За одним из столов в зале за стеклянной перегородкой сидит Юдита. Она приехала во Франкфурт из Перу после двух лет работы в каком-то фонде, строившем там школы. А до этого она успела поколесить по белу свету, мир посмотреть. Она полька, родом из Варшавы, институт закончила в Кракове. Большинство из ожидающих в холле хотят попасть именно к ней. Девушке лет тридцать, личико молодое. Рассказывает про мир на пяти иностранных языках, польский не в счет.

– Вы говорите Лиссабон? – спрашивает она. – Вы туда собрались? Тогда вам надо будет… тогда вам… понимаете, Лиссабон – это как женщина. Призрачная, волшебная, неповторимая, очаровательная, ностальгическая, прекрасная. Идущие на свидание с ней не ошибаются. Женщины бывают разные, но эта из тех, по которым больше всего скучаешь. Вот вы, к примеру, тосковали когда-нибудь до боли? Чтобы все у вас болело чуть ли не в физическом смысле? Нет, я имею в виду не по женщине, а по городу, по месту, которое напоминало женщину? Столица Португалии не примитивна, не броска и не однозначна. Она вся прикрыта тысячами недомолвок, пронизана множеством тайн, незаданных вопросов, на которые всё равно нет ответа. Иногда она какая-то сонная, смурная, а в другой раз, наоборот – задорная, бодрая. Она искушает каждого, кто способен чувствовать, сдирает с него кожу, расчесывает раны, чтобы тут же их зализать. Она полнокровная, в ней пульсирует жизнь… Вот я, например, не верю в любовь с первого взгляда. А вы? Мне нужно много раз взглянуть, хорошенько приглядеться, чтобы потом окончательно потерять голову. Вы хоть знаете, как надо знакомиться с Лиссабоном? Здесь тот самый случай, когда путеводитель лучше всего забыть на столике за утренним кофе, взять карту и ни свет ни заря выйти в город и постепенно, шаг за шагом, обойдя все семь холмов, спуститься к океану. По дороге непременно затеряться в лабиринте улочек, переулков, заглянуть во дворики и посмотреть высоко вверх, чтобы под сводом небес увидеть не какую-то там поэтическую лазурь, а самую настоящую жизнь – сохнущее на солнце белье. Лучше всего это делать, когда закрытые ставни возвещают городу и миру, что пришло время сиесты. И вот когда вы взглянете вверх, вы заметите переплетение кабелей и проводов, проложенных прямо по фасадам домов, напоминающее нам о бренности жизни, о том, что и сюда проникла цивилизация. Это ощущение мимолетности очень близко нам, славянам. Вы ведь, судя по фамилии, польских корней? Ну вот и почувствуете себя как на своей исторической родине, как дома. Признаюсь, что именно Лиссабон стал моим вдохновением. Если спросите, почему, я отвечу: именно этой своей хаотичностью. Во Франкфурте-на-Майне всё как по линейке, и это напрягает, а хаос Лиссабона вносит в душу умиротворение, успокаивает, заставляет поверить, что навязанный людям порядок на самом деле состояние временное… Высотные дома в Лиссабоне? Боже упаси. Есть несколько, эдакая отметина эпохи, но торчат болезненными наростами на теле города. Выглядят как неудачный футуристический эксперимент какого-то архитектора-маньяка. Лиссабон, он как будто восстал из сна человека впечатлительного, ищущего, легкого на подъем, влюбленного в искусство и ностальгическую музыку фадо. Вы когда-нибудь слышали фадо? Нет? Тогда представьте, что вы в слезах по колено; я однажды видела такой плакат на дверях одного кафе, очень меня растрогал. Потому что Лиссабон трогательный. Если вы влюблены, то обязательно поезжайте в Лиссабон, а если нет – то тем более поезжайте. В любом случае поезжайте – не пожалеете.

