Дневник Верховского читать онлайн - Юрий Сафронов

Дневник Верховского

Юрий И. Сафронов

Военный архив

Дневник капитана Генерального штаба Александра Ивановича Верховского является уникальным историческим документом, рассказывающим о том, что именно происходило на Балканах в дни, предшествующие покушению на наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. А. И. Верховский известен не только как автор многочисленных военных трудов, но и книг «Россия на Голгофе» (1918) и «На трудном перевале» (1959).

Материалы дневника позволяют по-новому взглянуть на всемирную трагедию, разыгравшуюся после роковых выстрелов, прозвучавших в городе Сараево 15 (28) июня 1914 г. В книге широко использованы исторические документы из личного архива сестры А. И. Верховского.

Юрий Сафронов

Дневник Верховского

© Сафронов Ю. И., 2014

© ООО «Издательство «Вече», 2014

* * *

Предисловие

Судьба Александра Ивановича Верховского, последнего военного министра старой России, – одна из самых драматических и поучительных глав русской истории первой половины XX века.

Писать о личности А. И. Верховского не просто. Трудно дать ему исчерпывающую характеристику и при этом оставаться беспристрастным в оценках. Если в прежние десятилетия такие оценки были противоречивыми и даже диаметрально противоположными, то современные биографы Верховского отмечают, что ему были свойственны целеустремленность, редчайший интеллект, превосходная память, настойчивость, огромная жизненная энергия, неподдельная любовь к военной службе и стремление к творчеству. Отмечают его смелость, импульсивность и даже чрезвычайное самолюбие, «доводящее до самоистязания». Подчеркивают, что воспитывавшийся в традициях православия и преданности государю, Верховский искренне верил и искренне служил.

В силу неодолимых внешних обстоятельств жизненные идеалы Верховского дважды кардинально менялись, но и при этом он оставался абсолютно честным и верным офицерскому долгу. Когда из триады «За Веру, Царя и Отечество» Веру запретили, Царя не стало, то все-таки оставалось многострадальное Отечество… Именно члену Директории, военному министру А. И. Верховскому за пять дней до октябрьского переворота 1917 года судьба предоставила шанс быть «стрелочником истории» и перевести страну, летящую на всех парах в пропасть, на альтернативный путь развития. Россия была тогда в одном шаге от установления военной диктатуры, причем на вполне законных основаниях, без переворотов и революционных потрясений.

Куда бы ни забрасывала судьба Александра Ивановича, он старался честно и достойно исполнять свой долг офицера Генерального штаба Российской Империи. Возможно, что именно поэтому самим Провидением ему и предоставилась возможность быть свидетелем событий, разыгравшихся на Балканах летом 1914 года, в корне изменивших облик мира.

Без привлечения материалов из личного архива его сестры (в дальнейшем – л. арх.), частью которого является «Сербский дневник 1914 года» (в дальнейшем – С. дн.), трудно понять исключительно важную и вместе с тем до конца не исследованную роль Верховского в исторических событиях начала XX века, и, в первую очередь, в событиях, получивших название так называемого Балканского (июльского) кризиса 1914 года.

В мировой истории еще не было таких таинственных, рационально не объяснимых и трагических по своим чудовищным последствиям событий, о которых вот уже столетие не стихают споры. 15 (28) июня 1914 года в столице Боснии городе Сараеве в 10 часов 50 минут было совершено покушение на наследника Австро-Венгерского престола Франца Фердинанда и его супругу графиню Хотек. Эти роковые выстрелы, в свою очередь, вызвали цепную реакцию. Открылся «ящик Пандоры», и вскоре на человечество с невиданной силой обрушились войны, революции, эпидемии, голод и нравственная деградация общества.

Выдающийся английский философ Бертран Рассел говорил: «С 1914 года каждый, кто осознает тенденции, существующие в мире, глубоко встревожен ходом событий, который похож на предопределенный, роковой марш к еще большим несчастьям. Многие серьезные люди пришли к заключению, что гибель ничем нельзя предотвратить»[1 - Bertrand Russell // New York Time Magazine. 27 сентября 1953.]. С течением времени непонимание проблемы лишь нарастало. Американский писатель Уокер Перси (1916–1990), скептически относившейся к научно-техническому прогрессу и цивилизации потребления, писал: «С Первой мировой войной весь мир распался, и мы до сих пор не знаем, почему. Ведь перед войной, казалось, люди стояли у порога необычной прежде мечты. Были мир и благополучие. Затем все распалось. С тех пор мы находимся в замороженном состоянии… В наш век было убито больше людей, чем за всю историю человечества»[2 - Walker Percy// American Medical News. 21 ноября 1977.].

Действительно, в Первую мировую войну лишились жизни около 20 млн солдат и гражданского населения, а в общей сложности в XX веке было убито около 100 млн человек, что превышает в четыре раза число всех погибших за предыдущие 400 лет!

Общепринято считать, что выстрелы в Сараеве, прозвучавшие 15 (28) июня 1914 года, стали лишь предлогом, но не причиной для начала величайшей трагедии в мировой истории. Об этом убийстве как профессиональными историками, так и «интерпретаторами» и «интерпретаторами интерпретаторов» было написано к настоящему времени более 4 тысяч сочинений разного толка едва ли не на всех языках мира, но лишь незначительная часть из них может считаться серьезными исследованиями. Недаром считается, что истина обратно пропорциональна количеству версий. Как говорит пословица, «ко всякой лжи свое приложи!»

Публичное пространство за годы, прошедшие с момента покушения, оказалось сильно засоренным. Среди публикаций на тему сараевского убийства встречается много фальшивок, подтасовок, предвзятости, особенно в вопросе поисков подлинных виновников в развязывании Великой войны. Ищущие сенсаций лжеисторики и недобросовестные публицисты (по остроумному выражению Ключевского – «публичные девки публицистики») продолжают и поныне использовать, например, материалы австрийского историка, профессора Венского университета Ганса Юберсбергера, служившего во внешнеполитическом ведомстве Риббентропа, – материалы, основанные на недостоверных, сомнительных и предвзятых источниках. Козырной картой этого автора стал прямой подлог – он изменил текст предсмертного письма полковника сербского генштаба Димитриевича таким образом, будто бы в сараевском заговоре принял непосредственное участие военный агент в Сербии полковник Генерального штаба В. А. Артамонов. Публикация Юберсбергера до сих пор пользуется популярностью в среде известной части историков. На ее основе в некоторых европейских странах одновременно, как по команде, огромными тиражами издаются и переиздаются книги сомнительного свойства.

В последнее время появляется все больше публикаций, в которых на первое место в событиях на Балканах летом 1914 года выдвигается капитан Генштаба России А. И. Верховский. Разумеется, что желающих подправить мировую и отечественную историю всегда хватало, и не только за рубежом. Ловко оперируя

правдоподобными выкладками, периодически гальванизируется версия об участии Генерального штаба России в сараевском заговоре, делаются попытки оправдать агрессивную политику монархии Габсбургов и кайзеровской Германии на Балканах, представив дело так, будто Центральные державы оборонялись от происков Сербии и России.

В 1941 году Гитлер использовал публикацию бывшего поверенного в делах Сербии в Берлине М. Богичевича, перешедшего на германскую службу, и работы историков «школы» Вегерера, чтобы обосновать фашистскую агрессию против Югославии и Советского Союза доводами геополитического порядка вроде «славянской опасности». В директиве о походе против Югославии он повторил ряд положений австро-венгерского ультиматума Сербии от 23 июля 1914 года.

Историки и писатели всегда стоят перед сложным выбором. Существует огромное количество фактов, и все они пропускаются через сознание автора, поэтому ошибки в трактовке исторических событий неизбежны. Однако, чем бы ни пришлось заниматься исследователям: поиском фактов и документов либо поиском смысла и концепции – все равно со всей остротой встает вопрос об их гармоничном сочетании в одно целое. Борьба мнений, концепций и подходов, равно как и отрицание разного рода искажений нередко решаются третейским судом новых исторических источников. Таким источником, несомненно, может стать «Сербский дневник» Александра Ивановича Верховского, являющийся уникальным историческим документом.

Уникальность дневника состоит, прежде всего, в самой его сохранности, учитывая исключительно насыщенную событиями биографию А. И. Верховского, его многочисленные аресты и переезды. После своего возвращения из Сербии Верховский оставил на время «Сербский дневник» у своей матери, а после вынужденного ее бегства в Киев от ужасов «красного террора», дневник перешел на сохранение к его сестре Татьяне, беззаветно любившей своего сводного брата.

Сестра Верховского понимала ценность такого исторического документа и, как видно из ее личного архива, собирала, по мере возможности, все материалы, относящиеся к Сербии и Югославии. Она, как участник Великой войны и Георгиевский кавалер, из рассказов своего брата знала, какие, казалось бы, ничтожные поводы могут служить причиной возникновения мировых катастроф. Можно считать чудом, что дневник уцелел во время обысков ВЧК в 1918–1919 годах, смог пережить блокаду, пожар и связанный с ним потоп. Оказалось, что рукописи не только не горят, но и не тонут! Удивительно, что при столь секретной командировке, Верховский рискнул вести дневник. Разумеется, что он делал записи, соблюдая крайнюю осторожность и осмотрительность. А. Верховский не дал своему дневнику никакого названия, поэтому название «Сербский дневник Генерального штаба капитана Александра Верховского» можно считать условным. Дневник написан автором в обыкновенной общей тетради объемом 56 листов, по внешнему виду не отличающейся от студенческого конспекта, но его содержание помогает приоткрыть завесу с одной из самых больших тайн XX века. Все же риск хранить у себя подобные исторические документы, письма, и фотографии был велик – можно было поплатиться не только свободой, но и жизнью. Наверное, все должно делаться во «благовремении», поскольку документы такого рода могут быть иногда «опаснее, чем динамит». Во всяком случае, этот «динамит» мог взорваться и уничтожить всю семью Верховских и его ближайших родственников, – таковы были «традиции» тех непростых времен. Вследствие таких обстоятельств даже члены семьи А. И. Верховского не знали о существовании дневника. В данном случае осторожность была не лишней: «А ты, Даниил, сокрой слова сии и запечатай книгу сию до последнего времени; многие прочитают ее, и умножится ведение»[3 - Книга пророка Даниила. 12.4.].

Рушились царства, сменяли друг друга гениальные тираны и бесцветные лидеры, уходили в небытие целые поколения народов. Миллионы людей в результате войн и смут оказались «в рассеянии» по всей планете, и все действующие лица, о которых писал в дневнике Верховский, давно покинули земную юдоль…

В 1938 году о судьбе А. И. Верховского после его очередного (уже пятого ареста начиная с 1918 года) известий не было. Он словно бы «пропал без вести» в мирное время. Оставалась еще слабая надежда, что «органы» разберутся, справедливость восторжествует, и Александр Иванович, наконец, вернется домой… Эти надежды оказались тщетными. Недаром Ф. М. Достоевский пророчески вкладывал в уста Шатова слова о «бесах» революции и даже предсказал «революционные тройки»: «О, у них все смертная казнь и все на предписаниях, на бумагах с печатями, и три с половиной человека подписывают»[4 - Достоевский Ф. М. Бесы. Ч. II. Гл. 6.].

К настоящему времени об Александре Ивановиче Верховском издано огромное количество публикаций. Многие из них страдают искажениями, неточностями и фальсификациями.

Профессор С. Н. Полторак справедливо заметил, что «А. И. Верховский – яркая и до сих пор во многом загадочная фигура. Этот человек, воспринимавшийся современниками по-разному, до сих пор не оценен по достоинству. Его роль в истории России еще только предстоит оценить по-настоящему»[5 - Полторак С. Н., Голубев А. А. Александр Иванович Верховский: первый опыт анализа историографии // Клио. 2006. № 1 (32). С. 54.]. С учетом новых сведений о пребывании в 1914 году А. И. Верховского на Балканах, можно добавить к характеристике, данной С. Н. Полтораком: «…и мировой истории…».

В. О. Ключевский отмечал в своей «записной книжке», что «историк – это наблюдатель, а не следователь». Сложная, яркая и загадочная фигура А. И. Верховского, выхваченная прожекторами истории из сумрака сложной и противоречивой эпохи XX века, действительно заслуживает объективной оценки, но никоим образом не подходит для сведения с ним исторических счетов.

Недостаток правдивой информации как о самом А. И. Верховском, так и о событиях в Белграде в 1914 году и явились отправной точкой для создания этой книги.

    Автор

Часть первая. Правда и ложь о событиях в Белграде в 1914 году

Глава I. Прелюдия к Великой войне

Если в Европе начнется война, то она начнется из-за какой-нибудь проклятой глупости на Балканах.

    Отто фон Бисмарк

Большинство авторов публикаций, связанных с темой сараевского убийства так и не смогли ответить на главный вопрос: почему началась та война? В сущности, все споры относительно покушения на Франца Фердинанда и сегодня сводятся к одному: кому это было выгодно? Кто, выражаясь современным языком, был «заказчиком» убийства эрцгерцога?

Вопрос этот кажется совершенно неразрешимым, поскольку свои интересы в Балканских делах были у Германии, Франции, Великобритании, Австро-Венгрии, России и в немалой степени у самой Сербии. Известный литературный герой бравый солдат Швейк полагал, что убийство Фердинанда подстроили турки. Нечего, мол, было австрийцам отнимать у них Боснию и Герцеговину…

Строго говоря, война была не в интересах монархов Германии и России, крепко повязанных близкими родственными связями. Казалось, что воевать совсем нет причин.

Императорские и королевские дома Европы, в течение более чем двухсот лет укреплявшие династические связи и образовавшие фактически единую семью, внезапно оказались по разные стороны фронта. Более того, в большинстве случаев эта линия проходила, как отмечал великий князь Кирилл Владимирович, «буквально по постели». Бельгийский король Альберт, приобретший широкую популярность в начале войны своим ожесточенным сопротивлением немецкой оккупации, был женат на баварской принцессе Элизабет. Николай II – на принцессе Гессенской. Английский король Георг V – на принцессе Текской из вюртембергского королевского дома. «Кайзер Вильгельм был внуком королевы Виктории, сыном ее старшей дочери»[6 - Кирилл Владимирович. Воспоминания. М., 2006. С. 308.].

Заслуживает внимания и такой факт взаимоотношений родственных дворов: король Румынии Карл I Гогенцоллерн был генерал-фельдмаршалом русской армии и соблюдал нейтралитет вплоть до своей кончины. Его преемник король Фердинанд I в 1916 году выступил, наконец, на стороне России, т. е. фактически против Вильгельма II Гогенцоллерна. Мария, дочь румынского короля Фердинанда I, стала супругой Александра Карагеоргиевича, будущего короля Сербии; король Греции Константин был женат на сестре кайзера Вильгельма II.

По существовавшей традиции кайзер Вильгельм II (кузен Вилли) и император Николай II для торжественных встреч со своими родственниками надевали иностранные мундиры тех войсковых частей, в которых они состояли шефами.

Примечательно, что 9-й Уланский полк именовался полком Его Королевского Высочества эрцгерцога Австрийского Франца Фердинанда. Вскоре после убийства эрцгерцога, по высочайшему повелению императора Николая II, впредь было предписано именоваться просто 9-м Уланским Бугским полком.

Князь императорской крови Иоанн Константинович (1886–18.VII.1918, мученик Алапаевский шахты) был женат на Елене Петровне Сербской (1884–1962), дочери сербского короля Петра Карагеоргиевича от его супруги Зорки Черногорской. Это родство еще больше было скреплено кровными узами после рождения Всеволода Иоанновича (крестины его состоялись 12 января 1914 года в Мраморном дворце в Петербурге). В Белграде при королевском дворе, как отмечал секретарь русского посольства В. Н. Штрандман, царило приподнятое настроение. Теперь три славянские династии: Романовых, Карагеоргиевичей и Петра Негоша объединялись в одну единую семью. Время показало, однако, что такие родственные связи не явились преградой для начала опустошительной Великой войны.

Князя Николая Черногорского считали «тестем Европы». Всего у него было 12 детей: три взрослых сына, две дочери умерли в детстве, две дочери замуж не вышли. Старшая дочь Зорка была женой Петра I Карагеоргиевича, ставшего сербским королем. Елена вышла замуж за итальянского короля Виктора Эммануила III, Анна – за князя Франца Иосифа Баттенберга (1861–1924), брата князя Болгарии Александра I, а другой брат женился на младшей дочери английской королевы Виктории. Наибольшую известность в исторической литературе получили Анастасия (Стана) (1868–1935) и Милица (1866–1951), вошедшие в семью Романовых. Они стали женами великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича, внуков Николая I, следовательно, двоюродных дядей Николая II. Три черногорки окончили Смольный институт: будущая королева Италии Елена – в 1891 году; великая княгиня Анастасия – в1884 году, а великая книягиня Милица – в 1882 году.

Негоши и Карагеоргиевичи, пользуясь бесспорной красотой черногорских принцесс Станы и Милицы создали при петербургском дворе свою могущественную партию. Они неразрывным образом сплотили между собою интересы Белграда, Петербурга и Цетинье. Первый муж Анастасии, герцог Лейхтенбергский, шутливо называл принцесс «черногорскими пауками»; поскольку им удалось в течение долгих лет ценою неимоверных усилий опутать многих, «точно паутиной»[7 - Лемке М. 250 дней в царской ставке. Пг., 1920. С. 298.]. Это влияние сестер-черногорок осуществлялось разными способами и в том числе воздействием на своих супругов. Считается, что Великий князь Николай Николаевич оказал сильнейшее давление на колебавшегося Николая II, и в ночь на 18 (31) июля 1914 года император под этим давлением объявил всеобщую мобилизацию.

Граф С. Ю. Витте в своих воспоминаниях хорошо отзывался о короле Петре Карагеоргиевиче, лично ему знакомом, несмотря на расхожее в то время мнение о его участии в заговоре против королевской династии Обреновичей, но довольно нелицеприятно отзывался о сестрах-«черногорках», которые его, Витте, ненавидели из-за отказа выделять Черногории большие средства из российского бюджета. Витте писал: «Вообще эти особы крепко присосались к русским деньгам. На одной из их сестер (старшей) был женат князь Петр Карагеоргиевич, теперешний сербский король, поэтому они также интриговали против короля Александра (Обреновича. – Ю. С.), так ужасно погибшего от рук убийц вместе со своей женой… Замечательно, что когда король Александр женился на бывшей фрейлине своей матери, сделав таким образом mesaliance, то «черногорка № 2» (Анастасия Николаевна. – Ю. С.) говорила, что король дурно кончит»[8 - Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 267, 268.].

Король Александр Обренович действительно трагически ушел из жизни. Он вместе с супругой королевой Драгой был с чрезвычайным хладнокровием и жестокостью убит в ночь на 29 мая (11 июня) 1903 года офицерами-заговорщиками белградского гарнизона, входящими в организацию «Черная рука». Среди заговорщиков были два брата почившего первого супруга королевы Драги, полковника Машина. В монографии В. Теплова, изданной в 1903 году в Петербургском издательстве «Русский Вестник», было отражено мнение русского общества и Царствующего Дома Романовых на это событие. Ключевыми словами в монографии можно считать такие: «Сербы покрыли себя не только позором Цареубийства, – что уже само по себе не допускает двух мнений, – но и своим поистине зверским образом действий по отношению к трупам убитой ими Королевской Четы. После того, как Александр и Драга упали, убийцы продолжали стрелять в них и рубить их трупы саблями: они поразили Короля шестью выстрелами из револьвера и 40 ударами сабли, а Королеву 63 ударами сабли и двумя револьверными пулями…»[9 - Рожинцев А. О жизни и убиении королевской четы Обреновичей. г. Тихвин. 10 июня 2008.].

Напоследок заговорщики сфотографировались рядом с трупами, видимо, на «долгую память». Затем были устроены народные гулянья по случаю уничтожения династии Обреновичей. Убиенный король и королева не были даже по-христиански погребены, их трупы еще несколько дней лежали во дворе дворца.

Разумеется, что отношение в самой Сербии к правлению Обреновичей было, мягко говоря, неоднозначным. Не все сербы были в восторге как от стиля их правления, ориентированного на сближение с Австро-Венгрией, так и от их жестокого убийства.

Уместно процитировать сербского премьера Н. Пашича: «Почти 500 лет сербский народ боролся против Турции… но, тем не менее, он испытывает гораздо большую ненависть к цивилизованным немцам, чем к варварам-туркам». Пашич считал сербский народ «самым несчастным

на свете», ибо король-предатель (Милан Обренович) отдалил страну от России и «подчинил швабам».

Но кто может сегодня знать, как сложилось бы мироустрйство в XX веке, если бы Обреновичи остались на троне?

Верховский тоже коснулся в своем дневнике щекотливой темы этого жестокого убийства. Он писал: «До войны (1912 года. – Ю. С.) его (Петра Карагеоргиевича. – Ю. С.) восшествие на престол, несколько сомнительное, делало его не слишком популярным» (С. дн. 21.II).

Граф С. Ю. Витте по поводу убийства Обреновичей писал: «Многие держатся того мнения, что в заговоре, который привел Петра Карагеоргиевича к престолу, участвовал, между прочим, и сам Петр Карагеоргиевич, что ему было известно об этом заговоре, о том, что будут убиты король и королева Сербии. Насколько это верно, я не знаю. Должен только сказать, что со времени вступления Петра Карагеоргиевича на престол конституционного государства, к каким принадлежит и Сербия, он себя держит в высокой степени корректно-конституционно, так что он представляет собою короля, против которого нельзя сделать никакого упрека…»[10 - Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 268–269.].

Известный своей жестокостью султан Оттоманской империи Абдул-Гамид, узнав о событиях в Белграде, пришел в такой ужас, что с ним сделалось нечто вроде нервного припадка. Подробностей он не захотел и слушать. Турецким газетам цензурой было воспрещено писать о событиях. Напечатано лишь то, что «король и королева сербские скончались»[11 - Русский листок.18 (5) июня 1903.].

Одна турецкая газета писала, что «Его величество король сербский Александр и королева Драга умерли от удара молнии».

Считается аксиомой, что королевский род Обреновичей угас навсегда. Вместе с тем бывший председатель Совета Министров Российской империи В. Н. Коковцов в своих воспоминаниях упоминал про некоего сербского офицера Матвеева-Обреновича (в другом месте просто «серб Обренович»), находившегося вместе с ним и Верховским в начале 1918 года под арестом в Петроградской ЧК на Гороховой, д. 2[12 - Коковцов Владимир Николаевич. Из моего прошлого (1903–1919). Минск, Харвест, 2004. С. 834.].

Родословная этого сербского офицера Обреновича остается до сих пор неизвестной так же, как и его дальнейшая судьба.

В 1913 году торжественно отмечалось 300-летие Дома Романовых. В том же 1913 году в Берлине по случаю помолвки кронпринца Вильгельма собрались за одним столом династические родственники Европы. Поднимались тосты, провозглашались здравицы, велись переговоры.

Об этой встрече монархов в Берлине в 1913 году Григорий Распутин вспомнил перед началом Первой мировой войны и очень четко, простым, «народным» языком в своей телеграмме из Тюмени в Петербург, отправленной на имя императора 20 июля 1914 года, обозначил коварство германцев:

«О милый дорогой, мы к ним с любовью относились, а они готовили мечи и злодействовали на нас годами, я твердо убежден, все испытал на себе, всякое зло и коварство получит злоумышленник сторицей, сильна Благодать Господня под ее покровом останемся в величии»[13 - Платонов О.А. Жизнь за царя. Правда о Григории Распутине. СПб., 1996. С. 291.].

Ничто не предвещало начало войны в 1914 году. Сараевское убийство не нашло никакого отражения в творчестве В. И. Ленина. Он нигде в своих трудах не упоминал ни о Г. Принципе, ни о Франце Фердинанде, ни о заговорщицкой организации «Черная рука», но еще в конце января 1913 года, находясь в Кракове, он послал письмо Горькому на о. Капри, в котором (в постскриптуме), мимоходом отметил: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей восточной Европе) штукой, но мало вероятно, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие»[14 - Ленин В. И. Собрание сочинений. Изд. 4. М., 1955. Т. 35. С. 48.].

Очевидно, что сараевские выстрелы должны были рассматриваться всего лишь как инцидент, осложнявший дипломатические отношения между Австро-Венгрией и Сербией и способный обострить внутриполитические конфликты с некоторыми национальными меньшинствами. Примечательно, что исполнители теракта были хотя и австрийскими подданными, но являлись этническими сербами, входившими в заговорщицкую организацию «Млада Босна», среди них: Г. Принцип, Н. Габринович, Т. Гребеч и Д. Илич.

К началу XX века в жизни государств решающую роль приобрели мощные промышленные объединения (монополии) и банки, фактически диктовавшие свою волю правительствам. Тем самым влияние финансового капитала распространялось не только на хозяйственную, но и на политическую жизнь. Начиналась серьезная подготовка к борьбе за передел мира и сфер влияния… И все-таки в большинстве случаев противоречия между мировыми державами к 1914 году не были совсем уж антагонистическими, и по большому счету не было достаточных причин стремиться к войне. Потому вполне допустимо ставить вопрос о субъективных факторах, элементах случайности, и даже в какой-то степени о предопределенности, которой столь много места уделял в своем творчестве Л. Н. Толстой.

Нельзя не заметить одной особенности. Дата начала войны с Германией оказалась для православной России значимая, символическая: 19 июля (1 августа) был днем памяти обретения (в 1903 году) мощей прп. Серафима Саровского, всея Руси чудотворца («Саровская Пасха»).

Было и другое «совпадение». Маневры в Боснии, закончившиеся убийством 15(28) июня 1914 года Франца Фердинанда и его супруги и вызвавшие мировой кризис, совпали со знаменательным для всех сербов памятным днем утраты ими государственной независимости, случившейся после битвы на Косовом поле в 1389 году.

Вероятно, в Европе были известны слова Николая II: «Мы не можем больше позволять всякой сволочи наступать нам на ноги»[15 - Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 19.]. Эти слова относились, конечно же, к Германии и Австро-Венгрии, но сказаны они были все-таки в узком кругу придворных и вовсе не означали желания развязать войну. Это подтверждается, в частности, публикацией в «Правительственном Вестнике» в воскресенье 31 января 1915 года текста телеграммы (до того секретной) от (16) 29 июля 1914 года. В этой телеграмме, составленной лично Николаем II, император предлагал кайзеру Вильгельму II передать австро-сербский спор международному третейскому Гаагскому суду. На этот исторический документ кайзер ответить не соизволил, поскольку он в тот день председательствовал в известном совете в Потсдаме, на котором было уже все решено.

Россия, считавшаяся покровительницей и защитницей православной Сербии, не захотела остаться в стороне от событий, и, когда начались военные действия против Сербии, Николай II отправил еще одну телеграмму германскому кайзеру, союзнику Австро-Венгрии. Русский император, «во имя старой дружбы», просил кайзера «помешать союзнику зайти слишком далеко в неблагородной войне, объявленной слабой стороне».

Вильгельм отвечал, что виновники «подлого убийства» в Сараеве «должны получить заслуженное возмездие». В другой телеграмме кайзер просил Николая II проявлять сдержанность и в любом случае не переходить границ Германии…

Убийство эрцгерцога вызвало негодование воинствующей части

австро-венгерского общества, направленное, прежде всего, против сербов. По всей Австро-Венгрии прокатилась волна антисербских выступлений и погромов. В политических кругах немалый резонанс имела статья в газете «Reichspost», написанная австрийским офицером, который указывал на Россию как на виновницу убийства. Тезис о виновности России подхватили и некоторые влиятельные английские газеты, например, «Daily Chronicle», утверждавшие, что часть вины (если не вся вина) падает на Россию, политика которой якобы всегда направлялась на устранение невыгодных противников на Балканах.

В Вене при дворе даже не скрывали радости, поскольку Франц Фердинанд в придворных кругах не пользовался особой популярностью. Говорили, что сам августейший дядюшка император «Лоскутной империи» говорил по поводу убийства своего племянника: «Высшая сила навела порядок, который я тщетно пытался поддерживать. Бог, наконец, направил все на верный путь, и я теперь смогу умереть». Произносил такую «эпитафию» престарелый Франц Иосиф или нет, но даже если это была придворная сплетня, то очень показательная… Австрийские обыватели тоже особенной печали по поводу убийства не испытывали. В столице Венгрии, Будапеште, ничего не подозревавшие венгерцы праздновали какой-то праздник, играл военный духовой оркестр. После получения известия об убийстве эрцгерцога на несколько минут празднование прервалось, а затем вновь заиграл оркестр, и венгерцы веселились до поздней ночи…

Факты свидетельствуют, что Россия уже давно не стремилась к наступательным войнам. Впервые в истории народов, еще 12 августа 1898 года, император Николай II обратился ко всем государствам с приглашением собраться на конференцию для обсуждения вопроса о прекращении вооружений, непрерывное возрастание которых подрывает в корне экономическое благосостояние народов. Эта попытка провалилась, и руководство России, не желая в принципе ни с кем воевать, вынужденно готовилось к военным столкновениям в будущем (хочешь мира – готовься к войне).

