Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле
Сергей Кавтарадзе
Исследования культуры
Цель книги искусствоведа Сергея Кавтарадзе – максимально простым и понятным языком объяснить читателю, что такое архитектура как вид искусства. Автор показывает, как работают механизмы восприятия архитектурного сооружения, почему зритель получает от него эстетическое удовольствие. Книга учит самостоятельно видеть и анализировать пластические достоинства формы и бесконечные слои смыслового наполнения архитектурных памятников, популярно излагая историю европейских стилей и логику их развития.
Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся архитектурой и историей искусства.
Сергей Кавтарадзе
Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле
Рецензент
ординарный профессор НИУ ВШЭ Олег Воскобойников
На обложке – фрагмент фасада собора Санта-Мария дель Фьоре во Флоренции (фото автора).
© Кавтарадзе С. Ю., 2015
© Оформление. Издательский дом Высшей школы экономики, 2015
* * *
Предисловие
От первого лица
…Я с юных лет получал великое наслаждение от всего, что касалось архитектуры…
Андреа Палладио
Цит. по: Палладио А. Четыре книги об архитектуре / пер. И. В. Жолтовского. М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1936. С. 11.
Эту книгу не стоит читать тем, кто уже изучал историю архитектуры. Разве что проверить себя: ничего ли не упустил? Тот, кто был усерден в занятиях, вряд ли найдет в ней что-то новое. Я взялся за нее, надеясь – в меру отпущенных мне способностей – помочь открыть для себя мир прекрасных построек тем, кто умеет чувствовать красоту, но, по стечению обстоятельств, до сих пор не знаком с языком зодчества. Конечно, каждый из нас время от времени любуется архитектурными произведениями. Красивые здания, храмы, дворцы, усадьбы и удачные постройки современных архитекторов есть в любом регионе. И разумеется, никакая историческая экскурсия не обойдется без встречи с архитектурными шедеврами. Однако серьезное изучение архитектуры многих отпугивает. Действительно, в отличие от других видов искусств, архитектура не умеет развлекать, она не рассказывает занимательные истории, в ней редко встретишь пикантную прелесть обнаженной натуры или соблазн аппетитных плодов. Тем не менее она тоже является повествовательным (нарративным) искусством, только ее сюжеты куда масштабнее и затрагивают самые главные темы: о гармоничном устройстве Вселенной, о Человеке и о присутствии Бога. Однако, чтобы читать такие «тексты», нужно овладеть специальным словарем. Это не так уж трудно и совсем не скучно. Более того, это стоит сделать не только ради того, чтобы получить максимум удовольствия, но и чтобы не оказаться в какой-то момент пассивным объектом манипулирования. Никакое искусство не властно над людьми так, как зодчество. Архитектура может незаметно отдавать команды, эффективно управляя поведением человека, заставляя его двигаться не только в определенных направлениях, но и в определенном ритме, в желательном темпе и даже в нужной манере. И это еще не все. Зодчество властно и над чувствами, и над мыслями.
Достаточно вспомнить волнение, неизбежно охватывающее нас при посещении сакральных сооружений, пусть даже иных конфессий. Конечно же, архитектура является и эффективным политическим инструментом: она внушает массам нужные идеи, тоталитарные или демократические – в зависимости от воли заказчика.
Я уже подзабыл, что привело меня к мысли начать работу над этой книгой, зато отлично помню, в какой момент много лет назад решил заниматься именно историей архитектуры. Мне, как и многим студентам искусствоведам истфака МГУ, очень повезло, потому что курс введения в специальность и лекции по искусству Возрождения нам читал профессор Виктор Николаевич Гращенков. Это был не просто крупный ученый, но и учитель от Бога.
Вопреки обывательским мифам и кинематографическим штампам, он нисколько не походил на карикатурно одухотворенного ценителя прекрасного, а выглядел, скорее, как полковник какой-то секретной службы. Строгому облику соответствовала и манера чтения лекций: точные формулировки, множество фактов, четкая логика. Впрочем, если слушателям требовался отдых, бывали и отступления от темы. В таких случаях профессор делился с нами воспоминаниями о том, как прикасался (в том числе буквально) к выдающимся памятникам, ведь в советские годы историков зарубежного искусства, знакомых с объектами своих исследований не только по фотографиям, было не так уж много. В затемненной для показа слайдов аудитории мы проводили по многу часов. Виктор Николаевич не обращал внимания на звонки, отсчитывающие официальные академические пары, да и общее число пар, в которое должна уложиться очередная лекция, его совершенно не интересовало – шесть-семь часов подряд считались нормой. Когда он, наконец, решал, что вложил в наши головы достаточное в этот день количество знаний, мы, щурясь, вываливались из аудитории на свет, уставшие, с гулом в головах, но со счастливым ощущением посвященности и приобщенности к восхитительной науке – искусствознанию. Правда, эту радость существенно омрачала мысль, что через пару месяцев, на экзамене, тот же необъятный материал нам предстоит пересказывать грозному профессору.
Именно Виктор Николаевич на своих вводных занятиях привил некоторым из нас, преимущественно юношам, страсть к искусству архитектуры. Для меня, например, до поступления в Московский университет интересовавшегося не только искусством, но и техникой, прежде всего стало открытием, что существует область, в которой счастливо сочетаются эти извечно соперничающие сферы человеческой деятельности. Позже, на лекциях, я был покорен и безупречной логикой всего, в чем проявляется искусство зодчества, и его особым местом в культуре. «Архитектура – мать искусств», – не без основания любят повторять архитекторы. В то же время Виктор Николаевич как никто другой умел дать почувствовать нечто, неподвластное рацио, саму плоть, чувственную материю произведения – стихии движущихся пространств и тяжесть, укорененность каменной массы в грунте, звонкость гранитной брусчатки и гладь полированного мрамора.
Разумеется, не только Гращенков учил нас понимать архитектуру. Практически каждый преподаватель включал в свои лекции соответствующие разделы из истории строительного искусства. Римма Владимировна Савко и Наталья Михайловна Никулина вели семинары, на которых мы учились описывать и анализировать памятники разных эпох, постигая азы профессии искусствоведа. Владимир Васильевич Кириллов вдохновенно открывал нам революционную красоту авангарда. Ольга Сергеевна Евангулова давала почувствовать монументальное обаяние русского XVIII века. Потом, на старших курсах, к нам пришел профессиональный архитектор – Андрей Викторович Бабуров. Прежде всего он показал правильный способ крепления ватмана на планшетах (его нужно смочить, тогда, высыхая, он натягивается, как барабан) и старую хитрость всех зодчих, умеющих из линейки с петлями и особым образом
натянутого шнурка делать компактную, но надежную рейсшину. Под его руководством мы повторяли чертежи выдающихся сооружений. Мне досталась Вилла Ротонда архитектора Андреа Палладио. Не думаю, что я мог бы рассчитывать на приличную оценку в архитектурном институте, но это был замечательный опыт. Просто повторяя линии за гениальным зодчим, начинаешь не то чтобы лучше понимать, но подсознательно лучше чувствовать детали великого замысла. Посчастливилось также побывать на занятиях у выдающегося историка архитектуры Михаила Андреевича Ильина. За год до смерти он нашел в себе силы вести у нас спецкурс, посвященный древнерусскому зодчеству.
Уже работая в ЦНИИ теории и истории архитектуры (позже ВНИИ теории архитектуры и градостроительства), я часто даже среди профессиональных архитекторов встречал людей, которым недодали тех знаний и тех чувств по отношению к архитектуре, какими в изобилии делились с нами наши университетские преподаватели. Соответственно, эта книга – попытка хотя бы отчасти передать даже не знания (глубокие знания вы найдете в иных, серьезных научных изданиях), но умение извлекать как можно больше удовольствия от встречи с архитектурным произведением.
Еще пара предварительных замечаний. Первое: следуя за выдающимися теоретиками архитектуры прошлого, я назвал главы книгами. Всего таких книг получилось семь, что и отражено в названии. Надеюсь, читатель увидит в этом скорее иронию, нежели пафос.
Второе: выдающегося астрофизика Стивена Хокинга, автора знаменитой научно-популярной книги «Краткая история времени» (1988), издатели предупреждали, что каждая математическая формула, размещенная в тексте, вдвое уменьшает число читателей. Подозреваю, что в гуманитарных науках примерно тот же негативный эффект, пусть и с другим коэффициентом, вызывают ссылки – мелкие цифры в конце слов и предложений, заставляющие каждую минуту отрываться от повествования, чтобы найти на последних страницах малопонятные «Там же», «Указ. соч.», «Op. cit.», «Ibid.» и проч. В этой книге ничего такого не будет. Вместо поясняющих ссылок я решил выделить в специально оформленные цитаты (очень «вкусные», с моей точки зрения) слова того автора, чьи труды преимущественно служили мне опорой при написании данного фрагмента. Кроме того, в конце книги читатель найдет раздел «Что почитать», который можно рассматривать и как краткий список использованной литературы.
Я очень хочу поблагодарить тех, кто помогал мне в работе над книгой. Прежде всего жену Елену, моего самого требовательного редактора. Ей же, уроженке славного Львова, я обязан знакомству с гениями этого места. А также детей – Валерию-Софию и Виталия, своего рода «читателей-испытателей», на которых я проверял, насколько текст может быть понятен неглупым старшеклассникам. Кроме того, неоценимую поддержку мне оказали друзья-искусствоведы Людмила Котлярова, Светлана Кузенкова и Анна Сасаева, взявшие на себя труд читать и комментировать неотредактированные разрозненные фрагменты. И, разумеется, огромное спасибо всем, кто в нелегкую годину мировой войны за авторское право бескорыстно поделился собственноручно сделанными фотографиями. Без такой поддержки эта книга вряд ли увидела бы свет.
Наконец, весьма приятно рассказать о людях, без профессионализма и огромного творческого вклада которых эта книга не состоялась бы. Данное издание – плод большого труда целого коллектива. Я чрезвычайно благодарен главному редактору ИД ВШЭ Валерию Анашвили, поверившему мне как автору задолго до завершения текста. Именно его упорству и даже смелости я обязан тем, что Издательский дом решился вложить в эту книгу ощутимые силы и средства. Если читатель найдет язык книги легким, а факты тщательно выверенными, то это заслуга редактора Татьяны Соколовой. Очень удобный макет, компонующий тексты основного рассказа, цитат и подписей, и восхитительную обложку придумал художник Валерий Коршунов; а чтобы воплотить его замысел, понадобился профессионализм верстальщицы Светланы Родионовой. Немало труда приложили корректор Ольга Ростковская и менеджер по правам Дмитрий Корниенко, а дирижером этого сложного редакционного «оркестра» стала заведующая книжной редакцией Елена Бережнова.
Спасибо им всем!
I. Ордер
Книга первая, в которой рассказывается, как архитектура научилась говорить о себе
Как украсить букву «П»
Мис ван дер Роэ, один из выдающихся архитекторов XX века, из тех, кто на десятилетия вперед определил облик современного города, как-то сказал: «Строительное искусство начинается там, где тщательно складывают вместе два кирпича». На самом деле достаточно и одного камня, чтобы родилось архитектурное произведение; нужно лишь, чтобы не было сомнений в рукотворности того, что получилось в итоге.
Такие сооружения из единственного камня действительно существуют, и, возможно, именно они являются самыми древними архитектурными памятниками планеты. Это менгиры – многотонные глыбы, вырубленные в скалах или найденные уже оформленными самой природой. Древние люди, собравшись вместе, волоком доставляли их в назначенное место и вручную ставили вертикально. Наверное, древние боги, которым, собственно, и посвящался этот фантастический труд, оставались довольны – сам вес камня свидетельствовал об искренности молитвы.
Менгиры – простейшие из мегалитов, то есть построек из огромных камней. Нам же пора сделать шаг вперед, чтобы увидеть, как под камнями научились сохранять полезное пространство. Вообще, история зодчества – это, прежде всего, рассказ о том, как люди искали решение простой на первый взгляд задачи: строить так, чтобы потолки не падали на головы. Самый очевидный ход рано или поздно будет найден и играющим в кубики ребенком, и взрослым, перемещающим колоссальные каменные глыбы: если на два расставленных нижних объема водрузить еще один, то под ним может образоваться полезное пространство, более или менее закрытое от всего внешнего. Такая примитивная конструкция на языке науки называется стоечно-балочной системой. В сущности, с ней знаком каждый, кто пытался сколотить сарай на даче: два столба и бревно или брус над ними. А в древности первыми пользователями данной строительной технологии стали покойники. Именно им, как правило, предназначались дольмены – большие мегалитические «будки», неплохо сохранившиеся до наших дней. Их можно встретить, например, во Франции и в Ирландии, а из ближайших к нам земель – в Крыму.
Рис. 1.1. Менгир Шан-Долан.[1 - Фотография: Rv© 2006 Rv / Wikimedia Commons / CC BY-SA 2.5Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Menhir_Champ-Dolent.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Menhir_Champ-Dolent.jpg) (последнее обращение 6 февраля 2015).Менгир – самое простое, хотя и не маленькое архитектурное сооружение. Состоит всего из одного элемента.] Ок. 4500–1700 гг. до н. э. Бретань, Франция
Рис. 1.2. Дольмен. V–III тыс. до н. э. Бретань, Франция[2 - Фотография: Светлана КузенковаКонструкция посложнее, с перекрытием полезного пространства. Напоминает наше крупнопанельное домостроение.]
Еще один вид мегалитов – кромлехи, и самый известный из них – Стоунхендж, знаменитый рабочий
стол ранних версий Windows. Укрыться от дождя под его балками вряд ли удастся, зато под ними можно торжественно пройти на священную территорию, чтобы принять участие в магическом ритуале либо в демократической церемонии – в выборе племенного вождя или в назначении жертвы. Через эти же ворота, похожие на нашу букву «П», раз в году, в особый день, в центр круга мог проникнуть солнечный луч, чтобы, упав на отмеченное место, дать команду: «Весна пришла, пора пахать и сеять!» Так что, возможно, кромлех работал еще и большим солнечным календарем.
Конечно, огромные, грубо отесанные мегалиты сами по себе выглядят величественно и уже благодаря своим размерам вызывают уважение, но все же утонченному цивилизованному обществу (скажем, рафинированным рабовладельцам, имеющим время предаваться философским размышлениям и рассуждать о природе прекрасного) этого недостаточно. Такие камни надо как-то украсить. Вертикальные опоры прямо-таки сами просят, чтобы из них изваяли скульптуру. Вот только что она должна изображать?
Египтяне, например, считали, что лес колонн в их храмах и должен быть похож на лес. Храм виделся им своего рода путеводителем по загробному миру, предупреждающим душу об опасностях, которые ей предстоит одолеть, пробираясь сквозь дикие заросли к вожделенной цели, к Стране мертвых. Опоры египетских сооружений поэтому чаще всего сделаны в виде пальм, цветков лотоса или папируса, а также связок стеблей, из которых в реальной жизни строились дома и лодки. Впрочем, в храмах Древнего Египта можно встретить и подобия человеческого тела: в так называемых гаторических колоннах, где верхняя часть опоры – капитель – украшалась ликом богини любви и женственности Хатхор (она же – Гатор).
Древнеегипетские колонны в виде пучков папируса (Огюст Шуази, правда, полагал, что это нераспустившийся бутон лотоса). Так или иначе, но это растительный мир, воплощенный в камне, он же и «мир иной».
Рис. 1.3. Колоннада двора Рамзеса II[3 - Фотография: Мария СахноКомплекс храма в Луксоре. Египет. XIII век до н. э.]
Некоторые животные тоже получили свое воплощение в архитектуре, особенно те, в чьем облике на землю являлись боги. Дворцы Персеполя, столицы мощной державы Ахеменидов, были украшены колоннами, капители которых изображали быков и грифонов, а у подножия грозно стояли совсем уж фантастические существа с телом быка, крыльями орла и головой бородатого воина.
Возможно, архитектура так и не стала бы самостоятельным видом искусства, навсегда оставшись большой скульптурной композицией, если бы древние греки, занявшись строительством из камня, не отказались от животных или растительных сюжетов. Их зодчие не стали звать скульпторов, чтобы сделать колонны в форме пальм или быков. На первый взгляд они поступили даже странно, придав каменным сооружениям форму старых деревянных храмов – простую и строгую, следующую конструктивному назначению, а не богословской символике. Иначе говоря, в отличие от остальных народов, они стали изображать в известняке и мраморе примитивные плотницкие изделия.
Рис. 1.4. Ападана – большой колонный зал, часть царского дворца. Персеполь. V век до н. э. Реконструкция Шарля Шипье[4 - Рисунок: Charles ChipiezИсточник: Perrot G., Chipiez Ch. History of Art in Persia. London: Chapman and Hall, Ltd., 1892. P. 314–315.Древнеперсидские капители: образ Золотого тельца, символа плодородия, бога в бычьем обличье. Персеполь – город, возникший в VI–V веках до н. э., столица огромной империи Ахеменидов.]
Что, например, нужно сделать, чтобы построить из дерева храм какому-то греческому богу, скажем Зевсу? Прежде всего, поскольку дело происходит в жаркой Греции, желательно, чтобы глухие стены святилища окружала открытая галерея или навес, где удобно укрыться от солнца. Мы ставим ряд вертикальных столбов, найдя подходящие деревья (что, вообще-то, не просто на этом полуострове). Наш металлический инструмент, очищая их от коры, уже оставил характерные канавки вдоль всего ствола. Добавим, что вряд ли эти стволы правильной цилиндрической формы: чтобы опоры были устойчивыми или, по крайней мере, казались такими, желательно заузить их кверху. Однако необходимо и какое-то расширение на конце для поддержки несомых частей, поэтому каждый столб мы завершим подобием круглой чаши, на которой, в свою очередь, будет лежать квадратная плита. Теперь сверху можно положить несколько горизонтальных балок, установив их для большей жесткости на ребро.
Однако пока это просто ряд колонн с перекладиной сверху: «П-П-ПП-П-П». В качестве забора с воротами он годится, но крыши все еще нет. Для того чтобы перекрыть какое-то пространство, нужно к идущей параллельно стене или другой колоннаде перекинуть поперечные балки (они называются прогоны). Нет нужды класть их сплошь, без просветов, как в блиндаже; обычно хватает одной над каждой колонной и одной или двух между ними. Промежутки между выходящими на фасад торцами балок-прогонов можно оставить открытыми, но лучше прикрыть их щитами, предохраняющими от дождя и ветра. Другими щитами, сбитыми из вертикальных досок, мы защитим и сами торцы. Крышу сделаем двускатной, причем доски стропил должны нависать над краем сооружения, оберегая фундаменты от стекающей с кровли воды. Последний штрих: поскольку деревянные конструкции весьма подвижны (помните вечный стук и потрескивание в деревенском доме?), мы не просто поставим балку на балку, а проложим между ними тонкие деревянные дощечки-полочки, закрепленные снизу клинышками.
Рис. 1.5. Гипотетическая реконструкция происхождения дорического ордера. Художник Йозеф Дурм. 1881 г.[5 - Рисунок: Josef DurmИсточник: Брунов Н. И. Очерки по истории архитектуры: в 2 т. Т. 2. М.; Л.: Academia, 1935. С. 52.Конструкции Парфенона и вероятный деревянный прототип в интерпретации немецкого архитектора, строителя и преподавателя Йозефа Дурма (1837–1919).]
Ну вот, мы получили простую и, главное, очень логичную конструкцию. Ничего лишнего, никаких украшений ради украшений. Каждая деталь работает, и вполне понятно как. Что-то перекрывает внутреннее пространство, что-то поддерживает эти перекрытия. Черепица, уложенная на стропила, покрывает здание сверху. Сооружение, конечно, не сквозное, как простая беседка: за колоннадами прячутся стены, образуя священный зал – целлу. Ставь туда статую Зевса или другого влиятельного бога и заходи, молись, приноси жертву.
Посмотрим теперь на каменный аналог (в отличие от их деревянных прототипов, таких храмов сохранилось множество). Здание стоит на ступенчатом постаменте – стереобате (под ним, не сомневайтесь, надежный фундамент). Верхняя площадка, на которую, собственно, и опираются колонны, называется стилобат. Опоры, конечно, значительно толще деревянных, но продольные вертикальные канавки – каннелюры – придают им достаточно стройный вид. К тому же, как и положено, колонны зримо сужаются кверху. Каждая заканчивается чашей – эхином («котлом» или «сосудом для омовения рук» в переводе), на которой лежит квадратная плита – абак (вообще-то «абак» – это табличка для ведения расчетов). Все, что выше абака, называется антаблементом (знающие французский или английский язык без труда
расслышат здесь слово «стол») и делится по горизонтали на три основные части.