Большинство из ожидающих в приемной турбюро ждет «консультацию» у Юдиты. Интересно, что она рассказывает желающим посетить Варшаву или Краков…

Так надежнее…

Dla pewnosci…

Марте тридцать шесть лет. Два последних года она живет с маленьким сыном Шимоном в небольшой двухкомнатной квартирке в восточной части Лондона. Точеная, сухопарая шатенка с фарфорово-белой кожей и грустными зелеными глазами. Ее никогда не видели в одежде не черного цвета. И даже те, кто знает Марту давно, никогда не видели на ее лице улыбки.

В Англию она приехала в гости к Агнешке. Все планировалось как короткое недельное

пребывание у лучшей подруги. Думали наговориться вдоволь, нарадоваться друг другом «про запас», купаясь в воспоминаниях ночи напролет. Именно так пообещали они друг другу. Они знакомы еще с начальной школы, с тех времен, когда жили в одном бараке в развалившемся госхозе, вместе ездили в интернат во Вроцлаве, вместе сдавали выпускные в школе. Они и дальше были бы неразлучны, если бы десять лет назад Агнешка не уехала в Австралию, где вышла замуж за влюбленного в нее по уши очень богатого и влиятельного адвоката из Сиднея. Но там она так скучала по Польше, что семье пришлось перебраться в Лондон, который, как казалось ее мужу из их австралийского далека, был совсем рядом с Варшавой. В целом переезд оказался семье на руку: в Англии австралиец как следует развернулся и стал еще более влиятельным. У них есть дочка как раз в возрасте Шимека.

Агнешка просила Марту остаться погостить подольше и подумать, стоит ли вообще возвращаться в Польшу, а муж подруги, тот даже не просил – настаивал. «Рядом с вами, – как признался он Марте после нескольких бокалов на своем дне рождения, – моя Агнес просто расцветает, становится такой же желанной, как в самом начале нашего знакомства». Буквально через пару недель он нашел для подруги жены работу в офисе, в котором помогают составить налоговые декларации польским эмигрантам. Экономическое образование у Марты есть, английский… ну, в общем, знает, но главное – свои рекомендации она получила от одного из самых известных лондонских адвокатов. Начальник этого бюро, поляк, принял ее на работу после короткого формального собеседования по скайпу. В офисе Марта должна была появляться раз в неделю. Остальную работу, состоящую главным образом из телефонных разговоров с поляками и ведения электронной почты, она могла выполнять сидя дома, что было для нее чуть ли не главным: она хотела как можно больше времени проводить с сыном.

На самом деле решение остаться в Лондоне Марта приняла однажды ночью, когда подруги лежали в постели, прижавшись друг к другу, и Агнешка шептала ей на ухо: «Не возвращайся, ты хорошая, а в Польше Господь тебя не замечает, может, здесь как раз заметит. Хотя бы ради Шимека останься…» И тогда Марта расплакалась, пораженная тем, что Агнешка точно угадала ее страхи.

Ведь это правда: до сих пор Бог если и замечал ее, то лучше бы этого не делал. Когда ей было семнадцать лет, во время летних каникул в деревне она пошла утром в коровник на дойку и обнаружила там отца, болтавшегося в петле… Задал всем коровам корму, на один крюк повесил вилы, на другом повесился сам. У него была депрессия, которую мало кто замечал, потому что «мужик в деревне должен взять себя в руки, а если не может, тогда один только выход – пить». Отец не пил, во всяком случае, пьяным она отца не помнит. Выход из траура занял у нее три года. Когда она поступила в институт, ее единственный брат Матеуш вернулся из практикантского рейса. Он учился в Морской академии в Щецине. Ходил в отличниках. Еще студентом он получил предложение работы от судовладельца из Норвегии. Прошел все обследования, сдал все анализы, как того требовали обстоятельные норвежцы перед подписанием контракта. Анализы выявили рак толстой кишки. На последней стадии. Это такой рак, при котором до самого конца нет болевых ощущений. А через шесть недель метастазы уже перешли на мозг. Через восемь недель его уже не было в живых. Умер безболезненно, потому что рак мозга тоже не дает болевых ощущений. Так говорила санитарка, которая по ночам сидела у его постели. Нет, не влюбилась она, семья за деньги наняла, а просто так никто сидеть не станет. Умер во сне. Вечером Марта принесла Матеушу его любимые яблоки из их сада, а утром его уже не стало. А ведь парню было всего двадцать четыре года.