А. Верховский в своей книге «Россия на Голгофе» писал, когда и с какой стороны, по его мнению, следовало ожидать нападения на Россию: «Разбойничий договор, почти насильно навязанный нам немцами в 1904 году, во время нашей войны с Японией, обесценил главный продукт нашей торговли – хлеб, и с этого времени мы фактически стали данниками Германии, выплачивая ей многомиллионную контрибуцию ежегодно. Мы вынуждены были это терпеть. Война с Японией настолько обессилила нас, что мы и думать не могли о сопротивлении, о неисполнении требований, становившихся назойливее год от года. Но, наконец, за 10-летний период, прошедший со времени Мукдена и Цусимы, мы оправились, армия постепенно стала приходить в порядок; три урожайные года подряд, удачно реализованные, дали огромный толчок всем производительным силам страны; Россия экономически окрепла, и Государственная Дума могла в 1914 году дать в распоряжение военного ведомства миллиардное ассигнование, чтобы в несколько ближайших лет догнать Германию в области технической подготовки армии, и тогда… русское общество мечтало кончить с Германским экономическим засильем раз и навсегда. Войну ждали в 1917 году»[16 - Верховский А. И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 5, 6.]. (Выделено мной. – Ю. С.)

О расстановке сил в 1914 году интерес представляет мнение германской стороны. Министр иностранных дел Германии Г. фон Ягов писал немецкому послу в Лондоне князю К. М. Лихновскому: «В основном сейчас Россия к войне не готова. Франция и Англия также не хотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат, ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа (имеется в виду Тройственный союз. – Ю. С.) все более слабеет. В России это хорошо знают и поэтому безусловно хотят еще несколько лет покоя»[17 - Величайшие события в мировой истории. Хронос. История дипломатии. М., ОГИЗ. 1941. Т. 2. С. 776–777. http://history-x.ru/04/002/080/004.htm].

Верховский отмечал в «Сербском дневнике» об обожании немцев к «Фрицу Великому», то есть к Фридриху Великому (1712–1786). Это обожание основывалось не в последнюю очередь на сформулированных им принципах проведения агрессивной внешней политики.

Фридрих II считал себя «большим мастером в международном надувательстве» и оставил заветы, которых придерживались все последующие короли Пруссии и Германии, да и некоторые другие авантюристы крупного калибра. В области внешней политики завет Фридриха II гласил: «Если вам нравится чужая провинция и вы имеете достаточно силы, занимайте ее немедленно. Как только вы это сделаете, вы всегда найдете достаточное количество юристов, которые докажут, что вы имеете все права на занятую территорию»[18 - Дневник войны // Огонек. 1944. № 38/905. С. 11.].

Сербский премьер Никола Пашич, выступая в Скупщине в г. Нише 22 июля (4 августа) 1914 года, сделал любопытное сообщение, в котором указал на то, что сараевское преступление было лишь предлогом к войне, задуманной уже давно Австро-Венгрией, желавшей подавить пансербизм. Пашич заявил: «…В нашей ноте (ответной ноте на Австро-Венгерский ультиматум. – Ю. С.) мы дошли до последнего предела. Мы сделали все, чтобы избегнуть конфликта и доказать наше миролюбие. Однако Австрия объявила нам войну. Мы все будем защищать наше дело, ибо наше дело – дело правое. Мы рассчитываем на сочувствие и поддержку великой братской России…»[19 - Русский инвалид. № 169. 24 июля 1914.].

Очевидно, что Первая мировая война была неизбежна. Но когда? Весь вопрос – во времени. Существенное значение в вопросах войны имеет право выбора. Россия, в силу известных причин, оказалась в сложной ситуации, и в ее арсенале права такого выбора не оказалось…

Германия лучше других была подготовлена к войне. Немецкая армия, после победоносной франко-прусской войны и создания Германской империи, сделалась предметом национальной гордости. Немцы считали, что для них выгоднее воевать в 1914 г., чем через несколько лет спустя, когда Россия и Франция закончат перевооружение армии и флота. Руководящие идеи германского плана войны были намечены начальником германского Генерального штаба фон Шлиффеном еще в 1905 году. План Шлиффена был рассчитан на тот случай, если Германия будет вести войну на два фронта– против России и против Франции. Так и случилось в 1914 году. Замысел Шлиффена заключался в том, чтобы разбить Францию раньше, чем Россия успеет отмобилизовать свои силы и сосредоточить их на границе. Рассчитывая покончить с Францией в течение 4–6 недель, Шлиффен предполагал перебросить все силы на Восточный фронт против России и закончить победоносную войну в 3–4 месяца.

Российскому Генштабу было известно мнение начальника военного кабинета германского императора Вильгельма II генерал-адъютанта фон Линкера: «Ничего лучше радостной и победоносной войны нам не надо. Армия устала от этого 39-летнего мира и жаждет войны. Мы совершенно готовы начать ее немедленно… Мы отлично знаем, что у России нет денег. Денег от нее мы не потребуем.

Кошелек, из которого мы можем почерпнуть средства для уплаты всех наших долгов, находится в руках Франции, и кошелек этот мы, несомненно, добудем»[20 - Шацилло Н. Ф. Россия перед Первой мировой войной. М., 1974. С. 79, 80.].

Со своей стороны, стараясь спровоцировать войну, Англия всячески поддерживала в немецком правительстве иллюзии, что их страна останется нейтральной в случае возникновения войны.

Нельзя пройти мимо так называемого Бьоркского соглашения, подписанного кайзером Вильгельмом II и императором Николаем II еще 11(24) июля 1905 года. По этому секретному соглашению Россия обязывалась защищать Германию в случае войны с Францией, между тем как имелся договор России с Францией, в силу которого Россия обязывалась защищать Францию в случае войны с Германией…

Председатель Комитета министров граф С. Ю. Витте в то время был сторонником союза между Россией, Францией и Германией. Он писал: «Этим союзом можно обеспечить мир и надолго дать нашей несчастной родине успокоиться и не вести постоянно войн, совершенно ее ослабляющих»[21 - Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 475, 476.].

Понятно, что Витте приложил немало усилий (действуя в основном через вел. кн. Николая Николаевича) для аннулирования этого Бьоркского соглашения, и в ноябре 1905 (http://ru.wikipedia.org/wiki/1905) года Николай II направил Вильгельму II письмо, в котором император предлагал добиться согласия Франции присоединиться к этому договору. Это не произошло, и формально Бьоркский договор, хотя и не был расторгнут, но фактически в силу не вступил.

В то время Российская империя постепенно отходила от шока Русско-японской войны и смуты 1905 года и, хотя находилась еще в хаотическом состоянии, но энергично восстанавливала свой военный потенциал. Несмотря на трудности, она всячески покровительствовала Сербии, провозглашая панславянские лозунги. К тому же Россия оказалась роковым образом связанной односторонними обязательствами по отношению к Сербии, так что в случае нападения на нее должна была сразу выступить в ее защиту. Гигантские долги французским банкам так же не позволяли России оставаться в стороне в случае нападения Германии на Францию.

Общий курс России на перевооружение к 1917 году был отражен в «Большой программе», разработанной Генеральным штабом в середине октября 1913 года и одобренной императором 22 октября того же года. Понимая всю опасность положения, император Николай II начертал резолюцию: «Мероприятие это провести в особо спешном порядке»[22 - Витте С. Ю. Указ. соч. С. 97.]. Николай II повелел полностью выполнить «Большую программу» к осени 1917 года. Предполагалось эту «программу» полностью выполнить к 1 ноября 1917, а наиболее важную ее часть, касающуюся артиллерии, – к 1 апреля 1917 года. Дума в полном объеме утвердила «Большую программу», и 24 июня 1914 года «Большая программа» стала законом. Но время было уже упущено, до начала войны оставались считаные дни…

А. И. Верховский считал одной из основных причин войны с кайзеровской Германией кабальный торговый договор, навязанный Германией России. Он писал: «Во время нашей войны с Японией Германия заставила нас под угрозой войны заключить торговый договор, по которому мы уплачивали немцам миллиардную контрибуцию… Они, не стесняясь, писали, что русские и славяне – это навоз на германскую ниву… А на Босфоре и Дарданеллах немцы поставили своих офицеров, генерала Сандерса, свои пушки, свой флот: Гебена и Бреслау. Без шуму и крику немцы заняли выход из русского Черного моря и надели удавку на шею России… Война началась оттого, что: 1) немцы хотели нас поработить постепенным захватом земель, торговым договором, влиянием на всю нашу жизнь, внося всюду деспотизм и рабство; 2) немцы заставляли нас тратить одну треть всех народных денег на военные нужды…»[23 - Верховский А. И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С.77.].

Очевидно, что в интересах России было проведение политики, постепенно устраняющей такую явную несправедливость. Насущной необходимостью становилось ослабить германское и австрийское влияние в Турции и на Балканах, утвердить на последних свое собственное влияние и добиться свободного выхода для Черноморского флота в Средиземное море. Каким образом можно было достичь поставленных целей? Обучаясь в Николаевской Императорской академии Генерального штаба, Верховский (и не только он) непременно должен был ознакомиться с древним военным трактатом великого китайского полководца VI века до н. э. Сунь-цзы под названием «Трактат о военном искусстве». Поразительно точные, не теряющие своей актуальности теоретические выкладки китайского полководца и сегодня невозможно опровергнуть: «Лучшее из лучшего заключается в том, чтобы покорить войско противника без боя. Поэтому высшее искусство войны – это разрушить планы противника; затем расстроить его союзы (выделено мной. – Ю. С.), на следующем месте – разгромить его войска, и самое худшее – осада крепости»[24 - Сунь-цзы. Трактат о военном искусстве. М., 1955. С. 41.]…

Из мемуаров английского посла Бьюкенена следует, что в дни, предшествующие Великой войне, германский посол граф Пурталес делал вывод, что в Петербурге в случае начала войны, произойдет… социальная революция. Пурталес ошибся. Вместо того чтобы вызвать революцию, война лишь скрепила связь между государем и народом. Патриотические манифестации захлестнули Петербург и Москву. Рабочие объявили о прекращении забастовок, различные политические партии оставили свои разногласия. В Думе, которую государь созвал на внеочередную сессию, лидеры различных партий наперебой говорили о поддержке правительства, которое они так яростно бранили лишь несколько недель назад. Военные кредиты были приняты единогласно, и даже социалисты, воздержавшиеся от голосования, призывали рабочих защищать свою страну от захватчиков. Объединившись таким образом вокруг трона, либералы и прогрессисты надеялись, что война, так крепко сплотившая императора с его народом, ознаменует начало новой эры конституционных реформ. Однако после ряда серьезных военных поражений настроения в русском обществе резко поменялись.

Справедливости ради следует отметить, что в крестьянской среде в начале войны настроения были совершенно другие, и это не прошло мимо внимания Верховского. В книге «Россия на Голгофе» он, давая развернутую картину сложного положения в российском обществе, писал, что интересы крестьянской массы «не выходят за пределы родной деревеньки…»[25 - Верховский А. И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 9.].

В мемуарах графа А. А. Игнатьева описан эпизод, когда он во время доклада Николаю II о положении во французской армии весьма положительно отозвался о ее боевых возможностях и о том, что она твердо нанесет удар могущественной немецкой армии. Император его назвал тогда «оптимистом» и заявил, что хорошо было бы, если бы французы продержались хоть десяток дней, пока русская армия отмобилизуется, и тогда нам можно будет «как следует накласть немцам»[26 - Игнатьев А. А. 50 лет в строю. Петрозаводск, 1954. С. 538.].

По другим воспоминаниям, например, генерала от инфантерии

Н. Епанчина, Николай II предвидел «тяжелую, очень долгую и очень опасную войну»[27 - Епанчин Н. А. На службе трех императоров. Воспоминания. М.: Наше наследие, 1996. С. 404.].

Незадолго до своей трагической гибели (расстрелян 20 сентября 1918 года) известный публицист сотрудник газеты «Новое время» Михаил Осипович Меншиков записал в своем дневнике (24 июня 1918 года): «Свидетель моего времени, я твердо уверен, что на месте Николая II можно было избежать и японской войны, и теперяшней, и тогдашней революции, и теперяшней. Как? Да очень просто: глядеть во все глаза на опасность и уклоняться от нее»[28 - Меньшиков М. О. Материалы к биографии: [Сб. материалов]. М., Студия «ТРИТЭ», 1993. С. 5–8 (Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. Вып. IV). http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra4/ra4-005-.htm].

Категорическим противником войны с Германией был министр внутренних дел Петр Николаевич Дурново, открыто высказывавший государю Николаю II свое мнение по этому вопросу. В записке на имя императора, поданной П. Н. Дурново в феврале 1914 года, проводилась главенствующая мысль, что «жизненные интересы Германии и России нигде не сталкиваются».

«Не буди лихо, пока оно тихо»… Чего стоит только одна записка вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которая написала своему сыну императору Николаю II, узнав о мобилизации: «Подумай о Боге. Мать»[29 - Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 19.].

Великий князь Александр Михайлович перекладывал значительную часть вины за Балканскую трагедию на Сазонова и на великого князя Николая Николаевича: «С. Д. Сазонов, министр иностранных дел, служит марионеткой в руках французского и английского правительств, его политика вовлекает Россию во всевозможные авантюры на Балканах и создает трудности в ее отношениях со странами Центральной Европы.

30 июля 1914 года – С. Д. Сазонов и великий князь Николай Николаевич оказали все свое влияние на государя, чтобы он подписал приказ о всеобщей мобилизации»[30 - Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. М., 1999. С. 184.].

О влиянии «черногорок» великий князь Александр Михайлович писал: «Во время последнего приезда президента Французской республики Пуанкаре в Петербург в июле 1914 года Милица Николаевна напала самым нетактичным образом на Австро-Венгрию и заявила, что «радуется» предстоящей войне. Царь сделал ей тогда строгое замечание, но ничто не могло остановить черногорок от вмешательства в государственные дела и не выступать в роли передатчиц пожеланий различных балканских интриганов»[31 - Там же. С. 141.].

Другой великий князь Андрей Владимирович считал, что война стала возможной из-за бездарности внешней политики России, и приводил в своем военном дневнике (18 мая 1917 года) доказательства этой бездарности. Он писал: «Как наша дипломатия виновна в балканском вопросе! Не сделай она в 1912 году роковых ошибок, и Румыния, и Болгария, и Греция выступили бы заодно с нами. Наши дипломаты умудрились всех перессорить, всякому нанести национальную обиду. Сперва отогнали сербов от Скутари под угрозой посылки даже русского судна. Идея посылки Андреевского флага в помощь Албании, то есть Австрии, против сербов, сама по себе чудовищна. Затем, когда болгары хотели взять Константинополь, опять наша дипломатия вмешалась и не пустила их туда. Ведь как Скутари, так и Константинополь были естественными выходами для славянства к морю – их историческое стремление. И на пути к этому их главным врагом являлся не кто иной, как именно Россия в угоду Австрии. Этого, конечно, славяне не простят России. Не напади Австрия на Сербию и Черногорию, трудно сказать, пришли бы они на помощь или нет. Возможно, они поступили (бы) так же, как и Болгария. Теперь все клеймят Болгарию, и все же главный виновник – наша дипломатия. Но этого мало кто знает. Я лично надеюсь, что Болгария в конце концов выступит. Лучше поздно, нежели никогда. Сегодня ровно десять месяцев, что война была объявлена»[32 - Военный дневник великого князя Андрея Владимировича Романова. Подг. текста, публикация и примечания к.и.н. В. М. Хрусталева и В. М. Осина // Октябрь. 1998. № 5.].

Великий князь Андрей Владимирович ошибся. Болгария, наконец, выступила… на стороне Германии и Австро-Венгрии…

События 1915 года наглядно продемонстрировали, что стратегия России в Черноморско-Балканском регионе в годы Первой мировой войны несла в себе семена неизбежного поражения, несмотря на то, что российские поставки Сербии военных материалов осуществлялись по 1915 год. Вялость и беспомощность русской дипломатии (извесное русское авось), отсутствие своевременно разработанного четкого плана военного вмешательства на Балканах и ряд других причин – все это предопределило катастрофические неудачи на стратегически важном южном направлении в ходе Великой войны. Запоздалое осознание военно-политическим руководством Российской империи подлинных масштабов угрозы со стороны Болгарии не в последнюю очередь сказалось на общем ходе войны. Война выдвинула Болгарию на первый план на Дунае и Балканах. От позиции Болгарии зависело, сможет ли Турция получать немецкое вооружение, а Сербия – русское. Выступление Болгарии на стороне Германии обрекало на поражение Сербию, а выступление ее на стороне Антанты – Турцию. Как указывал Ф. Н. Нотович, «недооценка» Англией и Францией Дунайского театра стоила «по крайней мере полутора-двух лет удлинения войны»[33 - Нотович Ф. Н. Дипломатическая борьба в годы Первой мировой войны. Академиздат, 1947. Т. I. С. 650.].

А. И. Верховский считал, что верховное командование русских армий делало ошибку, когда вместо понимания новых принципов войны опиралось на «старые принципы военного искусства». «Правда, – писал Верховский, – и все другие главнокомандующие союзных армий держались той же линии, нагромождая армию за армией на французском фронте, в то время как война должна была решиться и действительно решилась прорывом на Балканах»[34 - Верховский А.И. На трудном перевале. М., 1959. С. 117.].

В отличие от дружественных (и даже братских) отношений с Сербией, отношения России и другой балканской страны – Болгарии, во все времена были непростыми. К 1914 году Болгария 9 раз изменяла так называемому «Славянскому делу». 18 октября 1915 года был опубликован манифест императора Николая II «О вероломстве болгар»[35 - http://militera.lib.ru/memo/french/paleologue/19.html (http://militera.lib.ru/memo/french/paleologue/19.html)].

Сразу же в одном популярном российском журнале был опубликован исторический очерк об истории Болгарии[36 - К началу XX века Болгария – княжество на Балканском полуострове; 85 000 кв. км 3 млн 200 тыс. жителей. На юге – гориста (Балканы), на севере – низменна (Дунайская низменность). Почва плодородная, но плохо возделывалась; торговля, промышленность начинали развиваться; 12 гимназий, 1400 народных школ. Конституционное правление; законодательная власть: князь (Фердинанд Кобургский с 1887) и национальное собрание. Ядро населения – болгары финско-тюркского племени; поселились на Дунае в VI веке, слились со славянами, образовав болгарское царство; в Х веке подчинились Византии; в ХII освободились; в 1393 году покорены турками; в 1878 году освобождены

русскими (Ю. С.).], из которого со всей очевидностью следовало, что болгарские правители, начиная с зари своей государственности, постоянно оглядывались на немецкий запад. С помощью немцев они старались добиться утверждения и расцвета своей государственности на Балканах. Первая «измена славянскому делу» произошла до начала варяжского периода Руси, уже в 845 году, и продолжалась постоянно, в течение многих веков… «Таким образом, – делал заключение автор публикации, – во времена двух первых болгарских царств Болгария заключила восемь раз союз с Германией. Болгария вела в Х веке войну с русским князем Святославом Игоревичем, приведшую к преждевременной гибели этого доблестного князя, а в ХIII веке истребила двух русских князей, пытавшихся пустить корни русского княжения за Дунаем. ‹…› Рухнуло второе болгарское царство. Пять веков болгары несли турецкое иго, пока Плевенский и Шипкинский русские мавзолеи не дали им воскресения. Но, по восстановлении нового болгарского государства, началась старая история. Ими был заключен союз с Австрией и Германией, первый раз в 1908 году, при провозглашении независимости, и в 1913 году, во время братоубийственной войны. Договор 1913 года Фердинанда Кобургского и Радославова – это одиннадцатый болгаро-немецкий союз. Так что десятки тысяч русских людей, полегших на полях Болгарии за ее свободу, были преданы новыми правителями Болгарии»[37 - Вергун Д. Ж. Болгарская измена в свете истории // Лукоморье. 1915. № 43. 24 окт. С. 14–16.].

Осенью 1908 года Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину, что вызвало резкое недовольство не только в Турции, но и в Сербии. Последняя надеялась, что Босния и Герцеговина, со славянским населением, присоединятся в будущем к ней. Австрийцами была даже выпущена почтовая марка с изображением императора Франца Иосифа. Эта акция, очевидно, имела цель продемонстрировать Европе (и в первую очередь Сербии), что Босния навсегда вошла в состав Австро-Венгерской империи.

Захватнические действия Австро-Венгрии задевали интересы многих стран. Так, Россия очень ревниво относилась к усилению Австро-Венгрии на Балканском полуострове и поддержала Сербию в ее протесте против захватнических действий Австро-Венгрии. Эта аннексия открывала собой новый этап антиславянской политики Австро-Венгрии и Германии, которые поставили цель покорить или подчинить славянские народы Балканского полуострова и создать прямую и безопасную связь с Турцией, которую Германия рассматривала как свою колонию. Боснийский кризис угрожал вылиться в военное столкновение двух военных блоков, но до войны дело не дошло лишь потому, что Россия не была к ней готова. В марте 1909 года Германия предъявила России решительное требование признать аннексию Боснии и Герцеговины. Немцы намекали на возможность войны, и Россия вынуждена была уступить.

В 1912 году Сербия, Болгария, Черногория и Греция, образовав военно-политический союз, напали на Турцию, в течение нескольких недель разбили турецкую армию и захватили большую часть территории европейской Турции, Косово и Македонию (1-я Балканская война 1912–1913). Правительство Австро-Венгрии потребовало удаления сербских войск, занявших принадлежавшее Турции побережье Адриатического моря. В декабре в Лондоне начались мирные переговоры, которые из-за противоречий между соперничающими государствами шли туго. В мае 1913 года мирный договор был, наконец, подписан. Согласно этому договору Турция уступила участникам Балканского союза свои владения на Балканском полуострове на запад от линии Энос-Мидия. Было образовано Албанское государство, которое, однако, фактически попало в зависимость от Австро-Венгрии и Италии. Поражение Турции ослабило позиции австро-германской группировки, и ими была поставлена задача разрушить балканский блок, оторвав Боснию от Сербии. Потерпев неудачу в попытке овладеть Адриатическим побережьем, Сербия и Греция устремили свое внимание на восток Балканского полуострова. Они потребовали от Болгарии расширения их доли в разделе полученных от Турции по Лондонскому миру территорий, а именно Македонии и Фракии. Болгария воспротивилась. Тогда Сербия и Греция заключили друг с другом тайный договор против Болгарии. Стремясь сохранить балканский блок, русская дипломатия прилагала все усилия, чтобы побудить Сербию и Грецию умерить свои притязания, а Болгарию – проявить уступчивость. Наоборот, Германия и Австро-Венгрия толкали Болгарию на войну, обещая ей поддержку. И Болгария, и Сербия отклонили советы русского правительства. В конце июня 1913 года болгарская армия напала на сербские и греческие войска, и началась вторая Балканская война. Против Болгарии выступили все ее бывшие союзницы – Сербия, Греция и Черногория. К ним присоединилась и Румыния, желавшая отторгнуть от Болгарии Южную Добруджу. Турция, воспользовавшись этими событиями, тоже начала войну против Болгарии, стремясь вернуть себе Адрианополь. Болгария была разбита в течение нескольких дней; победители продиктовали ей суровые условия мира, которые были подписаны в Бухаресте в августе 1913 года. По Бухарестскому договору Македония и большая часть Фракии отошли к Сербии и Греции. Румыния захватила Южную Добруджу, а Турция получила обратно Адрианополь. Результатами второй Балканской войны остались недовольны, по совершенно противоположным причинам, Австро-Венгрия с Германией и Россия. Первые потому, что Сербия усилилась и сделалась для южных славян, живших в Австро-Венгрии, еще более крупным притягательным центром, чем она была до Балканских войн. Россия была недовольна тем, что распался Балканский союз, на который она хотела опираться в своей политике на Балканах против Турции и Австро-Венгрии. Однако Болгарское правительство, руководимое немцем – царем Фердинандом, подпало под влияние Германии и Австро-Венгрии. Обе Балканские войны оказались прологом Первой мировой войны. Для сведения: в сербско-турецкой войне погибло 5000 чел., ранено было 18 000 чел.; в сербско-болгарской войне убитых было от 7000 до 8000 чел., раненых 30 000 чел., 2500 чел. умерло от ран, 11 000–12 000 чел. от разных болезней, в т. ч. от холеры 4000 чел.[38 - Русский инвалид. № 35. 10 (23) февраля 1914.].

Л. Н. Толстой крайне резко отзывался о захвате Австрией Боснии и Герцеговины в 1908 году.

«Это какая-то шайка разбойников, – говорил он, между прочим, и по адресу Австрии. – Уже создался свой жаргон: аннексия, компенсация и прочее. Мне одна сербка прислала письмо. Спрашивает, как быть дальше. Я сейчас ей пишу ответ[39 - «Ответ сербке» вылился в статью «О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии» (т. 37). «Закон насилия и закон любви» – другая статья Толстого.]. Пусть сербы спокойно занимаются своим трудом. Не надо нового кровопролития»[40 - Интервью и беседы с Львом Толстым. Date: 20–24 октября 2002. Изд. Интервью и беседы с Львом Толстым / сост. и комм. В. Я. Лакшина. (Библиотека «Любителям российской словесности».) М., OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@mail.ru) «Современник», 1986.].

Братоубийственная война 1885 года оставила глубокий след в памяти сербского и болгарского народов. Н. А. Епанчин, будущий директор Пажеского корпуса

(1900–1905) посетил в конце лета 1899 года Болгарию и Сербию. Тогда в Сербии свирепствовал король Милан Обренович, хотя он считался только Главнокомандующим сербской армией, а королем был его сын Александр, впоследствии зверски убитый вместе с королевой Драгой, вследствие заговора «черноруковцев». В Белграде, кстати, Епанчин встретил только что выпущенного из тюрьмы Николу Пашича, который вскоре надолго займет премьерское кресло и сильно отметится в сербской истории.

Генерал Н. Епанчин отмечал в своих мемуарах, с каким выражением большинство болгар презрительно, с ненавистью и злобой называли сербов словом «сербит»[41 - Епанчин Н. А. На службе трех императоров. М., 1996. С. 262.]. Сербы относились к болгарам столь же презрительно. По воспоминаниям другого очевидца, один серб-патриот возмущался: «Болгары – это свиньи, предатели, иуды. Что они сделали с нами? Мы послали пятьдесят тысяч своего войска им на помощь под Адрианополь, а они потом на нас напали ночью, как воры. Им ни один серб руки не подаст»[42 - Сербский А. Встречи и впечатления на Балканах // Исторический вестник. 1915. № 5.].

В ходе Великой войны, 9 октября 1915 года под напором немецких, австро-венгерских и болгарских войск, сосредоточенных против Сербии, был взят Белград. Сотни тысяч сербов вынуждены были сняться с обжитых мест и эвакуироваться в малодоступные ущелья Албании усеивая скорбный путь множеством трупов… В результате проведенной операции к началу декабря вся территория Сербии была оккупирована. 26 ноября из Призрена эвакуировалось и сербское правительство. Остатки сербской армии, выжившие в условиях тяжелого перехода (150 000 человек), в январе 1916 отошли в Албанию, откуда были эвакуированы на союзных кораблях на остров Корфу (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D1%80%D1%84%D1%83_(%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B2)). Впоследствии части сербской армии воевали на Салоникском фронте (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%84%D1%80%D0%BE%D0%BD%D1%82).

Правительство кайзеровской Германии допускало, что Россия, не готовая к войне, возможно, не поддержит Сербию, но этого не случилось. Вызов центральных держав все-таки вынуждены были в Петербурге принять. Руссское правительство, в конечном итоге, не сочло достойным для России оставить без защиты Сербию, как это имело место в 1908 году. К тому же, снова уступив, Россия рисковала потерять титул великой державы, и ей грозила малоприятная перспектива встать в один ряд с державами второстепенными. «Вскоре, – писал А. И. Солженицын, – примчались сербы, нам родные, Был пышен быстрый съезд Двора, И проходили запасные под клики громкого “ура!”[43 - Солженицын А. И. Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого. Книга 1.]».

Парадоксально, но для защиты Сербии русским войскам пришлось пересечь границу с Восточной Пруссией. Это, как известно, было сделано под нажимом Франции, главного кредитора России, попавшей в сложную ситуацию из-за стремительного наступления германских армий на Париж. На решения Русского правительства, несомненно, давили огромные кредиты, взятые у французских банков. В «Истории Гражданской войны» (изданной в СССР в 1938 году) делался акцент на зависимость России от многомиллиардных займов, полученных от французских банкиров. По военным соглашениям между Россией и Францией Николай II должен был двинуть свои армии в наступление против Германии на четырнадцатый день после объявления войны. В это время на Западе германские корпуса неудержимо катились через Бельгию, стремительно приближаясь к Парижу, и оттуда в Петроград неслись панические требования – скорее выступить против Германии.