Рис. 1.6. Структура дорического ордера[6 - Схема: Сергей КавтарадзеПримечание: Использован чертеж из кн.: Fergusson J. A History of Architecture in all countries, from the earliest times to the present day. In four volumes. London: John Murray, Albemarley street, 1874. Vol. I. P. 243.]
Самая нижняя, несущая часть – архитрав – состоит из двух-трех поставленных на ребро горизонтальных балок (с фасада мы видим только одну из их наружных граней). Выше расположен богато украшенный ряд, состоящий из череды панелей с вертикальными желобками и барельефов, обычно воплощающих какие-то героические сюжеты. Панели с желоб ками – это триглифы. Они (и это важно!) как будто являются торцами поперечных, уходящих в глубину балок – прогонов. Воображаемая пустота между триглифами закрывается другими щитами – метопами, то есть теми самыми скульптурными рельефами. Чередование метоп и триглифов образует фриз – средний ряд антаблемента. Полочка-прокладк а под ним – тения. Наконец, над всей конструкцией, защищая ее от дождя, нависает козырек карниза. Снизу видны мутулы, изображающие концы стропильных досок, и гутты – шляпки гвоздей («капли» в переводе с латинского); гутты также украшают регулы – короткие полочки под триглифами. Еще выше – бортик, в который упирается черепица (он же – желоб для воды), и отверстия водостоков – сима и акротерии.
Рис. 1.7. Парфенон на афинском Акрополе. Архитекторы Калликрат, Иктин. 447–438 гг. до н. э. Украшен в 438–431 гг. до н. э. под руководством скульптора Фидия[7 - Фотография: Светлана КузенковаДеталь храма Афины Парфенос (Афины-девы). Хорошо видно устройство антаблемента. Непосредственно на колонны опираются балки архитрава, выше расположен фриз, составленный из метоп и триглифов. Над ними нависает карниз. Для лучшей сохранности метопы были заменены копиями. Подлинники хранятся здесь же, на Акрополе, в специальном музее.]
На первый взгляд деревянный прототип и каменный храм идентичны. Однако между ними есть важное отличие: не все в каменной конструкции работает так, как это видится зрителю. Например, за триглифами никогда не бывает реальных балок-прогонов, а мутулы вовсе не являются концами настоящих стропил. Более того, швы каменных блоков могут вообще не совпадать с границами изображенных деталей.
Это обстоятельство, как будто случайное и, может быть, родившееся действительно абсолютно спонтанно, совершило настоящую революцию в искусстве строить. Воплотившись в камне, архитектура греков впервые стала полноценным изобразительным искусством, причем изображала она не что-то иное, а саму себя, работу собственных конструкций. Теперь рассказ о том, как работают опоры и балки, как помогают им в этом тяжелом труде детали помельче, о непростых взаимоотношениях несомых и несущих частей сам по себе сделался художественной ценностью. (Архитекторы и искусствоведы называют такое взаимодействие конструктивных элементов тектоникой или архитектоникой, а в Древней Греции словом ?????????? именовали плотницкое искусство.)
С рождением древнегреческого храма архитектурное сооружение перестало просто обслуживать людей, удовлетворяя их потребности, пусть даже самые возвышенные, и начало воздействовать на них, требуя сопереживания.
Здание есть как бы живое существо, создавая которое следует подражать природе.
Леон Баттиста Альберти
Цит. по: Зубов В. П. Архитектурная теория Альберти // Леон Баттиста Альберти. М.: Наука, 1977. С. 63.
Колонны и горизонтальные элементы в исполнении античных зодчих, конечно, не подражали буквально формам человеческого тела, но всетаки уподоблялись живому организму, выполняющему определенную работу. Снизу – крупные части; чем выше, тем больше деталей и тем более дробен их ритм и чаще членения. Фуст (тело колонны) утолщен в нижней трети (это называется энтазис), будто бы вес заставляет напрячься каменный мускул. Так же и круглая чаша (эхин) – не просто опорная шайба, но «лапа», «ладонь», подставленная под осязаемый груз. С пониманием глядя на труд античных конструкций, мы можем представить себя на месте опоры, ощутить тяжесть каменных балок, мысленно напрячь мышцы и, следовательно, посочувствовать архитектурному произведению.
В этом смысле античный храм родствен скульптуре своего времени: примерно в ту же эпоху греки научились передавать в статуях ощущение физического напряжения, работы мускулов человека. Появился хиазм – прием, когда вес фигуры зрительно приходится только на одну ногу (есть и еще один термин: контрапост). Тело принимает S-образный изгиб, видно, что какие-то мышцы напряжены, в то время как другие расслаблены. Причем для ваятеля важным было не запечатлеть фигуру в движении, как в спортивной фотографии, а, наоборот, поймать момент неподвижности: тело статично, но полно потенциальной энергии, уподоблено сжатой пружине, находится, можно сказать, в динамическом равновесии. Мы чувствуем, что Дорифор сейчас сделает шаг, что в следующий миг Дискобол крутанется, подобно праще… И много веков наслаждаемся непреходящим мгновением, формой камня, полной внутренней жизни. Так и храм никуда не шагнет, его опоры не выжмут вверх балку, как штангу. Движения нет, но есть энергия, и мы ее чувствуем.
Рис. 1.8. «Дорифор» («Копьеносец»). Скульптор Поликлет. 450–440 гг. до н. э. (Римская копия. I век до н. э. – I век н. э. Национальный археологический музей Неаполя)[8 - Фотография: Marie-Lan Nguyen© 2011 Marie-Lan Nguyen / Wikimedia Commons / CC BY-SA 2.5Источник: https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Doryphoros_MAN_Napoli_Inv6011.jpg (https://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Doryphoros_MAN_Napoli_Inv6011.jpg) (последнее обращение 6 февраля 2015).В творении великого скульптора Античности тело зрительно опирается лишь на правую ногу, благодаря чему фигура получила S-образный изгиб (хиазм). Каменная плоть демонстрирует работу мышц подобно живому телу. Мы чувствуем, что Дорифор сейчас сделает шаг…]
Ордер в умелых руках
Наверное, традиция изображать в камне деревянные конструкции так и осталась бы коротким эпизодом в истории архитектуры, если бы не несколько важных обстоятельств.
Во-первых, греки, пользуясь демократическим устройством своих государств (пусть и рабовладельческих), оказались в тот момент самой передовой нацией (по крайней мере, к западу от Индии), заложившей фундамент всей европейской культуры.
Во-вторых, несколько позже эллинская культура, шествуя вслед за фалангами Александра Македонского, распространилась далеко на восток. На завоеванные территории пришли и формы греческой архитектуры, став, таким образом, достоянием всего цивилизованного мира. Время, когда это происходило, так и назвали – эпоха эллинизма.
В-третьих (и эта причина самая главная), случайно или с помощью какого-то бога, скорее всего покровителя муз Аполлона, тот художественный принцип, согласно которому архитектура должна рассказывать (не обязательно правдиво) о работе своих конструкций, оказался чрезвычайно удобным профессиональным инструментом: используя его, любой зодчий, не только древнегреческий, может решить множество творческих задач.
Прежде всего, поскольку речь идет об имитации инженерной логики, сам собой подразумевается строгий
порядок расположения деталей. Нельзя, например, установить капитель в середине колонны, нельзя применить антаблемент без архитрава, а карниз не может располагаться ниже фриза. Такие жесткие правила обычно очень помогают художнику, создавая высокое «творческое давление» в рамках дозволенного и побуждая доводить до совершенства то, что разрешено. Этот конструктивный порядок позже стали называть ордером (от лат. ordo – воинский строй, порядок), и лучшее название придумать было невозможно.
Рис. 1.9. Парфенон на афинском Акрополе. Архитекторы Калликрат, Иктин. 447–438 гг. до н. э.[9 - Фотография: Светлана КузенковаПарфенон. В 1687 г., во время очередной турецко-венецианской войны, взрыв порохового погреба, устроенного в храме турками, разрушил большую часть этого выдающегося памятника. Но и сегодня, века спустя, строгая логичность построения ордера позволяет легко представить недостающие части.]
Применение ордера (а с этого момента мы будем постоянно пользоваться данным термином) серьезно облегчает решение важной проблемы, встающей перед каждым, кто занимается монументальным искусством, а именно передачу масштаба. Вот пример. Русский ученый Авраам Норов, посетивший Египет в 1834–1835 гг., обратил внимание на то, что по мере приближения к ним огромные сооружения – пирамиды – как будто уменьшаются в размерах, кажутся не такими большими, как издали. Он полагал, что это следствие оптической игры цвета, благодаря которой при взгляде издалека гиганты контрастно выделяются на фоне окружающего пейзажа, но сливаются с желтым песком пустыни и как бы сжимаются, если смотреть на них вблизи. Однако есть и другое объяснение. Ни рядом с пирамидами, ни на гладкой поверхности их граней нет никаких предметов с заведомо известными размерами, которые помогли бы сравнить наш рост с высотой каменной громады. В пустыне не растут деревья, а гробницы фараонов избавлены от окон, дверей и прочих архитектурных деталей. С большого расстояния, когда хорошо видно, насколько сооружения древних египтян возвышаются над горизонтом, их истинное величие (монументальность) оценить легче, чем на среднем расстоянии, когда люди у подножия еще мало заметны, а других зацепок для глаза нет.
Сам по себе собор не выглядит подавляюще большим. Портики над входами и ордерные наличники на арочных окнах создают иллюзию сопоставимости физических размеров сооружения с масштабом человеческой фигуры. Только при сравнении с другими зданиями можно почувствовать, насколько он огромен (высота больше 100 м).
Рис. 1.10. Исаакиевский собор. Архитектор Огюст Монферран. 1818–1858 гг. Санкт-Петербург, Россия[10 - Фотография: Карл Булла. 1900-е гг.Источник: http://www.hellopiter.ru/image/z5.jpg (http://www.hellopiter.ru/image/z5.jpg) (последнее обращение 6 февраля 2015).]
Рис. 1.11. Исаакиевский собор. Архитектор Огюст Монферран. 1818–1858 гг. Санкт-Петербург, Россия[11 - Фотография. 1861 г.Источник: http://lost-temples-of-st-petersburg.gatchina3000.ru/monastyri-i-sobory_06_isaakievskiy-sobor.htm (http://lost-temples-of-st-petersburg.gatchina3000.ru/monastyri-i-sobory_06_isaakievskiy-sobor.htm) (последнее обращение 6 февраля 2015).]
Внушение зрителю нужного представления о размерах сооружения, искаженного или близкого к истине, является одной из главных профессиональных задач зодчего. Конечно, лучшее мерило для этого – человеческое тело, то есть мы сами, наш рост, наш шаг и наши жесты. «Человек – мера всех вещей» – эту фразу древнегреческого софиста Протагора по сей день любят повторять все архитекторы мира. (Сам философ, судя по дошедшим до нас высказываниям, имел в виду нечто иное, специально-философское: «Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют»; но это для снобов.)
Однако сложно представить, что для того, чтобы верно ориентироваться в размерах, кто-то покроет атлантами и кариатидами все здание от цоколя до крыши. И здесь на помощь приходит ордер, идеальный посредник между человеком как физическим телом и зданием в целом. Ордер не может быть миниатюрным, по крайней мере, в норме он должен быть выше человека. Не может он быть и бесконечно большим, поскольку прочность строительного материала накладывает естественные, «интуитивно понятные», как сейчас говорят, ограничения. Имея дело с ордером, зритель поэтому достаточно просто определяет размеры здания (или обманывается, если такова цель автора).
И все-таки в случае с античным храмом эффект монументальности имеет совершенно особое происхождение. Он достигается не увеличением абсолютных размеров сооружения, и не искусственной размельченностью деталировки, и не доминированием статичной вертикали, хотя древнегреческим зодчим были достаточно хорошо известны все эти приемы. Монументальность античного храма является прежде всего результатом точно сбалансированных в пользу горизонтали отношений между горизонтальными и вертикальными частями здания. Массивный антаблемент надежно останавливает вертикальный порыв колонн, который напоминает о себе пунктиром триглифов, чтобы потом послушно угаснуть в примиряющем треугольнике фронтона.
А. Э. Гутнов. Мир архитектуры: язык архитектуры.
М.: Молодая гвардия, 1985. С. 116.
Помогает этому и то, что человек вообще легко сопоставляет себя с колонной: она, как и мы, стоит вертикально, у нее тоже есть тело (фуст), шея (гипотрахелий) и голова (капитель, от лат. caput). И хотя даже самая худенькая девушка вряд ли сможет соперничать стройностью с самой толстой колонной, мысль о том, что они чем-то схожи, явно приходила на ум создателям древнегреческой архитектуры: иногда вместо колонн использовали человеческие фигуры – атлантов и кариатид (от греч. ???? – девушка), правда, стоящих на пьедесталах.
Рис. 1.12. Эрехтейон (храм Эрехтея), расположен на Акрополе к северу от Парфенона. 421–406 гг. до н. э. Афины, Греция[12 - Фотография: Светлана КузенковаПортик кариатид свидетельствует о том, что колонны в глазах древних греков работали как люди, в данном случае – подобно очаровательным девушкам.]
Еще одно важное для искусства архитектуры свойство ордера – это исходящая непосредственно из его конструктивной природы система пропорций. Определение правильных соотношений геометрических размеров каждой детали (ширины, глубины, высоты), а также частей здания внутри общей композиции является одной из главнейших обязанностей профессионального архитектора. В этом смысле ордер уже сам по себе содержит определенную логику, подсказывающую оптимальные решения. Так же, как мы не можем представить себе гармонично сложенного человека, у которого голова занимала бы половину высоты туловища, так и капитель не может быть высотой в половину тела колонны. То же можно сказать и о размерах горизонтальных элементов. Так, каменная балка архитрава достаточно тяжела и хрупка, чтобы делать ее слишком длинной (иное дело балка из дерева, металла или железобетона). Это чисто физическое свойство само собой очерчивает границы отношений высоты колонн к расстоянию между ними, то есть ширину интерколумния, как реально осуществимую, так и интуитивно воспринимаемую нами в качестве допустимой.
Впрочем, внутренняя логика ордера работает
не автоматически и, безусловно, нуждается в научной проработке. Тысячелетиями выдающиеся теоретики архитектуры разрабатывали таблицы, предлагающие самые гармоничные и приятные глазу пропорции различных ордеров (а их, как мы увидим дальше, несколько). Следуя таким таблицам, даже не слишком умелый и талантливый зодчий может создать грамотную архитектурную композицию. Первым из тех, кто не только строил, но и писал, стал римлянин Витрувий, живший еще в I веке до н. э., – непререкаемый авторитет для всех последующих авторов и практикующих зодчих, в том числе для Альберти (1404–1472), Филарете (ок. 1400 – ок. 1469), Серлио (1475–1554), Виньолы (1507–1573) и Палладио (1508–1580). Интересно, что Витрувий следовал общей традиции ссылаться как на аксиому на авторитет древних. Так с тех пор и повелось в архитектурных трактатах, только «древним авторитетом» стал он сам. Последним знатоком такого уровня в нашей стране был архитектор сталинской эпохи Иван Жолтовский (1867–1959).
Рис. 1.13. Условный пример зрительно слишком широкого расстояния между колоннами[13 - Рисунок: Сергей Кавтарадзе (использован чертеж Огюста Шуази)Источник: Шуази О. История архитектуры: в 2 т. Т. 1. М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1935. С. 228.Такой интерколумний мы подсознательно воспринимаем как излишне широкий. Балка архитрава может прогнуться и треснуть.]
Рис. 1.14. Камеронова галерея. Царское Село под Санкт-Петербургом. Архитектор Чарльз Камерон. 1783–1787 гг.[14 - Фотография: MatthiasKabel© 2006 MatthiasKabel/ Wikimedia Commons / CC-BY 2.5Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Catherine_palace_cameron_gallery.jpg?uselang=ru (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Catherine_palace_cameron_gallery.jpg?uselang=ru) (последнее обращение 6 февраля 2015).Пример Камероновой галереи на первый взгляд опровергает сказанное о рис. 1.13: расстояние между колоннами чрезмерно большое с точки зрения учений о классических пропорциях. На самом деле, решившись на это, архитектор внушает зрителю чувство особой легкости верхнего яруса. Эффект усиливается применением рустованных арочных субструкций в нижней части.]
Фасад дорийского храма, с той стороны, где помещаются колонны, надлежит разделять, если это четырехколонник, на двадцать семь частей, а если шестиколонник – на сорок две части. Одна из этих частей будет модулем, по-гречески ???????; когда этот модуль установлен, то на основании его производят вычисления всех частей постройки.
Толщина колонн будет два модуля, высота вместе с капителью – четырнадцать. Высота капители – один модуль, ширина – два и одна шестая модуля. Высоту капители разделяют на три части, из которых одна будет абаком с киматием, вторая – эхином с ремешками, третья – шейкой… Высота архитрава – один модуль с пояском и каплями; пояс ок – одна седьмая модуля; капли, тянущиеся под пояском против триглифов, свисают вместе с полочкой на шестую часть модуля. Кроме того, ширина нижней части архитрава должна соответствовать шейке вверху колонны. Над архитравом ставят триглифы с их метопами высотою в полтора модуля и шириною с лицевой стороны в один модуль, распределяемые так, что они приходятся по одному над средними четвертями угловых и средних колонн и по два во всех междуколонных промежутках, кроме средних в предхрамии и с задней стороны храма, где их ставят по три. При таком расширении средних пролетов доступ к изваяниям богов не будет затруднен для входящих.
Витрувий Марк Поллион.
Десять книг об архитектуре / пер. Ф. А. Петровского.
М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1936 (Сер. «Классики теории архитектуры»). С. 83.
Хотя для того, чтобы говорить об ордере, достаточно всего двух колонн, обычно их бывает больше. В портике, то есть в пространстве под фронтоном, указывающем на главный вход, чаще всего используют шесть или восемь опор (или вдвое больше, если портик глубокий, и они расположены в два ряда). Впрочем, в принципе колонн на фасаде может быть сколько угодно. И это дает нам повод поговорить о еще одном из важнейших инструментов архитектора, а именно о ритме. Конечно, присутствие ритма, то есть подчиняющегося определенным закономерностям повторения одинаковых элементов, допустимо и там, где вообще нет ни колонн, ни антаблемента. Его могут «отбить» и простые окна и двери, и зубцы крепостных стен, и скульптурные украшения, и даже сами объемы, формирующие композицию здания. Но именно колонны, как барабанные палочки, непременно дают команду нашему художественному чувству: «Слушать ритм!»
Вся Вселенная – симфония множества ритмов. Из космоса приходят к нам волны электромагнитных излучений, неотвратимо меняются времена года, рассветы и закаты отсчитывают каждый божий день, а кровь ритмично пульсирует в наших сосудах, отмеряя положенную продолжительность жизни. Ритм, прежде всего, признак порядка, а значит, и смысла. Где нет ритма, там хаос. Всякое творчество, будь вы художник, поэт, композитор или даже сам Бог, невозможно поэтому без ритма, простого или сложного. (Сейчас, правда, некоторые авангардисты, включая архитекторов, пытаются творчески освоить противоположный вектор, бесформенность и беспорядок; возможно, их вдохновляют иные боги – демоны-разрушители.)
Однако ритм привносит в произведение искусства не только порядок и свидетельство, как говорят философы, тварности, то есть созданности. Будь творение двухмерным (рисунок или картина) или трехмерным (скульптура или постройка), ритм всегда добавляет еще одно изме рение – время. В архитектуре это проявляется особенно наглядно. Ряд колонн или других повторяющихся деталей приглашает следовать за ними. Ни хижину, ни дворец нельзя постичь одномоментно, их надо обойти с разных сторон, войти внутрь, подняться на другие этажи, следуя зову лестниц. Впрочем, можно и не давать труда ногам. Взгляд, неутомимый путешественник, ловко обшарит все, исследует перспективы, отметит их сокращения, сопоставит постройку с окружающим миром. Своими глазами зритель как бы снимает фильм, кадр за кадром вытягивая бесконечные панорамы или монтируя динамичные клипы. Архитектура поэтому еще и временнбое искусство, оно близко не только живописи и скульптуре, но и театру или кино.