Мать с горя тронулась, и надо было постоянно находиться рядом с ней. С дневного отделения Марта перевелась на заочное (два раза в месяц ездила в институт во Вроцлав) и вернулась в деревню, устроилась на работу в совете сельской общины. Как-то раз один интересный мужчина в костюме и при галстуке пришел на прием и попросил порекомендовать ему какого-нибудь приличного геодезиста. Он покупал землю под свой «новый проект». Порекомендовали, он всё путем оформил, землю купил, но наведываться в контору не перестал: приходил через день и сидел в приемной, ждал, когда она выйдет, а когда она выходила, благоговейно смотрел на нее как на икону.

Год спустя они жили вместе в доме, который он поставил на участке, рядом с госхозовскими бараками. Это было самое счастливое время ее жизни. Однажды в субботу утром он поехал на мотороллере за булочками в сельский магазин. Зачем было ехать на мотороллере, когда и так всё рядом? А он просто хотел, чтобы в их семье на завтрак была «свежая и горячая» выпечка. На прямом участке сухой дороги его оттер на обочину несшийся «Мерседес». Он лежал весь растерзанный на поле рядом с бумажным пакетом с булками. На суде водитель «Мерседеса» сказал, что его ослепило солнце. Семь недель спустя внимательная врачиха в поликлинике отказала ей в антидепрессантах и послала к гинекологу. Марта оказалась беременна. Узнав об этом, она первым делом побежала на кладбище «сообщить ему новость». Когда родился Шимон, она сделала ДНК-тест и разослала результаты всем его родственникам, претендовавшим на свою часть наследства. Пока Шимон был на расстоянии вытянутой руки, она не боялась. Никакой злой рок и никакой невнимательный Бог не имели права отбирать у нее еще одного мужчину. Несколько месяцев спустя, когда Шимек сделал свои первые шаги, она полетела в Лондон.

Похоже, останется здесь. Так надежнее…

О счастье

O szczesciu

– Вы спрашиваете меня, счастлива ли я? Причем который уже раз спрашиваете. И так настойчиво. Это что же, только ради этого вы ехали из Франкфурта чуть ли не через всю страну? Если честно, то вопрос, простите, бессмысленный. И говорю я это вам не как психолог, хотя психология – моя профессия, которой я училась в институте, а просто как Христиана П., самая обычная женщина, которая теперь живет в деревне.

Можно быть или более счастливым, например, по сравнению с тем, что было раньше, или менее счастливым по сравнению с тем, что, возможно, когда-нибудь будет. Ощущение счастья никогда не бывает абсолютным, оторванным от конкретного времени или обстоятельств. Я знаю, о чем говорю, потому что я кандидатскую писала по счастью. Правда, работа строилась вокруг немецкого слова «несчастье», но трактовала тем не менее поиски счастья. Действительно, какой смысл говорить об этих понятиях в отрыве друг от друга, они вроде как сиамские близнецы, одно без другого не сможет существовать. Поиски счастья – равно как желание удовлетворять любопытство или быть любимым – лежат в основе той самой щемящей грусти, которая движет людьми многие века. Платон и Эпикур создали из этого поиска целые направления философии, которые актуальны со времен античности до наших дней, дней «Фейсбука». Джефферсон, еще до того как стал президентом едва зародившейся страны, наивно и популистски внес то ли в Декларацию независимости, то ли прямо в Конституцию Соединенных Штатов право на счастье. Лишение людей права на счастье является в США преступлением, преследуемым по