Тридцатого июля русский военный агент в Париже граф Игнатьев срочно доносил в Ставку: «Французские армии перейти в наступление в ближайшем уже едва ли смогут. Я ожидаю в самом лучшем случае медленного отступления… Весь успех войны зависит всецело от наших действий в ближайшие недели и от переброски на русский фронт германских корпусов». Напрасно генерал Жилинский, главнокомандующий Северо-западного фронта, считал наступление в Восточную Пруссию заранее обреченным на верную неудачу, напрасно начальник Генерального штаба генерал Янушкевич отговаривал от немедленной атаки – из Парижа торопили. Французский посол Морис Палеолог обивал пороги министерства, добиваясь перехода русских армий в наступление. И 31 июля главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, дядя царя, по прозвищу «большой Николай», сообщал Палеологу, что «виленская и варшавская армии начнут наступление «завтра утром на рассвете». Неподготовленные русские армии вторглись в Германию»[44 - История Гражданской войны в СССР. Под редакцией М. Горького, В. Молотова, К. Ворошилова, С. Кирова, А. Жданова, И. Сталина. 2-е издание. М.: ОГИЗ, 1938. Т. 1. С. 10.].

Спасение для Франции пришло из России. Кайзер Вильгельм, не ожидавший такой быстроты от русских генералов, вынужден был замедлить поход на Париж. Германское главное командование перебросило на Восточный фронт гвардейский резервный корпус и ХI стрелковый корпус со 2-й кавалерийской дивизией. Еще до подхода этих подкреплений немецкие полки перешли в наступление и опрокинули русских. Пять дивизий, переброшенных с Западного фронта, приняли позже участие в окончательном разгроме русской армии в Восточной Пруссии. Русская армия потеряла 20 тысяч убитыми и 90 тысяч пленными, лишилась всей артиллерии. Два корпуса – ХIII и ХV – были окружены и полностью попали в руки немцев. Однако Париж был спасен.

Еще до исхода боя в Восточной Пруссии Палеолог записал в своем дневнике: «Сражение… продолжается с ожесточением. Каков бы ни был окончательный результат, достаточно уже того, что борьба продолжается, чтобы английские и французские войска имели время переформироваться в тылу и продвинуться вперед».

В день разгрома русских войск Сазонов говорил Палеологу: «Армия Самсонова уничтожена… Мы должны были принести эту жертву Франции».

Даже идейный вождь кадетской партии Милюков признавал впоследствии, что Россия в войне с Германией была орудием англо-французских капиталистов. К десятилетию войны Милюков писал в эмигрантском листке: «Я не ожидал тогда, что, так и не собравшись с силами, Россия пошлет миллионы своих сынов в окопы за чужое дело»[45 - История Гражданской войны в СССР…].

Из 220 дивизий, имевшихся тогда у Германии, на русском фронте стояло не более 85 немецких дивизий. Если к этому прибавить войска союзников Германии, стоявшие против русского фронта, а именно 37 австро-венгерских дивизий, 2 болгарских и 3 турецких, то всего составится 127 дивизий, стоявших против русских войск[46 - Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Изд. пятое. М., 1950. С. 68.].

В конечном счете, все эти дипломатические, военно-стратегические и политические просчеты и привели к роковой черте. Расплатой стало поражение России в Первой мировой войне, революционная смута и крушение русской государствености.

1914 год внешне начинался совершенно спокойно, и ничто не предвещало надвигающейся катастрофы, разве что Брюсов календарь туманно предсказывал на тот год: «Великая перемена в некотором знаменитом государстве, новый образ правления

в некоей республике; славное побоище, великий государь воцарится». Для любителей астрологических прогнозов в этом календаре были предсказаны «32 несчастливых дня» в 1914 году, и среди них 17 июня и 20 августа (л. арх.). На этот раз любители мистики были разочарованы. Покушение на Франца Фердинанда состоялось 15 июня, а начало войны Германии с Россией – 19 августа…

Начиная с января 1914 года, в дневнике императора Николая II начала появляться балканская тематика:

7-го января. Вторник.

…Принял нового сербского посланника[47 - М. И. Сполайковича. – Ю. С.]…

11-го января. Суббота.

…Принял до докладов – румынскую, сербскую и болгарскую военные миссии…

17-го января. Пятница.

…После молебна осмотрел внутренние помещения и уехал в Зимний дв., где посетил наследного [принца] сербского – Александра. Привез его в Царское…

20-го января. Понедельник.

Утром приезжал Николаша с докладом… В 2 ? принял сербского председ. совета министров Пашича…

25-го января. Суббота.

…Завтракали: Ольга, Александр сербский и Фредерикс…[48 - Николай II. Дневник. М.: Захаров, 2007.].

Содержание переговоров Николая II с Николой Пашичем доподлинно неизвестно, но, поскольку Пашич зарекомендовал себя как весьма осторожный и прагматичный политик, можно предположить содержание той беседы. Кроме вопросов военно-технического сотрудничества и политической поддержки Сербии со стороны России, могли затрагиваться и другие вопросы. Пашич был тогда не в последнюю очередь весьма обеспокоен всесилием офицерской сербской организации «Черная рука», создававшей двоевластие в стране и проводящей авантюрную на тот момент политику создания «Великой Сербии». Фактически оба государства, Россия и Сербия, не были готовы к войне. Сербия была истощена двумя предыдущими войнами – с Турцией и Болгарией, а Россия – войной с Японией и внутренней смутой 1905 года. «Сегодня в наших интересах, – заявлял Н. Пашич, – чтобы Австро-Венгрия просуществовала еще 25–30 лет, до тех пор, пока мы на юге не освоим все настолько прочно, что эти территории нельзя будет от нас отделить»[49 - Споменинца Николе II. Пашича 1845–1925. Београд, 1926. С. 721.].

Премьер Н. Пашич, которого в среде «черноруковцев» называли обидным прозвищем «Иуда», не пользовался популярностью у сербского общества. Во всяком случае, Верховский это отмечал, описывая реакцию зрителей белградского кинотеатра при появлении на экране Пашича (С. дн. 2.II).

Смещения Пашича безуспешно добивались лидеры «Черной руки», видя в нем серьезное препятствие для проводимой ими на тот момент политики. Несомненно, что Пашичу нужно было заручиться поддержкой всесильного российского императора.

Сербская газета «Самоуправа» 31 января (13 февраля) 1914 года писала по случаю возвращения Пашича и наследника королевича Александра из России в Белград: «…Император, царский дом, политические деятели оказали нашему наследнику сердечное внимание, а сербский премьер удостоился особого благоволения великого славянского Царя…».

Переходя к политическим переговорам в Петербурге, газета писала, «что переговоры покрыты тайной, однако, имея в виду непрестанное стремление России к сохранению мира, в чем не может быть никакого сомнения, переговоры эти касались мер достижения означенной цели». По поводу различных комментариев относительно стремления России к возобновлению Балканского союза, газета писала, «что только такой союз мог бы твердо обеспечить мир и спокойствие всей Европы. К сожалению, в силу слишком сильного возбуждения народных чувств, после последних войн, комбинация эта пока неосуществима, но существующая солидарность Румынии, Сербии, Греции и Черногории и их дружественные отношения служат прочным залогом сохранения установленного бухарестским договором равновесия, и противодействует возможным покушениям на незыблемость мира». В заключение газета писала, что переговоры в Петербурге в этом направлении имели важное значение. «Результатом их могут быть вполне довольны все истинные сторонники мира и спокойствия на Балканах»[50 - Русский инвалид. № 27. 2 февраля 1914.].

В то время дипломатическое и военное ведомства Российской империи конфликтовали друг с другом в области разведки, политики и стратегии на Балканах, но при этом одинаково не имели цельного подхода к проблеме спора между Сербией и Болгарией. Даже самые решительные офицеры-генштабисты питали иллюзии относительно возможности компромиссного решения македонского вопроса и сербо-болгарского примирения. В российской дипмиссии в Белграде в судьбоносном 1914 году также не было полного единомыслия в вопросе проводимой политики, и Верховский отмечал это в своем «Сербском дневнике».

В художественной литературе (например, у В. С. Пикуля в книге «Честь имею») встречалось даже такое, совсем уже крайнее предположение, что вокруг российского посланника Гартвига крутились, под его руководством, «бесы и бесенята», и что в связи с этим в высших правящих сферах России вполне могла зародиться идея установления негласного контроля за политической и военной ситуацией как в Сербии, так и в русском представительстве. Для такого «контроля» и был якобы командирован цензор-ревизор[51 - Пикуль В. С. Честь имею. Исповедь офицера российского Генштаба. Собрание сочинений в 13 т. М., 1996. Т. 2.].

Можно считать простым совпадением, что на следующий день после встречи государя императора Николая II с Н. Пашичем, в Белград «по высочайшему соизволению» был откомандирован бывший личный камер-паж императора, Генерального штаба капитан Александр Верховский.

Император Николай II с 25 марта до 5 июня 1914 года находился с семьей на отдыхе в Крыму, и ничто не предвещало скорого наступления катастрофических событий…

Командировке Верховского в Сербию в 1914 году предшествовали важные исторические события на Балканах. Чтобы убедиться в правоте высказывания Бисмарка о Балканах, как о «пороховой бочке Европы», достаточно вкратце ознакомиться с историей Сербии, как в Высших учебных заведениях императорской России:

«В 1371 году первая большая битва христианского войска с турками на реке Марице кончилась победой турок. Еще серьезнее была знаменитая Косовская битва 28 июня 1389 года на Косовом поле, в которой пали князь Лазарь и султан Мурад. Исход битвы, в начале нерешительный, в конце оказался для сербов неблагоприятным, но и турки были потрясены этой борьбой. Поэтому Косовская битва еще не была концом сербской независимости. Сербы вынуждены были, правда, признать верховное господство турок, стать к ним в вассальные отношения, но они сохранили свою династию, сохранили свое управление, и при Стефане Лазаревиче Сербия переживала времена благоденствия сравнительно с близким прошлым… Несмотря на это, политические условия складывались для сербов все более и более неблагоприятно. Оправившись от временных затруднений, турки продолжали завоевания на Балканском полуострове. В 1459 году взято было Смедерево, где жил последний сербский деспот, и этим положен был конец независимости Сербии. Подобным же образом шли дела и в Боснии с Герцеговиной. В 1463 году Босния подпала под турецкое иго. Немного

дольше продержалась Герцеговина, присоединение которой относится к 1481 году. После этого свободным оставался только небольшой сербский уголок – нынешняя Черногория, которую спасли от порабощения неприступные горы и владыки, соединившие в своем лице светскую и духовную власть и отстоявшие на Черной горе сербскую свободу от всех попыток турок подавить ее…

В культурной жизни сербского народа и в создании новой сербской литературы очень важную роль сыграло переселение значительной части сербов с Балканского полуострова в пределы Австро-Венгрии.

Сербские колонии находились в Венгрии еще в средние века. С начала ХV века, когда турки постепенно разрушили старое сербское государство, сербы начали в больших или меньших размерах переселяться на другую сторону рек Савы и Дуная. Главное переселение относится к концу ХVII века. После того, как турки были отогнаны от Вены, австрийский император Леопольд I, поддержанный денежными средствами католической Европы, в союзе с Польшей, Россией и Венецианской республикой в 1684 году начал священную войну против турок. Битвы происходили в южной Венгрии, Славонии, Сербии, Далмации и Старой Сербии, большей частью в сербских краях. Сербы, уже три века страдавшие под турецким игом, надеялись, что настало время их полного освобождения, взялись за оружие и присоединились к австрийскому войску.

Но когда австрийцы были остановлены и австро-венгерское войско после целого ряда неудач в Старой Сербии начало отступать, положение сербов оказалось чрезвычайно тяжким. Турки не могли простить неверной расе восстание против их владычества и оказанную ею австрийцам помощь. Сербы переживали дни страданий и испытывали настроение, в сильных выражениях охарактеризованное в одной записи 1690 года: “Ох, ох, ох, увы мне. Лютый страх и беда были тогда; мать разлучали от детей, от сына отца; молодых брали в плен, старых рубили или душили. Тогда люди призывали на себя смерть, не дорожили жизнью, чтобы избавиться от проклятых турок и татар. Увы мне, туча лютая”.

Среди таких ужасных условий лучшие люди сербского народа, стоявшие во главе народного восстания, народные вожди, священники, монахи, горожане, население равнин и придорожных местностей, не выдержали и, спасаясь от мести турок, покинули родину. В числе 100 000 человек, предводимых патриархом Печским Арсением III Черноевичем, они перешли в Венгрию в плодородные и опустевшие равнины, с которых ранее разбежалось из страха перед турками мадьярское население. Австрийские военные власти поддержали это выселение, рассчитывая, что воинственный, привыкший к борьбе с турками народ сербский будет наилучшим оплотом южной границы монархии от турецких нападений.

21 августа 1680 года император Леопольд I издал привилегии, которыми определялось положение переселившихся сербов в Австро-Венгрии. Этими привилегиями за сербами была признана свобода вероисповедания и церковное самоуправление, им были даны и другие обещания. На самом деле на воинственных сербов, хранивших народное самосознание и гордых своим историческим прошлым, смотрели с боязливым недоверием: опасались, как бы они не стали мечтать о воссоединении с остальными соотечественниками, занимавшими обширные земли от Тимоко до Адриатического моря.

Переселившиеся сербы не переставали настаивать на выполнении данного им обещания объединиться в особую политическую автономную группу в одном краю, в так называемой Малой Валахии между Саввой и Дунаем.

На это австрийское правительство не хотело дать согласия, и переселившиеся из Старой Сербии сербы оставались разбросанными в большем или меньшем числе на огромном пространстве от Землина до Пешта и от Семиградья до Венецианской границы. Более компактно живущими оставались сербы на самой границе с Турцией, в мирное время находившиеся в суровом подчинении военным властям, а во время войн становившиеся в первые ряды армии.

На Севере большие или меньшие массы сербского населения находились в мадьярских жупаниях (жупан – князь, боярин. – Ю. С.), в чуждой и враждебно к ним настроенной среде.

Политическое положение сербского народа на новой его родине было не легкое. Австрия смотрела на земли, занятые сербами, как на земли, добытые оружием императорских войск, как на земли, принадлежащие императорскому дому, а мадьяры, опираясь на свое историческое государственное право, утверждали, что это земли венгерской короны, и не хотели признать за сербами никаких привилегий, которые бы шли вразрез с венгерскими законами. Мадьярские жупании требовали, чтобы военная граница была уничтожена, земли присоединены к мадьярским жупаниям и свободные сербские крестьяне обратились в крепостных. Мадьяры не любили сербов, как недобрых гостей в своем доме, смотрели на них, как на австрийское оружие в борьбе против мадьярской свободы, особенно после неудачного восстания Ракоци в 1704 году. И только Иосиф II принял сербов под свою защиту от преследований мадьярских жупанских властей…

Сербов принуждали праздновать католические праздники, мешали им строить свои церкви, исполнять свои обряды: православное духовенство подвергалось гонению, сербские церкви разрушались, монастыри отбирались военной силой и отдавались католикам. Религиозный террор был особенно силен в правление Марии Терезии, которая была в руках своих духовников-иезуитов и хотела силой обратить православных в унию.

В 1741 году православные были поставлены вне законов: государственная власть взяла в свои руки внутренние дела православной церкви, православные устранялись из государственной службы. В 50-е годы ХVIII века религиозные гонения достигли высшей степени, и целые сербские края военной силой принуждаемы были к переходу в унию. Это было тяжкое время, когда, по словам митрополита Стефана Стратимировича, сербам ничего другого не оставалось, как со слезами ожидать близкую гибель своей веры.

Вполне понятно, что на новой своей родине сербы не могли быть довольны, находясь в таких трудных условиях. Вместо желанного приюта, они испытывали новые преследования и страдания, и горькие чувства проникали в души народных вождей.

“Целые 15 лет после перехода в Австрию блуждали бедные осиротелые пришельцы в чужой земле, как иудеи, не имея определенного местожительства, живя в землянках, поражаемые болезнями и голодом, гонимые австрийскими военными властями, мадьярскими жупаниями и иезуитскими миссионерами, униженные и презренные всеми”, так говорил владыка Исайя Дьякович. И они горько сетовали, что оставили свою старую родину.

В 1751–52 годах большое число сербов со священниками и офицерами ушли в южную Россию на берега Днепра и там основали колонию «Новую Сербию» и «Славяно-Сербию». Движение в пользу выселения в Россию приняло такие размеры, что государственные власти (Австро-Венгрии. – Ю. С.) грозили смертью всякому, кто будет переманивать народ переселяться.

Только со вступлением на престол Иосифа II изменились к лучшему условия, в каких находился сербский народ. Император, отличавшийся веротерпимостью и справедливостью, нуждаясь в сербах, как опоре в своей

борьбе с мадьярами, склонил на свою сторону немадьярские народности в Венгрии и даровал сербам целый ряд уступок. Они получили свободу вероисповедания, право беспрепятственно строить свои церкви, не были обязаны праздновать католические праздники.

Венгерский собор 1791 года отменяет все исключительные законы, направленные против сербов, и дает им гражданские права…

После столетних испытаний и борьбы в конце ХVIII века сербы в Австрии получили наконец религиозное равноправие и гражданские права и после целого ряда бунтов и выселений добились более сносных условий жизни. Из вековой борьбы они вышли с некоторыми потерями после исчезновения небольших поселений в Верхней Венгрии, после унии в Жумберку и выселения в Россию, но они удержали православие, оставались национально сильными, приноровились к условиям новой жизни, достигли организации просвещения и положили начало народной культуры и литературы.

Перейдя в Австрию, сербские переселенцы приносили с собой известную балканскую культуру, средневековую письменность, ремесленные цехи и торговые содружества, отчасти и недвижимую собственность. В новой родине они нашли известное число сербов, ранее здесь поселившихся и усвоивших западную культуру. Эти старые и новые переселенцы создали одно национальное целое, быстро приспособившееся к новым условиям жизни: уже в начале ХVIII века у них была своя церковная организация, свои школы, свои цехи и торговые общества, свои сословия.

Небольшое число сербов дворян, получивших австрийское дворянство за заслуги на полях битв, быстро теряли народность, и только в исключительных случаях немногие их них принимали участие в национальной деятельности. Сначала военные шли заодно с народом в его борьбе за религиозные и граждански права, но, чем далее они входили в военную среду и становились царскими людьми, офицерами на государственной службе, тем чаще выделялись из народа и постепенно становились равнодушными к потребностям народа, из которого вышли. Их место во главе народа заняли горожане, купцы и ремесленники, которые пришли с Балкан с известными знаниями, организацией и капиталом и сразу завоевали значимое положение в малодеятельной военной и дворянской Венгрии.

В культурном отношении гораздо ниже стояла народная масса – полукрестьянское, полувоенное население Военной Границы и помещичьи крепостные… Сербские писатели ХVII века признавали отсталость простого народа и проповедовали потребность распространять среди широких и темных слоев крестьянства блага просвещения»[52 - Лекции профессора П. А. Лаврова по сербской литературе. Петроградские Высшие женские курсы. 1915. С. 3–26 (л. арх.).].

А. И. Верховский в своем дневнике отметил совершенное спокойствие и безмятежность, царившие в 1914 году в Белграде. Как всегда, на улице не было ни пьяных, ни полиции…

В частности, Верховским описано посещение известного и популярного в Белграде «Русского клуба» (С. дн. 16.II).

Другой очевидец, русский публицист Виссарион Григорьевич Комаров, посетивший это почтенное собрание в светлые пасхальные дни 6–12(19–25) апреля 1914 года, как бы дополнял воспоминания Верховского интересными подробностями, которые вполне уместно привести здесь с небольшими сокращениями. Комаров вспоминал: «На второй день праздника устраивал вечер русский клуб.

Русский клуб – это наше славянское общество, с той только разницей, что в России славянское общество имеет круг членов очень ограниченный и из людей, специально интересующихся славянским вопросом, в то время как русский клуб в Белграде собирает вокруг себя большинство молодежи и все лучшее сербское общество.

Раз в год клуб дает славянский бал, который считается лучшим балом сезона; на нем обыкновенно присутствуют король, наследный королевич, весь двор и вся местная знать. Русский клуб имеет хорошее помещение, библиотеку, бесплатные курсы русского языка, делает постоянные собрания, знакомя сербское общество с русской жизнью и нашей музыкой и литературой.

Русский клуб к 9-ти часам был уже битком набит. Было очень много офицеров, было несколько священников, присутствовал русский посланник с дочерью и весь состав посольства с семьями. Вечер начался чтением стихов гр. Ал. Толстого, которые читал известный московский артист Андреев, который приглашен сюда режиссером королевского театра. Затем была музыка, потом начались танцы. Сначала танцевали сербское коло, в нем приняли участие все присутствующие, даже священники. В конце вечера танцевала «русскую» княжна Андроникова, да так танцевала и имела такой успех, что казалось, что зал развалится от аплодисментов…

Выходя из русского клуба, я пошел на Калимегдан.

Я стоял, очарованный чудной, горячей южной ночью. Снизу неслась заунывная, за душу берущая песня. Это… пели рыбаки. Заунывная песнь плакала, что турки на Косовом поле убили отца, и мать у колыбельки своего маленького сына молит Бога, который все может, чтобы ее мальчик вырос сильным и храбрым, отомстил за смерть отца и помог своему королю освободить Сербию и создать большое могучее царство…»[53 - Комаров В. Г. В Белград на Пасху // Родина. 2003. № 10.].

А. И. Верховский замечал такие отличительные черты сербских офицеров, как простота в общении, но вместе с тем халатность и необязательность. То же замечал и атташе В. А. Артамонов. Простота общения в армейской среде принимала «крайние» формы. Верховский был весьма удивлен, когда увидел, как унтер-офицер отдал честь с папиросой в правой руке…

Наверное, отчасти такие черты сербов можно объяснить тем, что сербы (как и русские) любили кайф, созерцательность, неторопливость, мечтательность…

Турецкий генерал Фуада паша в своей книге, упоминаемой в дневнике А. Верховского, поднял важный мировоззренческий вопрос: «Народы-мечтатели – несчастные народы». Верховский сделал по этому поводу такую отметку: – «Разве? по-моему, наоборот» (С. дн. 27.II).

Полковник Верховский, сам не лишенный романтизма, описывая события по подавлению анархии в Нижегородской губернии, в бытность свою командующим Московским военным округом, так написал в дневнике 1917 года: «А Волга так хороша, так величаво прекрасна. Смотришь на ее необъятную ширь, на дымку тумана, поднимающуюся перед закатом – и все забывается и кажется, что вся эта уродливая действительность есть лишь тяжкий сон, который скоро прервется ярким рассветом красоты и счастья. И это Нижний, город Минина. И стоят еще Кремлевские стены, видевшие его. А теперь? Все кажется, душу отдал бы, чтобы увидеть поскорее это светлое утро обновленной России»[54 - Верховский А. И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 96.].

Как тут не вспоминить Ф. М. Достоевского («Братья Карамазовы»), вложившего в уста старца Зосимы такие слова: «Исступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий, да и не многим дается, а избранным».

Для понимания ситуации в Сербии в 1914 и 1917 годах следует отметить, что в силу исторических обстоятельств в этом государстве не возник слой аристократии, не было сверхбогатых людей, сословные перегородки отсутствовали, рабочий класс был

малочисленным. Не было и культурной пропасти между социальными слоями сербского общества. В то же время в военной среде имела место, как отмечал Верховский, «кружковщина» и «протекция». Военное общество, писал Верховский, было разбито на «кружки» которые «тянут своих» и рекомендуют «хороших» офицеров (С. дн. 8.II).

В Белграде в воспаленном воображении военной верхушки и в среде сербских радикалов прочно укоренилось убеждение, что боснийские сербы под австрийским владычеством «страдают», и готовились к его освобождению. Однако наблюдательный Верховский так не считал. Во всяком случае, его беседа с простой сербкой, у которой были родственники в Австро-Венгрии, позволяет сделать такой вывод (С. дн. 11.II).

Популярный в народе сербский король Петр к 1914 году был стар, болен и утратил значительную часть своей былой активности. К тому же его деятельность ограничивалась в основном представительскими функциями. Рупор националистов газета «Пьемонт», издававшаяся при участии «Черной руки», получала финансовую поддержку от наследника сербского престола принца Александра Карагеоргиевича, младшего сына короля Петра, в то время вполне сочувствовавшего идеям заговорщиков. Однако реальными вершителями судеб Сербии в то время была группа радикальных военных, расправившихся в 1903 году с Обреновичами и приведших Карагеоргиевичей к власти. Именно они диктовали государственную стратегию, заняв ключевые посты в силовых структурах, взяв под контроль Скупщину и финансы. Конечной целью они ставили восстановление Великой Сербии в границах аж ХIII – ХIV веков. Один из руководителей «Черной руки» воевода Радомир Путник (в присутствии Верховского) обрушивался с критикой на вмешательство политиков в военные дела, однако сами члены этой организации весьма активно вмешивались в политику. В результате двух победоносных для Сербии Балканских войн влияние экстремистски настроенных «черных полковников» чрезвычайно возросло. Эта группа военных упорно толкала Сербию к новой войне. Газета «Пьемонт» писала еще в 1912 году, что война между Сербией и Австро-Венгрией неизбежна и что, если Сербия желает сохранить свою честь, она может сделать это только через войну.

«Создалась ситуация безответственных факторов, – писал Н. П. Полетика, – когда страной правили не те, кто официально стоял у кормила власти, а всюду, во всех областях государственной жизни, во всех винтиках государственного аппарата всем руководила тайная организация, направлявшая внешнюю и внутреннюю политику государства, не считаясь с конституцией и парламентом, в интересах избранных кругов военщины, находившейся в личной дружбе с сербским престолонаследником Александром»[55 - Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 167.].

В июле 1914 года начальник Генштаба сербской армии Радомир Путник потребовал от короля отставки премьер-министра Николы Пашича, чей курс уже казался экстремистам недостаточно «сербским». Только энергичное вмешательство российской дипломатии и заступничество наследника престола королевича Александра сохранило кабинет Пашича. Сербские горячие головы (по современной терминологии – ястребы) были убеждены: Сербия начнет войну, Россия будет вынуждена ее поддержать, и все чаяния сербского народа по территориальному воссоединению и освобождению «братьев славян» будут удовлетворены.

Н. Пашич сумел вывезти на о. Корфу важные документы, которые оставались в частной коллекции до его смерти в 1926 году. Оккупанты все же похитили от 10 до 90 % документов МИДа Сербии за период с 1871 по 1914 год, вывезли их в Вену, где специальная комиссия их «обработала», вследствие чего появилось много фальшивок, сбивавших исследователей с истины. Гитлер использовал эти материалы для обоснования своих авантюристических планов из-за пресловутой «славянской опасности».

Отставной австрийский офицер-разведчик Макс Ронге в 1925 году издал книгу «Мастер шпионажа», в которой описал, как производилась «стилизация» так называемых «сербских трофейных документов», т. е архивных материалов, вывезенных из Сербии австро-венгерскими оккупационными властями в 1915–1916 гг. и затем тенденциозно препарированных австро-венгерской службой контрпропаганды в целях оправдания агрессии Центральных держав против Сербии. Ронге не скрывал, что в документах делались купюры, вносились произвольные дополнения, часть материалов фальсифицировалась[56 - Ronge M. Meister der spionage. Leipzig, 1925.]. Состряпанные таким способом «произведения» были включены еще в 1919 году в официальное издание австрийского министерства иностранных дел под названием «Дипломатические документы по предыстории войны 1914 г.»[57 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 25.].

Вопреки устоявшемуся мнению, наследник австро-венгерского престола Франц Фердинанд выступал против антисербских акций, был противником войны с Россией, ратовал за возрождение союза трех императоров, а в апреле 1914 года обсуждал план реализации преобразования дуалистической империи в «Соединенные Штаты Великой Австрии», то есть эрцгерцог планировал создание в центре Европы объединие славянских государств, построенное на строго католической базе, с тем чтобы оно стало опорой против православной России. Это категорически не устраивало милитаристские круги Германии, которые полным ходом вели подготовку к предстоящей войне.

Проекты Франца Фердинанда по реформированию государственного порядка перечеркивали планы Сербии сплотить вокруг себя всех южных славян. Когда планы Франца Фердинанда стали известны лидерам «Черной руки», те, основываясь на объективных сведених, полученных от своей агентуры вдруг поняли, что славянские народы, находящиеся под владычеством Австро-Венгрии, не захотят потерять с таким трудом обретенный порядок, стабильность, автономию и относительный достаток. К 1914 году они уже коренным образом отличались от сербского населения, бывшего свободным от оккупации, но с большими амбициями и претензиями на власть в регионе.