Наконец, как и в других искусствах, в архитектуре ритм задает темп. Ступая вдоль строя колонн, мы соразмеряем с их тактом частоту дыхания и скорость своих шагов; и сердце бьется то реже, внушая чувство покоя, то чаще, в соответствии с приподнятым, праздничным настроением. Так же и лестница, повелительница горизонтальных ритмов, может подсказать, ступать ли по ней неспешно, чтобы с достоинством войти в парадный зал, где о нашем прибытии возвестит герольд или капельдинер, или взбежать по-студенчески, спортивно, не заботясь о солидности и прочих понтах.
Древние греки использовали в основном метрический ритм, то есть самый простой, с акцентами на равных расстояниях. Особенно хорош он в периптере – «окрыленном» храме, окруженном колоннами со всех сторон. Глядя на его фасады, легко представить, как величаво обтекают здание ряды участников панафинейской процессии – кульминации знаменитых афинских празднеств, – торжественно несущих пурпурный пеплос в дар богине Афине. Впрочем, возможны и другие
ассоциации: советскому историку парадный строй колонн периптера виделся не фоном для религиозных церемоний, а выражением идеалов древнегреческой демократии, воинственной и уравнительной.
Разумеется, как в музыке и в поэзии, в архитектуре ритм может быть не только метрическим, но и сложным, с акцентами спаренных вертикалей, с цезурами оконных проемов и длинными паузами нерасчлененных стен. Такой ритмический строй меняет динамику восприятия, а взгляду зрителя подсказывает, где следует ждать кульминации (например, у парадного центра фасада или, наоборот, у флигелей, расположенных на флангах).
Пять ордеров
До сих пор, говоря об ордере, мы имели в виду лишь один из них. Между тем «официальная» теория с давних времен различает по крайней мере пять ордеров. (А археологи будущего, исследуя жилища так называемых новых русских, созданные неведомо где учившимися дизайнерами интерьеров на рубеже XX–XXI веков нашей эры, наверняка насчитают еще несколько сотен.)
Древние греки появились на своем полуострове не в одночасье. Они накатывались с севера, племя за племенем, причем каждое последующее поначалу было более суровым и диким, чем предыдущее, и говорило на собственном наречии древнегреческого языка. Пришельцы каждый раз отбрасывали назад развитие культуры и цивилизации, но затем постепенно дорастали до должного уровня. Последним из этих племен стали дорийцы. Они-то, цивилизовавшись, хотя и не утратив суровый нрав завоевателей, создали рассмотренный нами архитектурный строй – дорический ордер.
Вытесненные этими набегами ионийские племена эмигрировали на острова Средиземного моря, а также колонизировали побережье Малой Азии (там сейчас лучшие курорты Турции). То ли под влиянием тонкости собственной натуры, помешавшей им противостоять грубым дорийцам, то ли поддавшись примеру знаменитых своей изнеженностью азиатских владык, они создали свой ордер – ионический, значительно более стройный и изящный, чем тот, с которым мы уже знакомы. Разница была настолько велика, что дорику с тех пор стали сопоставлять с мужским началом, а ионические постройки – с женским.
Как и положено всему, что связано с прекрасным полом, ионический ордер не столь привержен строгой логике конструкций, зато куда более нуждается в украшениях. Отметим, что теоретики и в нем находят соответствия деревянным прототипам. Самая приметная часть – ионическая капитель, образуемая двумя волютами, – объявляется, как правило, потомком бруса с закругленными концами, Т-образно уложенного на вершину опоры. Впрочем, известно, что капители похожей формы встречаются и в азиатских постройках, так что композиция могла быть заимствована на Востоке и должным образом переработана.
…5. Эти города, после изгнания карийцев и лелегов, назвали по имени своего вождя Иона эту страну Ионией и, определив там урочища бессмертным богам, начали строить им святилища. И первым делом они возвели храм Аполлону Панионийскому, наподобие тех, какие они видели в Ахайе, и назвали его дорийским, так как они впервые увидели храмы этого ордера в дорийских городах.
6. Когда они пожелали поставить в этом храме колонны, то, не имея для них правил соразмерности и размышляя, каким бы способом сделать их так, чтобы они были и пригодны для поддержания тяжести, и обладали правильным и красивым обличием, они измерили след мужской ступни по отношению к человеческому росту и, найдя, что ступня составляет шестую его долю, применили это соотношение к колонне и, сообразно с толщиной основания ее ствола, вывели ее в высоту в шесть раз больше, включая сюда и капитель. Таким образом, дорийская колонна стала воспроизводить в зданиях пропорции, крепость и красоту мужского тела.
7. Точно так же, когда затем они задумали построить храм Диане, то, желая придать ему иной вид, они применили тоже ступню, но ступню утонченного женского тела, и сначала сделали колонну толщиною в восьмую долю ее высоты, чтобы придать ей более стройный вид. Под основание ее они в качестве башмака подвели базу, на капители поместили волюты, свисающие справа и слева наподобие завитых локонов, и, словно прической, украсили передние части их киматиями и плодовыми гирляндами, а по всему стволу провели каннелюры, спускающиеся подобно складкам на платье замужних женщин. Таким образом, при изобретении двух различных видов колонн они подражали в одном из них неукрашенной и голой мужской красоте, а в другом – утонченности женщин, их украшениям и соразмерности.
Витрувий Марк Поллион. Десять книг… С. 79.
Рис. 1.15. Гипотетическая реконструкция происхождения ионического ордера.[15 - Художник Йозеф Дурм. 1881 г.Рисунок: Josef DurmИсточник: Durm J. Handbuch der Architektur. II. Th eil: Die Baustile. Historische und technische Entwicklung. 1. Band: Josef Durm: Die Baukunst der Griechen. Darmstadt: Diehl, 1881. S. 159.]
Архитрав ионического ордера делится на части только по горизонтали, верхняя плоскость слегка нависает над нижней. Зато фриз сплошной – никаких метоп и триглифов; он полностью отдан под орнамент. Разнятся и карнизы. В ионическом нет мутул, зато появляются зубчики – дентикулы, трактуемые как концы обрешетки. Этому находят историческое объяснение: на землях ионических племен почти не росли крупные деревья, поэтому для перекрытия деревянных храмов-прототипов вместо солидных досок приходилось использовать тонкие планки.
Рис. 1.16. Эрехтейон (храм Эрехтея). 421–406 гг. до н. э. Афины, Греция[16 - Фотография: Светлана КузенковаНа Акрополе в Афинах очень удобно для изучающих историю искусств расположились несколько выдающихся памятников мировой архитектуры. Так, Парфенон демонстрирует идеальный дорический ордер, а Эрехтейон – ионический.]
Однако главное отличие двух ордеров – в пропорциях. Какие бы соотношения диаметра пяты колонны к ее высоте ни объявлялись идеальными и единственно правильными, дорическая опора всегда получается заметно более приземистой. Кроме того, в ионическом ордере появляется новая важная деталь – база (в сущности, набор «блинов» разного профиля, иногда украшенных резьбой), на которую устанавливается фуст колонны. Красавице пристало носить хорошую обувь.
Конечно, не обошлось и без сложностей. Оба ордера (каждый по-своему) столкнулись с одной и той же проблемой, связанной с трактовкой углов здания. Не то чтобы это реально мешало строительству, но полной гармонии не получалось, поэтому мелкие, по сути, неувязки обрели пафосные названия и оказались навеки вписанными в историю искусств.
Такова «проблема углового триглифа» в дорике. По логике, если один или два триглифа располагались над интерколумнием, то место других было прямо над колонной, на одной с ней оси. В то же время античные зодчие справедливо считали, что во имя красоты лента фриза по углам здания должна замыкаться именно вертикальными канавками триглифов, а не барельефами метоп. Однако получалось, что либо капитель колонны слишком выступает из-под края антаблемента (триглиф ведь узкий), либо к угловому триглифу надо пристраивать еще половину метопы. Выход нашли сначала в смещении триглифа за ось колонны с соответствующим удлинением соседней метопы, а позже –
в постепенном сужении крайних интерколумниев. Это решало задачу практически, но оскорбляло чувства перфекционистов.
Рис. 1.17. Храм Афеи на о. Эгина. Ок. 500 г. до н. э.[17 - Фотография: Светлана КузенковаМожет показаться, что все расстояния между опорами в данной композиции одинаковы, на самом деле они уменьшаются к флангам. Благодаря этому угловой триглиф смещается на самый край, за ось колонны.]
Схожая трудность имеется и в ионическом ордере, и называется она аналогично – «проблема угловой капители». Суть в следующем: если здание окружено колоннадами со всех сторон, то крайние в ряду капители смотрят на один фасад, как и положено, глазками волют, а на другой – боковыми частями, так называемыми подушками. Конечно, можно сделать капитель с волютами на обе стороны, отогнутыми по диагонали и образующими острую грань, однако логика и чистота решения в этом случае пострадают.
Рис. 1.18. Варианты решения «проблемы угловой ионической капители»[18 - Рисунок: Огюст ШуазиИсточник: Шуази О. История архитектуры: в 2 т. Т. 1.М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1935. С. 273.Обычно «проблема угловой ионической капители» решается так, как показано на рисунке. Иногда на 45° отгибаются только угловые волюты, иногда – все.]
От данной проблемы счастливо избавлен третий классический ордер – коринфский. В сущности, он такой же, как ионический, только с другой капителью, круглой в плане и украшенной растительным орнаментом – листьями аканфа. Кстати, за счет высоты капители он оказался самым стройным.
Рис. 1.19. Храм Зевса Олимпийского. Афины, Греция. Достроен при императоре Адриане, в 124–125 гг.[19 - Фотография: Светлана КузенковаКоринфский ордер. На самом Акрополе его образцов нет, зато у подножия расположился выдающийся памятник с покрытыми аканфом капителями.]
Изобретение же… капители, согласно преданию, произошло таким образом: одна девушка, гражданка Коринфа, уже достигшая брачного возраста, заболела и умерла. После похорон ее кормилица, собрав несколько вещичек, которые эта девушка берегла при жизни как зеницу ока, уложила их в корзинку, отнесла к гробнице и поставила на могилу, а чтобы они подольше сохранились под открытым небом, покрыла их черепицей. Эта корзинка случайно была поставлена на корень аканфа. Тем временем, с наступлением весны, корень аканфа, придавленный этой тяжестью, пустил из своей середины листья и стебельки, которые, разрастаясь по бокам корзинки и прижимаемые в силу тяжести углами черепицы, принуждены были загнуться в виде оконечностей волют.
В это время Каллимах, которого Афиняне за изящество и утонченность его мраморных работ называли ??????????, проходя мимо гробницы, обратил внимание на эту корзинку и на нежность обросших ее молодых листьев. Восхищенный новизною вида и формы, он сделал для коринфян несколько колонн по этому образцу, определил их соразмерность и установил с этого времени правила для построек коринфского ордера.
Витрувий Марк Поллион. Десять книг… С. 79–80.
Таковы три главных ордера, рожденных на землях Эллады. Позже Рим дал еще два – тосканский и композитный. (Некоторые серьезные историки добавляют к ним эолийский и аттический, но все же каноническими следует считать эти пять.)
Рис. 1.20. Манеж (Экзерциргауз). Инженер А. Бетанкур (перекрытия), архитектор О. Бове (фасады). 1817, 1824–1825 гг. Москва, Россия[20 - Фотография: Сергей КавтарадзеМосковский образец тосканского ордера. Тосканский похож на дорический, однако архитравная балка здесь обычно тоньше, чем фриз, а колонны опираются на базу, но обходятся без каннелюр.]
Рис. 1.21. Композитный ордер. Фрагмент таблицы «Пять архитектурных ордеров». Гравюра. Книжная иллюстрация[21 - Источник: Diderot D., d’Alembert J.-B. Encyclopеdie, ou Dictionnaire raisonnе des sciences, des arts et des mеtiers. Recueil de Planches sur Les Sciences, Les Arts Libеraux, et Les Arts Mеchaniques, avec Leur Explication. Vol. I. Architecture et parties. Paris: Briasson; David; Le Breton; Durand, 1762. Planche VII.Композитный ордер. И аканф, и волюты. Никаких проблем с угловыми капителями. Таким он изображен в знаменитом издании, организованном Дидро и д’Аламбером, – «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел» (1751–1780 гг.).]
Ордер вечно живой
С точки зрения истории архитектуры заслуга римлян не только в приумножении числа ордеров. Смена исторических эпох и рождение новой державы – Римской империи – сопровождались колоссальными изменениями в искусстве строить. И главное здесь то, что римляне, не отказавшись полностью от традиционной стоечно-балочной конструкции, начали широко применять другую – арочную, позволяющую перекрывать невиданные до сих пор пролеты. Однако язык, которым пользовались римские архитекторы, все еще оставался старым, с лексическим багажом колонн и антаблементов. Не зная, как эстетически осмыслить новые технологии, и не желая порывать связь с культурным и историческим наследием великих предшественников, древних греков, римляне стали украшать стены все теми же колоннами и антаблементами, но уже не работающими на самом деле, а лишь создающими рамку вокруг реальных арочных проемов. Так в жизни ордера произошло еще одно важное событие: теперь он мог оставаться реальной конструкцией, а мог и превратиться в декор, в нечто внешнее, навешенное на фасад. Инструментарий архитектора существенно обогатился. Стена не была больше скучной плоскостью, она красиво членилась по вертикали и по горизонтали. Колонны или их плоские пристенные аналоги – пилястры – визуально ставились друг на друга. К этому приему прибегали, чтобы зрительно облегчить здание, располагая, например, мощный дорический ордер внизу, а стройный ионический и элегантный коринфский – над ним. В то же время, если не нужен был особый эффект, когда взгляд, скользя по фасаду, безостановочно устремляется в самое небо, использовали большой венчающий карниз, общий для всех ярусов. Такой крупный элемент как бы «утверждает» здание на земле и властно объединяет композицию – пример архитектоники в действии. При этом стена, украшенная ордером, уже не выглядела замкнуто, отгороженно от внешнего мира, как фасад крепости или тюрьмы. Колоннада всегда открыта в пространство. Свет и тень в каннелюрах, вибрируя, делают зыбкой поверхность. Граница между внешним и внутренним исчезает, и преобразующая мир энергия зодчества изливается в окружающее пространство.
Что было дальше? Ордер навсегда утвердился в архитектуре. По крайней мере, на Западе.
Однако необходимо отметить, что это присутствие было двояким. Прежде всего речь идет о буквальном или почти буквальном воспроизведении. Некоторые примеры хорошо известны. Так, все мы знаем, что эпоха Возрождения получила свое название именно потому, что возродила интерес к культурным и философским ценностям Античности, то есть к достижениям Древней Греции и Древнего Рима. Архитекторы, особенно итальянские, оказались в этом движении в первых рядах. Естественно, ведь прекрасные образцы древности были всегда перед ними – когда прямо под ногами (обломки, фрагменты колонн и антаблементов, валявшиеся на земле), а иногда в виде неплохо сохранившихся построек, настолько прочных, что они веками
сопротивлялись варварским попыткам разобрать их на исходный строительный мате риал. Понятно, что главной целью ренессансных зодчих стало как можно более точное воспроизведение ордерных композиций в соответствии с заветами древних авторитетов, прежде всего Витрувия. Иначе мы вообще не говорили бы о Ренессансе. Знакомые нам со времен древнегреческих храмов метопы и триглифы, волюты и овы (от лат. ovo – яйцо; название характерного украшения ионических капителей) в эту эпоху во множестве вновь появились как на фасадах реальных зданий, так и на страницах трактатов о зодчестве.
Рис. 1.22. Колизей. 72–80 гг. Рим, Италия[22 - Фотография: Сергей КавтарадзеСлово «Колизей» происходит от латинского colosseus – громадный, колоссальный. Во многих зданиях Древнего Рима ордер из реальной конструкции превращается в декор. Здесь мы видим отличный пример распределения ордеров по вертикали согласно «весовым категориям».]
Не стоит, однако, думать, будто предыдущее тысячелетие, уместившееся между Античностью и Возрождением (почему оно и зовется Средневековьем), вообще не знало ордера. Он никуда не исчезал, просто иногда принимал непривычные формы. Уже в ранних христианских храмах, массово строившихся после того, как император Константин Великий объявил исповедовавшуюся в них религию официальной, можно увидеть ряды знакомых нам колонн с базами, каннелюрами и капителями классических форм. Часто это и были настоящие античные колонны, заимствованные последователями Христа из языческих построек и использованные повторно.
И в период зрелого и позднего Средневековья, в том числе в эпоху Готики, казалось бы, принципиально чуждой классическим идеалам (иначе за что она получила свое презрительное варварское имя?), ордер не исчезал из архитектуры бесследно. Готические арки ранних соборов опираются на знакомые коринфские колонны. И даже потом, когда место одной опоры займут пучки и связки колонок с несоразмерно вытянутыми пропорциями, все та же логика структуры (база, фуст, капитель) позволит безошибочно узнавать в их экзальтированных чертах наследие древнегреческих храмов.
Рис. 1.23. Базилика Сан-Витале. 527–548 гг. Равенна, Италия[23 - Фотография: Мария СахноВ некотором смысле византийские зодчие неосознанно возвращаются к традициям Древнего Египта. Колонна изображает Древо Жизни, хотя и не теряет связи с античными прототипами.]
Рис. 1.24. Фасад базилики Сан Микеле ин Форо. XII век. Лукка, Италия[24 - Фотография: Сергей КавтарадзеДля последователей Витрувия такой фасад – это абсолютный архитектонический кошмар. О днако человеку Средних веков пышность форм и богатство символической нагрузки более важны, чем верность классическим образцам.]
Эпоха Возрождения вернула ордеру классические пропорции и сделала его почти обязательным украшением еще на несколько столетий. Правда, барокко, находясь в плену бурных эмоций, искривляло антаблементы и разрывало фронтоны, но общая философия и пропорциональный строй этой системы оставались неизменными. Классицизм же и ампир вообще почти во всем следовали античным прототипам.
Рис. 1.25. Сан-Карло алле Куатро Фонтане. Главный фасад, вид снизу. Архитектор Франческо Борромини. 1638–1677 гг. Рим, Италия[25 - Фотография: Сергей КавтарадзеБарокко. Древние греки решили бы, что архитектор злоупотребил неразбавленным вином.]
Рис. 1.26. Колоннада Лувра – восточный фасад королевского дворца. Архитектор Клод Перро. 1667–1670 гг. Париж, Франция[26 - Фотография: Светлана КузенковаПосле долгих интриг и попытки провести открытый конкурс на лучший проект фасада корпуса, замыкающего двор дворца Лувр с востока, право на воплощение собственного замысла было отдано архитекторусамоучке Клоду Перро, брату знаменитого сказочника. Это классицизм. Тут и добавить нечего.]
Тем не менее с течением времени у ордера как у универсального архитектурного инструмента возникли проблемы. Чем дальше, тем больше он воспринимался лишь как украшение, не отражающее реальное устройство здания. К концу XIX века, в эпоху усталости от эклектики, ордерный декор стал многими считаться большой ложью, чем-то, что призвано не столько служить высоким идеалам искусства, сколько обслуживать вкус плохо образованного заказчика.
В начале прошлого века ордер поэтому на время укрылся от глаз, по крайней мере в тех архитектурных течениях, которые принято называть современными. Но даже в этом случае он лишь спрятался, стал невидимым, но не исчез совсем. Казалось бы, что дорического, ионического или коринфского может быть в коробке из стекла и бетона? Однако это лишь внешнее впечатление. Модернизм вовсе не отказался от ордера, он лишь перестал подражать ему внешне. Архитектура XX века вернулась к тому античному постулату, что здание должно правдиво рассказывать о работе собственных конструкций. Просто технологии были уже другими, и соответственно изменился сюжет повествования. С середины XIX века в строительстве все чаще и чаще применялся железобетон – опоры и балки перекрытий нужной конфигурации отливались из смеси песка, щебня и цемента. Главным же было то, что в каждую форму предварительно вставлялась металлическая арматура. Если обычная архитравная балка в стоечно-балочной системе работает на излом, то арматурные прутья в новых конструкциях испытывали свою прочность на разрыв. А порвать стальное «копье» диаметром в несколько сантиметров очень непросто. Соответственно, и высота опор, и, главное, ширина перекрываемых пролетов потенциально увеличивались во множество раз. Перед архитекторами и строителями открывались совершенно невообразимые в прошлом возможности. И все это требовало нового эстетического осмысления.