закону, на основе статьи Конституции, а в некоторых штатах этой удивительной страны за препятствование в реализации данного права может грозить даже смертная казнь. Но пока что вроде никого не наказали. Даже несколькими часами общественных работ. А всё из-за того, что покушение на твое счастье труднодоказуемо. В некоторых случаях даже убийство (хотя убийство бесповоротно лишает убитого права на счастье) можно интерпретировать – кстати, именно так и поступают говоруны-адвокаты – как реализацию права на счастье убивать: он/она убил/убила, потому что убитый/убитая стоял/стояла на его/ее пути к счастью. Дико? В общем, да, но при всем при этом право на счастье, наверное, – самое прекрасное из всех конституционных положений, не так ли? Причем это экстравагантное право никому никоим образом счастья не гарантирует. Совсем напротив, оно внушает человеку ложное чувство, что он создан для счастья. Если же мы ощущаем себя несчастными, это значит, что если не в сознании, то где-то в подсознании мы пестуем мысль, что мир относится к нам несправедливо. А может ли быть хоть что-нибудь более деструктивное, чем такая мысль?

Впрочем, чего это я тут ученому объясняю. Наука вообще все пытается измерить, сравнить. Вот и счастье она тоже хочет измерить, втиснуть в таблицы, проиллюстрировать графиками, а результаты занести в базы данных. Ученые сканируют мозг, анализируют гены, составляют тысячи социологических анкет, а потом сопоставляют их друг с другом. Большинство результатов стекается в Роттердам, где при университете существует единственная в своем роде база данных по счастью (World Database of Happiness). Такой подход слегка пугает, потому что полностью отрывает счастье от эмоций, что в корне неправильно. Однако, несмотря на массу исследований, к которым и я руку приложила, до сих пор не получилось найти какой-то более или менее внятный рецепт счастья. Существуют люди, у которых есть, можно сказать, всё, а они несчастны, а бывает и наоборот: люди практически всё потеряли, но вопреки всему утверждают, что счастливы. Карта распределения счастья не совпадает с картой распределения богатства. Бедный мировой Юг вовсе не менее счастлив, чем богатый Север. Согласно роттердамской базе данных, в мучимой всеми несчастьями Бангладеш народ примерно так же счастлив, как в идиллически спокойной и богатой Швейцарии. Тогда, может, счастье в генах? Но генная карта также не дает конкретного и однозначного ответа на вопрос о природе и источнике счастья. И даже намека на существование гена счастья пока не найдено. Удалось выделить цепочку нуклеотидов, ответственных за склонность к трансценденции (так называемый ген Бога), но счастье постоянно ускользает от этих исследований. А еще известно из работ социологов, что и глубокая вера не всегда гарантирует счастье. В атеистической Чехии людей, заявляющих, что они удовлетворены жизнью (условно примем это как признание, что они счастливы), так же много – или, если вам угодно, так же мало, – как в ультрарелигиозной Северной Ирландии.

Однако вернемся к вашему вопросу: вот уже два года я чувствую себя более счастливой, чем раньше. С тех самых пор, как я поселилась в домике у моря, покинув гамбургский муравейник. Всего лишь в сорока пяти минутах езды от Санкт-Паули, где мы долго прожили с мужем. Я была аспиранткой, исследовавшей феномен счастья, а он становился все более и более несчастным. И вот однажды ночью я, склонившись над своими бумагами, не головой, а сердцем поверила в то, что написал мой гуру Дэвид Басс – американец, отец эволюционной психологии – в своем знаменитом труде о счастье: счастье можно найти вдали от суеты, толкучки большого города, информационного потопа[1 - Buss David, The Evolution of Happiness, American Psychologist, 2000, vol. (1), pp. 15–23.]. Вот такой нетривиальный вывод из работы над диссертацией. Я убедила мужа уехать из Гамбурга. Через неделю мы продали квартиру, две недели мы прожили в гостинице, потом купили настоящий, с кафельными печками, крестьянский домик на краю деревушки, которая так мала, что ее даже нет на карте в навигационной системе вашего автомобиля. С тех пор как мы здесь поселились, я больше не изучаю счастье…

Примерно два с половиной метра

Tak ze dwa koma cztery metra

– А подвальчик у вас ничего, – говорю я, осматриваясь по сторонам. – Больше, чем вся моя квартира.

– Не может быть! Вы что же, по-прежнему живете во Франкфурте в этой своей клетушке?

– А пани откуда это знает? – интересуюсь.