Верховский не преминул это отметить. Так, он передал в «Сербском дневнике» мнение простой сербской женщины, у которой квартировал: «…Иванка, у которой есть родственники в Австрии, рассказывает со слов родственника, что сербы крестьяне в Австрии в общем довольны своей судьбой и не мечтают о присоединении. Не все ли равно, кто правит, Габсбурги или король Петр. Только в интеллигенции пока горит желание воссоединения со своими» (С. дн. 11.II). Примерно такое же мнение высказывал и сербский пограничник, с которым беседовал Верховский. Этот пограничник, участник двух войн, считал, что «у швабов добра земля, что они народ культурный, а мы, сербы, простачки» (С. дн. 24.II). По злой иронии, именно боснийский серб и схватил на месте преступления Г. Принципа, которому грозила расправа разгневанной толпы.

Сербская пропаганда изображала эрцгерцога как заклятого врага Сербии, но действительно ли сербские националисты были заинтересованы в убийстве эрцгерцога Франца Фердинанда? Единого мнения по этому вопросу не существует. Из свидетельств современников, например,

одного из функционеров «Черной руки» Чедомира Поповича, выходило, что Димитриевич, узнав о заговоре, хотел предотвратить его; Димитриевич (Апис) якобы опасался, что убийство Франца Фердинанда может быть использовано как предлог для нападения на Сербию, но предотвратить покушение ему не удалось[58 - http://vsokolov21.livejournal.com/70281.html (http://vsokolov21.livejournal.com/70281.html)].

Большинство историков все же считает, что Димитриевич вместе со своими сторонниками сербскими националистами, поняв, что время работает против них, решили действовать незамедлительно и устранить Франца Фердинанда, как главного врага своим планам – объединения в одно государство всех южных славян. Это убийство должно было, по мнению лидеров «Черной руки», послужить детонатором и вызвать под руководством «Млады Босны» восстание «угнетаемых» австрийцами боснийских сербов. В Сербии националистами была создана организация «Сербская национальная оборона», а для проведения диверсионных мероприятий в Боснии были созданы специальные отряды – четы.

Радикальные сербские политики никак не могли смириться с аннексией Австро-Венгрией у нее Боснии с 3 млн сербского населения. Да и само существование Сербии как самостоятельного государства было под большим вопросом и маленькая, но гордая Сербия постепенно становилась разменной картой в большой игре крупных держав. Верховский, после беседы со Штрандманом (с которым был согласен и наш военный агент в Австро-Венгрии, Зенкевич), писал: «До войны (1912 г. – Ю. С.) все, и Англия в том числе, настолько недооценивали силы Сербии, что Сербия была как бы обречена войти в состав Австрии» (С. дн. 13.II).

Время (1914 год) для движения в союзе с Россией к созданию Сербии в границах «Великой Сербии» было выбрано сербскими националистам совершенно несвоевременно. Тем более что подталкивать такие сумасбродные идеи с помощью теракта вообще было безумием. К тому же экономический и военный потенциалы Сербии, с одной стороны, и Австро-Венгрии и Германии – с другой, были несопоставимы. Количество сербских дивизий, участвовавших в победоносной войне с Болгарией, о которых упомянул Верховский в дневнике, было совершенно ничтожным по сравнению с мощью армий предполагаемого противника. По этим причинам шансов не только на победу, но даже на сколь-нибудь серьезное сопротивление у Сербии не было, несмотря на то, что сербы отличались чрезвычайной храбростью и патриотизмом и оказались по этим качествам едва ли не лучшим войском Европы. По мнению командира королевской гвардии полковника Стояновича, «сербский солдат на все внешние впечатления реагирует как бы с замедлителем. После боя он начинает соображать, как было страшно. Поэтому сербов можно вести к победе» (С. дн. 23.II)

Очень эмоционально сильные стихи были написаны В. А. Гиляровским[59 - Московский журнал. 2003. № 11. С.59.].

Сербия

О, Сербия! Ты доблести полна,

Ты на Балканах луч во мгле тумана,

Великолепная и гордая страна

Потомков Сильного Душана…

И встанет из развалин твой Белград.

Заплещет флаг в горах Калимегдана,

И подвиги твоих героев воскресят

Былую Сербию Великого Душана.

И все-таки о проведении военной операции сербами, для поддержки «восставших» против австрийского «угнетения» боснийских сербов, при такой военно-политической обстановке, не могло быть и речи. Австрийская разведка наверняка знала о планах «Черной руки», поэтому австрийские маневры на территории Боснии в середине июня 1914 года, по-видимому, были призваны показать сербской стороне, что их авантюрные, с точки зрения Австрии, замыслы получат достойный отпор в случае попыток их осуществления.

Верховский, имевший немало встреч с сербской военной и политической элитой, и потому хорошо информированный, отмечал в своем дневнике (ссылаясь на мнение старшего доктора героической Первой Дринской дивизии Момчило Ивковича, члена радикальной партии с 25-летним стажем, товарища председателя Русского клуба): «В данный момент, конечно, только половина исторической задачи Сербии выполнена. Осталась другая, труднейшая – воссоединение сербов со стороны Австрии» (С. дн. 16.II).

По мнению академика Ю. А. Писарева, сараевское убийство было делом рук революционной организации «Млада Босна». Это была ответная реакция террористов-патриотов на насильственное присоединение в 1908 году к монархии Габсбургов Боснии и Герцеговины. Ю. Писарев считал, что эту версию можно считать весьма доказанной, поскольку она базируется на достоверных источниках[60 - Писарев Ю. А. Наши дети будут ходить по Вене. Сараевское убийство 28 июня 1914 г. и «Млада Босна» // Родина. 1993. № 8–9. С. 16–22.].

А. И. Верховский в «Сербском дневнике» делал акцент на важность географического и стратегического положения Албании, считая, что этот вопрос действительно был вопросом войны и мира для Австрии и Германии. Австрия не могла допустить, чтобы выход из Адриатики был закрыт какой бы то ни было враждебной державой, сделав из Адриатического моря – закрытое море. Германия, которая планировала когда-нибудь «инкорпорировать» Австрию, полностью поддерживала такую позицию (С. дн. 13.II).

Важность албанского вопроса видна из меморандума императора Австро-Венгрии Франца Иосифа от 1 июня 1914 года, отправленного германскому императору, из чего тоже можно сделать определенные выводы о расстановке сил: «Сравнив сегодняшнюю ситуацию с ситуацией, возникшей накануне большого кризиса (1912–1913), следует констатировать, что общий результат, если мы его будем сравнивать с позиции Австро-Венгрии и Тройственного союза (Германии, Австро-Венгрии и Италии. – Ю. С.), ни в коем случае не может быть расценен как позитивный. Однако при подведении баланса нельзя не отметить и несколько положительных моментов. Удалось в качестве противовеса против проникновения Сербии заложить основы независимого албанского государства, которое, возможно, через несколько лет после завершения его внутренней организации станет военным фактором в расчетах Тройственного союза. Отношения Тройственного союза к набирающему силу и растущему Греческому королевству постепенно сформировалось таким образом, что Грецию, несмотря на ее сотрудничество с Сербией, не следует категорически относить к противникам… Болгария избавилась от воздействия русского гипноза и сегодня уже не может расцениваться в качестве проводника российской политики. Болгарское правительство, наоборот, стремится завязать более тесные контакты с Тройственным союзом. Наряду с положительными моментами нельзя не учитывать моменты отрицательные, являющиеся более важными. Турция, совпадение интересов которой с интересами Тройственного союза было очевидным, и которая представляла собой сильный противовес России, а также Балканским странам, была почти полностью вытеснена из Европы, и ее великодержавная позиция потерпела существенное поражение. Сербия, политика которой в последние годы отмечена недружественными тенденциями по отношению к Австро-Венгрии, и которая полностью находится под российским влиянием, достигла прироста территории и населения, значительно превышающего ее собственные ожидания»[61 - Величайшие

события в истории мировой цивилизации. Редактор Вячеслав Румянцев. Составитель Сергей Пискунов. Хронос-2001. (l?http://www.hrono.ru/sobyt/191407_.html (http://www.hrono.ru/sobyt/191407_.html))].

Военный агент России в Берлине полковник П. А. Базаров, указывая на пропаганду милитаризма в Германии, на силу милитаристских кругов, повсюду кричащих, что «война нужна была Германии, как гроза в душный летний день», предупреждал: «С настроением этим, несомненно, следует считаться…»[62 - Шацилло К. Ф. Россия перед Первой мировой войной. М., 1974. С. 82.].

О том, что Германия не останется в стороне в случае военного конфликта, заявлял и германский рейсканцлер: «Открыто противопоставив «славян» «германцам», он предупредил, что Германия никогда не оставит Австро-Венгрию одну, – «в верности союзу мы пойдем дальше дипломатического посредничества»[63 - Там же. С. 81.].

Дальнейшее развитие событий отчетливо показало, что нужен был предлог, чтобы разгорелся общеевропейский пожар. Такой предлог был вскоре найден.

Глава II. Александр Верховский в Сербии

Офицер Генерального штаба не должен иметь своего имени.

    Генерал-полковник Ганс фон Сект

Когда Генерального штаба капитан А. И. Верховский в январе 1914 года убывал в Сербию, он несомненно знал, что заграничные командировки российских секретных агентов носили двоякий характер: одни назывались официальными приглашениями, на условиях взаимности, другие были негласными, с военно-политическим заданием, иногда даже по чужим паспортам. В случае обнаружения подлога могли быть большие неприятности не только для агентов лично, но и для российских министров – военных и иностранных дел.

Хорошо известно, что слежка со стороны зарубежных спецслужб производилась не только за военными агентами, но и за всеми офицерами, окончившими академию Генштаба, поэтому им нужно было постоянно не терять бдительности. Для того чтобы офицеру-генштабисту можно было выехать за границу (обязательно в штатском «партикулярном» платье) с использованием льготы по оплате проезда, нужно было соблюсти определенные условия. Согласно правилам, таким лицам выдавались обыкновенные билеты со штемпелем «офицерский», но не иначе, как по предъявлении на этот предмет удостоверения, снабженного фотографической карточкой воинского чина в надлежащей военной форме, удостоверений, и своих заграничных паспортов. Выдача удостоверений возлагалась на комендантов городов и крепостей или исполняющих их обязанности воинских начальников и под их непосредственную ответственность за правильность выдачи[64 - В личном архиве сохранился железнодорожный справочник 1914 года, из которого следует, что Верховский мог ехать в Сербию, например, маршрутом № 117, расст. 1045 км «без пересадки до Варшавы», далее в Белград. – Ю. С.].

Из мемуаров графа А. Игнатьева, атташе во Франции, можно узнать, что для русского военного главным затруднением при отъезде за границу являлось как раз переодевание в штатскую одежду, поскольку снимать военную форму в ту пору в России было строго запрещено, даже при нахождении в отпуске. Он же пояснил, как происходило временное расставание с военным мундиром при отъезде за границу. Переодевание в штатскую одежду происходило непосредственно на границе в кабинете начальника жандармского управления.

Служивший в разведке А. А. Самойло (1860–1963), и потому хорошо знавший предмет, писал о таких секретных зарубежных командировках, что успех здесь зависел от осторожности, предусмотрительности, ловкости агентов. Обычно вымышленным предлогом для таких поездок было ознакомление с историческими памятниками, достопримечательностями городов и т. п.[65 - Самойло А. А. Две жизни. Л., 1963.].

Такие «традиции» разведки были весьма прочными и сохранились надолго. Английский журналист писал: «Перед Второй мировой войной началась ожесточенная и длительная борьба между английской и германской дипломатиями, в распоряжении которых были целые армии тайных агентов. Ареной этой жестокой борьбы с 1939 по 1941 год был и Белград… Шпионы слетались на Балканы как мухи на мед. Английские учителя и лекторы, французские фольклористы, прибалтийские бароны, увлекавшиеся фотографией, и гитлеровские «туристы», проявлявшие живой интерес ко всему, проезжали через Белград, выполняя какие-то подозрительные миссии. Мало кому из моих товарищей журналистов в той или иной форме не предлагали выполнять секретные поручения»[66 - Ральф Паркер. Заговор против Мира. Записки английского журналиста. М., 1949. С. 33, 34.].

Военными агентами перед началом Первой мировой войны были: в Сербии – полковник Генштаба Виктор Алексеевич Артамонов, в Германии – Павел Александрович Базаров, в Австро-Венгрии – Михаил Ипполитович Занкевич (вскоре замененный на полковника Генштаба барона Александра Георгиевича Винекена), в Черногории – Николай Михайлович Потапов, в Болгарии – полковник Георгий Дмитриевич Романовский. Как вспоминал генерал А. А. Самойло, все они «находились под строжайшим негласным наблюдением германской и австрийской разведок. В то же время Генштаб требовал от них доставки секретных данных, хотя, наряду с этим, военным агентам официально запрещалось заниматься агентурной разведкой, чтобы не компрометировать себя и свои представительства»[67 - Самойло А. А. Две жизни. Л., 1963. С. 136, 137.].

Членами малочисленной русской дипмиссии в Белграде в 1914 году, помимо В. А. Артамонова, были: посланник Н. Г. Гартвиг, первый секретарь В. Н. Штрандман, второй секретарь Л. С. Зарин, драгоман (переводчик) И. Г. Мамулов, курьер Иван Гашевич.

В. А. Артамонов и В. Н. Штрандман, через много лет, находясь под грузом прожитого, оставили свои воспоминания, несомненная ценность которых состоит в том, что они, как и положено в таких случаях, отражали их личную точку зрения на события лета 1914 года, приведшие к мировой катастрофе. При этом заслуживает внимания, что Артамонов и Штрандман во время Сараевского убийства находились в отпуске за границей Сербии. В отличие от обоих этих авторов, 27-летний капитан Верховский вел свой дневник непосредственно на месте, в дальнейшем не вносил в него правок, что может представлять особую ценность для историков.

Деятельность русского посланника в Сербии Николая Генриховича Гартвига заслуживает самого пристального внимания, начиная с момента его назначения на эту должность.

Граф С. Ю. Витте отмечал, что в 1910 году, во время остро вставшего вопроса с назначением на ответственный пост министра иностранных дел (взамен уходящего в отставку Извольского после постыдной истории с присоединенеием Боснии и Герцеговины к Австрии), он предложил на этот пост посланника в Сербии Н. Г. Гартвига. Извольский тогда ответил, что государь никогда не согласится назначить на столь ответственый пост человека, «не носящего русской фамилии»[68 - Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 3. С. 526.].

Извольский (его считают масоном и убежденным англофилом), находясь за границей в Австрии, встречался с графом А. Эренталем, австро-венгерским министром иностранных дел (1906–1912).

По версии Эренталя, оказалось, что он говорил Извольскому о своем предложении присоединить Боснию и Герцеговину

к Австрии, и Извольский против этого не возражал. А только ставил условием – открытие для русского флота Дарданелл, на что он, Эренталь, не дал определенного ответа. По мнению же Извольского, он возражал против такого присоединения[69 - Витте С. Ю. Указ. соч. С. 509.]. В любом случае, туманные обещания Извольского позволили Австро-Венгрии осуществить постыдную аннексию, и это было еще одним шагом к завязыванию сложного узла проблем на Балканах.

Несмотря на свою отставку, Извольский продолжал протежировть Гартвига. Однако этому воспрепятствовал всесильный П. А. Столыпин, который желал иметь на этом посту более управляемого человека. Таким человеком стал зять Столыпина С. Д. Сазонов (http://www.rusdiplomats.narod.ru/ambassadors/sazonov-sd.html)[70 - Сазонов был женат на сестре жены П. А. Столыпина. – Ю. С.]. Сазонов, – отмечал С. Ю. Витте, – «был человеком порядочным, очень неглупым, болезненным, со средними способностями, не талантливым и сравнительно малоопытным»[71 - Там же. С. 527.].

Вследствие всех этих событий и интриг Н. Г. Гартвиг в 1909 году в конце концов занял пост посланника в Сербии. Перед ним была поставлена задача предупредить возможное преждевременное выступление Сербии против Австро-Венгрии и в то же время вовлечь сербов наряду с другими балканскими народами в антиавстрийский союз. Но Гартвиг стремился проводить собственную политику, независимую от политики Сазонова, рассматривая себя как представителя не только официальной России, но и неофициальной – панславистов и воинствующей просербской части императорского двора. В итоге он создал у сербского правительства впечатление, что в случае необходимости Сербия получит от России более существенную поддержку, чем это определялось официальной политикой России.

В Белграде капитан Верховский был встречен Гартвигом вполне доброжелательно. Словесный портрет Гартвига (С. дн. 26.I) и отмеченные Верховским в самых доброжелательных тонах его положительные человеческие и профессиональные качества, дополняют характеристику этого неординарного русского государственного деятеля, имя которого накануне Великой войны было окружено в Сербии совершенно особым ореолом. Лучшей похвалой ему служило то, что вся венская печать постоянно требовала от своего правительства, чтобы оно настояло в Петербурге на отозвании Гартвига из Белграда, где он так определенно нарушил равновесие влияния Австрии и России в пользу России. Сербы чрезвычайно ценили и супругу посланника, госпожу Гартвиг, которая во время войны 1912 года стояла в Белграде во главе всего дела организации помощи раненым героям войны. В 1914 году в Сербии ее называли «наша сербская майка» (мать). Популярность ее во всей стране была огромна. «За эти два дня праздников, – писал очевидец, – на ее имя в посольстве было получено около 6000 карточек, писем и поздравлений от ее пациентов, которые получили от нее помощь и облегчение»[72 - Комаров В. Г. В Белград на Пасху // Родина. 2003. № 10.].

В этих процитированных воспоминаниях В. Г. Комарова о Верховском – ни слова. Очевидно, что Верховский свое присутствие в Белграде, по крайней мере, не афишировал.

На том, что «всеми событиями» в Белграде руководил именно Гартвиг, в свое время сильно настаивал академик Н. П. Полетика. Он писал: «Политика Сербии была политикой Гартвига, а не политикой Пашича, и во всех важных вопросах Пашич был лишь рупором замыслов и решений Гартвига»[73 - Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 400.].

Н. Полетика, делая упор на личные качества Гартвига, считал его деятельность в качестве посланника контрпродуктивной. «Ведь Н. Г. Гартвиг, – писал Полетика, – бывший директор 1-го Департамента министерства иностранных дел… отличался не только своими способностями и рвением к службе, но и известной всем грубостью, заслужившей ему прозвище “старшего дворника”, соединенной с самыми вольными политическими замашками. Вдали от Петербурга, в специфической заговорщицкой обстановке Сербии он мог легко поддаться соблазну вести там свою собственную “энергичную” политику – за что судьба и послала ему, как известно, вскоре после Сараевского убийства, апоплексический удар при его таинственном объяснении об этом злодеянии в австрийском консульстве в Белграде»[74 - Полетика Н. П. Указ. соч. С. 182.].

Пикантность ситуации заключалась в том, что во взаимоотношениях руководства русской дипмиссии было, мягко говоря, не все в порядке, что и отмечал в сербском дневнике Верховский. Это можно объяснить тем, что во многом взгляды на проводимую политику у Гартвига и Штрандмана расходились. Гартвиг по этой причине держал своего заместителя подальше от своих близких контактов с сербскими политиками. Штрандман (особенно в начале своей службы в Белграде) строго держался официальной линии российской политики, а Гартвиг всегда вел свою, очень просербскую линию, вызывая в российском МИДе головную боль. Политика Сазонова не отвечала «общеславянским» интересам, что возмущало Гартвига. В свою очередь сербский премьер Пашич постоянно по всем вопросам советовался с Гартвигом, как «брат с братом».

Дипломатический корпус весьма отрицательно относился к супругам Гартвигам. Посланник отвечал своим недоброжелателям взаимностью. Штрандмана он представил наследнику королевичу Александру как австрофила, после чего тот даже не желал его видеть (С. дн. 2.II).

Штрандман действительно был мало известен и в Белграде и при королевском дворе. До самой смерти Гартвига никто из членов династии с ним не общался, за исключением случая, когда во время торжественого приема в королевском дворце в 1912 году, устроенном по случаю именин короля Петра 29 июня (12 июля). Тогда король Петр спросил Гартвига, указывая пальцем на Штрандмана: «А кто этот молодой человек?»[75 - Штрандман В. Балканске успомене. Жагор. Београд, 2009. Книга 1. С. 140 (перевод на сербский язык Й. Н. Качаки).] Со временем отношения Штрандмана с королевичем (а затем и королем) Александром изменились явно в лучшую сторону.

По мнению Штрандмана, Гартвиг пользовался тогда в Сербии всеобщим уважением, тогда как супруга посланника, Александра Павловна Гартвиг была «львица в отставке» – но со всеми «зубами в челюсти»[76 - Там же. С. 78.].

В своих воспоминаниях Штрандман отметил интересный эпизод с госпожой Гартвиг. Перед отъездом ее в Константинополь, она шла к королевскому дворцу, чтобы отдать свой визит. Пройти нужно было совсем немного (российская миссия находилась всего около 50 метров от калитки дворца – перейдя через улицу Короля Милана), и тут… черная кошка перебежала ей дорогу! Это, по ее мнению, предвещало большие несчастия, что в скором времени и подтвердилось…

10(23) июля 1914 года австро-венгерский посланник в Белграде барон Гизль в 6 часов вечера передал сербскому правительству вербальную ноту с изложением требований монархии относительно подавления велико-сербского движения и наказания соучастников сараевского покушения. Для ответа был предоставлен срок в 48 часов.

Сараевское убийство, которое Гартвиг назвал «гнусным злодеянием», спутало все карты, напряжение нарастало, и в этих условиях он старался сделать все от него

зависящее, чтобы снивелировать ситуацию. Естественно, что он в первую очередь отправился в Австрийское посольство…

Об обстоятельствах смерти Гартвига сообщали белградские и русские газеты. Газета «Русский инвалид» спустя некоторое время сообщала подробности: «Русский посланник гофмейстер Н. Г. Гартвиг, супруга которого находилась в Константинополе, прибыл в 9 часов вечера в австро-венгерскую миссию, где был принят австро-венгерским посланником в его рабочем кабинете. Гартвиг занял место на диване, австро-венгерский же посланник сидел напротив в кресле. Во время беседы, ведшейся в самом мирном тоне, Гартвиг вдруг, схватив рукою за грудь около сердца, поник головою и упал на пол. К русскому посланнику немедленно бросился австро-венгерский посланник и поднял его вновь на диван. Призванные австро-венгерским посланником на помощь лица из состава миссии приступили к приемам искусственного оживления. Через пять минут явился первый врач, по прибытии которого Гартвиг скончался. Двое других врачей, приехавших вслед за первым, могли только констатировать смерть, происшедшую вследствие разрыва сердца. Приблизительно в это время прибыла дочь посланника Гартвига, которой врач сообщил, что ее отцу сделалось дурно, и заставил ее пройти в другую комнату. Через несколько минут тело гофмейстера Гартвига было перенесено в здание русской миссии»[77 - Русский инвалид. 1914. 29 июня (10 июля). № 140.].

На следующий день в русской миссии в присутствии регента-наследника королевича Александра, принца Павла, дипломатического корпуса, министров, во главе с председателем совета министров Пашичем, высших государственных деятелей, представителей всего белградского общества, как политического, так и военного, митрополитом Дмитрием была совершена панихида по скончавшемся русском посланнике гофмейстере Гартвиге. Печать без различия направлений оплакивала кончину Гартвига как незаменимую утрату для Сербии. С благодарностью отмечались его неустанные заботы о жизненных интересах сербского народа, отмечалась его способность «согласовывать эти интересы с задачами России», и высказывалось всеобщее горячее пожелание, чтобы останки усопшего были погребны в Сербской земле, за счет казны.

Сербы тогда не сомневались, что Гартвига отравили австрийцы.

Церемония его погребения 18 июня (1-го июля) 1914 года превратилась в огромную русофильскую манифестацию, которую возглавил премьер-министр сербского правительства Н. Пашич. В девять часов утра траурная процессия двинулась из русского посольства в собор. Впереди шло все духовенство Белграда во главе с митрополитом; затем шло бесчисленное количество депутаций с венками со всех сторон Сербии: «Нашему Николаю Гартвигу», «Великому приятелю сербского народа»… За гробом шел весь дипломатический корпус, родные, знакомые, русская колония, войска и масса народа. По всему пути шпалерами стояли войска. Порядок не нарушался нигде.

Очевидец похорон А. Сербский оставил подробности траурной церемонии: «Процессия подошла к собору, где был совершен краткий чин отпевания. После окончания службы (на которой присутствовал наследник) говорил или, вернее, читал речь митрополит, а затем Пашич. Их речи кончались по сербскому обычаю словами: “Нашему Николаю Гартвигу слава”. – “Слава! Слава!” – повторяли присутствовавшие. Этот обычай придает много торжественности похоронам. Из собора гроб направился на кладбище; по дороге процессия несколько раз останавливалась, и представители разных певческих обществ пели вечную память. Особенно трогательное впечатление произвело пение цыган. Их черные, подвижные физиономии, конечно, не могли оставаться неподвижными, и их “вечная память” скорее походила на “многая лета”.

На кладбище говорил речь представитель города; если митрополит и Пашич, зная, что каждое их слово будет учтено, где следует, говорили несколько сдержанно, то последний оратор дал полную волю своему южному темпераменту; он говорил горячо, проникновенно и с нескрываемым волнением. Обращаясь к дочери покойного, он сказал:

– Ты осталась сиротой, но отныне ты будешь дочерью сербского народа.

И далее, обращаясь к покойнику:

– Единственным утешением в нашем горе служит нам то, что твой прах остается среди нас, среди того народа, который ты так любил и который и тебе платил тем же. Твоему священному праху, о великий сын великой России, отдаю я последний, земной поклон!

Он приблизился к гробу и поклонился, прикоснувшись головой земли.

– Николаю Гартвигу слава!

– Слава, слава! – повторили все присутствовавшие. Это был потрясающий момент; многие плакали…»[78 - Сербский А. // Исторический вестник. 1915. № 5.].

На похороны Гартвига пришло около 80 тыс. человек из 100 тысяч, проживавших в Белграде.

Газета «Русский инвалид» напечатала речь Пашича, в которой он сказал: «Горячо оплакиваемый нами усопший все свои силы прилагал для объединения балканских государств. Его славянская душа исполнилась горечью, когда между союзниками начались разногласия, и он всячески старался предотвратить крушение “балканского союза”. Великая братская Россия неизменно оказывала Сербии свою ценную помощь в достижении ею жизненных задач…»[79 - Русский инвалид. 1914. 2 (15) июля. № 143.].

Вскоре после торжественных похорон, 6 июля, Сербское правительство постановило ассигновать 100 000 франков (нужно было, однако, 200 000 франков) на сооружение памятника Гартвигу, и в ближайшее время предполагалось объявить конкурс, к которому могли быть допущены зодчие всех славянских стран.

Через некоторое время газета «Русский инвалид», словно подводя итоги, писала о Гартвиге: «Его роль в событиях 1912–1914 гг. будет раскрыта вполне только будущими историками»[80 - Русский инвалид. 1914. 11 (24) июля. № 150.].

Памятник Гартвигу был воздвигнут только после убийства в Марселе короля Александра в 1934 году, трудами регента – принца Павла.

В 1939 году на могиле Гартвига на деньги правительства страны и добровольные пожертвования русским архитектором Г. П. Ковалевским был воздвигнут величественный памятник. В наши дни новые поколения российских дипломатов, работающих на Балканах, приходят к могиле Н. Г. Гартвига, чтобы отдать ему дань уважения.

Через несколько дней после похорон Гартвига, 21 июня (4 июля) в замке Артштетген были погребены убитые сербскими террористами эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга графиня Хотек. Счет многомиллионным жертвам Великой войны был открыт.

* * *

26 января 1914 года Верховский был представлен сотрудникам российской миссии в Белграде, в числе которых находился и Василий Николаевич Штрандман. Верховский назвал его «серьезным господином, женатым, с небольшой сединой» (С. дн. 26/II).

Историки давно предполагали, что В. Н. Штрандман непременно должен был оставить мемуары или хотя бы записки о событиях в Сербии, свидетелем и участником которых он был. После длительных и поначалу безуспешных поисков, воспоминания В. Н. Штрандмана были обнаружены сербским исследователем и переводчиком Йованом Николаевичем Качаки в США в Бахметьевском архиве. Однако, по заявлению Й. Качаки, еще в начале XXI века д-р Хал перевел очень

незначительную часть текста воспоминаний на английский язык и опубликовал их в интернете.