Наиболее четкую теоретическую базу с учетом новейших технологий создал в начале XX века французский архитектор Ле Корбюзье (на самом деле – Шарль Эдуар Жаннере-Гри; годы жизни: 1887–1965). Исходя из конструктивных возможностей железобетона, он сформулировал знаменитые пять принципов современной архитектуры, внешне чисто прикладного свойства, но на деле прежде всего эстетические, так как они подразумевали совершенно новый облик зданий. Вот эти принципы:
– дом на столбах, под домом – сад;
– крыши-сады, совмещенная кровля;
– свободная планировка, не зависящая от стен, интегральное пространство;
– ленточные окна, расположенные вдоль фасада;
– свободный фасад, консольно вынесенный и освобожденный от нагрузки.
Само собой подразумевалось, что никакого декора (тем более ордерного) на стенах не будет. Отрицалась и возможность облицовки фасадов посторонними материалами. Единственным украшением стен должны были стать отпечатки неструганых досок опалубки – формы, в которой отливается железобетон. Правда превыше всего.
Рис. 1.27. Здание Центросоюза. Архитектор Ле Корбюзье при участии Пьера Жаннере и Николая Колли. 1928–1937 гг. Москва, Россия[27 - Фотография: Сергей КавтарадзеПять принципов Ле Корбюзье вернули архитектуру к античным идеалам – не внешне, но в главном. Образ здания должен правдиво отражать работу конструкций и функциональное назначение объемов. По сути,
это тоже ордер, только другой системы.]
В то же время в глазах адептов модернизма это и был возврат к истинным ценностям благородной Античности, к идеалам тектонической логики, когда колонны и антаблемент честно и откровенно (или, как минимум, реалистично) демонстрируют свою работу. Именно это, а не волюты, овы или растительный декор полагалось эстетической сутью ордера.
Принципы, сформулированные Ле Корбюзье, и сегодня сохраняют свою актуальность. Если не вдаваться в детали, то можно уверенно сказать, что большинство современных зданий (по крайней мере, каркасных) имеют и плоские кровли, обеспечивающие сток талых вод по незамерзающим трубам, проложенным внутри дома, и свободную планировку, возможную при отсутствии несущих (капитальных) стен, и навесные фасады, выполненные из любых удобных материалов. Разве что, как и в случае с любой современной техникой, по внешнему виду уже невозможно понять их внутреннее устройство и принцип работы конструкции.
Однако такая архитектура все же не вытеснила со сцены и формы традиционного ордера. Даже модернисты (такие, например, как Людвиг Мис ван дер Роэ; годы жизни: 1886–1969) довольно скоро вернулись к привычным очертаниям стоечно-балочной системы, пусть и поданным очень условно и обобщенно. В третьей четверти XX века такой подход породил очередной «неоклассицизм» – пафосные белоснежные сооружения, фасады которых легко читались как сочетание несущих и несомых элементов.
Рис. 1.28. Краун-холл Иллинойского технологического института. Архитектор Людвиг Мис ван дер Роэ. 1952 г. Чикаго, США[28 - Фотография: Jessica Sheridan© 2005 Jessica Sheridan / Flickr / CC BY 2.0 / Desaturated and straightened from originalИсточник: https://www.flickr.com/photos/16353290@N00/14574060915 (https://www.flickr.com/photos/16353290@N00/14574060915) (последнее обращение 6 февраля 2015).Бывает ордер дорический, бывает ионический или коринфский. А бывает – «мисовский»! (И это не шутка.)]
В то же время на протяжении всего XX века не угасала тенденция к использованию реалистического ордерного декора, с настоящими колоннами, капителями, фризами и карнизами. И если на Западе даже стиль ар-деко воздерживался от буквального повторения античных и ренессансных форм, то в нашей стране в какой-то момент смело обратились к «освоению исторического наследства».
Сталинизм – это, конечно, трагическая страница нашей истории, но все же именно благодаря ей мы можем, не выезжая на земли Эллады или Римской империи, в деталях ознакомиться с настоящими ордерными композициями. Причем вполне приличная классическая архитектура легко обнаруживается не только в столицах, но и в маленьких городках, а может быть и в селах. Достаточно найти хорошо сохранившийся клуб или кинотеатр, построенный в 1930–1950-е гг.
Поначалу, конечно, и те из советских архитекторов, кто не поддался соблазну стать авангардистами, пытались модернизировать античные каноны, приспособить их к современной жизни. Так, когда-то санкт-петербургский, а в советское время ленинградский академик Иван Фомин (1872–1936) проектировал «красную» (то есть революционную) дорику. Почему-то считалось, что пролетариат обязательно должен быть суровым, как дорическое племя. Ордер у Фомина тоже получился серьезный и строгий, без баз и капителей, состоящий из спаренных пилонов и широкого этажа-антаблемента, вместо фриза украшенного большими круглыми окнами. Позже советские архитекторы использовали иной прием и стали членить объемы крупных жилых домов в пропорциях античного ордера. Нижние этажи обозначали стереобат и облицовывались рустованным камнем, натуральным или имитированным штукатуркой. Средний ярус соответствовал колоннам. А завершал композицию этаж-антаблемент.
Рис. 1.29. Дом общества «Динамо». Проект. Архитекторы И. Фомин, А. Лангман. 1928–1929 гг. Москва, Россия[29 - Фотография: Виталий КавтарадзеЖилой дом общества «Динамо», спортивного клуба НКВД. Москвичам, заставшим советское время, он памятен по знаменитому «40-му гастроному», в котором что-то можно было купить и в эпоху всеобщего дефицита. На фасадах – «красная» дорика, она же – «пролетарская классика». Своей творческой находкой Иван Фомин считал применение спаренных опор. Одиночная таких же пропорций выглядела бы очень массивной и далеко выступающей за линию фасада.]
Впрочем, впоследствии тенденция подражать Античности была доведена до своего логического конца. Вслед за выдающимся знатоком ренессансной архитектуры Иваном Жолтовским, а также и за другими архитекторами – академиками с дореволюционной выучкой, такими как Алексей Щусев (1873–1949), например, советские зодчие все более и более тщательно повторяли шедевры мастеров древности. Иногда, правда, они решались на некоторые изменения, в основном идеологического характера. В мотивы декора добавлялась социалистическая эмблематика – звезды, серпы и молоты, гербы советских республик. Традиционные круглые колонны могли поменять свой план на пятиконечную звезду. Как известно, после смерти тирана достаточно быстро сошла на нет и архитектура его имени (конечно, в соответствии с советскими традициями она не прекратила свое существование органично, в силу невостребованности, а была объявлена идейно ошибочной, слишком расточительной и потому запрещенной).
Однако и после отказа от сталинского ампира архитектура в XX веке еще раз успела вернуться почти к буквальному воспроизведению ордера, поначалу – на Западе. В конце концов, выяснилось, что современность тоже устаревает, а гладь фасадов из стекла и бетона хороша только в небольшом количестве, пока она не превратилась в бесконечную архитектурную пустыню. Появилась потребность либо в чем-то еще более новом, либо в хорошо забытом старом. Так родилась «постсовременность», то есть возник постмодернизм.
Рис. 1.30. Жилой дом на улице Горького (ныне Тверская). Архитектор А. Мордвинов. 1937–1939 гг. Москва, Россия[30 - Фотография: Виталий КавтарадзеПомимо того, что здание богато украшено классическим декором, композиция фасада в целом решена как один большой ордер: цокольные этажи – стереобат; следующие пять этажей – колонны; аттиковый этаж, укрытый за строем пилястр, – антаблемент.]
В последнее время этот термин почему-то полюбился политологам. Ну а в художественной критике он занял уже очень прочное место, и уважающий себя специалист вряд ли согласится объяснить вам, что это такое, без курса из нескольких лекций. Между тем в том, что касается использования классических ордеров (а именно по этому признаку в основном можно определить, что вы имеете дело с постмодернистской архитектурой), суть этого направления очень проста.
На протяжении всей истории появление ордера сопровождалось некоторым пафосом: если уж ордер украшает собой фасады и интерьеры, значит, речь идет о высоких идеалах. Колонны и пилястры подразумевают, что их автор признает именно античные храмы высшим архитектурным достижением человечества. Все другие эпохи и стили либо портят, либо пытаются повторить однажды найденное абсолютное решение. Но область архитектуры – это только малая часть амбициозных притязаний. Как известно, под сенью афинских портиков ходили великие люди
и рождались гениальные идеи. Ордер поэтому необходим и для выражения пафоса, так сказать, «в мировом масштабе». Вы боретесь за демократию, бесстрашно и с огненным взором провозглашаете идеалы Свободы, Равенства, Братства? Значит, сначала вы строите баррикады, а потом, если победите, триумфальные арки, памятники павшим героям, здания всенародно избранных властей, и все это – подражая архитектуре демократических Афин. Но и в том случае, если вы полагаете демократию хаосом и считаете, что во Вселенной – или хотя бы на нашей планете – давно пора навести строгий порядок, если у вас есть проект могущественной империи, где каждый будет знать свое место, а государственная машина заработает как идеально отлаженный механизм, именно ордер с его порядком и строгой соподчиненностью деталей позволит выразить средствами зодчества самую суть вашего замысла.
Рис. 1.31. Здание компании AT&T, ныне – компании Sony. Архитектор Филип Джонсон. 1978–1984 гг. Нью-Йорк, США[31 - Фотография: TomаsFano© 2008 TomаsFano/ Flickr / CC-BY-2.0 / Desaturated from originalИсточник: https://www.flickr.com/photos/tomasfano/2807020976/in/photostream/ (https://www.flickr.com/photos/tomasfano/2807020976/in/photostream/) (последнее обращение 6 февраля 2015).Башня компании Sony, первоначально принадлежавшая AT&T, – 37-этажный небоскреб высотой 197 м. Расположен на Мэдисон-авеню на Манхэттене (Нью-Йорк, США). Архитектор Джонсон достроил уже существующее здание, создав пример «деликатного» постмодернизма. Впрочем, это не спасло его от внимания злых языков. Классический фронтон с «барочной раскреповкой» породил множество иронических ассоциаций: например, «надгробный камень» и «дедушкины часы».]
Постмодернизм возник в той ситуации, когда вернуться к историческому наследию, то есть в первую очередь к ордеру, было необходимо, ибо глаз устал от стеклянных коробок. Но пафоса нет. И, главное, мы понимаем, что его и быть не может. Устали мы от пафоса. И европейцы, тысячелетиями хранящие античные сокровища, и россияне, пережившие за один XX век несколько кровавых попыток как своих, так и иноземных тиранов создать идеальное общество. Здесь и родилась концепция постмодернистской иронии, своего рода «подмигивания» зрителю: вот исторический декор, любимые колонны и пилястры, но мы-то с вами понимаем, что это не всерьез, что это просто игра. А ну-ка, кто угадает, откуда эта архитектурная цитата? Далее все зависит от деликатности. Кто-то из зодчих просто намекает на классические формы, а кто-то, не надеясь на интеллект пользователя (вдруг решит, что это не понарошку), совершает абсурдные подмены материалов: создает увитую аканфом капитель из нержавеющей стали или просто, карнавально меняя роли несомых и несущих частей, не доводит колонну до земли, оставляет ее подвешенной к антаблементу. Впрочем, и это уже история… О том, какие еще конструкции породило строительное искусство и как это повлияло на облик зданий, мы поговорим в следующей главе.
Рис. 1.32. Здание управления Бербанкской команды студии Уолта Диснея. Архитектор Майкл Грейвс. 1986–1991 гг. Бербанк (Калифорния), США[32 - Фотография: LorenJavier© 2009 LorenJavier/ Flickr / CC-BY-ND-2.0 / Desaturated from originalИсточник: https://www.flickr.com/photos/lorenjavier/3599574291 (https://www.flickr.com/photos/lorenjavier/3599574291) (последнее обращение 6 февраля 2015).Пожалуй, самое ироничное в постмодернистском произведении М. Грейвса то, что семь гномов-атлантов, пародируя античный храм Зевса Олимпийского в Агридженто (V век до н. э.), держат при этом современный фронтон очень качественной и вполне серьезной архитектуры.]
II. Арка. Свод. Купол
Книга вторая, повествующая о том, как сделать прочным потолок из небольших камней
Секреты арки
С тех пор, как люди отказались от шалашей и вигвамов и начали возводить дома с вертикальными стенами, вопрос, как сделать над ними крышу и потолок, стал главным в зодчестве. Перекрыть помещение деревянными балками – самое простое и эффективное решение, но только в том случае, когда будущие балки – большие и стройные деревья – растут в вашей местности, а вас при этом мало интересует, что будет со зданием лет через сто. Горизонтальные перекрытия из камня, если не делать их слишком длинными, могут служить тысячелетиями, рассказывая потомкам о богатстве и могуществе заказчика, будь то царь или доблестные жители демократического полиса. Но, чтобы построить такое сооружение, нужно найти подходящую каменоломню, вырубить балки огромных размеров и, демонстрируя незаурядную изобретательность, доставить их к месту строительства. Монтаж подобных зданий требовал применения сложных механизмов – подъемных кранов, похожих на современные, только с мускульной силой вместо моторов. Кстати, об этом редко пишут, но с финансовыми ограничениями заказчики вынуждены были считаться и в древние времена. Витрувий, например, весело рассказывает, как тщеславный подрядчик попробовал изобрести собственный способ доставки каменных балок, при котором буксирные тросы предварительно наматывались на них, как на гигантские катушки. Поскольку в процессе движения влекомые лошадьми и мулами канаты разматывались неравномерно, снабженные с торцов колесами балки все время сворачивали с пути и их приходилось откатывать назад. Таким образом, новаторский метод транспортировки поглотил все выделенные на строительство средства.
На протяжении многих веков люди искали способ делать горизонтальные перекрытия примерно так же, как строят стены, – из отдельных небольших камней. В основном строили ложные арки и своды (конечно, это теперь понятно, что они были «ложными»). Приемы были разными, но суть одна: камни каждого вышележащего слоя постепенно сдвигались, нависая над перекрываемым пространством, пока не упирались в такие же, выдвинутые с противоположной стороны. От падения их удерживал собственный вес и вес уложенных сверху камней. Верхний ряд мог и не смыкаться, тогда над оставшимся пролетом помещалась небольшая плита или две под углом, как в карточном домике. Так устроены, например, ходы в египетских пирамидах.
Рис. 2.1. Церемониальная арка. IX век. Лабна, Юкатан, Мексика[33 - Рисунок: F. Catherwood, J. N. GimbredeИсточник: Stephens J. L. Incidents of Travel in Yucatan: 2 vols. Vol. 2.New York: Harper & Brothers, 1843. P. 54.Как ни странно, классическая арка из выложенных по дуге клиновидных камней получила распространение далеко не на всей планете.В Индии, в Юго-Восточной Азии и Центральной Америке предпочитали конструкцию, которую мы сегодня называем «ложной аркой».Лабна – культовый комплекс цивилизации майя – был открыт в 1842 г. англичанами Джоном Ллойдом Стивенсом и Фредериком Катервудом. Книга Стивенса «Случаи из путешествий в Центральную Америку, Чиапас и Юкатан», иллюстрированная Катервудом, стала чрезвычайно популярной у всех, кто мечтал о далеких путешествиях и новых географических открытиях.]
Особенно эффективно данный способ работал в круглых в плане сооружениях. Каждый нависающий над предыдущим ряд кладки замыкался в кольцо. Уложенные по кругу камни плотно упирались друг в друга боковыми гранями и уже не могли упасть.
Быть может, именно эта конструкция навела какого-то древнего гения на мысль о создании настоящей арки, где камни, располагаясь по дуге, плотно упирались бы друг
в друга. Для этого достаточно было сделать их трапециевидными (или оставить прямоугольными, но применить клиновидные швы со связующим раствором).
Использование арки с такой «классической» геометрией давало сразу несколько преимуществ. Прежде всего, стало гораздо проще изготавливать и доставлять материалы на стройплощадку. Но главное приобретение было в другом.
Рис. 2.2. Структура арочной конструкции[34 - Рисунок: Сергей КавтарадзеУ арки своя анатомия: замковый камень, пята арки, пазуха арки, архивольт, импосты.]
Во-первых, камень или кирпич работали теперь не на изгиб, к чему они очень плохо приспособлены, а на сжатие, где их ресурс почти бесконечен. Это давало возможность перекрывать значительно бо?льшие пространства.
Рис. 2.3. Амфитеатр. I век. Пула, Хорватия[35 - Фотография: Сергей КавтарадзеРимский Колизей – самый знаменитый, но далеко не единственный из древнеримских амфитеатров. Бои гладиаторов и прочие масштабные представления были популярны и в других городах. Конструкции арены в хорватском городе Пула наглядно показывают, как работают арки.]
Во-вторых, арка просто красива. В ней есть естественная грация, как в выгнутой спине царственного животного или в изгибе змеи. «Serpens immenses sinuatur in arcus» («Змея огромная согнулась дугой») – это пример из латинско-русского словаря. Словом arcus в латыни зовется немало вещей, породненных схожестью формы. Арка радостна, как радуга, упруга, как лук для стрельбы, величава, как излучина реки. Кстати, славянский корень «лук» также используется в русскоязычной архитектурной терминологии. Лучковый фронтон назван так из-за сходства его очертаний с древним стрелковым оружием.
Рис. 2.4. Доминиканский костел. Архитекторы Ян де Витте, Мартин Урбаник, Антон Осинский, Себастьян Фесингер. Строительство начато в 1749 г. Львов, Украина[36 - Фотография: Сергей КавтарадзеЛучковый фронтон, в отличие от обычного треугольного, имеет сверху вид дуги, то есть повторяет форму стрелкового лука.]
В отличие от балки, арка не лежит пассивно, она работает и наглядно это демонстрирует: опирается пятой, принимает вес через пазухи. При этом конструкция арки показательно логична и способна держать вес лишь будучи полностью собранной. Ее выкладывают по кружалам – деревянным формам-подпоркам, и только после установки сверху последнего, замкового, камня она становится собственно аркой. Нельзя убрать ни один фрагмент, чтобы она не рухнула. Сам термин «замковый» (то есть замыкающий) камень говорит об арке как о законченной части целого сооружения, создающейся не одномоментно и обладающей собственной скрытой механикой. Когда арку начинают ценить как самостоятельный художественный элемент, замковый камень, как геральдический щит – герб каменной кладки, выделяют на фасаде, подчеркивая принцип ее работы. Там, где арка рассматривается только как конструкция или как изогнутая архитравная балка, данная деталь прячется среди себе подобных.
Арка выразительна, ее форма может быть инструментом в руках творца – архитектора. Циркульная, то есть просто полукруглая, унаследовала всю символику круга – совершенной фигуры. Например, в эпоху Возрождения это зримый образ ясности, покоя и застывшего в вечности времени. Стрельчатая арка, непременный атрибут готики, зовет наш дух к небесам, к Высшим силам. Подковообразная, конструктивно слегка алогичная арка повествует об изощренной, полной презрения к земной материи мистике суфийского ислама. Это весьма популярные и слегка приевшиеся примеры, но они верны, как любая банальность.
Рис. 2.5. Окно средневекового жилого дома. XV–XVI века. Трогир, Хорватия[37 - Фотография: Сергей КавтарадзеОкно – самое обычное! – на фасаде жилого дома в исторической части Трогира можно использовать как универсальное учебное пособие для историков архитектуры. Во-первых, оно тройное и, возможно, повторяет фрагмент оформления трифория (узкой галереи над аркадами центрального нефа) какой-то базилики. Во-вторых, это, несомненно, готика: здесь применены характерные для данного стиля капители. В-третьих, каждый проем оформлен не простой, а трехлепестковой аркой. Наконец, в-четвертых, арки над проемами не стрельчатые, а килевидные, повторяющие обводы перевернутой лодки. Напоминают «кокошники» в русском зодчестве. Для подобных форм есть и еще одно забавное название – «ослиный хребет» (как если бы мы рассматривали худого осла в разрезе). Англичане предпочли бы употребить в этом случае термин «ogee», то есть «гусёк».]
Рис. 2.6. Мескита (соборная мечеть). Арка над входом. VIII–X века. Кордова, Испания[38 - Фотография: Светлана КузенковаПодковообразная арка – частый стилистический признак архитектуры ислама. Она принципиально атектонична, и это помогает зрителю отвлечься от телесной сути здания. «Первая очередь» мечети в Кордове построена по повелению эмира Абд ар-Рахмана I в 784 г.; последние работы выполнены в 987 г.]
Далекие от интереса к искусствознанию люди тоже ценят арку, но по-своему, как знак приобщенности к старине и к высокой культуре. Например, арочный проем из гипсокартона, ведущий из тесной прихожей в кухню-гостиную, – частый элемент оформления современных квартир.