– Вы когда-то писали о двух мужчинах за стеной. О своих соседях. Вот и знаю про вашу жизнь. Вы там рассказывали про их страстную любовь[2 - Вишневский Я. Л. Сцены из жизни за стеной, Москва, АСТ, 2009.]. До последней строчки думала, что речь о молодоженах. Помните? Книжка вышла несколько лет назад. Ну да, вы пишете много, можете забыть. А я нет. Сначала я поревела немножко, а потом поцапалась с мужем. Со вторым. Так, для точности, а то я заметила, что вы очень любите статистику разную, чтобы все было точно. Так вот, можете написать, что со вторым. Стали бы вы ехать четыреста километров, чтобы встретиться со мной, поговорить и не написать это? А еще можете написать, сколько мне лет. Ведь у вас как – всегда деликатно так пишите: «дама около тридцати». Женщин после сорока я что-то в ваших текстах не замечала. Разве что исторические персонажи. Так вот, никакие мне не «около», а точно пятьдесят один. Год назад я пережила сильный кризис, а теперь всё в порядке. Вы только, когда будете писать, имя мне смените и городок наш не называйте. Действительно, какая разница, как он называется, местечек в Баварии хватает. Все друг на друга похожи… Короче, поругалась я с мужем, потому что он сначала раскритиковал ваш текст, а потом вас самого. Назвал отвратительным манипулятором, который, как он сказал, «подстрекает женщин к бунту». Ну, может, чуток он и прав: почитаешь вас, так на бунт и тянет. По-польски он не особо читает, вот я ему и переводила ваш текст. Как же мне трудно это далось, а все потому, что там речь об угасании любви. А у нас отношения тогда тоже на ладан дышали. И все ваши слова как будто у меня с языка сняты. Он не дурак – понял. Потому и взбеленился. Я благодарна этому тексту. Если бы муж тогда не психанул, ничего бы между нами не изменилось. Я бы тогда просто отпала от него, как сухой листок от высохшей ветки. А так очень даже многое изменилось. Вот и подвал этот у нас появился, можно сказать, благодаря вам. Чего вы смеетесь? Так оно и есть. Я ему в тот вечер – когда переводила – сказала, что не желаю терзаться сомнениями, чем он там занимается в своей конторе до полуночи. Просто хочу, чтобы он был рядом со мной. Может заниматься чем угодно, но с одним условием – рядом со мной. Тогда он мне сказал, что ему нужно его собственное пространство. В нашей квартире такого пространства нет, и поэтому он допоздна просиживает на работе. Что я, дескать, слишком близко. Так и сказал. Вы ведь понимаете, о чем речь? И тогда моему мужу пришла идея этого помещения. По соседству с нами жил студент, который держал в своей части подвала пустые коробки из-под компьютеров. Муж договорился с ним, что мы оплатим ему место в гараже, а он уберет весь хлам и отдаст нам свою часть подвала. Вот так и прибавилось нам несколько метров. Здесь просторно и светло. Здесь у мужа