В воспоминаниях В. Н. Штрандмана нет ни одного упоминания о Верховском! Нет даже намека на какого-либо анонимного представителя российского Генштаба в Сербии, а тем более «тайного агента». На странице 280 читаем: «С момента смерти посланника для меня в служебном отношении настали трудные дни. Своему министру я сообщил 15 июля, что из всего персонала миссии в Белграде кроме меня находится только второй секретарь Л. С. Зарин»[81 - Штрандман В. Балканске успомене. Жагор. Београд, 2009. Книга 1. С. 280.].

Далее Штрандман писал, что Артамонов находился в отпуске, а главный переводчик Мамулов тоже отсутствовал. Вопроса о том, где же в это время был капитан Верховский и чем он занимался, Штрандман предпочел не касаться.

Очень скромно, почти мельком, Штрандман упомянул в своих воспоминаниях и о полковнике Димитриевиче (всего 2 раза в незначительных эпизодах), и о «Черной руке», и даже о деятельности В. А. Артамонова, хотя и сообщил, что военный атташе отсутствовал в Белграде задолго до сараевского убийства[82 - Там же. С. 262.]. Он, надо полагать, сознательно дистанцировался и от Верховского, и от Артамонова. Верховский же в своем дневнике встречи со Штрандманом и Артамоновым не скрывал (упомянул Штрандмана в дневнике 3 раза). После одной из встреч со Штрандманом Верховский узнал, что сербы перед официальной Россией держались «совершенно скрыто»…

Бывший генерал НКВД П. Судоплатов, затрагивая балканскую тему, в своей книге вспомнил только о В. Н. Штрандмане. Судоплатов писал: «Деятельность значительных эмигрантских колоний, а также их руководителей была взята нами под контроль. В числе их был В. Штрандман, который до революции возглавлял российское посольство в Югославии. В его окружении нам удалось создать прочные позиции, позволившие в 1938 году выйти на очень важные связи с военными кругами Югославии»[83 - Судоплатов П. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год.].

Впрочем, другие исследователи считают сведения, сообщенные П. Судоплатовым, не вполне заслуживающими доверия. Не следует забывать, – пишет Й. Качаки, – что Штрандман изо всех сил, долго и с успехом (до 1940-го года) лоббировал против признания СССР Королевством Югославией»[84 - Письмо Й. Качаки 9.02.13 автору.].

На Штрандмана, оставшегося в королевской Югославии, самые разные лица писали доносы. Одни – в НКВД, другие – в гестапо. Из доносов в гестапо стало известно их содержание. Штрандмана обвиняли в принадлежности к масонству, в заигрываниях с левыми и в подрыве деятельности правых партий. Ему вменялось расхищение государственных кредитов, средств Красного Креста и другие финансовые махинации, а также сотрудничество с английской разведкой. В доносе фигурировали также ценности «Ссудной казны», вывезенной бароном Врангелем из России. Эти ценности, по мнению одного доносителя, могли сильно облегчить участь беженцев, но этого сделано не было. Штрандман, считал доноситель, легкомысленно направил своего представителя для составления описи ценностей, которая была составлена таким образом, что учет велся не отдельными предметами, а ящиками серебра и т. д. «Это дало возможность, – писал доносчик, – злоупотребления этим богатством, что довело до суда, – процесса, который не дал ничего благодаря тому, что по сербским законам не отвечает никто, если нет частных жалоб пострадавших».

Донос заканчивался так: «Я верю, что немецкие власти расследуют деятельность всем известного англофила (вписано) г. Штрандмана и назначат на пост блюстителя русских интересов лицо достойное, которое в духе новых веяний защитит русских людей в эмиграции и в сотрудничестве с немецкими властями даст им почувствовать правду национал-социалистического устройства (зачеркнуто) хоть часть тех благ, которые несет с собой национал-социализм (вписано).

16/V 1941 года Д. Петр. Колесников

Белград,

Др. Кестнера, 17»[85 - Исторический архив г. Белграда, BDs, St 131. Письмо историка И. А. Макарова автору.].

Досье Штрандмана из фондов белградского гестапо содержит пылко-обличительное антимасонское «Обращение к русским», подписанное: «Молодое поколение русской эмиграции, 428 подписей» (к сожалению, имеется только машинописный вариант без подлинных подписей). В конце приведен список людей круга Штрандмана, в котором пятым в списке из 46 человек числился Артамонов»[86 - По материалам письма И. А. Макарова автору.].

В 1941 году Штрандман был дважды арестован гестапо, но быстро выпущен по ходатайству итальянского дипломата, однако был лишен права заниматься прежней деятельностью по защите интересов русской диаспоры.

Й. Качаки на вопрос, был ли Штрандман масоном, сообщил: «Я думаю что в молодости был. Но – как можете видеть из мною приведеных данных из архива гестапо, ему повезло это успешно отрицать (или – быть может и тот офицер СС, который его выпустил на свободу и сам был успешно притаенным масоном?). Во всяком случае, небезинтересно то, что вдова Штрандмана передала все его бумаги американцу-профессору, который и сам является официальным историком американских масонов, и сейчас доступа к ним нет»[87 - Письмо Й. Качаки от 23.01.13 автору.].

Примечательно, что исследователь масонства Н. Берберова считала Штрандмана состоявшим в масонских ложах, но в 1917 году уже покинувшим ложи. Берберова характеризовала «генерального представителя» в Сербии В. Н. Штрандмана, не «левым», а наоборот, «ультраправым, завязшим в Белграде в Монархическом Совете» и «мракобесом»[88 - Берберова Н. Люди и ложи. Харьков: Калейдоскоп; М.: Прогресс-Традиция, 1997. С. 299.].

Такие диаметрально противоположные оценки личности В. Н. Штрандмана с большим основанием позволяют подвергнуть сомнению и ту и другую точки зрения, тем более что Берберова для подтверждения своих выводов пользовалась никому не ведомыми сомнительными источниками, туманно зашифрованными как «ПА», то есть Парижский Архив. Это не мешает многим исследователям считать сведения, сообщенные Берберовой, не подлежащими никакому сомнению.

* * *

В «Сербском дневнике» Верховским представлены характеристики исторических персонажей, с которыми он встречался и имел дела в Сербии. Среди них: наследник престола королевич Александр Карагеоргиевич, его брат королевич Георгий Карагеоргиевич, известные политические, военные и общественные деятели. Среди военных были отмечены: воевода Радомир Путник, начальник оперативного отдела Генштаба Павлович, и другие. К некоторым из них, видимо в целях конспирации, Верховским был применен термин «один офицер»…

Верховский встречался в Белграде с представителями и других государств, общаясь с ними на их родных языках. Здесь же, в Белграде, он начал изучать сербский язык[89 - Стремление к изучению иностранных языков было у Александра с юных лет. Средств на это не жалели. Примечательно, что учитель французского языка Марсель Жермен получил в 1903 году за свои услуги 114, а учитель английского – только 18 рублей. – Ю. С.].

Отмечен и весьма интересный эпизод с королевичем Георгием, который «на балу ухитрился зло обидеть русского посланника

Гартвига». Королевич Георгий «рассказывал с нескрываемым озлоблением, что Германия набросится на Францию, уничтожит ее, и повернет на Россию, где восстания в Финляндии, Польше и Туркестане помогут нашему поражению. Посланник через Пашича потребовал извинения пр[инца] Георгия» (С. дн. 27.II).

Королевич Георгий отчасти оказался прав. В 1916 году, во время Великой войны, восстали казахи, киргизы, узбеки, таджики и туркмены. «Они нападали на города, вступали в бой с царскими войсками и полицией, убивали своих волостных старшин – прислужников царских властей. Казахи создали свои боевые вооруженные отряды… Восставшие узбеки разрушали железнодорожные пути, чтобы не допустить подвоза войск, сжигали станции и перерезали телеграфные провода. В Киргизии восставшие добыли оружие, забрав военный транспорт. В горах они соорудили кузницы и мастерские для выделки пороха. Царские власти посылали против восставших войска с пушками, пулеметами, броневиками. В крови и дыму сожженных кишлаков и аулов они задушили эти восстания»[90 - Краткий курс истории СССР под ред. проф. А. В. Шестакова. М., 1937. С. 147.].

Этот эпизод с королевичем Георгием примечателен тем, что на восстание «угнетенных народов» надеялись и германские стратеги, планировавшие блицкриг против СССР.

Причины столь злобного отношения королевича Георгия к России могут быть объяснены следующими обстоятельствами. Его подозревали в причастности к организации покушения на Николая Черногорского и его семью (1907–1909). Во время визита королевича Георгия в Россию император Николай II принял его очень холодно, против обычая, наградил каким-то незначительным орденом, полагающимся титулярному советнику, что дискредитировало принца в глазах соотечественников. 27 марта 1909 года королевич Георгий подписал отказ от своего права престолонаследия. Главной же причиной отлучения от престолонаследия, как полагают, послужило убийство им в порыве гнева своего лакея[91 - Верховский отмечал убийство королевичем Георгием не лакея, а солдата (С. дн. 2.II).]; тот скончался вследствие удара ногой в живот, а убийца, как известно, не имеет права на престолонаследие, и такие права перешли к его брату Александру.

По мнению князя Трубецкого, королевич Георгий был безумно храбр, в начавшихся в 1914 году боевых столкновениях с австрийцами был дважды ранен. В то же время в нем замечались дурные свойства характера, и он был очень плохо воспитан. Верховский отмечал (правда, с чужих слов) взбалмошность и полусумасшедшее состояние бывшего престолонаследника Георгия. Верховский при встрече на балу 2.II был весьма удивлен его неприятным, отталкивающим внешним видом.

Со слов Гартвига, записанных Верховским, королевич Георгий всю войну 1912 года просидел в Белграде и «только выехал под Битоль, да и то все время просидел в голубятне, спрашивая, могут ли сюда долететь пули» (С. дн. 27.II).

Про наследника королевича Александра, наоборот, было устоявшееся мнение, что он великолепно держал себя на прошлой войне 1912 года. Королевич был на самых опасных местах и много раз появлялся даже в цепи во время боя.

А. И. Верховский все-таки сделал вывод, что «песенка» королевича Георгия, «умного и настойчивого», несмотря на отрицательные стороны его натуры, еще не спета, и… оказался на этот раз не прав. Свою роль сыграла взаимная ненависть, испытываемая братьями Карагеоргиевичами друг к другу. После своего коронования в 1921 году Александр Карагеоргиевич упрятал королевича Геогрия в психбольницу, где он и пробыл 25 лет.

Примечательно, что 17-летнего королевича Александра Карагеоргиевича, во время его пребывания в Петербурге, тоже поначалу холодно принимали при императорском дворе, и директор Пажеского корпуса генерал от инфантерии Н. А. Епанчин не мог понять почему. Как известно, крестник императора Александра III королевич Александр прибыл в Пажеский корпус в конце августа 1905 года и долго не мог представиться Их Величествам, поскольку в столице происходило сильное революционное брожение. Наконец, 25 сентября в Петергофе был назначен прием у императора. Как вспоминал Епанчин, государь начал аудиенцию словами, что он желал бы узнать мнение Епанчина о королевиче. Положительный ответ Епанчина очень понравился императору, и он отнесся к докладу с большим вниманием, переспрашивал, задавал вопросы, входил в подробности, явно проявляя повышенный интерес к королевичу. В конце доклада Епанчин сказал государю, что «один из признаков доброго сердца и чистой души – улыбка, а улыбка королевича, безусловно, говорит в его пользу»[92 - Епанчин. Н.А. На службе трех императоров. М., 1996. С. 339.]. Аудиенция самого королевича Александра продолжалась 45 минут, что показывало, насколько сердечно к нему относился Николай II. Когда королевич вышел из царского кабинета, то Епанчин заметил следы слез на его глазах, что свидетельствовало о сильном волнении, переживаемом после сердечной беседы с глазу на глаз 17-летнего юноши с русским монархом.

Возвратившийся в кабинет императора Епанчин заметил, что государь, имевший до того озабоченный вид, просветлел лицом. «Я с вами совершенно согласен, – сказал император, – королевич произвел на меня прекрасное впечатление, и улыбка у него такая хорошая, а мне про него говорили совершенно другое, и я очень рад убедиться, что это неправда; удивительно, как люди склонны говорить дурное о других, да еще без достаточных оснований»[93 - Там же. С. 340.].

В заключение император повторил уже данное ранее указание, чтобы Епанчин смотрел на королевича как на Его сына. Епанчин счел долгом оставить для истории подлинные слова Николая II: «Мне говорили про королевича такие гадости». Сказано это было, вспоминал Епанчин, с особым ударением.

Какие же гадости можно было говорить о семнадцатилетнем юноше? Даже слухи о причастности его отца короля Петра к убийству короля Александра Обреновича и его супруги королевы Драги не должны были никоим образом отразиться на отношении к королевичу. Как говорится, сын за отца не отвечает…

Интересно, что несмотря на благоволение русского императора к королевичу Александру, негативное отношение к нему других членов императорской фамилии оставалось. Вдовствующая императрица Мария Федоровна долго не принимала у себя королевича, ставя Епанчина в тупик таким отношением. Даже спустя 35 лет (в 1939 году), Епанчин так и не смог ответить на этот каверзный вопрос.

Великий князь Константин Константинович, вошедший в русскую литературу как поэт КР, пришел в замешательство, когда ему была сообщена просьба Епанчина принимать время от времени королевича. Даже родная тетка королевича, великая княгиня Милица Николаевна (сестра покойной матери королевича), супруга великого князя Петра Николаевича, с трудом согласилась принимать королевича (своего племянника) всего два раза, на новый год и на Пасху – каждый раз на 10 минут. Это было, несомненно, подчеркнуто-вежливое нежелание вообще принимать королевича.

Эта загадка с негативным отношением к королевичу при русском дворе так и не была бы никогда разгадана, если бы… не «Сербский дневник» Верховского!

27 февраля 1914 года

А. И. Верховский был на балу в Белграде, на котором присутствовал наследник сербского престола. Здесь он и услышал об одной «очень темной истории» с участием королевича. Как говорится, шерше ля фам… Речь шла ни много ни мало об организованном (якобы с ведома королевича) убийстве «конкурента», который влюбился и пользовался взаимностью одной бырыни, которая нравилась и королевичу. Верховский, правда, отнесся тогда с сомнением к этой любовно-криминальной истории, но, видимо, именно она и могла послужить еще в 1905 году основанием для негативного отношения к королевичу Александру.

Александр Карагеоргиевич поступил в Пажеский корпус осенью 1905 года, откуда несколько ранее, весной того же года, за два месяца до производства, был отчислен фельдфебель камер-паж императора Николая II Александр Верховский. Королевич Александр еще проходил обучение, когда подпоручик Верховский вернулся с Русско-японской войны, награжденный Знаком Отличия Военного ордена Св. Георгия. Можно представить себе такую сцену, когда при случайной встрече (где-нибудь на Невском проспекте) паж и будущий король Югославии Александр I Карагеоргиевич первый отдавал честь подпоручику Александру Верховскому, с которым летом 1914 года у него, волею судеб, состоится встреча в Белграде, на балу. Впрочем, чего только на свете не бывает!

Глава III. Версии, легенды и факты

В наше время, через столько лет после этих событий, ответить на этот вопрос трудно, и только, может быть, когда-нибудь выяснится вся правда.

    Н. П. Полетика

    Сараевское убийство. 1930 г.

Поиски виноватых в развязывании Первой мировой войны начались тотчас после октябрьского переворота 1917 года. Советским правительством началась публикация тайных договоров правительства Императорской России и союзников по коалиции. Кажется, что такие действия не имели аналогов в мировой истории.

Уже 10 ноября 1917 года на страницах «Известий» были обнародованы первые документы из секретных материалов архива бывшего Министерства иностранных дел. «Приступая к опубликованию секретных дипломатических документов из области внешней политики царизма и буржуазных коалиционных правительств, мы выполняем то обязательство, которое приняли на себя, когда наша партия находилась в оппозиции… – говорилось в заявлении Наркоминдела. – Русский народ и с ним вместе народы Европы и всего мира должны узнать документальную правду о тех планах, которые втайне ковали финансисты и промышленники совместно со своими парламентскими и дипломатическими агентами…»[94 - Ирошников М.П, Чубарьян А. О. Тайное становится явным. М., 1970. С. 48.]. В опубликованных документах содержались сведения в т. ч. и о Балканских странах, где переплетались интересы великих держав, где развивалось соперничество и самих балканских государств – Сербии, Болгарии и др. Россия намеревалась использовать складывающийся в 1911 году балканский союз для ослабления германо-австрийского влияния на Балканах и усиления там позиций России. Образование Балканского блока затрагивало интересы настолько большого числа государств (и великих, и малых), что переговоры проходили с огромным трудом. Дипломаты Болгарии и Сербии разъезжали из Белграда в Софию и обратно. В Вене, Стамбуле, Петербурге, Лондоне, Париже и Берлине устраивались бесконечные консультации, выдвигались территориальные претензии. Наконец, после многочисленных переговоров и дипломатической переписки 13 марта 1912 года сербо-болгарский договор был подписан. Статьи 1 и 2 договора предусматривали, что Сербия и Болгария обязывались прийти на помощь друг другу в случае нападения на одну из стран третьих держав или в случае попыток занять какие-либо территории, находящиеся в момент подписания договора под турецким господством. В договоре имелись и секретные приложения о том, что Сербия и Болгария в подходящий для себя момент будут готовы напасть на Турцию. «Это нападение, правда, обусловливалось предварительным согласием России. Секретное приложение определяло также условия раздела тех территорий, которые и Сербия и Болгария рассчитывали приобрести. Английское и французское правительства заявили о своем одобрении договора»[95 - Ирошников М.П, Чубарьян А.О. Указ соч. С. 66, 67.].

Английский посол Бьюкенен, как видно из его воспоминаний, в общих чертах был знаком с договором и с его секретными приложениями, в которых сторонами было зафиксировано условие, «что любые разногласия относительно применения или толкования договора будут передваться на рассмотрение России»[96 - Бьюкенен Джордж. Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918. Гл. 10.].

А. И. Верховский уточнял: «Всякий спор, какого бы то ни было характера – Царю. Все безусловная тайна, до времени, с согласия обеих сторон» (С. дн. 26.II)

Вызывает удивление, что капитан Верховский был ознакомлен в русском представительстве в Белграде как с договором между сербами и болгарами от 29 февраля 1912 года, так и с секретными приложениями к нему и с военной конвенцией от 19 июня 1912 года. В этих документах, за которыми охотились тогда разведслужбы Германии, Австро-Венгрии и Турции, были точно определены расположение армий, их количество, предполагаемые перемещения на театре военных действий и пр. Очевидно, что Верховский обладал достаточно широкими полномочиями и возможностями…

В конце 20-х – начале 30-х годов в Германии увидела свет трехтомная публикация, основанная на пресловутых «сербских трофейных документах». Автором-составителем был бывший поверенный в делах Сербии в Берлине М. Богичевич, который в 1915 году стал перебежчиком – перешел на службу Германии. Этот автор как следует «поработал» над трофейными документами, что и было доказано экспертизой, проведенной в 1929 году главным архивариусом Дипломатического архива Королевства Югославии. Документы эти были переведены на немецкий язык с сербско-хорватского лишь с приблизительной точностью, произвольно датированы и снабжены купюрами и авторскими дополнениями. В целом, как было заявлено в официальном протесте правительства Югославии от 30 января 1929 года, публикация Богичевича была основана на абсолютно недостоверных данных. Однако названная публикация так и не была изъята из обращения, став для недобросовестных историков одним из главных источников.

После прихода нацистов к власти труп Богичевича был найден в одном из номеров мюнхенского отеля. Имеются предположения, что незадолго до смерти он стал опровергать свои же утверждения об участии Сербии в организации убийства Франца Фердинанда и склонялся к признанию роковой роли в этом деле германских спецслужб… По объяснению немецкой стороны, смерть Богичевича – это самоубийство.

В. Н. Штрандман в своих воспоминаниях сообщил очень важную информацию об оставшихся в русской миссии документах, которые вскоре попали в руки австрийцев. Он писал: «Одновременно с работой над шифровкой, я планировал мобилизацию царской миссии и ее перевод на новое место, которое еще не было окончательно определено. Часть политического архива, главным образом то, что относилось к текущим делам,

с самыми важными документами и шифрами, приблизительно двадцать томов, вместе с консульским архивом, находилась в процессе упаковки. Все остальное надо было сжечь. Меня особенно беспокоила очень большая библиотека покойного посланника. Он имел привычку в книги с политическим содержанием, имеющим отношение к отдельным темам, вставлять тайные телеграммы и либо оригиналы, либо копии писем. Эту часть работы на себя взяла его дочь, но, конечно, ей удалось пересмотреть только небольшое число книг, не было возможности отсрочки отправления архива на время после передачи сербского ответа на ультиматум. В итоге, нам оставалось приблизительно 24 часов времени. Итак, часть библиотеки осталась непроверенной и с некоторыми телеграммами и письмами с тайным содержанием в книгах попала в руки австро-венгерской армии. Но это все же не имело практического значения, т. к. наша шифровка была “непроницаемой“. Нам удалось упаковать главную и самую важную часть архива покойного посланника и на следующий день отправить ее, вместе с архивом миссии, поездом в Ниш, куда и было наконец решено ехать правительству и дипломатическому корпусу»[97 - Штрандман В. Балканске успомене. Жагор. Београд, 2009. Книга 1. С. 304.].

В 1920-х годах мнение о причастности России к покушению на эрцгерцога Франца Фердинанда развил советский историк-марксист М. Н. Покровский (1868–1932), назвавший сараевское убийство провокацией российского Генерального штаба. Но эта версия Покровского, как и других исследователей, неоднократно опровергалась, предавалась забвению и вновь всплывала на ученых дискуссиях. Покровский выдвинул тезис о первоочередной виновности Антанты, прежде всего царизма и Англии, в развязывании Первой мировой войны. Академик считал, что в сфере международных отношений решающее значение имела борьба за торговые пути. Весь внешнеполитический курс России конца ХIХ – начала XX века он рассматривал сквозь призму борьбы за Босфор и Дарданеллы. В свое время М. Н. Покровскому приписали слова, которые он не произносил: «История – это политика, опрокинутая в прошлое». На самом деле Покровский сформулировал очень правильную мысль: «История – это есть политика прошлого, без которой нельзя понять политики настоящего». Покровский, несмотря на его марксистское мировоззрение, был обвинен в годы культа личности в очернительстве России, а его обширная школа, сложившаяся в 1920-е годы, была объявлена, по существующей тогда практике, «базой вредителей, шпионов и террористов (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D0%B5%D1%80%D1%80%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82), ловко маскировавшихся при помощи его вредных антиленинских исторических концепций». Книги Покровского изымались из библиотек, а учебники по истории переписывались в соответствии с новой исторической концепцией. В критике его взглядов участвовали даже ученики Покровского, что было, кстати, вполне в духе того времени.

В годы культа личности иностранная литература по этому вопросу была отправлена в «спецхраны». Историки продолжали подчеркивать «прислужничество царизма» перед Антантой… Накануне и во время Великой Отечественной войны активно изучались события 1914–1918 годов. Так, академик Е. В. Тарле (1874–1955) опубликовал статьи «Первое августа». «Коалиционная война». «От агрессии к капитуляции 1914–1918 гг.»[98 - Тарле Е. В. Первое августа. Коалиционная война. От агрессии к капитуляции 1914–1918 гг. // Тарле Е. В. Соч. Т. 12. С. 60–63, 69–73, 96–99.].

М. Покровского отчасти поддерживал профессор Ленинградского государственного универститета Н. П. Полетика, который доказывал непосредственную виновность «царизма» и сербской монархии в возникновении «июльского кризиса».

В воспоминаниях Н. П. Полетики, названных «Виденное и пережитое»[99 - Полетика Н. П. Виденное и пережитое. Иерусалим, 1990. С. 135.], изданных в Иерусалиме в 1990 году, обнаруживается, что в ту пору в отечественной историографии господствовала концепция именно Покровского, против которой выступал только академик Е. В. Тарле, считавший недостаточно убедительными его аргументы и призывавший историков к более глубокому изучению источников.

Очевидно, что обилие лжеисточников и «свидетельств очевидцев», часто вредных и бесполезных, неизбежно приводит к передергиванию и фальсификации фактов. Но, как остроумно заметил французский философ М. Монтень – «ничто в природе не бесполезно, даже сама бесполезность»… В нашем случае важно лишь знать, с какой целью создана подделка…

Отметим, что одним из источников информации для творчества, например, академика Н. П. Полетики был некто Виктор Львович Кибальчич (Виктор Серж), племянник знаменитого деятеля «Народной воли», организовавшего вместе с Желябовым и Софьей Перовской убийство Александра II в 1881 году. Этот Кибальчич получил в Берлине от сербского дипломата Богичевича, бывшего в 1914 году сербским поверенным в делах в Германии, материалы о причастности сербских военных властей и русского военного агента в Белграде Артамонова к организации убийства австрийского престолонаследника. Эти материалы Виктор Серж опубликовал в 1925 году в журнале Анри Барбюса «Клярте»[100 - http://www.lib.ru/MEMUARY/POLETIKA/wospominaiya.txt – Piece100.05 (http://www.lib.ru/MEMUARY/POLETIKA/wospominaiya.txt_Piece100.05).], а Полетика использовал их в 1929–1930 годах для своей книги «Сараевское убийство»[101 - Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930.]. Сейчас считается, что эти материалы в большой степени фальсифицированы, и ввиду этого обстоятельства, следует с очень большой осторожностью относиться к этой работе Полетики – во всяком случае в части, относящейся к сведениям, почерпнутым из столь сомнительных свидетельств «очевидцев».

В конце 1960-х годов российской историографией был отвергнут тезис академика Н. П. Полетики о России как о зачинщице войны. Была отброшена концепция о полуколониальной зависимости России, о «царизме» как «сторожевом псе имперских интересов», о «наемнике англо-французского капитала». Академик Тарле, напротив, в развязывании войны обвинял только германский империализм, лично Кайзера Вильгельма II, а империалистическую позицию Антанты затушевывал.

Практически все отечественные работы по истории международных отношений несколько десятков лет опирались на ленинскую теорию империализма, значимость которой была показана в исследованиях крупного знатока международных отношений на Балканах профессора Ленинградского государственного университета К. Б. Виноградова, дававшего свое видение проблемы и блестяще доказавшего, что «многие труды западных ученых и их последователей построены на песке»[102 - Виноградов К. Б. Буржуазная историография Первой мировой войны. М., 1968.].

Профессор К. Б. Виноградов подверг разгромной критике известный роман В. С. Пикуля «Честь имею. Исповедь офицера российского Генштаба»[103 - Пикуль В. С. Честь имею. Исповедь офицера российского Генштаба. Собрание сочинений в 13 т. М., 1996. Т. 2.], который, по мнению профессора, использовал в своей книге измышления Ганса Юсбергера, основанные на трудах перебежчика Богичевича и других западных историков (например, немецкого публициста С. Поссони)[104 - Possony S. Zur Bewaltigung der Kriegsschuld frage. Koln, 1968.], писавших в том же ключе.

К. Б. Виноградов

писал: «…Когда грянули выстрелы в Сараево, то они стали, конечно, не причиной – как у В. Пикуля, – а великолепным предлогом для начала великой трагедии… Однако столь же ошибочно утверждать, будто генштабисты и дипломаты России весной и летом 1914 года вопреки здравому смыслу собирались немедленно спровоцировать войну…»[105 - Виноградов К. Б. Полезно следовать примеру Дюма // Нева. 1989. № 9. С. 183.].

Далее К. Б. Виноградов сообщал о такой фальшивке: «В 1931 году австрийский писатель В. Брем, позже активно служивший нацистам, выпустил роман “Апис и Эсте”. В одной из его сцен Димитриевич-Апис вручает в Белграде оружие Гавро Принципу, а из соседней комнаты выходит русский военный атташе В. Артамонов и благословляет боснийского юношу на убиение герцога из рода Эсте…»[106 - Там же. С. 184.].

1943 год. Разгар новой войны. В июльском номере германского журнала «Аусвертиге политик» [Ausw?rtige Politik] с санкции Риббентропа печатается статья «Решающий документ к вопросу об ответственности за войну 1914 года»[107 - Hans Uebersberger: Das entscheidende Aktenst?k zur Kriegsschuldfrage 1917. Ausw?rtige Politik, 10, 7, 429–438, 1943.]. Ее автор, австрийский историк Г. Юберсбергер, заявляет: Теперь у нас есть бесспорные доказательства, что Генштаб России, петербургское правительство, вообще русские готовили убийство в Сараево и хотели начать войну. Козырной картой этого автора, – продолжал К. Б. Виноградов, – стал прямой подлог – он изменил текст предсмертного письма Димитриевича таким образом, будто тот сообщал Артамонову о планах покушения…»[108 - Виноградов К. Б. Полезно следовать примеру Дюма // Нева. 1989. № 9. С. 185.].