Рис. 2.7. Собор Святого Георгия. Западный портал. 1230-е гг. Юрьев-Польский, Россия[39 - Фотография: Сергей КавтарадзеЕсть термин «перспективный портал». Такие порталы можно встретить в средневековых храмах, как русских, так и европейских. Они как бы приглашают человека войти внутрь.]
Наверное, потому, что арка по-своему антропоморфна, в нее приятно проходить: над головой она повыше; там, где плечи, пониже. Арка вообще умеет зазывать. Трудно представить перспективный портал собора – безразлично, русского православного или европейского католического, – какой-либо еще формы, кроме арочной. А может быть, это действует генетическая память о наших первобытных предках – обитателях пещер? Ведь и сама природа обычно оформляет вход в пещеру как монолитную каменную «арку».
Даже главный конструктивный недостаток арки – боковой распор – талантливый архитектор может обратить в достоинство. Арка, в принципе, готова держать огромный вес, но «лапы» ее стремятся разъехаться. Чтобы работать, она должна упираться во что-то с боков. Это, в глазах понимающего, придает интригу конструкции здания. Скажем, арки подпирают друг друга в аркаде, и лишь крайние должны найти опору извне. А если замкнуть такую аркаду в кольцо, как, например, в Колизее, то и этого не понадобится. В противном случае надо делать толстые стены, устойчивые не только в вертикальном, но и в горизонтальном направлении. Или вообще применять специальные подпирающие конструкции, о чем мы поговорим позднее.
Рис. 2.8. Древнеримский акведук. I век (предположительно). Сеговия, Испания[40 - Фотография: Светлана КузенковаГрандиозный даже по современным меркам акведук – просто часть водопровода. По таким арочным конструкциям из далеких источников в города Римской империи подавалась чистая питьевая вода. Длина сохранившегося фрагмента – 728 м, высота – 28 м. Арки, составленные в бесконечные ряды, взаимно гасят силы бокового
распора.]
Наконец, самое ценное свойство арки: она может применяться в архитектуре не только как самостоятельная конструкция, обрамляющая проемы или поддерживающая мосты и акведуки. Умеющий выложить арку может построить и свод, то есть перекрыть каменной кладкой большое пространство. А это уже не просто новая несущая конструкция, это новая философия зодчества.
Рис. 2.9. Башня ансамбля городского собора. XII–XIV века. Пиза, Италия[41 - Фотография: Сергей КавтарадзеОчень жаль, что башня, часть большого храмового комплекса в Пизе, наклонилась. Привкус аттракциона отвлекает неискушенных туристов от ее божественной красоты. Многочисленные арочки замкнуты в кольца, что снимает проблему бокового распора. Строительство здания было начато 9 августа 1173 г., велось в два этапа, продолжалось почти 200 лет и завершилось в 1360 г.]
Арки собираются в свод
Мы привыкли жить под открытым небом. В том смысле, что ясной ночью, подняв голову кверху, мы устремляем свой взгляд в бесконечность, в черную пустоту между звездами, понимая, что и она – лишь малая часть того, что постигает рассудок, а за ней таится еще что-то, рассудком непостижимое. Мы ничтожно малы, затеряны в бесконечном пространстве; мы можем познать лишь пределы, откуда к нам уже успел добраться свет, хотя догадываемся, что за ними есть что-то еще. Все это внушает трепет.
Мир людей прошлого был более уютным, по крайней мере надежно защищенным сверху. Небо древних египтян – это богиня Нут, дама модельных пропорций, нависшая над землей в неудобной позе, чтобы регулярно поглощать и заново рождать светила. А люди Античности (как принято считать, Аристотель и Птолемей) выяснили, что живут под сводами хрустальных сфер, и это знание передавалось из века в век, покуда свет разума не стал ярче костров инквизиции.
Рис. 2.10. Сценография системы Коперника. Офорт с ручной раскраской. 1661 г.[42 - Источник: Cellarius A. Harmonia Macrocosmica Sev Atlas Universalis Et Novus. Amstelodami: Joannem Janssonius, 1661. P. 30–31.Даже появление гелиоцентрической модели Коперника не разрушило у людей ощущения относительной камерности устройства мира.]
Впрочем, и в тех случаях, когда мнение науки вообще никого не интересовало, человечество не обходилось без представлений о защите сверху. Если не работала космология, на помощь приходил тонкий мир. Отдельная благочестивая страна могла оказаться, например, под незримым Покровом Богородицы или под сенью Града Божьего.
У всех подобных конструкций небесного покровительства есть нечто общее, а именно форма. С хрустальными сферами это само собой понятно, однако и полотно Покрова трудно представить плоским: оно должно вздуваться, как парус, готовый скрыть под собой всё Творение Господа, защитить его от зла и сделать уютным для обитателей.
Архитектура тоже призвана оберегать, и в этом смысле здание часто становится уменьшенной моделью Вселенной, опекаемой высшими силами, поэтому очертания перекрытий могут иметь в таких случаях важное символическое значение. Уже знакомое нам словосочетание «стоечнобалочная система» звучит крайне сухо и казенно, как цитата из технологической карты, а не термин искусствоведов. Так же сухо и скучно будут выглядеть простые плоские потолки, если цель – построить место собрания благородных мужей или храм, оказавшись в котором верующие должны почувствовать себя в горнем мире. Тут требуется нечто более возвышенное и при этом «обнимающее» и «покрывающее». Иными словами, нужен свод или купол – подобие неба.
Рис. 2.11. Икона Покров Пресвятой Богородицы из Зверин-Покровского монастыря в Новгороде. 1399 г.[43 - Источник:https://commons.wikimedia.org/wiki/file: pokrov_%28icon,_1399%29.jpeg (https://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Pokrov_%28icon,_1399%29.jpeg) (последнее обращение 6 декабря 2014).Покров Пресвятой Богородицы на русских иконах часто изображают в виде невесомого тканого свода, защищающего верующих от козней врага рода человеческого.]
Хотя и древние египтяне, и древние греки, не говоря уже об этрусках, ассимилированных римлянами (и потому так и не ставших «древними»), умели строить арки и своды, они не случайно использовали их только в скромных утилитарных постройках. Лишь когда гражданам Рима понадобилось собираться вместе не под открытым небом – на площадях, стадионах и вокруг храмов, – а в закрытых помещениях (в том числе в термах – скорее клубах, чем банях), искусство возводить своды стало стремительно развиваться, а статус пространств, перекрытых ими, возвысился до сакрального.
Однако вернемся к земным проблемам, точнее – к борьбе с притяжением нашей планеты. Среди прохаживающихся от стены к стене туристов, разглядывающих знаменитые архитектурные сооружения, порой встречаются необычные фотографы, которые снимают не только общие виды, а также себя или членов семьи на прославленном фоне. Они зачем-то кладут дорогую технику на пол, объективами кверху, включают автоспуск и отходят, чтобы не оказаться в кадре. В таком положении фотоаппарат сам идеально справляется с трудной задачей – запечатлеть при любом, даже сумеречном, освещении конструкции перекрытий, то есть, как правило, своды и купола. Скорее всего, такие фотографы – люди, понимающие архитектуру и знающие, что одним из ценнейших удовольствий при знакомстве с памятником является возможность понять, как, по задумке зодчего, работают его несущие конструкции.
В сущности, в большинстве исторически значимых зданий, по крайней мере там, где не используется ни стоечно-балочная система, ни современный железобетон, такие конструкции складываются из множества арок, целых или выложенных частично и образующих своды. Своды бывают разной конфигурации, но базовых элементов всего несколько. Это своеобразная архитектурная азбука, из которой можно составить отдельные слова и целые осмысленные фразы.
Рис. 2.12. Изготовление свода по кружалам в Древнем Риме[44 - Рисунок: E. GuillaumotИсточник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. IX. Paris: A. Morel, 1868. P. 466.Арка обычно выкладывается по кружалам, которые будут демонтированы по окончании строительства. Представленная схема изображает сооружение не просто арки, а целого полуциркульного свода.]
Если взять известное, как говорили в старину, количество арок и приставить их друг к другу, то получится простой цилиндрический свод: будто полый цилиндр разрезали вдоль, а части уложили плашмя. Такой свод можно сделать сколь угодно длинным. Абсолютный пример – тоннели метро; правда, в этом случае их художественная ценность так же стремится к нулю, как их длина – к бесконечности.
Впрочем, со времен Римской империи цилиндрический свод прекрасно служит в зданиях как художественный элемент, особенно там, где нужно выделить ось композиции. Скажем, вы вошли в тронный зал, чтобы торжественно прошествовать и припасть к стопам восседающего у противоположной стены монарха. Или нужно, чтобы в плане храма отчетливо читался христианский крест. Именно «тоннельная» форма лучше всего задаст направление шагам или взгляду.
Однако главное достоинство цилиндрического свода в том, что он буквально содержит в себе элементы других, более сложных конструкций. Зодчие как бы
«вычленяют», вырезают их из него, чтобы составить собственные изощренные композиции.
Представим себе, что мы вложили два коротких цилиндрических свода один в другой крест-накрест, так, чтобы они «прорезали» друг друга, образуя в плане квадрат. В результате мы получим восемь деталей: четыре – похожие на раздувшиеся с боков треугольники, поставленные вертикально, но с оттянутыми книзу верхушками; четыре – треугольники с вогнутыми краями, положенные горизонтально, но с загнутыми вниз, как у женской косынки, углами (словесные описания получаются сложными, но сами фигуры простые). Поскольку детали вырезаны из свода, они, несмотря на то что сложены из отдельных камней, могут работать как несущие конструкции, правда, не самостоятельно, а в составе общей системы.
Рис. 2.13. Условная схема сложения сомкнутого, крещатого и крестового сводов из фрагментов цилиндрического[45 - Рисунок: Сергей Кавтарадзе]
Если мы уберем из двух скрещенных сводов «косынки» (их называют распалубками) и оставим четыре нижних треугольника (эти детали именуются лотками), то получим квадратный в плане свод, похожий на тюбетейку. Он называется сомкнутым или монастырским. Такой свод должен стоять на сплошных стенах; конечно, в них можно прорезать арочные проемы. В принципе, данной конструкции уже достаточно, чтобы построить скромную бесстолпную церковь: нужно лишь разместить сверху декоративную главку с крестом, а с востока пристроить полукруглое сооружение – абсиду, в которой разместится алтарная часть.
Рис. 2.14. Спасо-Преображенский собор. Архитектор Григорий Фёдоров. 1713 г. Углич, Россия[46 - Фотография: Сергей КавтарадзеПерекрытия Спасо-Преображенского собора в Угличе ничем не отличаются от обычной конструкции русского бесстолпного храма. Однако XVIII век требует большей пышности: росписи сомкнутого свода имитируют свод крещатый.]
Лотки можно использовать и по-другому: замкнуть, например, ими с торцов полуциркульный свод, чтобы зрительно сделать перекрываемое помещение не столь вытянутым вдоль одной из осей и композиционно подчеркнуть значимость центра зала.
Четыре другие детали – распалубки – особенно важны в истории архитектуры. Во-первых, их можно врезать сверху в цилиндрический свод большего диаметра, тогда получится что-то вроде чердачных окошек. Перекрытое такой конструкцией пространство сразу станет более светлым и нарядным, а контуры потолка обретут ритм и, если смотреть снизу, избавятся от монотонности, заставляя взгляд следовать за сложными изгибами криволинейных поверхностей со стрельчатыми очертаниями.
Рис. 2.15. Санта Мария делла Виттория. Архитектор Карло Мадерна. 1605–1620 гг. Рим, Италия[47 - Фотография: Сергей КавтарадзеРаспалубки, врезанные в цилиндрический свод, не только способствуют его лучшей освещенности, но и усложняют ритмический рисунок и создают кривые красивых и сложных очертаний.]
Во-вторых, если распалубки с четырех сторон включить в уже знакомый нам сомкнутый свод, то получится свод крещатый (точнее, распалубки дальше от центра трансформируются в цилиндрический свод на вертикальных стенах). Это хороший способ приукрасить ту самую, перекрытую четырьмя лотками, церквушку. Теперь в ней будет больше света и меньше нагрузка на стены, ведь под распалубкой их можно вообще не строить, сделав окно хоть до самой земли. Кроме того, в плане получается храм «под крестом», что само по себе должно нравиться исповедующим христианство.
Рис. 2.16. Храм Зачатия святой праведной Анны «что в Углу» в Китай-городе. Середина XVI века. Москва, Россия[48 - Фотография: Сергей КавтарадзеМосковский храм Зачатия святой праведной Анны «что в Углу» в Китай-городе – хрестоматийный пример применения крещатого свода в древнерусской архитектуре.]
Впрочем, все вышесказанное не отражает главного достоинства распалубок как конструктивных элементов. Вернемся к скрещенным цилиндрическим сводам и теперь уберем нижнюю часть, то есть лотки. Четыре оставшихся распалубки составят красивую, немного похожую на цветок фигуру, что-то вроде беседки, опирающейся на четыре «ножки». Это так называемый крестовый свод (не стоит путать его с крещатым). Такому своду вообще не нужно опираться на стены, достаточно четырех колонн или столбов по углам. А стену можно не возводить совсем или сделать очень легкой и тонкой, а то и стеклянной – витражной, например. Конструкция здания, перекрытого такими сводами, в целом получается более надежной, даже в условиях войны. Ведь если стена между опорами будет разрушена (скажем, пушечным ядром или современным фугасом: и то, и другое, к сожалению, часто оставляет свой след в истории архитектуры), само здание устоит.
Разумеется, такой свод не может быть сколь угодно большим: у арки тоже есть прочностные пределы. Однако множество крестовых сводов можно составить вместе, перекрыв площадь любых размеров. Причем четыре соседних свода в каждом углу будут опираться лишь на одну общую опору. Конечно, в футбол в таком здании не поиграешь (колонны будут мешать), но для многого другого – для рынка и бани, для суда и зала приемов, для храмов, мечетей и синагог – это решение замечательно подойдет.
Рис. 2.17. Термы Диоклетиана. Строительство начато в 298 г. Рим, Италия[49 - Фотография: Сергей КавтарадзеТермы Диоклетиана – огромный комплекс древнеримских бань, построенный на рубеже III–IV веков. В XVI веке часть помещений была перестроена в церковь Санта-Мария-дельи-Анджели-э-деи-Мартири. Возможно, по проекту Микеланджело. Однако крестовые своды демонстрируют мастерство именно античных зодчих.]
Будет уместным отметить, что главная техническая проблема арки – боковой распор – вполне присуща и сводам, которые тоже нужно подпирать с боков. С этой точки зрения крестовые своды также имеют преимущество, так как, составленные вместе, они взаимно гасят стремление своих конструкций «расползтись» и лишь крайние из них нуждаются в подпоре.
Эволюция базилики
В принципе, архитектура как вид искусства очень удобна для понимания и изучения – в ней время от времени случаются выдающиеся события, например появляются замечательные сооружения или рождаются важные новации (все равно, технологические, декоративные, функциональные или какие-либо еще), которые потом долго, иногда веками или даже тысячелетиями, повторяются в последующих постройках. События такого рода становятся своеобразными маяками, помогающими легко ориентироваться в общей истории зодчества.
Так, например, от «маяка» к «маяку» можно проследить эволюцию типа западноевропейской христианской базилики. Это очень показательный пример того, какую важную роль в истории культуры способен играть сам факт выбора тех или иных строительных конструкций.
Базилика – слово греческого происхождения (????????), первоначально означавшее «царский портик», можно сказать, «царский навес» (???????? ????). Неизвестно, как выглядели древнегреческие базилики, но, судя по всему, использовались они не как жилища царей, а, скорее, как место для отправления государевых дел, прежде всего судебных.
Рис. 2.18. Базилика Максенция
и Константина на Римском форуме. IV век. Рим, Италия[50 - Фотография: Сергей КавтарадзеИмператор Константин насадил на копье голову своего соправителя Максенция, но их имена навеки остались стоящими рядом в названии выдающегося архитектурного сооружения.Базилика Максенция и Константина заложена в 308 г. императором Максенцием, а закончена его преемником Константином в 312 г.]
Позже базиликами стали называть огромные здания в Древнем Риме. Их залы колоссальны даже по современным меркам. Они использовались в разных целях, всегда предполагавших скопление огромных масс людей, – для гуляний, для торговли и, опять-таки, для публичных судебных слушаний. Такая базилика обычно вытянута в длину и состоит из нескольких помещений, причем центральное – больше остальных. Если здание предназначалось для суда, то кресло судьи располагалось в специальной полукруглой пристройке – абсиде. Римские базилики были величественными сооружениями с толстыми стенами и грандиозными сводами (правда, встречались и плоские деревянные перекрытия), богато украшенными, в том числе и многочисленными колоннами из дорогих сортов камня.
Когда в IV веке н. э. христиане Рима сделались представителями государственной религии, им, еще недавно скрывавшим таинства веры в катакомбах, понадобилось множество новых вместительных храмов, достаточно представительных, чтобы привлекать языческие души, но конструктивно простых и сравнительно дешевых, так как на помпезные сводчатые сооружения попросту не хватало средств.
Так появился тип раннехристианской базилики – храма, чья композиция во многом заимствована у древнеримских судебных зданий (базиликой ее назвали позже, ввиду сходства с прототипом, очевидно). Прежде всего, такая базилика – это одно или несколько составленных вместе вытянутых пространств, хорошо приспособленных для торжественных церковных процессий. Их называют нефами, то есть кораблями (французское слово nef произошло от латинского navis – корабль). В принципе, храму достаточно и одного такого «корабля», но чаще бывает три или пять, причем центральный выше и шире остальных, а главное – светлее, потому что в его стенах под потолком прорезаны окна, расположенные выше крыш боковых нефов (верхнее, хорошо освещенное пространство главного нефа имеет свое название – клеристорий). Продольные стены внутри здания опираются на аркады (иногда, но редко, на антаблементы), а те, в свою очередь, на колонны. Верующие поначалу располагались в пониженных и сравнительно темных боковых «кораблях», а по центральному, залитому светом, торжественно шествовали священнослужители.
Своей осевой направленностью христианская базилика в чем-то родственна древнеегипетским храмам. Вход в нее тоже часто начинается с открытого двора, там прихожане готовятся к богослужению. Затем следует нартекс – пристройка перед самой базиликой, где в старину полагалось оставаться уверовавшим во Христа, но еще не крещенным («Оглашенные, изыдите!» – это как раз про них), а также отлученным от причастия за какие-то прегрешения. С противоположной стороны располагался короткий поперечный неф – трансепт, в плане придававший храму форму креста и предназначавшийся для клира. Наконец, замыкалась композиция алтарной частью – полукруглой абсидой, также заимствованной у римских судебных построек. Каменное кресло судьи сделали троном епископа, сиденья вдоль стен отдали священникам.
В сущности, и сейчас большинство католических храмов устроены таким же образом. Зайдете ли в кафедральный собор в самом центре европейской столицы или, оставив горные лыжи у входа, присядете на скамью в деревенской церквушке, затерянной среди отрогов Альп или Карпат, вы, скорее всего, окажетесь в базилике, с нефом, трансептом и абсидой алтаря.
Рис. 2.19. Собор Сан-Джусто. V и XIV века. Триест, Италия[51 - Фотография: Сергей КавтарадзеБазилика Сан-Джусто в Триесте, с одной стороны, демонстрирует устройство самого распространенного из типов раннехристианских храмов, а с другой – является наглядным примером того, что далеко не всегда историкам архитектуры доводится иметь дело с «чистыми» в стилевом отношении памятниками. Две простые, стоящие параллельно базилики V века спустя девять столетий были объединены в одну многонефную.]
Мы так далеко отошли от заявленной темы про арочные конструкции потому, что раннехристианская базилика интересна нам как раз тем, чего в ней нет, – иными словами, отсутствием сводов. С IV века и до конца тысячелетия храмы Западной Европы перекрывались в основном стропилами, иногда открытыми снизу, иногда зашитыми деревянными панелями плоских потолков. Искусство строить каменные своды сохранялось практически лишь в Византии и в странах, попавших под ее влияние. Вождям племенных союзов, в крови и хаосе междоусобных войн создававших на руинах Римской империи новые государства, было не до величественных построек, требовавших огромных ресурсов и долгого времени на их сооружение, иногда большего, чем могла удерживать трон целая династия.