рабочее место, к которому я не приближаюсь, когда это не нужно. Растрогал меня этим своим жестом, понимаете? Приходит сюда не слишком часто. Да и я здесь почти не бываю. Но то, что он сам это предложил, было для меня как признание в любви. Еще одно, после долгих лет совместной жизни. А теперь приходит с работы как нормальный человек, примерно в семь, и весь вечер мы вместе. А если захочет побыть один, садится в лифт и спускается на минус первый. Я тогда хотя бы чувствую, что он где-то недалеко. У меня здесь тоже есть свое местечко – тот белый стеллаж. Вон, посмотрите. В нем, между прочим, стоят все номера того самого журнала, который внес свою лепту в появление в нашей жизни этого места. Выстроились примерно на два с половиной места. У меня правда собраны все номера, с первого, который прошел под названием «Осень 89», до последнего. Первые были невзрачные, тоненькие – максимум полсантиметра, а последние не в пример толще – понятно, что от реклам, – и все глянцевые. Я хоть и не занималась измерениями, но если все полки с этим журналом суммировать, то точно 2,4 метра получится. Для меня это полка с историей. Вы ведь напишете про меня в трехсотый номер, правда? Мне его пришлет Марыся, дочка моя. Ей было чуть больше года, когда осенью восемьдесят девятого вышел первый номер, самый тонкий, вон он – самый левый в ряду. Квартальник за тысячу злотых. Такие были тогда несуразные цены. К журналу «Кобета и жиче» (вы наверняка помните такой, должно быть, ваша матушка выписывала или покупала) раз в квартал давали цветное приложение под названием «ПАНИ». Тогда в нашем городке его не было в газетных киосках. В первый раз мне привезла его подруга из Вроцлава. Слишком поздно попал мне тот номер в руки. Я тогда разводилась с первым мужем, отцом Марыси. Изменил мне с какой-то шлюшкой. Добро бы хоть моложе меня была, так нет. А потом прощения просил, в ногах валялся, правда, выпимши, умолял, говорил, что любит, а я встала вся из себя гордая неприступной скалой, и всё тут. Сегодня-то я знаю, что на его месте я бы тоже изменила. Когда я узнала, что беременна, выбросила его из постели… так, для безопасности. А когда родила Марыську, кормила ее грудью и совсем не хотелось, гормонов, что ли, каких не хватало… Да что я вам рассказываю, вы и так всё лучше меня знаете. Почти два года не позволяла ему дотронуться до меня. А в первой «ПАНИ» я прочитала статью на эту тему. В принципе и не статью, а так, разговор. Ну, и узнала о том, что уже знала сразу после развода: что я дура глупая. Разводиться только потому, что голодный на это дело муж с кем-то там слевачил? Не хотела рассказывать про это Марысе, потому что как отец он был очень хорошим. Потом я стала постоянной читательницей вашего журнала, чтобы больше не пропустить чего-нибудь важного для жизни. Когда уезжала из Польши, повезла с собой все номера. Состарилась я уже с этим журналом, ну и слава богу…

Размышления перед зеркалом

Rozmyslania przed lustrem

– Через две недели мне пятьдесят. Менопауза позади, детей не рожать, больничная касса уже больше года регулярно шлет мне цветные флаеры, приглашающие «принять участие в бесплатном семинаре на тему эффективных инвазивных и неинвазивных методов омоложения кожи», давно никто не присвистнет мне вслед на улице, а все женщины, рекламирующие по телевизору биологические добавки против «возрастного остеопороза», выглядят как моя сестра, которая на десять лет меня моложе.

– Видать, все они принимали участие в бесплатных семинарах, – говорю я и тянусь к бокалу вина.

– Не надо смеяться.

– А я и не смеюсь, просто у меня такая ирония в голосе.

– Для женщины это очень важно. Недавно мне звонила подруга, ей всего-то сорок пять, и сетовала, что стала «дочерью стекольщика», ничей взгляд на ней больше не останавливается. Ничей – в смысле мужчин. Для нее стало ударом, когда она заметила это. Вспомнила свою мать, которая много лет назад предупреждала, что придет такое время, когда она «перестанет существовать как женщина», просто выйдет из игры. Потому что, понимаете, нам в свое время вдолбили в голову и продолжают вдалбливать – радио, телевидение, глянец, – что женщины по-настоящему сохраняют женственность только до определенной магической границы, за которой кончается молодость. Ошельмованные и прибитые этим мифом, мы до определенного момента ведем себя как безмозглое стадо. Доходим до этой границы плотными рядами, как послушные лемминги доходят до края пропасти, и все вместе, держась за руки, бросаемся в пропасть и падаем на тонкие иглы шприцев с ботоксом, на острые скальпели хирургов, в распростертые объятия жуликов от диет, которые «без упражнений и отказа от булочек на завтрак помогут вам сбросить восемь килограммов за неделю». Или оказываемся перед косметическими магазинами, где в изысканных тюбиках и еще более изысканных флаконах нам предлагают средства, которые с гарантией, зафиксированной на нескольких языках, превратят нашу апельсиновую кожу в кожу персиковую. От нас потребуется всего лишь несколько сотен злотых.