После Первой мировой войны документы сербских архивов довольно быстро вернулись в Белград. Но в 1941 году после нападения немцев на Югославию многие из них вновь были увезены оттуда. С большими трудностями эти документы были возвращены из Австрии и ФРГ в Югославию и было многотомное издание (последний, седьмой том в 1981 году). В 1953 году – фальшивка разоблачена при пересмотре в Югославии Салоникского процесса; в подлинном тексте письма Димитриевич категорически подчеркивал, что не сообщил «господину Артамонову … ничего о… замыслах касательно покушения»[109 - Виноградов К. Б. Указ. соч.].

1958 год. Г. Юберсбергер признается, что его «расшифровка» почерка Аписа была «неправильной»… Но если русские и ни при чем, то сербы остаются злодеями. Об этом сочиняет специальный опус австрийский архивист Ф. Вюртле – «След ведет в Белград» (1975).

«Характеризуя обстановку 1912–1913 годов, герой романа “Честь имею” излагает, – писал К. Б. Виноградов, – такую версию: “Поскольку русский народ войны не хочет”, то и “русская разведка никак не желала вредить Германии или ослаблять ее мощный потенциал. Русский Генштаб, как и его тайная агентура, работал исключительно для того, чтобы предупредить войну в период ее начального вызревания”. Чем не лубочная картинка? Царские шпионы – неизменно именуемые разведчиками – прямо-таки – оберегают вероятного противника! Да и петербургское правительство заботится только об укреплении мира во всем мире!.. Весь этот мистический ансамбль, быть может, связан с тем, что автор разделяет обывательские представления о наличии каких-то “решающих” документов[110 - Автор весной 2002 года имел беседу с доктором исторических наук профессором СПб. университета К. Б. Виноградовым по поводу его критической статьи о книге В. Пикуля и о существовании подлинного дневника А. И. Верховского, подтверждающего некоторые выводы автора романа. Кирилл Борисович был изумлен этим обстоятельством и рекомендовал как можно скорее опубликовать «Сербский дневник». – Ю. С.], обнаружение которых позволило бы в один миг распутать самые сложные узлы и секреты. А кроме того – если не сохранились столь важные тексты, то открывается простор для фантазий на исторические темы…»[111 - Виноградов К. Б. Полезно следовать примеру Дюма // Нева. 1989. № 9. С. 182–183.].

Все-таки К. Б. Виноградов вынужден был признать, что произведению В. Пикуля уготована большая популярность, и не ошибся: успех романа был огромный.

Некоторые сербские исследователи утверждали, что разгадали главную загадку весьма популярной книги В. С. Пикуля относительно главного героя. Например, при личной встрече В. Пикуля с сербским переводчиком и издателем Чупичем «они много говорили о главном герое, которого, якобы, сербы тоже разгадали»[112 - Письмо Антонины Ильиничны Пикуль автору.]. Однако фамилия главного героя (по сути, собирательным образом таинственного русского героя и был капитан А. И. Верховский) так и не была названа.

В своей критической статье К. Б. Виноградов вступил в заочную полемику и с профессором Н. Полетикой, к тому времени эмигрировавшим, который, по его мнению, «беззаботно повторял ходкие версии германской и австрийской пропаганды о возникновении войны 1914 года». В то же время К. Б. Виноградов обратил внимание, что профессор Полетика в сороковые годы «частично пересмотрел свои взгляды и признавал изъяны своего раннего сочинения о Сараеве»[113 - Виноградов К. Б. Полезно следовать советам Дюма // Нева. 1989. № 9. С. 183.].

После Великой Отечественной войны 1941–1945 годов взгляды руководства Советского Союза (а значит, и советских историков) на эту проблему кардинально поменялись. В 1952 году, в самый разгар «борьбы» с президентом Югославии Тито, в советских образовательных учреждениях учили, что: «повод к войне дали события на Балканах… Убийцы Франца-Фердинанда были членами сербской националистической офицерской организации»[114 - Новая история. Вторая часть. М., 1952. С. 171.].

В конце 1940-х годов появились первые работы академика Ю. Писарева (1916–1993), в которых давалась критика зарубежных исследователей, обвинявших Сербию и Россию в стремлении развязать войну. После распада СССР продолжалось переосмысление советской историографии, начатое еще в годы перестройки. Отмечалось, что одним из первых критиков старых и предложением новых подходов к проблеме выступил Ю. Писарев, который, однако, подчеркивал, что «ленинское положение о происхождении и характере войны сохранило свое значение»[115 - Свилас С. Ф. Российская историография Первой мировой войны // Белорусский журнал международного права и международных отношений. 2004. № 4.].

Генерал-лейтенант НКВД Павел Судоплатов, посвятивший одну из своих книг «памяти жены, боевых товарищей, павших в борьбе с фашизмом, и жертв произвола», писал в предисловии: «Хотим мы того или не хотим, но проходит время, и то, что вчера еще было Великой Государственной Тайной, теряет свою исключительность и секретность в силу крутых поворотов в истории государства и становится общим достоянием – было бы желание знать правду»[116 - Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950-е годы. М., 1997. С. 5.].

Желание знать правду есть далеко не у всех. Поисками пресловутого «русского следа», как уже отмечалось выше, активно занимались не только зарубежные, но и отечественные ученые, даже отмеченные профессорскими званиями.

В этой в связи может показаться заслуживающим внимания наглядный пример из российской истории. Когда английский король прислал Государыне Екатерине II телескоп Гершеля,

она велела принести его из Академии в Царское Село мастеру-самоучке, принятому в Академию за его выдающиеся способности, Кулибину (1735–1818) и одному немцу-профессору. Его поставили в салоне и стали смотреть на луну. Фрейлина В. Головина вспоминала:

«Я стояла за креслом Ее Величества, когда она спросила профессора, открыл ли он что-нибудь новое с помощью этого телескопа.

– Нет никакого сомнения, – отвечал он, – что луна обитаема; там видны долины, леса и постройки.

Государыня слушала его с невозмутимой серьезностью и, когда он отошел, она подозвала Кулибина и тихо спросила:

– Ну, а ты, Кулибин, видел что-нибудь?

– Я, Ваше Величество, не настолько учен, как господин профессор, и ничего подобного не видал.

Государыня с удовольствием вспоминала этот ответ»[117 - Тайны императорского двора (из записок фрейлин). М., 1997. С. 52.].

Ознакомившись с «Сербским дневником 1914 года» А. И. Верховского, многие смогут, подражая Кулибину, сказать сторонникам «русского следа»:

– Я не настолько учен, как уважаемые господа профессора, и ничего подобного в «Сербском дневнике» не увидел.

Во всяком случае, на сегодняшний день остается неизвестным, в какой степени Верховский был знаком с ситуацией, связанной с подготовкой террористами покушения на Франца Фердинанда. Никаких сведений об этом в его «Сербском дневнике» не содержится. Правильное решение вопроса в этом случае может вытекать из широких сопоставлений фактов, явлений и сохранившихся подлинных исторических документов. Как говаривал известный литературный персонаж Козьма Прутков, – «Смотри в корень!».

Попытка приблизиться к правде дается нелегко, поскольку, опасаясь за свою жизнь, невольные участники или просто свидетели трагических событий мирового уровня стараются молчать и ничем себя не выдают. Срабатывает инстинкт самосохранения. Например, советский генерал А. А. Самойло, бывший царский офицер, служивший в разведке, весьма осторожно писал по этому поводу: «Говорить подробно об этих моих поездках касательно вопросов военно-технического, сугубо специального характера, мне представляется нецелесообразным»[118 - Самойло А. А. Две жизни. Л., 1963. С. 106.].

Отсутствие в научном обороте подлинных исторических документов много десятилетий не позволяло историкам и исследователям докопаться до истины, что породило массу версий, гипотез и прямых вымыслов. Одной из них была версия о том, что в покушении на Франца Фердинанда в июне 1914 года участвовали, кроме сербской заговорщицкой организации «Черная рука» и российская контрразведка, и даже что об этом заговоре было осведомлено сербское правительство. Так ли это?

Рассотрим самые распространенные версии, связанные с пребыванием капитана Верховского на Балканах.

Версия первая: Верховского вообще в 1914 году не было в Сербии.

Секретность пребывания Верховского в Сербии очевидна, хотя и оставляет много вопросов. Создается впечатление, что он был в то время фигурой умолчания, и поэтому неудивительно, что в книге выдающегося советского историка академика Ю. А. Писарева «Россия и Сербия» А. И. Верховский не упоминался[119 - Писарев Ю. А. Тайны Первой мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990.].

Ю. А. Писарев, вероятно, был знаком с книгой А. И. Верховского: «Россия на Голгофе», в которой автор не скрывал, что бывал на Балканах. Писарев и сам написал книгу, с похожим названием: «Сербия на Голгофе и политика великих держав»[120 - Писарев Ю. А. Сербия на Голгофе и политика великих держав. М.: Наука, 1993.].

В разное время в печатных изданиях было много путаницы как с этой командировкой в Сербию капитана Верховского, так и с ее целями.

1 сентября 1917 года публикуя краткую биографию только что назначенного военного министра, одна петроградская газета сообщала, что «А. И. Верховский… во время сербо-болгаро-турецкой войны в 1912 г. был прикомандирован к русской миссии»[121 - Ген. Верховский назначен военным министром // Известия Центрального исполнительного комитета и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 1 сент. № 159.].

2 сентября (в субботу) газета «Война и Мир» опубликовала новые сведения. В частности, о новом военном министре было написано, что «…в 1913–1914 гг. он назначается в заграничную командировку в Сербию и наблюдает на месте сербско-турецкую и сербско-болгарскую войны.

А. И. Верховский пишет большой труд «История сербско-турецкой войны». Издать этот труд Академия Генерального штаба не успела вследствие войны с Германией».

В Биографической справке (авторство которой неизвестно) к книге «На трудном перевале» указывалось, что после окончания Академии Генерального штаба с отличием в 1911 году Верховский «был награжден длительной заграничной командировкой»[122 - Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959. С. 429.].

По мнению Ю. А. Писарева, Верховского вообще «не было в Сербии во время Сараевского убийства». «Верховский, – считал Писарев, – приезжал в эту страну значительно раньше, – в октябре 1913 года, на офицерскую выставку, посвященную годовщине победы сербских войск над турками под Куманово. Здесь он действительно встретился с некоторыми членами «Черной руки» – бывшими участниками боев, но эти встречи были чисто случайными и не имели какого-либо продолжения».

«Во всяком случае, – продолжал академик, – в бумагах Верховского, хранящихся в его семейном архиве, с которыми автора этих строк ознакомил сын Верховского, ныне покойный Игорь Александрович, нет ни одного упоминания о связях военного министра Временного правительства с «черноруковцами»[123 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // Военно-исторический журнал. 1993. № 1. С. 32.].

Версия вторая: А. И. Верховский был в Сербии во время покушения, но его миссия пока не ясна.

Перейдем к фактам. Из чудом сохранившихся личных документов Верховского можно проследить как даты его пребывания на Балканах, так и маршрут следования. Весь путь от Петербурга до Белграда занимал около двух суток. Предусматривался четырехчасовой перерыв в Варшаве и шестичасовой в Будапеште. До границ России капитан Верховский добирался вместе со своей женой, о чем свидетельствует открытка к сестре в Петербург, посланная из Варшавы с Венского вокзала.

Текст открытки по-военному лаконичен:

«Из Варшавы шлем привет дорогой сестренке. Не скучай, не падай духом. Пиши не забывай о своих друзьях. Храни тебя Бог. Будь здорова. Целуем. Саша, Лида. 22.01.1914 г.» (л. арх).

Адресат на открытке был указан совершенно неожиданный: ул. Миллионная 38, «Ее превосходительству О. В. Безобразовой» с пометкой «для передачи Т. М. Огранович». Здесь квартировала в то время семья генерала от кавалерии, генерал-адъютанта В. М. Безобразова, которому особенно доверял император Николай II. Сестра Верховского, Татьяна, заканчивала учебу в училище Святой Екатерины и была близкой подругой сокурсницы Ольги Безобразовой[124 - Сафронов Ю. И. Дневник подпоручика Лейб-гвардии Егерского полка М. М. Печковского. СПб., 2009.]. Таким образом, был создан надежный «почтовый ящик» для сношений с представителем Российского Генштаба в Сербии, капитаном Верховским.

Во всяком случае, точно известно, что для семейной переписки…

25 января 1914 года Верховский представлялся в Белграде военному атташе полковнику В. А. Артамонову и с этой даты начал вести свой «Сербский дневник»…

Куманово, о котором писал А. А. Писарев, находится на юге Сербии. Эта территория только недавно была присоединена к Сербии. Напомним, что 15 июня 1389 года состоялось сражение на Косовом поле (большой плодородной котловине в Южной Сербии близ Приштины) между сербами и их союзниками с одной стороны и турками – с другой, после чего Сербия подчинилась султану. (Совпадение, кажущееся мистическим: отец А. И. Верховского, Иван Парфениевич Верховский, родился в Смоленской губернии в сельце под названием «Косово»).

На обороте открытки, посланной к сестре в Петербург весной 1914 года с видом Шар Планина (Урошевац), акварель Т. Швракича, дата отправки не указана, почтовый штемпель отсутствует, и это может означать, что открытка пришла по неизвестным каналам. Конверта тоже нет, хотя сестра Верховского хранила все бумаги, письма и записки. Этот исторический документ чрезвычайно важен, поскольку в нем содержится конкретная информация о датах и месте пребывания Верховского. Текст открытки может служить «недостающим звеном» в цепи доказательств: «Дорогая Танюша, посылаю тебе вид одной из самых красивых местностей Сербии куда я теперь в скором времени еду. У подножия этой горы 500 лет тому назад на Косовом поле сербы потеряли свою независимость и стали рабами турок. Теперь тоже, глядя на эту вершину, шли они на Куманово, чтобы окончательно свергнуть турецкое иго, освободить своих братьев, бывших еще в крепостной зависимости у турок и арнаутов. Если будет время, пиши до 4-го мая по прежнему адресу, а с этого времени – Белград Poste restante. Целую крепко, желаю всего хорошего. Любящий тебя брат» (л. арх).

Таким образом можно считать окончательно установленным: капитан Верховский в Сербии был и планировал находиться в Белграде до 4(17) мая (воскресенье); б) он предполагал после поездки по Косовскому краю вернуться в Белград; в) он не доверял получение своей корреспонденции никому из членов русской миссии.

Сербский полковник Стеван Бошкович (впоследствии генерал, по специальности геодезист) был знаком с Артамоновым, Штрандманом и Верховским. Как явствует из воспоминаний Штрандмана, при встрече на квартире Артамонова, состоявшейся 30 сентября 1911 года, Артамонов тогда охарактеризовал главных военных авторитетов Сербии, и в их числе генерала Путника, полковника Бошковича и других, как «храбрых и способных военных», познакомил Штрандмана и с деятельностью так называемой «Черной руки», т. е. группы офицеров, которая отчасти участвовала в свержении династии Обреновичей и которая считала, что имеет неоспоримый высший авторитет в государственных делах. По имени Артамонов упомянул Петра Живковича и Драгутина Димитриевича по прозвищу Апис»[125 - Штрандман В. Балканске успомене. Жагор. Београд, 2009. Книга 1. С. 77.].

По поводу посещения Куманова в конце 1912 года Штрандман писал: «Сербы, в соответствии со своим планом, решили гнать турок на юг, в направлении Велеса и Битоли. Мой посланник, обеспокоенный организацией работы нашего Генерального консульства в Скопье, направил меня в этот город. Прибыв туда, я получил возможность посетить поле боя близ Куманова, в чем мне очень помогло сопровождение нашего друга полковника Стевана Бошковича. Прошедший обучение на Геодезическом отделении Николаевской Академии Генерального штаба в Петрограде, он во всех тонкостях оценивал преимущества позиций, которые выбрали сербы, поэтому его объяснения были весьма поучительными. Мы передвигались верхом на конях, стояла дивная осень. Нас сопровождал заведующий нашим консульством Удинцов. Места самых жестоких столкновений между сербами и турками свидетельствовали об ожесточенности боев, которые здесь разыгрались десять дней назад. Ясно виднелись окопы и места атак пехотных цепей…»[126 - Там же. С. 197.].

Вероятно, что таким же маршрутом весной 1914 года пришлось двигаться по Косовскому краю и капитану Верховскому. Александр Иванович, надо полагать, подробно распросил «инж. техн. пуковника С. П. Бошковича» о своем предстоящем маршруте и даже получил от него в подарок «Новую карту Сербии и соседних областей», изданную в 1914 году (л. арх.).

В своей книге «Россия на Голгофе», изданной в 1918 году, А. И. Верховский не скрывал, что был командирован на Балканы. В этой книге он передал свои впечатления от поездки в Косово намеком, не называя дат: «Когда я был в командировке на полях сражения сербов с турками, – писал Верховский, – картины разорения культуры меня не удивляли. Там воевали турки…»[127 - Верховский А. И. Росссия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С.18.].

Будет полезным для дела сравнить изложение ситуации на Балканах тремя авторами: Артамоновым, Штрандманом и Верховским. Воспоминания В. А. Артамонова, (точнее, часть воспоминаний) были изданы в Берлине в конце лета 1938 года (нем. яз.), когда Верховского уже не было в живых, то есть через 25 лет после событий[128 - Artamonov V. Erinnerangen an meine Militaerattaschezeitin Belgrad // Berliner Monatshefte. № 7–8. Berlin, 1938. S. 583–602. Этот журнал хранится в особом фонде Берлинской Государственной библиотеки (на ул. Унтер-ден-Линден), и, в отличие от библиотек других европейских городов, такого рода литература здесь выдается на особых условиях. Техническое копирование запрещено. Разрешено делать записи в тетради под непрерывным надзором служителя – письмо историка И. А. Макарова автору.].

С другой частью воспоминаний Артамонова, сохранившихся в его семейном архиве, был ознакомлен академик Ю. А. Писарев в сентябре 1988 года. Из этого документа следовало, что убийство эрцгерцога было резко осуждено Артамоновым. В дневнике за 28 июня (н. ст.) 1914 года Артамонов записал: «Крайне тревожный день для Сербии и России»[129 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 29.].

В то же время к воспоминаниям Артамонова (впрочем, как и к любым другим) следует относиться с осторожностью ввиду нестыковки важных дат и трактовки событий. Причем известно, что Артамонов обладал исключительной памятью и, как отмечал Верховский, он был «едва ли не сверхъестественным человеком» (С. дн. 25.1.1914).

Артамонов был прирожденным педантом, он сам в этом признавался. Любил записывать и запоминать все подряд, а события 1914 года он описывал в своих воспоминаниях с фотографической точностью. Например, Артамонов писал, что в конце февраля 1914 года вместе с коллегой из Софии, полковником Генерального штаба Романовским, был вызван в Петербург для доклада о ходе Балканских войн. Материалов об их течении Артамоновым было собрано очень много, особенно о битве при Куманове и Скопье в 1912 году. Артамонову в Петербурге пришлось задержаться в ожидании аудиенции у государя императора Николая II, и он смог вернуться в Белград 30 апреля (13 мая н. ст.) 1914 года. К этому времени, по его воспоминаниям, в Белград (из поездки по Косовскому краю. – Ю. С.) отправился и капитан Генерального штаба Александр Верховский.

Артамонов

начал собираться в отпуск для лечения после примирительной речи С. Д. Сазонова в Думе, произнесенной 23 мая 1914 года, и наметил дату своего отъезда на конец мая…

6 (19) июня 1914 года Артамонов отбыл в отпуск и больше Верховского не видел, поэтому все их общение длилось менее месяца. По воспоминаниям Артамонова, он знал Верховского лишь поверхностно, что подтверждается материалами «Сербского дневника». Верховский в дневнике упомянул Артамонова всего 6 раз, а его «милую, скучающую в чужой обстановке» жену – 5 раз…

После возвращения А. И. Верховского из поездки по Косовскому краю в Белград, он несомненно встречался с Артамоновым, поскольку вселился в его квартиру тотчас после отъезда семейства Артамоновых за границу.

Квартира эта располагалась вблизи обсерватории неподалеку от небольшого леса, а с другой стороны граничила с пустырем и полем, засеянным кукурузой. Там же находился служебный сейф Артамонова, в котором должны были храниться списки агентуры, денежные расписки и прочие секретные документы и деньги. Отметим, что служебный сейф не должен был находиться в квартире у Артамонова – это было грубым нарушением инструкций Генштаба. Всем военным агентам был своевременно разослан циркуляр, что их квартиры не пользуются правом экстерриториальности и поэтому шифры и секретные дела военной агентуры должны были храниться в соответствующих помещениях посольств, миссий и генеральных консульств, а «отнюдь не в своей квартире, хотя бы и в секретных несгораемых хранилищах»[130 - Звонарев К. К. Русская агентурная разведка до и во время войны 1914–1918 гг. М., 2003. Т. 1. Ч. III.].

При своем первом представлении Артамонову 25 января 1914 года Верховский, при детальном описании его кабинета, про сейф не упомянул. Возможно, что сейф появился в квартире позже, и был перемещен из русской дипмиссии непосредственно перед отъездом Артамонова за границу. Видимо, Артамонов хотел полностью исключить возможность заглянуть в его содержимое посторонним лицам. Это дает основание считать, что Верховский неотлучно, до самого своего стремительного убытия из Сербии должен был находиться в Белграде, поскольку никак не мог оставить сейф без постоянного присмотра. Ходкая версия, что Артамонова на время отсутствия замещал Верховский, не нашла своего документального подтверждения. Во всяком случае, личное дело капитана Верховского за 1914 год (и далее) пока не обнаружено.

С другой стороны, из воспоминаний Артамонова следует, что на такое замещение, согласованное с посланником Гартвигом, было получено согласие российского Генштаба. Предполагалось, что Верховский будет просто следить за ситуацией и развитием обстановки.

13 (26) июля 1914 года (менее чем через месяц после Сараевского убийства) Артамонов, отдыхавший в Ловране, узнал о мобилизации австро-венгерской армии и, поняв, что дело начинает принимать серьезный оборот, начал собираться в Белград. Преодолев немало препятствий, он вернулся в Белград, судя по его воспоминаниям, утром 15 (28) июля в 3 часа дня. Случайно из Ниша до него дозвонился Штрандман и кроме прочего, проинформировал его об отъезде Верховского в Россию сразу после вручения австрийского ультиматума 10(23) июля. Об этом писал Артамонов, а Штрандман в своих Балканских воспоминаниях об этом эпизоде не упомянул. Перед отбытием Верховский срочно организовал доставку секретного сейфа в дипмиссию, оставив его на попечение Штрандмана, а тот, убывая в Ниш, фактически бросил сейф на произвол судьбы. Охранять русское посольство оставался один «верный» человек – курьер Иван Гашевич. Понятно, что в опустевшем представительстве сейф мог бы стать легкой добычей австрийских спецслужб, как это и случилось с частью документов Гартвига, в том числе с письмами и шифровками. Артамонов вынужден был взломать сейф, ибо Штрандман увез ключи с собой в г. Ниш. С содержимым сейфа, имея ключи на руках после смерти Гартвига, вполне мог ознакомиться и Штрандман, и тем самым узнать те самые секреты, о которых вот уже почти столетие не утихают споры. Штрандман, однако, в своих воспоминаниях полностью умолчал обо всей этой истории.

Через два дня после взлома сейфа (а возможно, что и уничтожения секретных бумаг), 17 (30) июля в четверг, Артамонов уже встретился со Штрандманом в г. Нише.

Обстановка в Сербии накалялась с каждым часом. После объявления мобилизации в Австро-Венгрии австрийский посол граф Бертхольд тоже покинул Белград. То же сделал германский посланник в Сербии Гизль фон Гризингер, который в своих воспоминаниях писал, что ему пришлось пережить 12 (25) июля 1914 года, когда он попытался эвакуироваться с дипломатической миссией в город Ниш с белградского вокзала. По его словам, на вокзале творилось «что-то несусветное… все свидетельствовало о паническом бегстве… Дипломатический поезд был переполнен, все было занято – буфера паровоза, ступеньки вагонов, их крыши. Нас девятеро сидело в одном купе с затекшими от усталости ногами…»[131 - Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990.].

Ультиматум был вручен сербской стороне в четверг 10 (23) июля в 6 часов вечера. Срок для ответа был установлен в 48 часов, т. е. до 6 часов вечера 12 (25) июля 1914 года… Премьер Никола Пашич вернулся в Белград из отпуска 11 (24) июля утром. 15 (28) июля продолжалась бомбежка Белграда. Австрийцы делали попытку перейти Дунай. Сербами был взорван мост через реку Саву…

Где же находился А. И. Верховский со дня вручения австрийского ультиматума 10 (23) до 19 июля (1 августа), дня, когда он досрочно прервал свою восьмимесячную командировку и покинул Белград? Попробуем разобраться.

В своей книге «На трудном перевале» Верховский ничего не писал ни о своем девятидневном исчезновении, ни о местопребывании, но сообщил точную дату своего отбытия в Россию. Он писал: «1 августа (19 июля ст. ст. – Ю. С.) 1914 года от дебаркадера белградского вокзала отходил последний поезд. Люди бежали из столицы Сербии, над которой рвались первые австрийские снаряды»[132 - Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959. С. 19.].

Итак, не должно остаться никаких сомнений, что капитан А. И. Верховский действительно находился в 1914 году в Сербии, и этот исторический факт уже невозможно опровергнуть.

Версия третья: Генерального штаба капитан А. И. Верховский был послан на Балканы с заданием установить связь с тайной организацией «Объединение или смерть», известной также под названием «Черная рука», с ее главой – полковником сербского Генерального штаба Драгутином Димитриевичем – Аписом и оказать помощь в устранении эрцгерцога Франца Фердинанда.

Такая версия появилась не на пустом месте. Академик Ю. А. Писарев в одной из своих последних работ раскрыл ее истоки. Он писал: «Впервые эту версию выдвинул лидер боснийских иезуитов Антон Пунтигам в книге “Процесс террористов в Сараеве”, вышедшей в 1917 году под редакцией и с предисловием известного своими крайне реакционными взглядами профессора Берлинского университета Йозефа Колера».

Пунтигам, скрываясь под именем «Профессор Фарос», утверждал, что будто бы в его руки попали материалы первого судебного процесса, состоявшегося

в октябре 1914 года в Сараеве, сразу после убийства Франца Фердинанда, из которых якобы следовало, что покушение на жизнь эрцгерцога было организовано конспиративным сербским офицерским союзом «Черная рука» и что в нем участвовал тайный российский агент (Пунтигам не назвал его фамилии)»[133 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 25.].

Эту «сенсацию» подхватили некоторые отечественные и многие западные историки, журналисты, публицисты и писатели, занявшиеся разоблачением этого «тайного российского агента».

Професор Н. П. Полетика писал, что на судебном процессе 12–15 октября 1914 года «Принцип заявил, что Циганович во время переговоров с ним о покушении часто упоминал третье лицо, которое было в курсе предприятий заговорщиков. Имя этого третьего лица, а равно и сведения о его роли в покушении, Принцип сообщить отказался»[134 - Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 258.].

Тот же Н. П. Полетика писал, что на Салоникском процессе в 1917 году Димитриевич-Апис заявил: «Двое русских знали о подготовке заговора»[135 - Там же. С. 404.].

Кого имел в виду Принцип, указывая на некое третье лицо, а кого – Димитриевич, говоривший лишь о двух фигурантах, остается гадать.

Между тем из австро-венгерского ультиматума (вербальной ноты) известно, что связным между масонскими центрами и «Черной рукой» был Р. Казимирович, опиравшийся на «братьев» Танкосича и Цигановича (последний, по некоторым сведениям, смог укрыться от ареста, сбежав в США). В ультиматуме никаких претензий к российской стороне в целом не выдвигалось.

В 1926 году во Флоренции вышли воспоминания Луидора де Тривдара Буржинского. В главе ХIII, хлестко названной Буржинским «Аutour D’Un Complot» «Вокруг заговора» (!), прямо и недвусмысленно написано: «Убийство было совершено благодаря посредничеству русских военных агентов в Белграде. Юный капитан Верховский, помощник военного атташе – впоследствии военный министр в правительстве Керенского, – которого, как и его семью, я знал издавна, мне подтвердил, не слишком стесняясь, истину относительно инициативы, подготовки и исполнения гнусного заговора»[136 - Louis de Trywdar-Burzinski «Le crepuscule d’une autocratie» (Луидор де Тривдар-Буржинский. Сумерки одной автократии. Некоторые выдержки воспоминаний. Флоренция. Изд. Енрико Росси. 1926. С. 127.)].

Какую именно «истину» поведал Буржинскому капитан Верховский, где и когда это произошло – в тексте не сообщалось.

Автор, имеющий дерзость писать об этом предмете с такой прямотой, должен готовиться к самым резким возражениям. Во всяком случае, из материалов личного архива точно известно, что Верховский до 1918 года не был знаком с содержанием тайных договоров и не знал, «за что мы воюем» (л. арх.).