Однако к концу первого тысячелетия Европа обрела несколько новых устойчивых государственных образований – княжеств, герцогств, мощных империй, – и феодальная система начала стабильно поставлять их владетелям богатства, достаточные не только для ведения войн, но и для масштабного строительства. Впрочем, само строительное дело в ту пору тоже не всегда являлось мирным занятием. Защитить страну можно было только с помощью мощных каменных крепостей – тех самых, с зубцами, башнями и узкими бойницами. Земляные насыпи и частоколы из бревен спасали лишь от мелких воинственных соседей. Очевидно, что, как и сегодня, именно развитие военных технологий вело к прогрессу в гражданских областях.
Рис. 2.20. Собор Святого Петра. Общий вид. 1130–1181 гг. Вормс, Германия[52 - Фотография. Неизвестный фотограф. До 1901 г.Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Wormser_Dom_SW_vor_1901_.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Wormser_Dom_SW_vor_1901_.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).Храм в Вормсе – один из так называемых имперских соборов, построенных вдоль Рейна во времена становления Священной Римской империи. Образец романского стиля.]
Рис. 2.21. Собор Святого Петра. План. 1130–1181 гг. Вормс, Германия[53 - Источник: Moller G., Hessemer F. M. Denkm?ler der deutschen Baukunst: 3 B?nde. Erster Band. Frankfurt: Joseph Baer, 1852. S. 33.На плане Вормсского собора хорошо видно, почему конструкции романских базилик называются связанной системой: большому квадрату травеи центрального нефа точно соответствуют по площади четыре квадратика боковых крестовых сводов.]
Впрочем, одним из главных политических и экономических событий на рубеже тысячелетий было как раз то, что уже не только военные силы решали судьбы континента. На этой арене появился новый игрок, который мог обойтись и без армии, – папа римский. Часто ему было достаточно отлучить противника от церкви, чтобы лишить его войска и власти. Христианская церковь, когда-то гонимая, обрела могущество и богатство. А самое главное, по всей Европе, невзирая на границы, она начала строить собственные цитадели – соборы и монастыри, и, чтобы поддержать ее авторитет,
от архитекторов снова потребовались напряжение всех творческих сил и технологические умения.
Новая эпоха породила новые формы в зодчестве. Появились «модные» композиционные и декоративные решения: башни с конусовидными завершениями; сдвоенные арочные окна с колонной вместо простенка посередине; аркатурные и аркатурно-колончатые пояса, не обязательно функциональные, но помогающие зрительно членить толстые стены в нужных пропорциях.
Но главным событием, тем, что позволяет нам говорить о новом стиле и оправдывает его название – романский, – стало возрождение древнеримской традиции строить величественные арочные конструкции перекрытий. И хотя в части романских базилик можно встретить и деревянные стропила, именно каменные (либо кирпичные) циркульные своды стоят первыми в ряду отличительных признаков романики.
По мнению многих исследователей, рождение готики еще более тесно связано с технологическими нововведениями. Этот стиль возник не одномоментно, он постепенно вызревал в недрах романского зодчества вместе с попытками усовершенствовать привычные сводчатые перекрытия.
При создании цилиндрических сводов часто применяются подпружные арки: сначала от стены к стене перекидываются мощные дуги арочных «мостов», чтобы потом на них уже опиралась сравнительно легкая кладка свода. Тот же прием в романской архитектуре стали использовать и при возведении крестовых сводов, но теперь к обычным подпружным аркам, перекинутым от стены к стене по кратчайшему пути, добавились диагональные, проходящие там, где смыкаются распалубки. Прежде чем возвести свод, строили как бы его скелет. Так родились нервюры (по-французски nervure – жилка, прожилка), позже ставшие главным нервом готического образа.
Это строительное новшество резко расширило творческие возможности средневековых зодчих. Романская система проектирования не зря называется связанной. Обычный крестовый свод – производное от цилиндрического – может быть только квадратным в плане, ведь все распалубки в нем одинаковы. Из этого следует, что при строительстве базилики ширина бокового нефа жестко зависит от размеров главного, потому что к одной стороне ячейки, перекрытой крестовым сводом (она называется «травея»), можно приставить только целое число таких же, но поменьше (обычно две). Иными словами, если вы используете циркульные крестовые своды, то ширина боковых нефов должна быть или ровно в два раза меньшей, или такой же, как у центрального «корабля» (в последнем случае, чтобы сохранить гармонию, их надо делать и столь же высокими, то есть построить так называемую зальную церковь). Можно, правда, использовать простой цилиндрический свод, тогда зависимость не будет такой жесткой. Но он, как мы знаем, дает гораздо больший боковой распор и, следовательно, требует более мощных стен под собой. Кроме того, под ним невозможно устроить большие окна (только узкие бойницы), поэтому труднее достичь эффекта «божественного света», льющегося сверху в сакральное пространство храма.
Рис. 2.22. Англо-нормандский крестовый свод[54 - Рисунок: E. GuillaumotИсточник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. IV. Paris: B. Bance, 1854. P. 113.Схема устройства крестового свода (в данном случае англо-нормандского) взята из капитального труда французского архитектора, историка и реставратора XIX века Эжена Эммануэля Виолле-ле-Дюка (1814–1879). Она показывает конструкцию готического свода с нервюрами. И хотя на данном изображении свод квадратный в плане, в отличие от классического полуциркульного, его не трудно трансформировать, чтобы вписать в прямо угольник или даже в трапецию.]
С изобретением нервюрных сводов архитекторы стали справляться с вышеописанными проблемами гораздо изящнее. Арочный каркас позволяет повысить центральную часть свода, «надуть» его снизу, как парашют или парус. Такая конструкция допускает вытянутый или даже трапециевидный план травеи. Это дало возможность не только создавать базилики с нефами любых пропорций, но и перекрывать каменными сводами криволинейные галереи, прежде всего деамбулаторий – круговой обход вокруг алтаря, помещавшегося в абсиде.
Рис. 2.23. Составные части средневековой базилики[55 - Рисунок: Сергей КавтарадзеПримечание: Использован выполненный Е. Пегаром (E. C. Pegard) план Реймсского собора из кн.: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. II. Paris: B. Bance, 1854. P. 316.]
О том, почему возникли деамбулатории, стоит рассказать подробнее. Эпоха зрелого Средневековья в Европе – время грандиозных паломнических походов. Путешествовали не только купцы и завоеватели. Огромные массы людей, разных званий и сословий, отважно покидали родные края и отправлялись (в основном пешком!) в далекие странствия, чтобы, преодолев жестокие лишения и избегнув, если будет на то воля Господня, великих опасностей, поклониться мощам убедительно доказавшего свое могущество святого и приложиться к реликвиям – свидетелям чудесных событий тысячелетней давности, случившихся в далекой Палестине. Однако пути пилигримов не были неизведанными. Они следовали от монастыря к монастырю, обретая в каждом из них все новых и новых спутников. При этом в каждой обители были свои святыни, может быть и не такие значимые, как те, что ждали их в конце пути (например, в Сантьяго-де-Компостела, что на севере дикой Испании), но, безусловно, достойные самого благоговейного поклонения. Паломники воздавали почести содержимому роскошных реликвариев и оставляли монеты, которые шли на возведение еще более масштабных монастырских комплексов.
Рис. 2.24. Собор Святого Маманта в Лангре, Франция. Своды деамбулатория[56 - Рисунок: E. GuillaumotИсточник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. IV. Paris: B. Bance, 1854. P. 71.Конструкция перекрытий деамбулатория по версии французского реставратора и историка архитектуры Эжена Эммануэля Виолле-ле-Дюка. Благодаря готическим нововведениям перекрытия в плане легко закруглить по дуге.]
Потоки желающих приобщиться к божественной благодати были столь велики, что во избежание давки появилась потребность в организации в храмах «одностороннего движения». Так возникла идея кругового обхода. Люди, не мешая службе, двигались в сторону алтаря или к скрытой под ним сакристии (крипте – хранилищу святынь) по одному из боковых нефов, останавливаясь для молитвы у капелл – небольших приделов, каждый со своим алтарем, пристроенных с внешней стороны храма. Затем обходили абсиду по специальной полукруглой галерее-деамбулаторию (маленькие церкви, полукругом расположенные вдоль нее, породили красивый образ – венец капелл) и покидали храм, возвращаясь к выходу противоположным нефом. Такой круговой обход поначалу перекрывался деревянными стропилами, позже, с развитием тех конструкций, о которых мы говорим, – трапециевидными в плане крестовыми сводами.
Скорее всего, именно повышенные нервюры крестовых сводов навели зодчих на мысль о создании особой, стрельчатой арки, а затем и стрельчатых сводов, без которых нельзя представить появление следующего большого стиля – готики. По сути, стрельчатая арка – это два фрагмента
обычной циркульной арки, сложенные «домиком». Современному человеку ее очертания должны напомнить устремленную в небо ракету. Туда же, к божественным высям, она отправляла и мысли средневековых христиан. Позже этот вектор стали усиливать всеми доступными в художественном отношении способами. Нервюры брали начало от самого пола и пучками, вдоль колонн, взлетали кверху, разбегаясь по ребрам сводов пышным каменным фейерверком. Скульптуры на фасадах вытягивались вверх и колебались как пламя в S-образном изгибе, подчеркивавшем принадлежность изображенных ими людей скорее к духовному миру, нежели к телесному. Башенки-фиалы и заостренные как пики колокольни акцентировали это стремление ввысь. Готический собор если и не «взлетал» в небо, то тянулся к нему, как деревья в роще.
Рис. 2.25. Хор Реймсского собора (Нотр-Дам-де-Реймс). Архитектор Жан де Лу. XIII век. Реймс, Франция[57 - Фотография: Светлана КузенковаНа восточном фасаде Реймсского собора хорошо видны аркбутаны и контрфорсы, а также витражи, заменившие собой ставшие ненужными каменные стены. Алтарная часть храма окончена в 1241 г.]
Впрочем, у готических – стрельчатых – арок есть и вполне земные преимущества. Большую часть веса они передают вертикально вниз и, соответственно, меньше стремятся «разъехаться», то есть боковой распор у них значительно меньше, чем у их обычных циркульных аналогов. Поскольку то же относится и к стрельчатым сводам, прежде всего крестовым, их появление позволило создать грандиозные сооружения нового типа – готические соборы, не только высокие, но и не нуждающиеся в толстых каменных стенах. По сути, теперь можно было обойтись вообще без стен, закрывая промежутки между опорами огромными витражами. Контрфорсы – подпорки, ранее перпендикулярно упиравшиеся в стены и гасившие распор лежавших на них перекрытий, превратились в отдельно стоящие столбы. От них к основаниям сводов изящно перекидывались наклонные арочные «мостики» – аркбутаны. Снаружи соборы, несмотря на всю красоту, немного напоминали гигантских сороконожек. Зато, попадая внутрь здания, верующий оказывался если не на небесах, то в преддверии рая, среди почти невесомых стен и сводов, в пространстве, полном неземного света, окрашенного драгоценными витражами.
Рис. 2.26. Святая капелла (Сент-Шапель). Архитектор Пьер из Монтрейля (предположительно). 1242–1248 гг. Париж, Франция[58 - Фотография: Сергей КавтарадзеКрестовый свод позволяет обходиться практически без стен: каждой секции достаточно лишь четырех точек опоры. Это блестяще продемонстрировал архитектор (предположительно Пьер из Монтрейля), когда по приказу короля Людовика Святого построил в Париже Святую капеллу для хранения реликвий, вывезенных из разграбленного крестоносцами Константинополя. Уменьшающие боковой распор стрельчатые очертания и облегчающие массу конструкции нервюры позволили заменить несущие каменные стены хрупким стеклом витражей.]
Наверное, устремленность ввысь и кажущаяся легкость каменных конструкций подсказали зодчим путь к выражению религиозной экзальтации, которой была буквально пропитана атмосфера этого времени. Так, в очередной раз архитектоника, то есть художественная демонстрация работы несомых и несущих частей, стала выразителем того, что туманно зовется духом эпохи. Интересно, что, когда этот дух радикально изменился, то есть во времена Ренессанса (возрождения идеалов античности, как мы помним), от стрельчатых конструкций с пафосом отказались, несмотря на их рациональные преимущества. Тогда же готика получила свое презрительное имя архитектуры готов, то есть варваров. Тип базилики остался, но арки и своды вновь стали полукруглыми, правда, более изящными, чем раньше, как и полагается зримым символам гармонии и совершенства.
Рис. 2.27. Эволюция базилики в разрезах: (1) раннехристианские постройки (базилика Сан-Паоло-фуори-ле-Мура в Риме); (2) романские храмы (Шпайерский собор в Германии); (3) готические соборы (Реймсский собор во Франции)[59 - Источники: (1) Choisy A. Histoire deL’Architecture. T. II. Paris: Gauthier-Villars; Impremiur-Libraire, 1899. P. 7; (2) http://vayaz.ru/news/3-0-6 (http://vayaz.ru/news/3-0-6) (последнее обращение 6 декабря 2014); (3) Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. II. Paris: B. Bance, 1854. P. 321.По чертежам-разрезам можно проследить эволюцию базиликального типа зданий от эпохи к эпохе. Раннехристианская базилика перекрыта обычными деревянными стропилами (верхний чертеж). В романском соборе используются циркульные своды (средний чертеж). Наконец, готика демонстрирует все свои технологические достижения – стрельчатые арки и перекрытия, обладающие меньшим боковым распором; применение нервюрного каркаса, облегчающего горизонтальные конструкции; отдельно стоящие столбы контрфорсов, от которых к точкам опоры сводов перекинуты воспринимающие нагрузки мостики аркбутанов (нижний чертеж).]
Каменный купол под куполом неба
Эволюция базилики увлекла нас далеко – на целое тысячелетие – вперед от той эпохи, когда восхищенные открывшимися технологическими возможностями римляне изобретали все новые и новые способы перекрытия своих сооружений. Помимо конструкций, созданных из выстроенных в ряд арок, просто не мог не появиться еще один свод – круглый, как будто арку повернули вокруг вертикальной оси. Речь о куполе – полусферическом сооружении, без которого история мировой архитектуры была бы куда более бедной и скучной. Пространство под ним, что бы ни полагал строивший его зодчий, это всегда модель мира под сводом небесным, немного «планетарий», пусть даже и без звезд. Люди, собравшиеся под куполом, всегда в чем-то едины – в вере, в верности государству или в приверженности правосудию. Впрочем, современные купола могут перекрывать и объекты не столь возвышенного назначения, собирая под своими безопорными конструкциями взыскующих хлеба (на рынках) и зрелищ (на стадионах).
Рис. 2.28. Пантеон. Вид купола. Архитектор Аполлодор Дамасский (предположительно). 126 г. Рим, Италия[60 - Фотография: Сергей КавтарадзеПантеон (др.-греч. ???????? – храм или место, посвященное всем богам, от др.-греч. ?????? – все и ???? – бог) – «храм всех богов» в Риме.]
Рис. 2.29. Пантеон. Внутренний вид, разрез. Архитектор Аполлодор Дамасский (предположительно). 126 г. Рим, Италия[61 - Чертеж: Bibliographisches Institut in LeipzigИсточник: Meyers Konversationslexikon. Band 2. Autorenkollektiv, Verlag des Bibliographischen Instituts. Leipzig; Wien: Vierte Aufl age, 1885. S. 481–482 (Tab. Baukunst V).Внутренний диаметр купола Пантеона (43,3 м) стал своего рода знаковым технологическим достижением, на которое ориентировались архитекторы последующих поколений.]
Как известно, сфера – самое совершенное геометрическое тело, наиболее рациональное (максимальный объем при минимальной площади поверхности) и наиболее «демократичное» (все точки поверхности равноудалены от центра). Соответственно, здания, предназначенные для институтов и организаций, призванных быть примером социального совершенства, почти всегда увенчаны полушарием купола. Разумеется, прежде всего это храмы. Но также и здания парламентов, где депутаты (избранники народа) – люди во всех отношениях безупречные и равноудаленные от соблазнов, даруемых
властью, – день и ночь сочиняют муд рые законы. И, конечно же, это суды – храмы правосудия, где, согласно законам, восстанавливают попранное право.
Рис. 2.30. Купол собора Святого Петра. Архитектор Микеланджело Буонарроти. 1546–1564 гг. Рим, Италия[62 - Фотография: Сергей КавтарадзеВнутренний диаметр еще одного выдающегося купола (собор Святого Петра в Риме) – 41,47 м, что несколько меньше, чем в Пантеоне. Зато он самый высокий – 136,57 м от пола до верхнего обреза креста.]
Впрочем, купол – символ не только совершенства, но и совершённости, исполненности замысла зодчего и композиционной полноты сооружения. Здание может неостановимо стремиться кверху, как готический собор, либо быть твердо поставленным на землю, прижатым к ней тяжелым карнизом или аттиковым этажом, как ренессансный дворец. Купол же порождает в нас чувство гармонии. Он не отделяет здание от неба, а плавно поднимает к нему свое округлое тело, самый верх которого отмечен особым акцентом – башенкой светового фонаря, крестом, полумесяцем или просто флагштоком. Но одновременно купол завершает композицию, накрывает ее и венчает. («Венчающий» – частый и важный термин в описании архитектурных сооружений. Карнизы, купола, скульптуры, шпили венчают здание, знаменуя не только завершение процесса строительства, но и законченность композиции. Кстати, аттик – это стена, построенная как раз над венчающим карнизом, а аттиковый этаж, соответственно, – расположенный там же обитаемый ярус.)
Примечательно, что в России большие купола, объединяющие собой людей, долго не были популярны. В каждой церкви был купол, а то и множество куполов под причудливыми главками, но все они принадлежали лишь высшим небесным силам и парили, недоступные, высоко над б темными сводами основного пространства. Видимо, России всегда был чужд покой подкупольной метафизики, блаженное чувство пребывания в совершённом и совершенном. Здесь ценилась экспансия во внешнее пространство. Строились колокольни – как можно более высокие. Объективно они вряд ли выше западных, но наполнены другим смыслом: не просто доминируют над территорией, утверждая главенство церкви в данных границах, но и стремятся дотянуться как можно дальше, посылая за видимые пределы звоны колоколов и отблески золота на главках.
Рис. 2.31. Купол Капитолия. Разрез. Чертеж, отмывка. Инженер-архитектор купола Томас Ю. Уолтер. Ок. 1859 г. Вашингтон, США[63 - Купол вашингтонского Капитолия, под которым собираются представители законодательной власти Соединенных Штатов Америки, – инженерный «родственник» Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге. Купол двойной, со световым окном в центре нижнего перекрытия. Конструкция уже не та, что в древности: металлические фермы. Здание Капитолия заложено в 1793 г.; купол закончен в 1863 г.Чертеж: Th omas U. WalterИсточник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Section_through_dome_of_U.S._Capitol.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Section_through_dome_of_U.S._Capitol.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).]
В связи с этим интересно сравнить амбициозные проекты, появившиеся уже в XX веке, когда два тоталитарных режима – в России и в Германии – начали осуществление грандиозных социальных утопий.
В России строили «общество всеобщего равенства»; в Германии – мир, где «по праву» главенствует «высшая раса». В обоих случаях утопистам-практикам, претендовавшим на вселенский масштаб задуманного, потребовалось устройство новой «вселенской столицы». Утопии такого рода всегда подразумевают жесткую вертикаль власти, управление всем и вся из единого центра, поэтому в центре страны и в самом центре столицы необходимо возвести Самое Главное Здание – вместилище мозга и сердца нового государства.
Рис. 2.32. Макет Дворца народа. Неосуществленный проект. Архитектор Альберт Шпеер. 1939 г. Берлин, Германия[64 - Фотография. Автор неизвестенИсточник: Bundesarchiv, Bild 1461986-029-02 / CC-BY-SA (последнее обращение 6 декабря 2014).Множество шедевров мировой архитектуры было создано при правителях-тиранах, отравителях, отцеубийцах и кровосмесителях, но это совершенно не мешает нам наслаждаться художественными достоинствами этих строений. Однако бывают и другие случаи. Неосуществленный проект центра столицы Третьего рейха – не столько памятник культуры, сколько симптом психического нездоровья целого общества, поверившего в теорию превосходства одной нации над остальными. Огромный купол – символ единения «правильных» людей, призванных господствовать над «неполноценными» народами.]
В Берлине (его собирались переименовать на латинский манер в «Германию») им должно было стать огромное сооружение – Дворец народа – с куполом диаметром 250 метров, способным вместить под своими конструкциями 150 тысяч «истинных арийцев». Видимо, Гитлер и его «придворный» архитектор Альберт Шпеер полагали, что с победой «нового порядка» стремиться уже будет не к чему, мир застынет в мрачной гармонии, достигнутой оптимально управляющей низшими расами Тысячелетней империей. Очевидно, совершенные формы сферического купола казались им идеально выражающими эту идею.