Сегодня утром я долго стояла голая перед зеркалом в ванной и рассматривала следы, оставленные временем вокруг моих глаз, губ, носа, на лбу, на животе и на груди. Уже морщинки, хотя еще не морщины, шероховатости, пигментация, где по возрасту положено – обвислости, а где надо (вернее, где не надо) – припухлости. Думаю, что всё так, как и должно быть у ухоженной женщины моего возраста. В ванной у меня несколько до неприличия дорогих тюбиков с французскими названиями, потому что, каюсь, дала слабину и позволила уболтать себя обещаниями, убедительно изложенными на блестящих этикетках. Впрочем, основная масса моих кремов – обычные притирки из дешевого магазинчика за углом. Понятное дело, мне, как и любой другой, хочется выглядеть помоложе, ну и чтобы мужчины смотрели на меня вожделенно, а женщины – с завистью. Я хочу быть желанной, в принципе желанной, а не только для своего мужа. Я гораздо сильнее чувствую это теперь, а не когда мне было тридцать. И вообще скажу вам, теперь я острее чувствую и полнее переживаю свою сексуальность и, главное – с большей радостью. Да и жизненных сил у меня как-то поприбавилось. Кстати, в отличие от моего мужа. Он старше меня на десять лет. Недавно я нашла в ящике для документов в нашей спальне голубые таблетки. Что поделаешь – такова жизнь. Но для меня это, скорее, разоблачение мифа: ведь больше чем у половины мужчин его возраста проблемы с эрекцией. Вот о чем, о проблеме андропаузы, надо говорить во всеуслышание, а не обсуждать до неприличия накачанный ботоксом, чуть ли не фарфоровый лоб Николь Кидман и высмеивать его. Надеюсь лишь на то, что мой предусмотрительный супруг принимает виагру ради меня, а не ради одной из своих длинноногих ассистенток с пышной грудью. Наверняка у него есть еще один загашник, потому что я ни разу не замечала, чтобы он вставал и подходил к ящику, когда мы приступаем… ну, в общем, вы понимаете.

Только я не об этом хотела. Вот мы женщины, почему так упорно скрываем ото всех дату своего рождения? Иногда мне кажется, что многие мои подружки, скорее, признались бы в низком IQ, чем сообщили бы свой настоящий возраст. Разве что под пыткой. Беспрестанное вранье на эту тему – вовсе не выдумка газетчиков и

не результат постоянного лоббирования со стороны косметическо-хирургической отрасли. Скорее, наоборот – СМИ лишь приспосабливаются к потребностям и распространяют ожидаемую читательницами чушь, к огромной прибыли и радости бухгалтеров в корпорациях по производству гелей, кремов, бальзамов, а в наше время и ампулок с ботулином, гиалуроновой кислотой или очередным чудодейственным средством омоложения. Не знаю, читали ли вы Наоми Вулф[3 - Наоми Вулф – американская писательница и интеллектуалка. В своей книге «Миф о красоте» доказывает, что красота – это всего лишь социальный конструкт, целью которого является репродукция социальной гегемонии мужчин.]? Ей пятьдесят один год. Мало того, что она феминистка, извините, вроде вас, так к тому же красавица, которая недавно обратила внимание читателей на новое социальное явление. Она заметила, что мужчинам с гроздьями девиц на шее, годящихся им в дочери, сейчас уже не завидуют, а сочувствуют. Сегодняшний мачо – это скорее мужчина рука об руку с женщиной своего возраста. Может, оно и так, но что-то слабо верится…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/yanush-vishnevskiy/vremya-zhelaniy/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Buss David, The Evolution of Happiness, American Psychologist, 2000, vol. (1), pp. 15–23.

2

Вишневский Я. Л. Сцены из жизни за стеной, Москва, АСТ, 2009.

3

Наоми Вулф – американская писательница и интеллектуалка. В своей книге «Миф о красоте» доказывает, что красота – это всего лишь социальный конструкт, целью которого является репродукция социальной гегемонии мужчин.