«Гнусный заговор». Можно согласиться, что именно такую характеристику злодейскому убийству эрцгерцога мог дать капитан Российского Генерального штаба Александр Иванович Верховский. Что касается остального, то тщательный анализ этой и других глав (напр. гл. ХII) не оставляет сомнений: поляк-эмигрант Буржинский, многократно используя эпитет «панславизм» и даже «радикальный панславизм», рассматривал сараевское убийство как закономерный итог давних стремлений России (врага католицизма и римской курии) к объединению славянских православных государств и подведения их под руку московского православного Царя и Московского Патриарха.

Все эти расссуждения Буржинского, включая проблему проливов и устремлений России на захват Константинополя, в принципе не новы и были призваны доказать агрессивность российской дипломатии, проводниками которой были министр иностранных дел Извольский и его преемник на этом посту Сазонов, действовавшие в интересах Франции и проводившие «утопическую идею» панславянской политики. Такой политикой, поддерживаемой Великобританией, соблюдавшей свои узкоэгоистические интересы, они якобы провоцировали Германию и Австрию на ответные действия, и тотчас после убийства эрцгерцога Франца Фердинанда их министры объявили мобилизацию.

Создается впечатление, что Буржинский краешком глаза подсмотрел труды советского академика-марксиста М. Н. Покровского, рассматривавшего внешнеполитический курс России конца ХIХ – начала XX века сквозь призму борьбы за Босфор и Дарданеллы, творчески «обогатив» при этом труды академика своими религиозно-мистическими соображениями.

Интересно то, что А. И. Верховский отчасти считал так же. В книге «Россия на Голгофе» он, например, откровенно писал, что немцы, закрыв для России проливы, «надели удавку на шею России»[137 - Верховский А. И. Россия на Голгофе. Петроград (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 77.].

Никаких убедительных доказательств участия представителей России в подготовке покушения на Франца Фердинанда Буржинский не представил, и тем не менее его версия получила продолжение. Бывший чиновник российского МИДа барон Михаил Александрович Таубе (лично с Верховским не знакомый) в своей книге, изданной в 1929 году в Германии на немецком языке, отмечал, что в 1914 году Верховский был послан на Балканы, чтобы установить связь с Аписом.

Уже в наши дни историк О. Платонов установил, что М. А. Таубе был масоном. К тому же установлено, что Таубе был еще и английским агентом, следовательно, он не был свободен в своих взглядах на проблему. В 2007 году мемуары барона М. А. Таубе увидели свет уже на русском языке. Он почти слово в слово процитировал Буржинского, но внес от себя существенные поправки и добавления, написав: «Для связи главного заговорщика полковника Димитриевича (расстрелянного в 1917 году за покушение на убийство короля Александра) с русской военной агентурой в Белграде служил, по-видимому (выделено мной. – Ю. С.), капитан Верховский. Об этом же, с его же слов, определенно говорит поляк-эмигрант Тривдар-Буржинский в своих политических мемуарах: «Louis de Trywdar-Burzinski «Le crepuscule d’une autocratie»[138 - Таубе М.А. Воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900–1917). М., 2007. С. 192. (Из собрания Бахметьевского архива.)].

Заметим, что в книге Буржинского не содержится абсолютно никаких сведений, подтверждающих связь «главного заговорщика» полковника Димитриевича с русской военной агентурой в Белграде, о чем поведал читателям барон М. Таубе, хотя и сделавший важную оговорку – «по-видимому». Полковник Димитриевич и «Черная рука» у Буржинского совсем не упоминаются, так же как не упоминаются посланник Н. Г. Гартвиг, его помощник В. Н. Штрандман, атташе В. А. Артамонов. Тем не менее именно это предположение Буржинского «творчески переработанное» бароном М. Таубе, без сомнения, и послужило отправной точкой для весьма вольного трактования исторических фактов целой армией недобросовестных исследователей событий, произошедших на Балканах летом 1914 года.

Попробуем разобраться с Буржинским. Во-первых, о Буржинских известно, что этот род принадлежал к старинному польскому дворянству. Во-вторых, Тривдар (но не Тридвар) – это не имя, а название старинного польского дворянского герба Trywdar. В Европе (да и в России), как известно, в то время «титулы продавали себя деньгам, деньги

поклонялись титулам», а «благородное российское дворянство разменяло свой сословный долг на долги государственному банку»[139 - Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С. 348.].

Кто такой этот поляк-эмигрант Луидор де Тривдар-Буржинский, который знал А. И. Верховского и его семью, точно не известно. В фамильном архиве сохранился лишь один документ с упоминанием фамилии Буржинского – это открытка из Швейцарии (из Лозанны), присланная некоей мадам А. Телиной 7 января 1913 года в С.-Петербург на адрес матери Верховского, Ольги Николаевны.

Текст, написанный по-французски, гласил: «Спасибо за прелестную открытку и добрые пожелания по случаю Нового года Вам, дорогая мадам, и всем остальным – дай Бог хорошего здоровья и всего, что можете себе пожелать. М-сье Буржинский – болен? Я его видела примерно около 20 октября и больше никаких новостей, кроме сообщенных этой открыткой. Мне кажется, он болен. Мой дом находится направо от церкви; там есть маленькая звездочка.

С наилучшими пожеланиями от А. Телина» (л. арх.).

(А. Телина имела в виду отметку в виде звездочки над домом за католическим собором на лицевой стороне открытки.)

Есть и еще одно подтверждение знакомства Буржинских с родственниками А. И. Верховского, но с оговоркой, – «предположительно». Из материалов личного архива видно, что дед Верховского, член Совета Министра Внутренних дел тайный советник Николай Николаевич Колошин в 1874 году приобрел на льготных условиях от казны небольшое имение, получившее название «Станишевский участок», рядом с городом Житомиром на берегу реки Тетерев. Мать Верховского, Ольга Николаевна, проводила вместе с семьей в этих местах летнее время, где ею было организовано небольшое поместье, – дача. В той же Волынской губернии Новоград-волынского уезда проживал помещик (владелец 448 дес. земли в с. Купчинцы и М. Полонье), дворянин Буржинский Казимир Болеславович, сын которого, дворянин Людвиг Казимирович, проживал в Петрограде в 1915–1916 годах (Графский пер. д.10) и был членом Императорского Петроградского Архелогического института (Екатерининский канал, д. 14). Некий Буржинский еще в 1860 году был членом Петербургского английского собрания, в котором состоял и дед Верховского, Н. Н. Колошин. Таким образом, «шапочное» знакомство Людвига (ставшего Луидором) Буржинского с семьей А. И. Верховского полностью исключать нельзя, однако что это доказывает? Ровным счетом ничего.

Югославский историк академик В. Дедиер был осторожен в выводах, и в своем труде «Сараево 1914» (Београд, 1969, на русский язык не переведен) тоже ссылался на воспоминания Буржинского. «Вопрос о том, были ли замешаны в заговоре Артамонов и Верховский и были ли они осведомлены о нем, остается открытым, ибо прежде надо прояснить некоторые другие аспекты. Луи-де Тридвар-Буржински (правильно – Тривдар. – Ю. С.), бывший член Археологического общества в Петрограде, в своих мемуарах, опубликованных в 1926 году во Флоренции, утверждал, что сараевское покушение организовал Артамонов…».

По мнению В. Дедиера, «в заговоре мог участвовать генерал (?! – Ю. С.) А. И. Верховский», который будто бы одно время был помощником военного агента России в Сербии и якобы имел связи с руководством организации «Черная рука». Дедиер далее утверждал, что Верховский, «оказывая давление» на российского министра иностранных дел Временного правительства М. И. Терещенко, пытался выгородить «своих друзей» – членов «Черной руки». Никаких доказательств этой версии Дедиер не представил, но, несмотря на это, его книга, опубликованная в 1966 году, получила широкое распространение во многих странах Европы и Америки, и стала считаться едва ли не «последним словом науки»[140 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» //ВИЖ. 1993. № 1.. С. 32.].

Академик Ю. А. Писарев долго игнорировал сведения, сообщенные Буржинским. По прошествии времени он лишь отметил (не сообщив, правда, источник), что: «Тридвар-Буржински (правильно Тривдар. – Ю. С.)… указал, что и он опирался на рассказы «знакомых своих знакомых» и не может ручаться за достоверность приведенных им данных»[141 - Писарев Ю. А. Указ. соч.].

Хотя время и показало, что пресловутое «объединение славян» является фикцией, в то же время незначительное, на первый взгляд, указание в открытке А. Телиной на «болезнь» Буржинского дает основание поставить такой вопрос: а не заразился ли Буржинский старинной европейской болезнью, так называемой «русофобией»? Тем более что после ознакомления с содержанием его книги оснований для такого предположения более чем достаточно… Кроме того, как раз в 1913 году некий «монсеньор Буржинский», ярый католик, был делегатом на Лондонском евхаристическом конгрессе, а затем после посещения «Бонн пресс» в Париже он должен был посетить Рим. Ему предписывалось ни под каким видом не сообщать, кто собрал материал для опубликованной 11 февраля 1913 года статьи «Россия против католицизма».

Обратимся к фактам. В «Сербском дневнике» Верховский ничего не писал о своих связях с членами «Черной руки». Первая же встреча Верховского с высшим военным сербским руководством в 1914 году произвела на него хорошее впечатление: «Люди светлые, интеллигентные, и относятся хорошо к нам» (С. дн. 27.01).

Что это были за военные и входили или нет в их число представители «Черной руки»? Считается, что к началу 1914 года в рядах этой заговорщицкой организации насчитывалось более 2000 членов, в их числе – начальник Генерального штаба воевода Радомир Путник и 9 генералов. Некоторые из офицеров были активными участниками заговора против Обреновичей. С отдельными офицерами Верховский действительно имел деловые контакты, рабочие встречи и беседы на разные, в том числе и военные темы.

В дневнике отмечены встречи Верховского и с членами «радикальной партии» (С. дн. 16.II). Цели членов радикальной партии были известны – создание «Великой Сербии». В подавляющем большинстве случаев Верховский указывал в дневнике конкретные имена и звания, иногда – зашифровывал. Например, Верховский говорил «с одним полковником» (С. дн. 27.I). Есть указания в дневнике и о другом офицере сербского Генштаба, майоре, окончившем Николаевскую Академию Генштаба, который был приставлен к Верховскому «для помощи» (С. дн. 24.II). Кстати, с эпитетом – «один офицер», писал в своих донесениях в Петербург и полковник В. А. Артамонов.

Кроме эпитета «один», в дневнике Верховского не упоминается ни начальник разведывательного отделения (одновременно руководитель «Черной руки») полковник Драгутин Димитриевич, ни его заместитель майор Воя (Воислав) Танкосич. Как бы ни было соблазнительно, «для сенсации», поставить знак тождества между эпитетом «один» и известными деятелями «Черной руки», – риск исказить историческую правду никак не позволяет этого сделать.

Артамонов категорически отклонил предложение «Черной руки» о вступлении в ее состав. В рапорте одному из руководителей русской военной разведки генерал-лейтенанту Николаю Августовичу Монкевицу 17(30) января 1912 года (т. е. еще до прибытия Верховского) он писал: «Не скрою, что

“Черная рука” сделала через одного офицера попытку войти в сношение со мной. Конечно, я немедленно и решительно отклонил приглашение переговорить с членами тайной организации, чтобы не дать им возможность примешивать при агитации имя России»[142 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 30.].

После скоропостижной смерти Н. Г. Гартвига временно поверенный в делах в Сербии В. Н. Штрандман на запрос из российского МИДа, информировал Петербург: «Факты говорят о противном. Так, нет ни одного свидетельства того, что Димитриевич встречался с Принципом или с кем-либо из его товарищей, когда они в мае 1914 года были в Белграде»[143 - Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 29.]. (Оставим в стороне вопрос, откуда мог почерпнуть такую информацию Штрандман, никоим образом не связанный с разведкой.)

Очевидно, что обвинения в адрес Верховского о его участии в заговоре «черноруковцев» могут быть подтверждены не версиями и наукообразными фантазиями авторов, а единственным способом, – исследованием подлинных архивных документов: шифровок, приказов, отчетов, донесений. Часть таких документов, хранящихся в Российском государственном военно-историческом архиве и бывших прежде недоступными для исследователей, обнаружена относительно недавно. Например, найдены донесения в адрес российского Генштаба военного атташе в Сербии полковника В. А. Артамонова. Документов и отчетов, связанных с деятельностью в Сербии капитана Верховского, в российских архивах обнаружить пока не удалось. Да и были ли таковые вообще? Если и были, то в соответствии с инструкцией шифрованные документы подлежали уничтожению путем сжигания точас после прочтения. Надо полагать, что после сараевских выстрелов многие из исторических документов Российского Генштаба и МИДа могли вовсе превратиться в пепел, как и часть личных записок и дневниковых записей самого Верховского. О таком уничтожении документов в русском представительстве в Белграде, организованной Штрандманом, уже указывалось.

Ю. А. Писарев (надо отдать должное), работал над темой Сараевского убийства тщательно, добросовестно и скрупулезно. Он изучал документы во многих архивах, вел переписку с сыном военного атташе Артамонова, проживавшим в США, и даже встречался с сыном А. И. Верховского, Игорем Александровичем, который позволил ему посмотреть архив генерала. Лишь в начале 1990-х годов Писарев осторожно начал упоминать в своих статьях о присутствии в Сербии капитана Верховского. Но, за отсутствием достаточного количества доступных ему материалов, он так и не смог ответить на главный вопрос: участвовал ли Верховский в заговоре «черноруковцев» и если да, то какова была его роль.

Суммируя выводы, вытекающие из трудов иностранных историков и доступные материалы отечественных и зарубежных архивов, академик Ю. А. Писарев сделал окончательный вывод: «для этих утверждений не имеется веских оснований»[144 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 32.]. Таким образом, нелепость версии об участии капитана Верховского в заговоре против Франца Фердинанда очевидна.

Версия четвертая: Верховский занимался на Балканах разведывательной деятельностью.

Стоян Протич (род. 1924) в книге «Югославия против Сербии» (Белград, 2009)[145 - Протиh С. Југославиjа против Србиjе: Записи из наше политичке историjе, Чигоjа штампа, Београд, 2009.] писал, ссылаясь на труд Эдмонда Тейлора, опубликованный в 1963 году: «В Санкт-Петербурге 21 февраля 1914 г. заседает коронный (так в подлиннике. – Ю. С.) совет. Заключение – «исторические цели царской России могут быть осуществлены только одной общеевропейской войной. Царский военный совет считает, что необходимы, по меньшей мере, два-три года для подготовки такой войны. Поэтому рекомендуется умеренный дипломатический курс до тех пор, пока Россия не будет готова предпринять поход на Австро-Венгрию и Германию».

О каком таком походе России на Австро-Венгрию и Германию писал Э. Тейлор, наверное, было известно только ему одному, поскольку не было опубликовано ни одного исторического документа в подтверждение его предположений. Далее Э. Тейлор обратил внимание на политическую ситуацию в Сербии: «В противовес осторожной царской политике, русский посланник в Белграде Н. Г. Гартвиг, военный атташе полковник Виктор Артамонов и капитан Александр Верховский поощряли вызывающе агрессивную политику. Эти три официальных представителя тайно передавали оружие и деньги сербской «Черной руке», террористической организации, известной как «Общество смерти». Непосредственным связным для передачи русской помощи сербским террористам был Драгутин Димитриевич, по прозвищу Апис, начальник разведывательного отдела сербской армии». Эдмонд Тейлор к тому же «установил», что капитан Верховский был офицером русской разведывательной службы, который контролировал организацию Димитриевича «Черная рука» в течение решающих недель перед убийством в Сараево. Его начальник полковник Артамонов утверждает, что, начиная с июня месяца, продолжительное время находился в Швейцарии. Считается, что посланник Гартвиг, может быть, не знал заранее о деталях заговора и готовящегося убийства. Тем не менее подготовка продолжалась, хотя сербское правительство о том знало. Несомненно, покушение не было делом одного одинокого стрелка или «одной малой группы молодых сербских фанатиков». «Никаких ссылок на работу Э. Тейлора[146 - The Fall of the Dynasties. Taylor, Edmond. Place Published: Garden City, New York: Publisher: Doubleday & Company, Date Published: 1963http://www.jmvintage.com/shop/jmv/12183.html (http://www.jmvintage.com/shop/jmv/12183.html)] Стоян Протич не дает»[147 - Письмо историка И. А. Макарова автору.]. Эти формулировки обоих авторов, Тейлора и Протича, совершенно бездоказательны, и ни в коем случае не отражают действительного положения дел. Документально подтверждено, что А. И. Верховский в России не имел никакого отношения к русской разведывательной службе. После успешного окончания дополнительного курса Николаевской Академии Генерального штаба он 7 мая 1911 года за отличные успехи в науках был произведен в штабс-капитаны и 3 июля 1911 года был прикомандирован к штабу 3-й Финляндской стрелковой бригады. Затем, в августе – к штабу Финляндской бригады и 1 ноября 1911 года назначен командующим 4-й ротой 2-го Финляндского стрелкового полка. На этой должности Верховский прослужил два года, вплоть до своего убытия на Балканы.

Еще во время обучения, Конференция Императорской Военной Академии 2 мая 1911 года присудила ему две премии по результатам блестящих успехов: 1) премию имени генерал-лейтенанта Леонтьева за наилучше исполненную стратегическую задачу; 2) премию имени генерал-лейтенанта Леера в пособие поездки за границу. Таким образом, командировка Верховского на Балканы в 1914 году отчасти являлась следствием именно такого положения дел, что подтверждал в своих воспоминаниях и В. А. Артамонов.

После отъезда Артамонова в Швейцарию капитан Верховский находился в Белграде, и даже взял на себя попечение о его служебном сейфе. Но почему он должен был

«контролировать организацию Димитриевича», совершенно непонятно, тем более что ключи от сейфа Артамонов передал посланнику Гартвигу, а не своему «заместителю» Верховскому.

В своей книге «На трудном перевале», изданной в 1959 году, Верховский так обозначил цели своей командировки: «В качестве офицера Генерального штаба я приехал в Сербию с заданием изучить причины ее побед в борьбе с Турцией и Болгарией»[148 - Верховский А.И. На трудном перевале. М., 1959. С. 19.]. Наконец, в своем рапорте начальнику сербского Генерального штаба Радомиру Путнику (отданого, кстати, по-сербски), Верховский также назвал целью своей восьмимесячной командировки изучение сербско-турецкой и сербско-болгарской войн.

Р. Путник почти полностью (за исключением одного пункта) одобрил программу, представленную ему на утверждение капитаном Верховским. Примечательно, что во время аудиенции Путник зло ополчился на политику, которая, по его мнению, всегда становится поперек дороги стратегии. Имел ли он в виду сложные взаимоотношения военной верхушки и «черноруковцев» с гражданскими властями Сербии и в первую очередь с Н. Пашичем, Верховский не уточнял, зато он с видимым удовольствием отмечал по поводу сербско-болгарской войны 1912 года: «южные славяне знают теперь, что значит ослушаться России. Они, я думаю, хорошо поняли, что они сила только в союзе и единомыслии с Россией» (С. дн. 16.02).

На изучение войн 1912 года Верховскому было отведено восемь месяцев, т. е. возвратиться в Россию из Сербии он должен был лишь в конце сентября 1914 года. Этот факт, несомненно, является самым весомым аргументом в пользу того, что ни Генеральный штаб, ни Правительство Императорской России не планировали никаких провокаций, а тем более покушений на Франца Фердинанда летом 1914 года, да еще с участием Верховского. Вообще, трудно себе представить, чтобы православный Царь Николай II мог санкционировать убийство наследника Австро-Венгерского престола. Сегодня, зная о последствиях покушения, можно даже посетовать, что со стороны Генштаба России не была своевременно организована… секретная охрана эрцгерцога во время его нахождения в Сараеве!

Академик В. Дедиер предполагал, что Верховский служил в русской дипмиссии в Белграде и собирал сведения о Балканской войне, подозревал его в поддерживании контактов с русскими революционерами в Швейцарии и считал, что Верховский мог быть вовлечен в убийство в Сараеве эрцгерцога Франца Фердинанда[149 - Dedijer V. The Road to Sarajevo. London, 1967. P. 432–437.].

А. И. Верховский действительно находился в Белграде, посещал Косово и собирал сведения о Балканских войнах. Полностью нельзя исключать, что в программу, которую утвердил воевода Путник, входило изучение им материалов сербской разведки. Относительно же «поддержания контактов с русскими революционерами в Швейцарии» и вовлечения его в «убийство Франца Фердинанда», то здесь нельзя не согласиться с мнением известного ученого: «историй столько, сколько историков»…

Из послужного списка Верховского известно, что с 10 ноября 1913 года он был отправлен в двухмесячный отпуск с сохранением содержания, а накануне столь ответственной командировки, «высочайшим приказом» от 6 декабря 1913 года, он был произведен в капитаны. На этом записи в сохранившемся послужном списке Верховского обрываются, хотя военная служба его продолжалась.

Итак, с одной стороны, Артамонов был своевременно проинформирован Генштабом о прибытии Верховского (С. дн. 25.01). С другой стороны, в открытых источниках, публиковавшихся Генштабом, о такой командировке Верховского на Балканы не сообщалось. Не обнаружены также приказы о назначении Верховского заместителем Артамонова на время его отпуска. В публикуемых официальных документах Генштаба России по состоянию на 18 июля 1914 года капитан А. И. Верховский (проходил под № 231) ни в качестве военного агента, ни в качестве помощника военного агента не значился[150 - Общий состав чинов Главного управления Генерального штаба к 5 марта 1914 года. СПб. 1914 г., а также: Список Генерального штаба, исправленный по 2 июня 1914 года с приложением изменений, объявлений в Высочайших приказах по 18 июля 1914 года. Пг., 1914. С. 624.].

В соответствии со схемой управления, военные агенты подчинялись Главному управлению Генерального штаба, который в 1914 году возглавлял генерал-лейтенант Николай Николаевич Янушкевич. Институт военных агентов оказался выделен в особую структуру, под начальством генерал-квартирмейстера. Отдел секретной агентуры возглавлял генерал Николай Августович Монкевиц, который был в постоянном контакте с Министерством иностранных дел и знал лучше других, что происходит в высших сферах. Помощником у него был Оскар Карлович Энкель. За Балканское направление отвечало 6-е делопроизводство. Такой высокий статус военных агентов обеспечивал прямое и быстрое поступление их донесений непосредственно в руководящий центр стратегического планирования. Вполне естественно, что статус военного разведчика – военного агента, выполнявшего функции «собирателя» информации, ее обработчика и аналитика, приобретал особое значение. «Успех всякой разведки требует, прежде всего, широкого образования, широкого взгляда. Разведчик при оценке современных явлений поневоле должен смотреть в лицо будущему, поневоле становится в положение пророка, и, конечно, для этой роли совершенно не подходят лица, способные блуждать между тремя родными соснами. Требования, предъявляемые к разведчику высшего полета, огромные… Многие из военных агентов, обладая аналитическими способностями, эрудицией и не будучи лишены литературного дара, публиковали свои произведения по проблемам страноведения, военно-техническим вопросам и военно-научной тематике в периодических изданиях России, ведущее место среди которых занимал «Военный сборник». В специальной памятке, помещенной на последней странице обложки почти каждого номера и фактически адресованной подобным авторам, отмечалось, что «ни чин, ни должность, ни звание, в силу циркуляра Главного Штаба от 17 апреля 1908 г. № 61, под статьями частного характера в печати не допускаются»[151 - Улуян А. А. // Международный исторический журнал. 1999. № 1. Институт всеобщей истории РАН. (http://ricolor.org/history/voen/form/2/).].

Справедливости ради следует заметить, что Верховский отмечал в замкнутой офицерской корпорации военных агентов и отрицательные стороны, главным из которых было «чванство» (С. дн. 25.I).

Несмотря на личные качества военных агентов по ряду причин в 1914 году русская разведка все-таки оказалась неспособна предотвратить катастрофическое для интересов России развитие событий на Балканах. Почему это произошло?

Из многих причин следует выделить одну. Существенно важно, что до сих пор никому в точности не известно, была ли взята под полный контроль русской контрразведки деятельность «Черной руки» и в какой степени это повлияло на решение заговорщиков совершить теракт против Франца Фердинанда. Так или иначе, но совокупность действий или даже бездействий военных агентов, ограничения их практической деятельности, накладываемые самой спецификой их работы на Балканах,

наслоение закономерных событий и роковых случайностей и вызвали в конечном итоге кризис, позже хлестко обозначенный как «Балканский тупик». Косвенным (и единственным) свидетельством того, что Верховский мог находиться в Сербии под легендой русского журналиста, является его запись в дневнике о том, что он брал интервью у военного агента полковника Стефана Илича (С. дн. 28.II.1914). На следующий день С. Илич высказал Верховскому свое мнение (несомненно, это было мнение знатока вопроса) о двойной жизни военных агентов, после чего Верховский перестал делать записи в своем дневнике. Урок, как видно, пошел ему впрок…

Из «Сербского дневника» известно так же, что, находясь в Сербии, Верховский носил цивильный костюм. Заслуживает особого внимания и даже удивления, что в разведывательном отделении сербского Генштаба Верховскому были показаны некие «бумаги» с донесениями военных и «других агентов», которые очень много дали для его работы (С. дн. 24.II). Отметим, что списки секретных агентов и их донесения всегда и везде считались (и считаются) государственной тайной. Они особо охраняются и не подлежат огласке.

В работах по иследованию вопроса подготовки императорской России к войне подчеркивалось, что Генеральный штаб России внимательно следил за развитием вооруженных сил Австро-Венгрии. «Состояние их благодаря разветвленной сети агентуры было известно царским генералам досконально»[152 - Шацилло К. Ф. Россия перед Первой мировой войной. М., 1974. С. 83.].

Благодаря рапорту полковника Димитриевича, опубликованному в Югославии в 1950-х годах[153 - http://www.net-lit.com/writer/6278/books/19033/poletika_nikolay/vospominaniya/read/250], стало общеизвестным, что Артамонов занимался разведывательной деятельностью на территории Австро-Венгрии.

Такая деятельность осуществлялась при помощи агентуры, возглавляемой отставным австро-венгерским офицером Малобабичем. Через Малобабича шли небольшие денежные потоки на оплату услуг агентов. Им же, Малобабичем, по заданию Димитриевича, тайно от Артамонова было организовано покушение на Франца Фердинанда. О Верховском в рапорте Димитриевича не упоминалось.

Димитриевич сделал также признание, что он не сообщил ничего Артамонову относительно подготовки покушения. Небольшие деньги, которые были получаемы от Артамонова и посылались находившимся на службе у Димитриевича соучастникам покушения через Малобабича, выдавались под предлогом необходимости проведения в Боснии разведки и фотосъемки. Расписки за полученные деньги, по признанию Димитриевича, находились в «русских руках».

Артамонов, несомненно, должен был использовать в своей деятельности агентуру, и здесь невозможно было обойтись без финансирования. Откуда и по каким каналам шли средства? Это так и осталось до конца не выясненным. Как полагают некоторые историки – деньги (из Франции и Англии) для организации теракта были доставлены в апреле 1914 года масоном доктором Радованом Казимировичем… Считается, что в комнате Принципа в Сараеве после его ареста было найдено 2700 крон, а в мешке от соломы более 1000 крон в рамке иконы. Академик Н. П. Полетика считал, что Артамонов дал Димитриевичу около 8000 франков на сербскую пропаганду в Австрии.

С другой стороны, даже если Димитриевич (Апис) и брал деньги у Артамонова на известные ему цели, то из этого совсем не обязательно следует, что Артамонов руководил заговором. В доказательство можно привести пример из российской истории: жандармский подполковник Н. Кулябко имел на денежном содержании секретного агента Богрова, но из этого совсем не вытекает, что Кулябко готовил покушение на премьера П. А. Столыпина. Очевидно, что Богров просто обманул жандармского подполковника. Такого же плана история с небезызвестным Азефом. Такова в то время была система отношений тайной полиции, ее секретных агентов, провокаторов и т. п.

По австрийским данным, оружие, которым пользовались террористы, было следующим: 1 граната (иногда писали «бомба») и по 1 браунингу на каждого, – всего 6 бомб и 4 браунинга с припасами были взяты с военных складов в Белграде. В этом случае остается открытым вопрос: для чего Артамонову нужно было давать заговорщикам деньги на покупку оружия?

Из «Сербского дневника» известно, что Верховский пытался получить через Иванку (дочь своей квартирной хозяйки) немецкие деньги – марки (С. дн. 17. II).