В то же время (точнее, несколькими годами раньше) в Москве на месте снесенного храма Христа Спасителя начали строить 400-метровую башню Дворца Советов, увенчанную 70-метровой статуей Ленина с протянутой вверх и вперед рукой. Эта ленинская рука должна была символически посылать в пространство флюиды коммунистической идеологии, распространяя идеи всеобщего равенства все дальше и дальше в галактическое пространство. В этом смысле здание Дворца Советов подобно колокольне, с верхушки которой разносится набат мировой революции. Впрочем, те из граждан страны победившего социализма, кто был «более равным, чем другие», не должны были подниматься на самый верх, им следовало собираться как раз под куполом, в зале Советов, спрятанном в недрах дворца.
Рис. 2.33. Проект Дворца Советов. Архитекторы Борис Иофан, Владимир Щуко, Владимир Гельфрейх. 1934–1939 гг. Москва, СССР[65 - Источник: http://www.youtube.com/watch?v=rjr7vltfO8o (http://www.youtube.com/watch?v=rjr7vltfO8o) (последнее обращение 6 декабря 2014).Примечание: Кадр из кинофильма «Новая Москва». Режиссер А. Медведкин; оператор И. Гелейн; художник В. Кадочников. Киностудия «Мосфильм», 1938.Война не позволила достроить здание Дворца Советов в Москве, и сегодня кажущееся фантастическим. Хотя были заложены фундаменты, а над ними даже монтировались металлические конструкции. Так или иначе, но в историю мировой архитектуры данный проект вошел и теперь останется там навсегда.]
Купол на парусах
Появление купола неизбежно влекло за собой изобретение новых строительных конструкций, потому что просто круглым сводом перекрывается только циркульное в плане здание, что-то вроде современного цирка. Однако купол можно поставить на арки. Тогда, как и крестовому своду, для размещения над квадратным помещением ему будет достаточно опоры всего на четыре столба или колонны. Между горизонтальным кругом подкупольного кольца и изгибами арок образуются четыре треугольника двоякой кривизны. Заложенные камнями кладки, они и принимают на себя вес и боковой распор сферического перекрытия. По сути, это фрагменты большого
виртуального купола, так же как лотки и распалубки – фрагменты цилиндрического свода.
В архитектуре популярны морские метафоры. Базилика состоит из нефов – «кораблей», есть анкеры-якоря, крепящие металлические тяги, а эти треугольники стали называть парусами. «Купол на парусах» – один из важнейших элементов азбуки перекрытий. Если рассматривать росписи христианского храма, на этих элементах обязательно окажутся изображения евангелистов – Матфея, Луки, Марка и Иоанна. Их как раз четверо, и они так же поддерживают Церковь, как паруса – купол.
Рис. 2.34. Храм Святой Софии Константинопольской. Архитекторы Исидор Милетский и Анфимий Тралльский. 532–537 гг. Стамбул, Турция[66 - Фотография: Мария Сахно]
У парусов есть «родственники» – тромпы, конструкции попроще. Обычно это арочки, перекидываемые по диагонали от стены к стене, чтобы, например, над квадратным в плане помещением возвести еще одно – восьмигранное (в России восьмерик на четверике – любимая конструкция в храмах и колокольнях начиная с XVII века).
Крестово-купольная система
Поскольку конструкции на четырех опорах легко составить вместе, рядами куполов на парусах иногда перекрывали базилики. Однако главное предназначение этой конструкции иное. Она стала ядром так называемой крестово-купольной системы, с применением которой построено большинство православных храмов по всему миру. Это вовсе не крест на куполе, как думают некоторые экскурсоводы, а крест в плане здания. (Кстати говоря, для людей, разбирающихся в архитектуре, кажущиеся скучными черно-белые чертежи планов здания – это вовсе не очертания пола, а схема того, как работают перекрытия.)
Если уложить крест-накрест, как мы уже делали, два цилиндрических свода, то в месте их пересечения можно поставить не только крестовый свод, но и купол на парусах. Добавив цилиндр барабана, мы получим знакомые очертания, почти одинаковые в странах, унаследовавших византийское толкование веры. Обычно эта конструкция существует не сама по себе, а встроена в квадратное или прямоугольное здание (тогда она называется вписанный крест). Образовавшиеся по углам пространства можно перекрыть крестовыми сводами (пониженными или той же высоты), половинками крестовых сводов или такими же, только меньших размеров, куполами на парусах и барабанами. В последнем случае получится так популярный в России пятиглавый храм. Интересно, что крестово-купольная система в принципе позволяет обходиться без сплошных стен. Основную нагрузку несут на себе свободностоящие столпы внутри здания и встроенные в наружные стены опоры. Можно сказать, что, если бы понадобилось, церкви в России тоже могли быть украшены огромными витражами.
Рис. 2.35. Купол на парусах (с барабаном) как центр крестово-купольной системы[67 - Рисунок: Сергей Кавтарадзе]
Нетрудно заметить, что православные храмы менее вытянуты вдоль главной оси, чем католические базилики, хотя в обоих случаях пространство делится на нефы. Это следствие двух различных литургических концепций: у католиков – торжественное шествие; у православных – молитвенное предстояние. По той же причине первоначально низкая (вроде перил) алтарная преграда на Западе осталась прежней, зато в России постепенно развилась в высокую стену иконостаса, перед которой стоят простые прихожане, в то время как клирики священнодействуют за Царскими вратами.
Рис. 2.36. Церковь Ильи Пророка. Центральный купол. 1647–1650 гг. Ярославль, Россия[68 - Фотография: Сергей КавтарадзеВ России купола, естественно, тоже строили, но не такие огромные, как в Европе. Выражение идеи соборности возлагалось на храм в целом со всей его сложной символической программой. Купол на парусах, где изображены четыре евангелиста, – центр крестово-купольной системы.]
Искусство выкладывать арки и своды развивалось тысячелетиями, но оборвалось очень резко – в XX веке, с повсеместным внедрением новых строительных технологий. Криволинейные конструкции, разумеется, применяются и сейчас, но теперь они редко выкладываются из клиновидных камней. Гораздо проще отлить нужную форму, уложив арматуру в опалубку. Впрочем, купол из железобетона все же остается куполом, наделенным прежним коварством сил бокового распора и тем же символическим потенциалом. Компьютерные программы, помогающие рассчитывать прочность плоских конструкций, и сегодня не применимы там, где проектируются арочные очертания, и архитектор (чаще инженер), забывший об этом, рискует жизнями посетителей своих построек. В то же время и для нас, людей третьего тысячелетия, своды и купола, из каких бы современных материалов они ни были сделаны, остаются прообразом «небесной сферы», защищающей, укрывающей, собирающей и объединяющей.
III. Масса, пространство и другие формальные категории
Книга третья, рассказывающая о чувствах, пробуждаемых в нас зодчеством
В первой книге, да и отчасти во второй мы говорили преимущественно о языке архитектуры. Как будто само здание или его автор что-то хотят нам сказать. Однако в искусстве, как в любви, слов недостаточно. Нужны чувства.
Архитектура – посредник между нами и неохватной природной средой. Человеческое тело слишком мало, чтобы быть сомасштабным природным просторам. А здание – удобный медиатор. Мы чувствуем его размеры, так как оно построено для нас. Когда оно встраивается в пейзаж, то дает нам меру отсчета и мы, люди, уже не выглядим песчинками, затерянными в огромном пространстве. То, что мы видим – от горизонта до горизонта, – становится постижимым, вмещается в сознание и в чувства.
Рис. 3.1. Замок Азэ-лё-Ридо. 1510 г. Франция[69 - Фотография: Светлана КузенковаАрхитектура стоит… Она для того и придумана, чтобы быть поставленной на землю. Иногда, когда имеешь дело с искусством, стоит прочувствовать то, что и так кажется очевидным.]
Архитектура – всегда чудо. Как возникает здание – такое большое, собранное из неподъемных материалов, но точно сделанное, с прямыми, отточенными, как лезвие, гранями, строго вертикальное, не рассыпающееся под собственной тяжестью? (Тут надо бы сделать множество отступлений и оговорок, начав с Пизанской башни, всегда первой приходящей на ум; но что уж действительно подтверждает правило, так это такое исключение, как наклонившиеся колокольни.)
Архитектура всегда поставлена, что бы ни замышляли архитекторы: она стоит, давит на грунт, врыта в землю. Ее не сдвинешь запросто, не покачнешь. И это добавляет нам уверенности в незыблемости основ бытия.
Век даже вре?менной постройки обычно сравним с веком человеческой жизни. Дворцы и храмы строят на века. Увековечение – неотъемлемый атрибут архитектуры как искусства.
Архитектура – это кристалл. Чистая архитектура – это кристалл, когда она чиста, она чиста, как кристалл, волшебна, замкнута, исключительна, автономна, непорочна, неразрушаема, абсолютна, закончена, как кристалл. Она может быть кубом, параллелепипедом, обелиском, башней – это все замкнутые формы, которые стоят. Архитектура отвергает незаконченные формы (сфера – форма нескончаемая, она катится, но не стоит,
она не имеет ни начала, ни конца). Архитектура начинается и кончается. Архитектура стоит.
Джо Понти. Любите архитектуру
Цит. по: Мастера архитектуры об архитектуре. М.: Искусство, 1972. С. 433–434.
Ученые полагают, что, как всякое тело, архитектура пробуждает в нас самые глубинные инстинкты – ассимиляционные и эротические, когда хочется обнять, объять умом и обладать. (В отношении последнего: кто ж откажется? Как, однако, научно обоснованно сидит в подсознании тяга к лишним квадратным метрам.)
Так или иначе, но архитектуру надо трогать. Это не только оптическое, но и осязательное (гаптическое) искусство. Тактильные ощущения необходимы и в скульптуре, где нужно на кончиках пальцев ощущать мельчайшие флуктуации поверхности, и в прикладном искусстве, где мало любоваться предметом, но важно взять его в руки, почувствовать тяжесть фарфоровой массы, увесистость серебра или хрупкость резного стекла. Да и живописное произведение хорошо рассматривать, держа за подрамник и видя на загнутых кромках структуру холста и оттенок грунта. Такое, увы, доступно лишь музейным работникам, а также коллекционерам – в обоих случаях людям, посвятившим искусству значительную часть своей жизни. Архитектура в этом смысле гораздо демократичнее. Только в очень редких случаях (как, например, на афинском Акрополе, где запрещено заходить за канаты) простой смертный лишен возможности дотронуться до исторического здания. Обычно же любой человек может почувствовать теплоту ракушечника, нагретого солнцем Адриатики, прохладу питерского гранита, нежную гладь полированного мрамора, шершавость известковой штукатурки, серебристую волну деревянного сруба и сетку швов кирпичной кладки. Архитектуру надо оглаживать всей ладонью (это немного интимно), как близкое существо, одновременно в движении чувствуя пол – звонкий камень или скрипучий паркет, – отдаваясь ритму и шагу лестниц, парадных и черных, торговых, спускающихся в лавки, и боевых, ведущих на крепостные стены. При каждом вашем касании и шаге древнее здание делится главным своим достоянием – приобщенностью к временам и событиям, случившимся так давно, что, не будь архитектуры, никто и не поверил бы, что они действительно были. Пожалуй, не нужно лишь трогать стекло. Безупречная гладь современных офисных зданий – овеществленный мираж, идеал, что-то родственное возвышенной мечте о совершенном. Потому не стоит касаться ее руками.
Рис. 3.2. Хрустальный собор. Архитектор Филипп Джонсон. 1980 г. Гарден-Гров, США[70 - Фотография: Prayitno / Thank you for (4 millions +) views© 2012 Prayitno / Thank you for (4 millions +) views /flickr/ CC-BY-2.0 / Desaturated and straightened from originalИсточник: https://www.flickr.com/photos/prayitnophotography/9246493676 (https://www.flickr.com/photos/prayitnophotography/9246493676) (последнее обращение 6 декабря 2014).Архитектура – кристалл. Хрустальный собор – протестантский храм в городе Гарден-Гров недалеко от Лос-Анджелeса, принадлежит Реформаторской церкви, с 1955 г. возглавляемой пастором Робертом Шуллером. Стены стеклянные, однако скрывают тайны богатейшей общины не хуже каменной крепости.]
Пространство
Уже немало сказано об архитектуре на этих страницах: о стоечно-балочной системе и об ордере; об арках, сводах и куполах; о глубинных инстинктах, пробуждаемых в нас ее телесной сутью. Однако все это касается лишь половины искусства зодчества, одной из двух ипостасей.
Еще первобытные люди, вселяясь в созданную самой природой пещеру или, за неимением таковой, строя простейшую изгородь вокруг костра и сооружая навес, не только защищались от внешних воздействий, дождя, снега и саблезубых тигров, но и занимали, огораживали, «приватизировали» какую-то часть пустоты, необходимую для сравнительно комфортного и безопасного существования. Это выделенное человеком пространство, будучи совершенно ничем не заполненным, тем не менее обладает рядом принципиальных характеристик. Прежде всего, в нем наверняка имеется самое главное место – то, где разведен огонь. Кроме того, там незримо намечена ось композиции – от входа к очагу.
Рис. 3.3. Австралийские аборигены перед своим жилищем. 1930-е гг.[71 - Фотография из архива: Northern Territory LibraryИсточник: http://www.territorystories.nt.gov.au/handle/10070/2702 (http://www.territorystories.nt.gov.au/handle/10070/2702) (последнее обращение 6 декабря 2014).]
Очень скоро выяснится, что именно сюда, к собравшимся вокруг огня людям, стремятся духи и души умерших предков, тотемных животных и стихийных сил природы. Одни настроены дружелюбно, таких стоит приветить и завлечь к себе; других же лучше держать на расстоянии. Поэтому внутри этой осваиваемой пустоты следует устроить особые места, сакральные, маленькие обиталища потусторонних сил, пришельцев из иного мира. Там расположатся священные предметы: куклы-идолы или макеты жилищ в виде маленьких хижин, удобных для бестелесного обитания. С внешней же стороны на ограду необходимо навесить особые приспособления, отпугивающие злые силы: заговоренные амулеты и страшные маски. Так на просторах природного мира появятся выделенные зоны. Огороженная часть будет отличаться от внешней не только защищенностью от непогоды и хищников, но и очищенностью от злых духов. Более того, в ней образуются особые священные места, требующие почитания и ритуального поведения. (Потом, много позже, спустя тысячелетия, мудрецы осознают и величие пустоты как таковой, ее непостижимость, иррациональность, а значит – божественность. Тогда появятся храмы, где поклоняются абсолютной пустоте, обитающей в пещере или в темном зале.)
Огороженная пустота и есть вторая ипостась архитектуры, ничуть не менее важная, чем первая. Теоретики зодчества называют части данного двуединства массой и пространством. Как и во всякой теории, здесь есть точки отсчета и предельные значения, что-то вроде абсолютного ноля или идеального газа. Так, существуют сооружения, традиционно причисляемые к архитектуре, в которых вообще не предусмотрено внутреннее пространство. Гегель в «Лекциях по эстетике» называл их неорганической пластикой, то есть скульптурой, не подражающей формам живой природы или телу человека. Прежде всего это обелиски, ступы и стелы. Некоторые включают в этот ряд и лингамы, хотя достаточно спорно называть их пластику неорганической (поскольку данная книга не является сугубо научной, мы скромно оставим читателю самому вникнуть в суть этой проблемы). С определенными оговорками в качестве примеров можно использовать и египетские пирамиды. Размеры внутренних пространств погребальных камер и проходов к ним очень скромны, а тайные помещения не предназначены для посещений. Зато массы вокруг огромны и в художественном, и в физическом смысле.
Рис. 3.4. Великие пирамиды в Гизе. Египет. XXVI век до н. э.[72 - Фотография: Ricardo Liberato© 2006 Ricardo Liberato / Wikimedia Commons / CC BY-SA 2.0Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: All_Gizah_Pyramids-3.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20All_Gizah_Pyramids-3.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).Хотя в недрах пирамид устроены погребальные камеры, тайные ходы и ловушки, историками архитектуры они рассматриваются как пример чистой массы.]
Обратный случай (по Гегелю, «негативная архитектура» или «отрицательное зодчество») – это прежде всего пещера, особенно если она
выкопана, выдолблена людьми, а не создана природными силами. Пещерные храмы хорошо подходят на данную роль. Впрочем, во времена, когда эти теории разрабатывались особенно активно, еще не было самого лучшего примера – подземных станций метро, особенно московских, однозальных, состоящих лишь из архитектурно оформленного пространства. Они созданы в толще земли, однако в художественном смысле свободны от того, что теоретики архитектуры называют массой.
…Четыре фасада дома, церкви, дворца образуют лишь шкатулку, в которой заключено архитектурное сокровище. Это может быть шкатулка тонкой работы, искусно разукрашенная, с богатой резьбой, это может быть шедевр, но шкатулка остается шкатулкой… Никому не приходит в голову смешивать ценность коробки с ценностью ее содержимого. В каждом здании вместилище – это коробка, образуемая стенами, а содержимое – это внутреннее пространство.
Бруно Дзеви. Уметь видеть архитектуру
Цит. по: Мастера архитектуры об архитектуре… С. 466–467.
Рис. 3.5. Собор Покрова Пресвятой Богородицы «что на Рву» (собор Василия Блаженного). 1555–1561 гг. Москва, Россия[73 - Фотография: Сергей КавтарадзеСобор Покрова Богородицы «что на Рву» тоже в своем роде пример «неорганической пластики». Конечно, внутренние пространства в нем, как и в любом православном храме, есть. Однако главной целью зодчих было сделать собор алтарем большего «храма» – всей Красной площади.]
Рис. 3.6. Собор Покрова Пресвятой Богородицы «что на Рву» (собор Василия Блаженного). План. 1555–1561 гг. Москва, Россия[74 - Чертеж: Ф. Ф. РихтерИсточник: Рихтер Ф. Ф. Памятники древнего русского зодчества, снятые с натуры и представленные в планах, фасадах, разрезах, с замечательнейшими деталями украшений каменной высечки и живописи. Альбом планов, разрезов, фасадов. М.: Хромолитография Г. Кирстена, 1850–1856. Табл. XI.]
Попробуем прочувствовать пространство подобной станции, то есть проведем почти чистый мыслительный эксперимент. Аморфна ли такая пустота? Прежде всего, она – след, негативный отпечаток действий машин и механизмов, изымавших породу. Но она же является и следом мысли проектировщика, и информацией о функциональном назначении сооружения. Понятно, что данное пространство вытянуто в длину в соответствии с физическими очертаниями станции. Но это не все. В пустоте, как ни странно, есть внутренняя энергия, ориентированный заряд. Она вторит реальным и потенциальным движениям пассажиров и поездов (к порталам тоннелей и полюсам входов-выходов), а также физическим жестам, взглядам и чисто ментальным устремлениям. Можно сказать, что пространство архитектуры похоже на магнитное поле в школьном опыте: его не видно, но оно есть, и металлические опилки готовы показать пунктиры силовых линий, простых или сложных, прямых или закрученных в изощренные курватуры. В реальном здании опилки не помогут, но художественное поле существует. Дело архитектора – предчувствовать его направления, выразить их, управлять ими, используя богатый арсенал искусства зодчества. Дело зрителя – включить художественное чувство, настроить глаз и что-то еще, неведомый орган, связанный с такой известной, очевидно существующей, не дешевой, если ее продавать, но совершенно неосязаемой субстанцией, как душа.
Рис. 3.7. Станция метро «Славянский бульвар». Архитекторы В. Волович, С. Меженина, Д. Хохлов. Инженер-конструктор Т. Шургая. 2008 г. Москва, Россия[75 - Фотография: Eugeny1988© 2008 Eugeny1988 / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Slavyanskiy_bulvar_station.JPG?uselang=ru (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Slavyanskiy_bulvar_station.JPG?uselang=ru) (последнее обращение 6 декабря 2014).Подземные вестибюли метро – типичный пример в чистом виде пространственной «негативной» архитектуры.]