Ввиду сильно развитой немецкой агентуры, пользоваться услугами белградского банка Андреевича, либо французско-сербского банка было бы крайне неразумно. Зачем Верховскому нужны были марки, если в обращении были динары? Скорее всего, он предполагал после окончания срока своей вполне мирной восьмимесячной командировки возвратиться в Россию через Австро-Венгрию и Германию, где намеревался недорого приобрести подарки для своей семьи.

По мнению князя Г. Н. Трубецкого, назначенного послом после скоропостижной смерти посланника Гартвига, полковника Артамонова отличали верность делу, честное служение родине, неподкупность. Он не шел ни на какие сделки, чтобы не компрометировать Россию, решился отказаться от сотрудничества с сербской тайной организацией «Объединение или смерть», больше известной как «Черная рука». Уведомлял о любых неофициальных предложениях не только Генеральный штаб, но и МИД. Так, он отверг услуги чешского шпиона Навратилова, который осенью 1912 года предлагал ему за деньги передать военные планы австро-венгерского правительства против Сербии. Он отклонил также предложение русского разведчика в Австро-Венгрии генерала Занкевича помочь ему в организации наблюдения за Боснией и Герцеговиной через Сербию[154 - Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 6.].

Характеризуя Артамонова, князь Трубецкой оказал ему, как говорится, медвежью услугу… По мнению академика Ю. А. Писарева, ссылающегося на воспоминания генерал-квартирмейстера Ю. Н. Данилова, одно время ведавшего делами контрразведки, Артамонов был плохим разведчиком[155 - Данилов Ю. А. Россия в мировой войне 1914–1918. Берлин, 1924.]. Он якобы предпочитал мазурку на балах, устраивавшихся в королевском дворце, работе со шпионами, был слишком интеллигентен, чтобы заниматься «грязным делом», и все поручения выполнял с крайней неохотой. В конце концов Артамонова пришлось заменить. Во время сараевского заговора разведкой на Балканах ведал военный агент в Болгарии полковник Татаринов. «Но, – добавлял Писарев, – и он не был в то время в Сербии»[156 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 31.].

Согласно опубликованным в открытой печати приказам Генерального штаба полковник Александр Александрович Татаринов в это время (на 5 мая 1914 года) был военным агентом в Китае и никак не мог оказаться на Балканах. Теперь, кажется, все разночтения по этому вопросу должны быть закрыты, поскольку в Сербии никого из представителей российского Генштаба, кроме полковника Артамонова и капитана Верховского, не было.

В. А. Артамонов был тогда, что называется, у всех на виду, и по этой причине он не мог осуществлять разведдеятельность против Австро-Венгрии, действуя напрямую

посредством «черноруковцев» и их руководителя Димитриевича. Возможно, что поэтому у ряда зарубежных историков (Тейлора, Дедиера) «сложилось мнение», что в «деле» был замешан капитан Верховский, который, по их мнению, находился в Белграде с целью сбора разведывательных данных, для чего встречался с Димитриевичем (Аписом).

Заслуживает внимания, что по личному распоряжению военного министра Сербии Стефановича к Верховскому был «приставлен» капитан Джурич, который находился при нем почти неотлучно. В его задачу входило быть посредником между ним и военным министром и добывать все, «что нужно» (С. дн. 6.II.1914). Такая опека, с одной стороны, сильно облегчала задачу Верховскому по сбору нужной ему информации. С другой стороны, в определенном смысле, она связывала ему руки.

Нельзя не обратить внимания на знаковое событие, состоявшееся 16 (29) июля 1914 года, в Белграде был задержан австрийский офицер запаса Раде Малобабич. Арест был произведен по приказу министра внутренних дел Сербии Протича. Наверное, это было непростым решением, поскольку Малобабич был непосредственно связан с всесильным на тот момент полковником Димитриевичем. На допросе он сознался, что имел револьвер на предмет покушения в Сараево и что он «состоял на службе у австрийского разведывательного бюро в Сербии»[157 - Русский инвалид. 1914. 19 июля. № 157.].

Такое газетное сообщение вносит дополнительную путаницу, поскольку получается, что сербская сторона как бы обвиняла в проведении покушения на эрцгерцога сами австрийские спецслужбы. Но отсюда же следует, что Малабобич работал одновременно на обе разведки, что представляется все же маловероятным. Арест Малобабича мог быть вызван разными причинами, одной из которых являлось требование австро-венгерского ультиматума врученного сербскому Королевскому Правительству 10 (23) июля, в котором (в п. 6) содержалось требование «провести судебное расследование против каждого из участников сараевского убийства, находящихся на сербской территории с участием в расследовании лиц, командированных австрийским правительством». С другой стороны, арест Малобабича мог быть вызван, опасением, что тот, в случае начала войны, попадет в руки австрийцев и выдаст государственную тайну Сербии – сведения о подготовке покушения и назовет конкретные фамилии соучастников. Малобабич был, безусловно, самый преданный агент Димитриевича. После его ареста распалась вся разведывательная сеть в Боснии, а самого Малобабича держали в заключении целый год. В конце концов его выпустили, но в 1917 году расстреляли в Салониках вместе с Димитриевичем.

Об аресте Малобабича встречаются любопытные (и весьма противоречивые) сведения, оставленные в воспоминаниях отставного австрийского офицера-разведчика Макса Ронге. Ссылаясь на мнение начальника сербского разведывательного отдела полковника Драгутина Димитриевича о главной причине отказа в работе разведки, Ронге писал: «Главным агентом разведывательной службы против Австрии был известный Раде Малобабич, судившийся по шпионскому делу 53 сербов в Аграме и состоявший также на службе в резидентурах мирного времени у майора Тодоровича в Лознице и майора Дмитрия Павловича в Белграде. 25 июля (?! – Ю. С.) этот подозрительный человек был арестован болгарской полицией и отправлен в Ниш, где в октябре 1914 года его случайно обнаружил Димитриевич. Арест Малобабича парализовал всю сербскую разведывательную службу. В 1918 (?! – Ю. С.) году Малобабич рассказал полковнику о своей судьбе и о том, что в Салониках он был присужден сербским военно-полевым судом к смертной казни. В то время сербы открыто очищались от тех людей, которые слишком много знали»[158 - Ронге М. Разведка и контрразведка. М., Воениздат НКО СССР, 1939. Гл. 15. Сербская операция. Печальный конец года. Оригинал: Ronge M. Kriegs – und Industriespionage. – Zw?lf Jahre Kundschaftsdienst, 1930. (militera.lib.ru/memo/other/ronge_m/index.html).].

В такой ситуации после вручения австрийского ультиматума для Верховского наступили дни тревожной неопределенности. В любом случае, в целях самосохранения, ему, не имевшему дипломатического прикрытия, не помешало бы на время скрыться, а затем и вовсе покинуть пределы Сербии. К тому же всесильное на тот момент руководство «Черной руки» могло начать, образно говоря, «заметать следы» и, как знать, уцелел бы Верховский, невольно оказавшийся в самом эпицентре событий?

Во всей этой истории с разведкой и связями с «черноруковцами» нельзя пройти мимо фигуры Ненадовича, с которым имел встречи в Белграде Верховский. Эти встречи более чем любопытны, несмотря на то что Ненадович представился Верховскому телеграфным чиновником, и пришел он на «маленькое собрание у наших хозяев» не один, а в сопровождении трех своих товарищей и одной девицы… (С. дн. 4 и 18.II).

Вообще известно, что Ненадовичи были кровными родственниками королевской династии Карагеоргиевичей, а один из представителей с такой фамилией – Иаков Ненадович, – был посланником Сербии в Константинополе в 1907–1914 годах.

Одним из вдохновителей сараевского покушения был герцеговинский революционер Мустафа Мухамедович Голубич, один из лидеров «Млады Босны», имевший в свое время связь с «Черной рукой», наряду с Владимиром Гачиновичем. Этот Голубич взял себе псевдоним «Ненадович». Во всяком случае, из указателя имен к двухтомнику В. Дедиера «Сараево, 1914» известно, что Никола Ненадович и Мустафа Голубич – это одно и то же лицо. Под таким псевдонимом Голубич писал свои статьи в журнале Анри Барбюса «Клярте» в 20-е годы.

О Мустафе Голубиче ходило много легенд, и сейчас уже невозможно отделить правду от вымысла. Мустафа Голубич якобы стал популярным на весь Белград, когда на пари прыгнул в воду с жуткой высоты – с моста через реку Сава. Бесстрашного юношу заметили, и он попал на службу к предводителю сербской военной организации (четников) Воиславу Тонкосичу, одному из ключевых фигур «Черной руки». Голубич нередко курсировал между Францией и Белградом и все свои действия согласовывал с Тонкосичем и Димитриевичем.

В Балканскую войну М. Голубич ушел на фронт добровольцем в качестве простого солдата, где дослужился до чина унтер-офицера. Сразу после первой Балканской войны этот унтер-офицер из бедных слоев каким-то образом попадает во Францию, учится то ли в Париже, то ли в Тулузе (тут есть разночтения в источниках) где стал стипендиатом масонской ложи на факультете права. Вместе с Владимиром Гачиновичем (субъектом, до конца не разгаданным) в начале 1914 года организует тайную встречу в Тулузе (третьим участником был мусульманин Мехмедбашич), на которой они якобы договариваются устроить покушение на Франца Фердинанда. Академик В. Дедиер установил, что эта встреча могла иметь место в период с 7 января по 3 февраля 1914 года.

С началом Первой мировой войны Голубич пошел на фронт унтер-офицером сербской армии.

Считается, что в 1915 году он был завербован российской разведкой, прослужив в качестве агента царских спецслужб до октября 1917 года. Однако, пока не опубликовано ни одного документального подтверждения этой версии.

С 1920 года он работал в ОГПУ и Коминтерне. В анкете, заполненной

в 1938 году в Москве, Мустафа Мухамедович Голубич писал о себе, что он разведен, родственников не видел более 12 лет.

В яркую биографию Голубича вплетены весьма громкие акции советской разведки – участие в организации покушения на Льва Троцкого в Мексике, в операциях по похищению «врагов советского народа» генералов Кутепова и Миллера (руководителей Российского общевойскового союза со штабом в Париже). Земляки Голубича считают, что он со временем стал чуть ли не генералом НКВД, что, по-видимому, является еще одним мифом.

Считается, что М. Голубич по заданию Центра принял активное участие в перевороте, известном, как восстание генерала Душана Симовича 27 марта 1941 года, вследствие чего он инициировал через этого генерала предложение советскому руководству заключить договор между Югославией и СССР…

Вскоре немцы захватили Белград, и 7 июня 1941 года Голубич был арестован. Академик В. Дедиер писал, что в Белградское отделение гестапо для допросов бывшего черноруковца Голубича по поводу Сараевского убийства прибыли четыре (!) следователя из Берлина. Смогли тогда гестаповцы получить от Голубича интересовавшие их сведения или нет – неизвестно. После зверских пыток (длившихся три недели) 26 июня Голубич был расстрелян[159 - Информация с сайта: http://ogoniok.ru/4945/26/].

Судя по записям в дневнике, Верховский интересовался моральным состоянием сербов в период Балканских войн 1912 года. Ненадович, с которым встречался в Белграде Верховский, для изучения «дела» бывал за границей, во время войны он был простым солдатом 1-й роты 4-го батальона 4-го полка Шумадийской дивизии. Он сообщил Верховскому очень много интересной информации о боевом духе солдат и о том, что у них «все мысли направлены теперь в сторону Австрии и тех 3 милл[ионов] сербов, которые там живут под игом немцев и мадьяр» (С. дн. 4.II).

Такие сведения позволяют с достаточно большой степенью вероятности предполагать, что именно этот Никола Ненадович (Мустафа Голубич) имел встречи в Белграде с Верховским и был тем анонимным информатором, на основании сообщений которого впоследствии строили свои правдоподобные версии зарубежные и отечественные историки и писатели.

«Тайна белградской камарильи» – так окрестил салоникский судебный процесс, организованный высшими сановниками королевской Сербии «видный герцеговинский революционер Мустафа Голубич»[160 - Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 24.], что явно свидетельствует о его республиканском мировоззрении.

Дело о подготовке и осуществлении покушения на эрцгерцога Франца Фердинанда постоянно обрастало слухами и сплетнями. Сообщение Ненадовича (Голубича) о том, что русский посланник Н. Гартвиг в Сербии и военный атташе В. Артамонов знали о готовящемся покушении, якобы подтверждается заявлением, сделанным одним из членов «Черной руки», пожелавшим остаться неизвестным. Этот аноним сделал заявление венскому журналисту: «Димитриевич предполагал, что убийство эрцгерцога поможет втянуть Австро-Венгрию в войну с Сербией, и, боясь, чтобы Россия не отступила, так как она уже дважды сделала в 1908 и 1912 годах при виде Австрии, поддержанной Германией, сообщил о готовящемся покушении Артамонову, выразив свои опасения. Артамонов, после совещания с Гартвигом, явился в контрразведывательный отдел сербского Генерального штаба и просил Димитриевича обождать, пока он снесется с Петербургом. Артамонов послал полный отчет о своем разговоре в Петербург и через несколько дней получил многозначительную телеграмму (по-французски): «действуйте, если на вас нападут, вы не останетесь одни» и значительную сумму денег на подготовку покушения»[161 - Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 383.]. После этого Артамонов вновь сделал визит в контрразведывательный отдел и сообщил Димитриевичу, что Россия поддержит Сербию, что бы ни случилось. «Мы трепетали до самой глубины нашего существа от слов русского военного атташе, так как знали, что теперь секира занесена над побегом австрийской императорской фамилии… С кем советовался Артамонов? Конечно, с Гартвигом. Гартвиг знал все»[162 - Там же. С. 384.].

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/uriy-safronov-6192291/dnevnik-verhovskogo/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Сноски

1

Bertrand Russell // New York Time Magazine. 27 сентября 1953.

2

Walker Percy// American Medical News. 21 ноября 1977.

3

Книга пророка Даниила. 12.4.

4

Достоевский Ф. М. Бесы. Ч. II. Гл. 6.

5

Полторак С. Н., Голубев А. А. Александр Иванович Верховский: первый опыт анализа историографии // Клио. 2006. № 1 (32). С. 54.

6

Кирилл Владимирович. Воспоминания. М., 2006. С. 308.

7

Лемке М. 250 дней в царской ставке. Пг., 1920. С. 298.

8

Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 267, 268.

9

Рожинцев А. О жизни и убиении королевской четы Обреновичей. г. Тихвин. 10 июня 2008.

10

Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 268–269.

11

Русский листок.18 (5) июня 1903.

12

Коковцов Владимир Николаевич. Из моего прошлого (1903–1919). Минск, Харвест, 2004. С. 834.

13

Платонов О.А. Жизнь за царя. Правда о Григории Распутине. СПб., 1996. С. 291.

14

Ленин В. И. Собрание сочинений. Изд. 4. М., 1955. Т. 35. С. 48.

15

Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 19.

16

Верховский А. И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 5, 6.

17

Величайшие события в мировой истории. Хронос. История дипломатии. М., ОГИЗ. 1941. Т. 2. С. 776–777. http://history-x.ru/04/002/080/004.htm

18

Дневник войны // Огонек. 1944. № 38/905. С. 11.

19

Русский инвалид. № 169. 24 июля 1914.

20

Шацилло Н. Ф. Россия перед Первой мировой войной. М., 1974. С. 79, 80.

21

Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 475, 476.

22

Витте С. Ю. Указ. соч. С. 97.

23

Верховский А. И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С.77.

24

Сунь-цзы. Трактат о военном искусстве. М., 1955. С. 41.

25

Верховский А. И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 9.

26

Игнатьев А. А. 50 лет в строю. Петрозаводск, 1954. С. 538.

27

Епанчин Н. А. На службе трех императоров. Воспоминания. М.: Наше наследие, 1996. С. 404.

28

Меньшиков М. О. Материалы к биографии: [Сб. материалов]. М., Студия «ТРИТЭ», 1993. С. 5–8 (Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. Вып. IV). http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra4/ra4-005-.htm

29

Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 19.

30

Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. М., 1999. С. 184.

31

Там же. С. 141.

32

Военный дневник великого князя Андрея Владимировича Романова. Подг. текста, публикация и примечания к.и.н. В. М. Хрусталева и В. М. Осина // Октябрь. 1998. № 5.

33

Нотович Ф. Н. Дипломатическая борьба в годы Первой мировой войны. Академиздат, 1947. Т. I. С. 650.

34

Верховский А.И. На трудном перевале. М., 1959. С.

117.

35

http://militera.lib.ru/memo/french/paleologue/19.html (http://militera.lib.ru/memo/french/paleologue/19.html)

36

К началу XX века Болгария – княжество на Балканском полуострове; 85 000 кв. км 3 млн 200 тыс. жителей. На юге – гориста (Балканы), на севере – низменна (Дунайская низменность). Почва плодородная, но плохо возделывалась; торговля, промышленность начинали развиваться; 12 гимназий, 1400 народных школ. Конституционное правление; законодательная власть: князь (Фердинанд Кобургский с 1887) и национальное собрание. Ядро населения – болгары финско-тюркского племени; поселились на Дунае в VI веке, слились со славянами, образовав болгарское царство; в Х веке подчинились Византии; в ХII освободились; в 1393 году покорены турками; в 1878 году освобождены русскими (Ю. С.).

37

Вергун Д. Ж. Болгарская измена в свете истории // Лукоморье. 1915. № 43. 24 окт. С. 14–16.

38

Русский инвалид. № 35. 10 (23) февраля 1914.

39

«Ответ сербке» вылился в статью «О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии» (т. 37). «Закон насилия и закон любви» – другая статья Толстого.

40

Интервью и беседы с Львом Толстым. Date: 20–24 октября 2002. Изд. Интервью и беседы с Львом Толстым / сост. и комм. В. Я. Лакшина. (Библиотека «Любителям российской словесности».) М., OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@mail.ru) «Современник», 1986.

41

Епанчин Н. А. На службе трех императоров. М., 1996. С. 262.

42

Сербский А. Встречи и впечатления на Балканах // Исторический вестник. 1915. № 5.

43

Солженицын А. И. Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого. Книга 1.

44

История Гражданской войны в СССР. Под редакцией М. Горького, В. Молотова, К. Ворошилова, С. Кирова, А. Жданова, И. Сталина. 2-е издание. М.: ОГИЗ, 1938. Т. 1. С. 10.

45

История Гражданской войны в СССР…

46

Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Изд. пятое. М., 1950. С. 68.

47

М. И. Сполайковича. – Ю. С.

48

Николай II. Дневник. М.: Захаров, 2007.

49

Споменинца Николе II. Пашича 1845–1925. Београд, 1926. С. 721.

50

Русский инвалид. № 27. 2 февраля 1914.

51

Пикуль В. С. Честь имею. Исповедь офицера российского Генштаба. Собрание сочинений в 13 т. М., 1996. Т. 2.

52

Лекции профессора П. А. Лаврова по сербской литературе. Петроградские Высшие женские курсы. 1915. С. 3–26 (л. арх.).

53

Комаров В. Г. В Белград на Пасху // Родина. 2003. № 10.

54

Верховский А. И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 96.

55

Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 167.

56

Ronge M. Meister der spionage. Leipzig, 1925.

57

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 25.

58

http://vsokolov21.livejournal.com/70281.html (http://vsokolov21.livejournal.com/70281.html)

59

Московский журнал. 2003. № 11. С.59.

60

Писарев Ю. А. Наши дети будут ходить по Вене. Сараевское убийство 28 июня 1914 г. и «Млада Босна» // Родина. 1993. № 8–9. С. 16–22.

61

Величайшие события в истории мировой цивилизации. Редактор Вячеслав Румянцев. Составитель Сергей Пискунов. Хронос-2001. (l?http://www.hrono.ru/sobyt/191407_.html (http://www.hrono.ru/sobyt/191407_.html))

62

Шацилло К. Ф. Россия перед Первой мировой войной. М., 1974. С. 82.

63

Там же. С. 81.

64

В личном архиве сохранился железнодорожный справочник 1914 года, из которого следует, что Верховский мог ехать в Сербию, например, маршрутом № 117, расст. 1045 км «без пересадки до Варшавы», далее в Белград. – Ю. С.

65

Самойло А. А. Две жизни. Л., 1963.

66

Ральф Паркер. Заговор против Мира. Записки английского журналиста. М., 1949. С. 33, 34.

67

Самойло А. А. Две жизни. Л., 1963. С. 136, 137.

68

Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 3. С. 526.

69

Витте С. Ю. Указ. соч. С. 509.

70

Сазонов был женат на сестре жены П. А. Столыпина. – Ю. С.

71

Там же. С. 527.

72

Комаров В. Г. В Белград на Пасху // Родина. 2003. № 10.

73

Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 400.

74

Полетика Н. П. Указ. соч. С. 182.

75

Штрандман В. Балканске успомене. Жагор. Београд, 2009. Книга 1. С. 140 (перевод на сербский язык Й. Н. Качаки).

76

Там же. С. 78.

77

Русский инвалид. 1914. 29 июня (10 июля). № 140.

78

Сербский А. // Исторический вестник. 1915. № 5.

79

Русский инвалид. 1914. 2 (15) июля. № 143.

80

Русский инвалид. 1914. 11 (24) июля. № 150.

81

Штрандман В. Балканске успомене. Жагор. Београд, 2009. Книга 1. С. 280.

82

Там же. С. 262.

83

Судоплатов П. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год.

84

Письмо Й. Качаки 9.02.13 автору.

85

Исторический архив г. Белграда, BDs, St 131. Письмо историка И. А. Макарова автору.

86

По материалам письма И. А. Макарова автору.

87

Письмо Й. Качаки от 23.01.13 автору.

88

Берберова Н. Люди и ложи. Харьков: Калейдоскоп; М.: Прогресс-Традиция, 1997. С. 299.

89

Стремление к изучению иностранных языков было у Александра с юных лет. Средств на это не жалели. Примечательно, что учитель французского языка Марсель Жермен получил в 1903 году за свои услуги 114, а учитель английского – только 18 рублей. – Ю. С.

90

Краткий курс истории СССР под ред. проф. А. В. Шестакова. М., 1937. С. 147.

91

Верховский отмечал убийство королевичем Георгием не лакея, а солдата (С. дн. 2.II).

92

Епанчин. Н.А. На службе трех императоров. М., 1996. С. 339.

93

Там же. С. 340.

94

Ирошников М.П, Чубарьян А. О. Тайное становится явным. М., 1970. С. 48.

95

Ирошников М.П, Чубарьян А.О. Указ соч. С. 66, 67.

96

Бьюкенен Джордж. Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918. Гл. 10.

97

Штрандман В. Балканске успомене. Жагор. Београд, 2009. Книга 1. С. 304.

98

Тарле Е. В. Первое августа. Коалиционная война. От агрессии к капитуляции 1914–1918 гг. // Тарле Е. В. Соч. Т. 12. С. 60–63, 69–73, 96–99.

99

Полетика Н. П. Виденное и пережитое. Иерусалим, 1990. С. 135.

100

http://www.lib.ru/MEMUARY/POLETIKA/wospominaiya.txt – Piece100.05 (http://www.lib.ru/MEMUARY/POLETIKA/wospominaiya.txt_Piece100.05).

101

Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930.

102

Виноградов К. Б. Буржуазная историография Первой мировой войны. М., 1968.

103

Пикуль В. С. Честь имею. Исповедь офицера российского Генштаба. Собрание сочинений в 13 т. М., 1996. Т. 2.

104

Possony S. Zur Bewaltigung der Kriegsschuld frage. Koln, 1968.

105

Виноградов К. Б. Полезно следовать примеру Дюма // Нева. 1989. № 9. С. 183.

106

Там же. С. 184.

107

Hans Uebersberger: Das entscheidende Aktenst?k zur Kriegsschuldfrage 1917. Ausw?rtige Politik, 10, 7, 429–438, 1943.

108

Виноградов К. Б. Полезно следовать примеру Дюма // Нева. 1989. № 9. С. 185.

109

Виноградов К. Б. Указ. соч.

110

Автор весной 2002 года имел беседу с доктором исторических наук профессором СПб. университета К. Б. Виноградовым по поводу его критической статьи о книге В. Пикуля и о существовании подлинного дневника А. И. Верховского, подтверждающего некоторые выводы автора романа. Кирилл Борисович был изумлен этим обстоятельством и рекомендовал как можно скорее опубликовать «Сербский дневник». – Ю. С.

111

Виноградов К. Б. Полезно следовать примеру Дюма // Нева. 1989. № 9. С. 182–183.

112

Письмо Антонины Ильиничны Пикуль автору.

113

Виноградов К. Б. Полезно следовать советам Дюма // Нева. 1989. № 9. С. 183.

114

Новая история. Вторая часть. М., 1952. С. 171.

115

Свилас С. Ф. Российская историография Первой мировой войны // Белорусский журнал международного права и международных отношений. 2004. № 4.

116

Судоплатов П.

Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950-е годы. М., 1997. С. 5.

117

Тайны императорского двора (из записок фрейлин). М., 1997. С. 52.

118

Самойло А. А. Две жизни. Л., 1963. С. 106.

119

Писарев Ю. А. Тайны Первой мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990.

120

Писарев Ю. А. Сербия на Голгофе и политика великих держав. М.: Наука, 1993.

121

Ген. Верховский назначен военным министром // Известия Центрального исполнительного комитета и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 1 сент. № 159.

122

Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959. С. 429.

123

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // Военно-исторический журнал. 1993. № 1. С. 32.

124

Сафронов Ю. И. Дневник подпоручика Лейб-гвардии Егерского полка М. М. Печковского. СПб., 2009.

125

Штрандман В. Балканске успомене. Жагор. Београд, 2009. Книга 1. С. 77.

126

Там же. С. 197.

127

Верховский А. И. Росссия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С.18.

128

Artamonov V. Erinnerangen an meine Militaerattaschezeitin Belgrad // Berliner Monatshefte. № 7–8. Berlin, 1938. S. 583–602. Этот журнал хранится в особом фонде Берлинской Государственной библиотеки (на ул. Унтер-ден-Линден), и, в отличие от библиотек других европейских городов, такого рода литература здесь выдается на особых условиях. Техническое копирование запрещено. Разрешено делать записи в тетради под непрерывным надзором служителя – письмо историка И. А. Макарова автору.

129

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 29.

130

Звонарев К. К. Русская агентурная разведка до и во время войны 1914–1918 гг. М., 2003. Т. 1. Ч. III.

131

Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990.

132

Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959. С. 19.

133

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 25.

134

Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 258.

135

Там же. С. 404.

136

Louis de Trywdar-Burzinski «Le crepuscule d’une autocratie» (Луидор де Тривдар-Буржинский. Сумерки одной автократии. Некоторые выдержки воспоминаний. Флоренция. Изд. Енрико Росси. 1926. С. 127.)

137

Верховский А. И. Россия на Голгофе. Петроград (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 77.

138

Таубе М.А. Воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900–1917). М., 2007. С. 192. (Из собрания Бахметьевского архива.)

139

Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С. 348.

140

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» //ВИЖ. 1993. № 1.. С. 32.

141

Писарев Ю. А. Указ. соч.

142

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 30.

143

Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 29.

144

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 32.

145

Протиh С. Југославиjа против Србиjе: Записи из наше политичке историjе, Чигоjа штампа, Београд, 2009.

146

The Fall of the Dynasties. Taylor, Edmond. Place Published: Garden City, New York: Publisher: Doubleday & Company, Date Published: 1963http://www.jmvintage.com/shop/jmv/12183.html (http://www.jmvintage.com/shop/jmv/12183.html)

147

Письмо историка И. А. Макарова автору.

148

Верховский А.И. На трудном перевале. М., 1959. С. 19.

149

Dedijer V. The Road to Sarajevo. London, 1967. P. 432–437.

150

Общий состав чинов Главного управления Генерального штаба к 5 марта 1914 года. СПб. 1914 г., а также: Список Генерального штаба, исправленный по 2 июня 1914 года с приложением изменений, объявлений в Высочайших приказах по 18 июля 1914 года. Пг., 1914. С. 624.

151

Улуян А. А. // Международный исторический журнал. 1999. № 1. Институт всеобщей истории РАН. (http://ricolor.org/history/voen/form/2/).

152

Шацилло К. Ф. Россия перед Первой мировой войной. М., 1974. С. 83.

153

http://www.net-lit.com/writer/6278/books/19033/poletika_nikolay/vospominaniya/read/250

154

Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 6.

155

Данилов Ю. А. Россия в мировой войне 1914–1918. Берлин, 1924.

156

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 31.

157

Русский инвалид. 1914. 19 июля. № 157.

158

Ронге М. Разведка и контрразведка. М., Воениздат НКО СССР, 1939. Гл. 15. Сербская операция. Печальный конец года. Оригинал: Ronge M. Kriegs – und Industriespionage. – Zw?lf Jahre Kundschaftsdienst, 1930. (militera.lib.ru/memo/other/ronge_m/index.html).

159

Информация с сайта: http://ogoniok.ru/4945/26/

160

Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 24.

161

Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 383.

162

Там же. С. 384.