Теперь продолжим наш умозрительный опыт. Представим, что нам как архитекторам поручили создать необычную станцию метро – исключительно пересадочную, где торцы закрыты и никаких входов-выходов нет. Просто пассажиры должны выйти из одного поезда и пересесть в другой, на противоположной стороне платформы. Оставим ли мы пространство продольно ориентированным, но упирающимся в глухие стены? Или стоит попробовать подчеркнуть поперечное направление, путь от вагона к вагону? Средства могут быть разными. Скорее всего, подойдут мощные подпружные (подпирающие) арки под общим коробовым (как бы приплюснутым сверху) сводом. Но можно применить и членение перекрытий на ряд отдельных конструкций, скажем крестовых или вспарушённых сводов, или выделить нужное нам направление просто рисунком пола платформы. В принципе, допустимо и все оставить как есть, только заменить торцевые стены полукруглыми нишами-эдикулами, закручивающими пространство, разворачивающими его и закольцовывающими в огромном динамичном эллипсе, незримо струящемся между краями платформы. Как видим, энергии пространства управляемы, и человек творческий, в данном случае архитектор, может пользоваться ими примерно как композитор нотами, а художник красками. Все остальное – вопрос таланта, от которого зависит, получится ли в результате попсовая песенка, дилетантская картинка, или родится настоящее произведение искусства, достойное остаться в истории.
Предыдущий абзац вывел нас к знаменитой формуле: «Архитектура – застывшая музыка». Видимо, ее не избежать в любом разговоре о сути зодчества. Это крылатое выражение родилось в далекую романтическую эпоху, когда изрядно поднадоела гармония классики, «благородная красота и спокойное величие» (И. Винкельман) античных построек и стало модным любоваться «художественной волей» и нордическим гением готических соборов. Однако с точки зрения современного ценителя искусства архитектуры, для которого весь XX век – это история постижения ценности второй ипостаси, то есть пространства, выдающимся немцам Гёте, Шеллингу, Шлегелю, а также менее знаменитому Йозефу Гёрресу не стоило спорить за честь авторства этой метафоры. Архитектура, может быть, и музыка, но вовсе не застывшая. Камни не пляшут, но пространство останется мертвым только в самой бездарной постройке. Оно живо там, где есть живой зритель, и в каждом здании у него собственные манеры и собственная линия поведения.
Рис. 3.8. Свято-Владимирский собор. Архитекторы Иван Штром, Павел Спарро, Александр Беретти, Рудольф Бернгард, Владимир Николаев, Адриан Прахов. Строительство завершено в 1882 г. Киев, Украина[76 - Фотография: Сергей КавтарадзеПространство может «клубиться», как дым от ладана.]
Так, различия в литургических концепциях католической базилики и центрического в плане православного храма, о которых мы говорили в предыдущей главе, прежде всего касаются пространственных характеристик. В первом случае пространство динамично, его течение направлено вдоль нефов. В храме же византийского обряда перед стеной иконостаса оно статично, но не безжизненно, а наполнено скрытой энергией: закручивается в абсидах, торжественно поднимается вверх и, можно сказать, клубится там вместе с дымом от воска и ладана. Впрочем, пространство может и ниспадать, растекаясь по плоскости, в залах низких, но широких, уходя в полумглу за рядами
колонн под невысокими сводами, как это можно видеть во многих мечетях.
Бысть же та церковь чюдна велми величеством и высотою и светлостью и звонкостью и пространством; такова же прежде того не бывала на Руси, опричь Владимирскiя церкви; а мастер Аристотель.
Воскресенская и Никоновская летописи. XVI век
Цит. по: Лазарев В. Н. Искусство средневековой Руси и Запад (XI–XV вв.) // Лазарев В. Н. Византийское и древнерусское искусство. Статьи и материалы. М.: Наука, 1978. С. 284.
Рис. 3.9. Собор Сен-Гатьен. Тур, Франция. XIII–XVI века[77 - Фотография: Светлана КузенковаВ готическом храме пространство стремительно возносится вверх.]
Технологии XX века дали архитектурным пространствам разгуляться во всю ширь почти ничем не ограниченных возможностей современных конструкций. Однако они породили не только просторы крытых стадионов, но и новые виды компактных решений. Сталь и железобетон сделали допустимой так называемую свободную планировку, когда можно не строить несущие стены, а просто разместить между полом и потолком отдельные перегородки, прямые или криволинейные, свободностоящие и не связанные друг с другом. Такой прием дает совершенно особый эффект: помещения на этаже слиты в единое целое, хотя то, что делается в одном из них, не просматривается из соседних. Пространство плавно перетекает из отсека в отсек, не будучи необратимо расчлененным и распавшимся на независимые от целого части.
Рис. 3.10. Мескита (соборная мечеть). 784–987 гг. Кордова, Испания[78 - Фотография: Светлана КузенковаИнтерьер Мескиты – мечети в Кордове – пример «растекающегося» пространства. Среди нескончаемого леса колонн, позаимствованных из более ранних сооружений, можно реально потерять ориентацию и заблудиться. В то же время здесь присутствует и другой художественный эффект. Двойные арки, раскрашенные расходящимися веером полосами, создают ощущение необычайной легкости, вспарушённости несущих конструкций. Пространство распространяется преимущественно по горизонтали, однако есть движение и вдоль вертикальной оси. В 1523 г. кардинал Алонсо добился у короля Карла V разрешения встроить в сердце здания христианскую базилику. Увидев результат – рядовой храм в ренессансном стиле, – испанский монарх пожалел о своем решении. Как гласит предание, он сказал: «Вы построили то, что можно построить где угодно, и разрушили то, что было единственным в мире». «Первая очередь» построена по повелению эмира Абд ар-Рахмана I в 784 г.; последние работы выполнены в 987 г.]
Разумеется, в поведении – игре – пространства может быть множество нюансов. Например, помимо продольной, допустима и поперечная ориентация, движение вширь относительно главной оси. А сложные пространственные композиции имеет смысл разделять на два основных вида – divisio («деление» в переводе с латыни) и additio («добавление», соответственно), учено поименованные так выдающимся отечественным искусствоведом Борисом Виппером (1888–1967). Только что рассмотренные нами современные «перетекающие» пространства – очевидный пример первого подхода, деления целого. Классическая дворцовая анфилада, хотя и воспринимается как нечто единое при открытых дверях, конечно же, результат добавления, суммирования помещений.
Рис. 3.11. Павильон Германии на международной выставке в Барселоне (Exposiciо Internacional de Barcelona). Архитектор Людвиг Мис ван дер Роэ. 1929 г. Испания[79 - Фотография: Hans Peter Schaefer© 2000 Hans Peter Schaefer / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Barcelona_mies_v_d_rohe_pavillon_weltausstellung1999_03.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Barcelona_mies_v_d_rohe_pavillon_weltausstellung1999_03.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).Свободный план и открытое вовне, плавно перетекающее от помещения к помещению пространство.]
А вот еще одна широко известная тонкость: достаточно поменять крещатые (то есть имеющие в плане форму креста) опоры православного храма на круглые колонны, как разделенное на отдельные ячейки пространство превратится в единый величественный зал, объединяющий паству и нивелирующий (совсем чуть-чуть, конечно) сословные различия. В сторону третьего измерения (в движении в высоту) пространство тоже действует по-разному, и зрителю вовсе не обязательно чувствовать себя лишь песчинкой у подножия грандиозного сооружения, чьи перекрытия скорее ближе к небу, чем к земле. Подъем на внутренний балкон или на хоры может подарить невыразимое чувство парения, почти физическое ощущение невесомости, желание отдаться воздуху и свету – полноправным участникам мистерии зодчества.
Что еще роднит зодчество с творчеством композитора? Пространство, как и музыка, нуждается в сопереживании. Оно несет в себе тайну и полно интриг. Даже в простейшем по форме круглом купольном зале, где так легко охватить быстрым взглядом весь интерьер, нет смысловой пустоты; пространство неясно и неоднозначно, оно наполнено покоем и чувством гармонии, чем и делится щедро с любым чутким зрителем. А уж какие представления готовы развернуться перед тем, кто окажется в многонефном храме, кто направит свой взгляд сквозь ряды арок и сводов, от затененных глубин мраморных гробниц на роскошные капеллы противоположной стены, прячущиеся за ниспадающими кулисами яркого света, льющегося сверху сквозь окна подкупольных барабанов!.. Какие тайны сулят открыть манящие куда-то ввысь винтовые лестницы!.. Какая мистика может быть скрыта в простом повороте длинного коридора, ведущего в приватные покои, подальше от парадных залов дворца… И, наконец, можно, выйдя из храма, последовать за игриво ускользающим пространством по кривым и узким средневековым улочкам, пока не вольется оно в другое, большее, заполняющее внезапно открывшуюся старинную площадь или не устремится вниз, по щербатой каменной лестнице, к крепостным воротам, отделяющим город от внешних просторов.
Когда же кто-нибудь, с трудом оторвавшись от созерцания входа, проникает в самый храм, то какой же радости и волнения и страха он исполняется! Как если бы взойдя на самое небо без чьей-либо откуда-то помощи, и как звездами осиянный многообразными и отовсюду являющимися красотами, он весь будет поражен. Кажется же, что все вокруг находится в исступлении, в экстатическом движении и вращается сам храм.
Фотий, Патриарх Константинопольский. Гомилия 10. На освящение церкви Богоматери Фаросской Большого императорского дворца, 864 г.
Цит. по: Лидов А. М. Церковь Богоматери Фаросской. Императорский храм-реликварий как константинопольский Гроб Господень // Византийский мир: искусство Константинополя и национальные традиции. К 2000-летию христианства. М.: Северный паломник, 2005. С. 103.
Рис. 3.12. Успенский собор Московского Кремля. Архитектор Аристотель Фиораванти. 1475–1479 гг. Москва, Россия[80 - Применение круглых опор создает эффект единого зального пространства.Рисунок: К. РихауИсточник: Снегирёв И. М. Успенский собор в Москве. М.: Издание Николая Мартынова, 1856.]
Остановимся, чтобы вдруг вспомнить, что у архитектуры есть и еще одна, третья ипостась – внешнее пространство. Но сначала – маленький фокус. Возьмем фотографию – любой красивый пейзаж; скажем, вид с холма на дальний лес или на реку
и цепочку гор на другом берегу. В принципе, все, что угодно. Теперь обведем ее рамой, изобразим переплеты – будто смотрим в окно. Вот мы и завоевали кусочек природы, сделали его частью архитектурного проекта. Выделили границами и дали направление оси – вдаль от окна.
Рис. 3.13. Тадж-Махал. Архитектор Устад-Иса (предположительно). 1632–1653 гг. Агра, Индия[81 - Фотография: Arian Zwegers© 2008 Arian Zwegers / flickr / CC-BY-2.0 / Desaturated from originalИсточник: https://www.flickr.com/photos/azwegers/6310488314/ (https://www.flickr.com/photos/azwegers/6310488314/) (последнее обращение 6 декабря 2014).Мавзолей-мечеть построен по приказу потомка Тамерлана – императора Великих Моголов Шах-Джахана в память о жене Мумтаз-Махал, умершей при родах. Император планировал возвести для себя отдельную гробницу на другом берегу реки Джамна – такую же, только черную. Однако, свергнутый собственным сыном, не смог завершить задуманное и после нескольких лет заточения был похоронен рядом с любимой супругой. Помимо прочих достоинств, это здание является примером творческой работы с особым пространством, не внешним и не внутренним. Стройные минареты отмечают незримые границы, внутри которых пространство как будто концентрируется, образуя особую художественную среду. Здесь важную роль играют айваны – сводчатые ниши на поверхности стены, делающие здание «проницаемым», одновременно открытым вовне и пропускающим взгляд в собственные недра.]
Рис. 3.14. Всемирный торговый центр. Архитектор Минору Ямасаки. Открыт в 1973 г. Нью-Йорк, США[82 - Фотография: Jeff mock© 2001 Jeff mock / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: World_Trade_Center,_New_York_City_-_aerial_view_%28March_2001%29.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20World_Trade_Center,_New_York_City_-_aerial_view_%28March_2001%29.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).Террористы 11 сентября 2001 г. уничтожили здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и находившихся там людей, а также разрушили интереснейший пример работы архитектора с внешним пространством. Оно как будто протягивалось в узкую щель между двумя башнями, чтобы затем вернуться к зрителю, обтекая объемы с двух внешних сторон.]
Рис. 3.15. Природа сама по себе и как часть архитектурного образа[83 - Фотография и коллаж: Сергей КавтарадзеНе обязательно что-либо строить в красивом месте.Достаточно «обрамить» эффектный пейзаж, сделав видом из окна, чтобы он стал частью замысла зодчего.]
Вообще, многое из того, что человек научился делать с внутренним пространством, можно осуществить и во внешнем. Вот, для примера, бескрайняя степь, еще и в пасмурную погоду, чтобы даже тени от солнца не давали никаких ориентиров. Вполне аморфная плоскость, лишь ветер волнует ковыль, напоминая, что в мире есть направления. Но появилась дорога (наверное, здесь она называется «шлях»), и пространство степи обрело ориентацию. Потом мы пришли к перекрестку дорог. Это центр. И не только топологический, но, возможно, и судьбоносный. Вроде всегда сворачивал налево без последствий, а в этот раз оказалось, что «женату быть». И осталось неизвестным, что, если бы пошел направо, «коня потерял». Кстати, как всем известно, именно на перекрестке сами знаете кто готов купить у вас душу, нужно лишь дождаться полуночи.
Символический центр в степи можно отметить и по-другому, правда, тоже не без обращения к потусторонним силам; например, насыпав курган над могилой вождя, чтобы и в ином мире мог он пользоваться погребенными вместе с ним конями, оружием и женщинами; или установив что-нибудь вертикально: обелиск, каменную бабу, тот же лингам, наконец. Заодно, указывая в небо, они добавят в нашу систему координат и третье измерение.
Закрывая на время тему тонких миров, отметим, что внешнее пространство не обязательно нуждается в огораживании, чтобы отметить границы сакральной территории. Иногда достаточно поставить ворота, но не строить забор – и так будет ясно, куда не стоит заходить, не будучи посвященным и не став участником специального ритуала.
Рис. 3.16. Пример работы с внешним пространством[84 - Рисунок: Сергей КавтарадзеДорога, перекресток, монумент задают направление или устанавливают центр в аморфном до их появления пространстве.]
Понятно, что все три ипостаси архитектуры (внешнее пространство, внутреннее пространство и масса) не существуют сами по себе, но активно взаимодействуют друг с другом. На примере античного периптера мы уже видели, что здание может быть целиком обращено наружу, «раскрываться» вовне, будто сквозь колоннады, между вибрациями каннелюр, исходят невидимые лучи, пронизывающие окружающие просторы. Внутренние помещения имеются, они важны, в них скрыты сокровища и скульптуры богов, однако их художественная роль незначительна. Все главное происходит во внешнем мире, по сути – в огромном храме, по отношению к которому сакральная постройка является лишь алтарем, местом, предназначенным для жертвоприношений. Духи повсюду, боги-олимпийцы вольны появляться где им вздумается. Пантеизм, одним словом. Прихожанам такого храма поэтому нет смысла укрываться под крышей. Можно сказать, что масса сакрального здания организует для них прежде всего внешнее пространство.
Рис. 3.17. Тории (ворота) внутреннего святилища Наику синтоистского комплекса Исэ-дзингу. Основан в VII веке. Исэ, Япония[85 - Фотография: Bong Grit© 2005 Bong Grit / flickr / CC BY-ND 2.0/ Desaturated from originalИсточник: https://www.flickr.com/photos/bonguri/110728787 (https://www.flickr.com/photos/bonguri/110728787) (последнее обращение 6 декабря 2014).]
Противоположный пример мы находим в Италии, где строилось много базилик, прекрасных внутри, но снаружи больше похожих на фабричные здания. Внешний вид был не столь важен, как, впрочем, и все, что его окружало, – тварный мир, обреченный погибнуть в день Страшного суда. Зато внутренние помещения, говоря современным языком, представляли собой макет Града небесного, Иерусалима из Апокалипсиса, куда в будущем должны переселиться души праведников (мы еще обсудим это подробнее в пятой главе). Попавший внутрь оказывался в огромных просторных помещениях, залитых светом и богато украшенных. Со временем к такой базилике мог быть приставлен роскошный фасад – если у прихожан появлялись финансовые возможности. Если же положение не позволяло, то голые стены снаружи так и оставались навечно выставленными на всеобщее обозрение, что никого особо не беспокоило.
Стоит ли говорить, что внутреннее и внешнее пространства отделены друг от друга материальной преградой, проще говоря – стеной? Констатируя это, мы, в общем, уподобляемся господину Журдену из пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве», внезапно открывшему, что он разговаривает прозой. Однако и в таком очевидном деле теоретики архитектуры находят свои тонкости. Наверное, самая изощренная мысль – подмеченная выдающимся советским теоретиком 1920-х гг. А. Габричевским (1891–1968) неоднозначная роль стены по отношению к внутреннему пространству. Стена, во-первых, отмечает, до каких границ это пространство, собственно, распространяется, тем самым как бы помогая его движению. Однако она же и противодействует этим устремлениям, властно тормозит их: волны динамичной пустоты разбиваются о стены здания, как о скалистый берег.
Рис. 3.18. Собор Парижской Богоматери (Нотр-Дам-де-Пари).
Строительство началось в 1163 г.; фасад возведен после 1200 г. Париж, Франция[86 - Фотография: Сергей Кавтарадзе«Обманывающий» фасад: на самом деле за ним не три, как можно было бы подумать, считая входные порталы, а целых пять нефов.]
У стены вообще двоякая эстетическая роль. С одной стороны, она предстает перед нами двухмерной плоскостью, которую мы вольны оставить целостной и гладкой или зрительно разбить, расчленить и украсить декором. Часто такая стена – талантливый рассказчик. Даже примитивный фасад типовой панельной многоэтажки, скорее всего, расскажет нам о числе этажей и о количестве подъездов. Наружный облик дворца подскажет расположение парадных залов и намекнет на то, где скрыты частные покои. Западная стена православного храма укажет на нефы: центральный ведет к алтарю, левый – к жертвеннику, а правый – к дьяконнику. Ее же горизонтальные членения подскажут местонахождение теплой зимней церкви и просторов неотапливаемой летней. Впрочем, стена умеет и хранить тайны. Всякая крепость скрывает свое внутреннее устройство. Так же скрытна и зеркальная гладь современного офисного здания, настоящего «черного ящика», свято хранящего технологические секреты и тайны финансовых потоков.
Однако, с другой стороны, стена трехмерна, она и есть масса. Ощутить это помогают проемы – окна и двери, чьи откосы честно демонстрируют ее толщину. В сущности, именно проем обычно делает стену не просто конструктивным элементом, а частью архитектурного образа. Стена оживает, если на ней появляются окна. Вообще наличие двери или окна – демонстрация воли зодчего: здесь я пропускаю (не важно что – людей, машины, звук или свет), а здесь запрещаю всякое перемещение.
Рис. 3.19. Алькасаба – крепость комплекса Альгамбра. Гранада, Испания. XIII–XV века[87 - Фотография: Светлана КузенковаКрепостная стена. Безмолвная непроницаемая поверхность. Защищает не только от пушечных ядер и стрел, но и от неприятельских взглядов.]
Проемы в стене – первое средство связать внутреннее и внешнее пространства. И не только возможностью войти внутрь или выйти на волю. Движение пространства, начавшись в помещении, может, получив ускорение, вырваться наружу – сквозь окна и двери, сквозь колоннады портиков и пропилей, перетечь через балюстрады балконов, террас и лоджий. Более того, Габричевский (и, возможно, он не первый) говорил о давлении внутреннего пространства, о его стремлении прорваться наружу, заметном даже извне здания. «Здание “глядит” своими окнами», – говорим мы порой, как дети, подсознательно чувствуя этот эффект.
Рис. 3.20. Палаццо дель Капитанио. Архитектор Андреа Палладио. 1571 г. Виченца, Италия[88 - Фотография: Сергей КавтарадзеПространство, начав свое движение в помещении, может, минуя проем и переливаясь через балюстраду балкона, вырваться наружу.]
Понятно, что пространство в эстетическом смысле существует только тогда, когда его формирует масса. Если вдуматься, эта тема очень слабо проработана искусствоведами. Обычно прежде всего называют наших старых знакомых – свет и ритм. Что касается последнего, то помимо уже известного нам по первой главе простого метрического ряда, основанного на множественном повторении одинаковых элементов (чаще всего – колонн), существуют и более сложные ритмические системы, подразумевающие субординацию, подчиненность одних деталей другим. Например, в центре промежутка между большими спаренными пилястрами помещается крупное окно, обрамленное миниатюрным ордером из двух колонок под треугольным фронтоном, а с двух сторон от него – окна поменьше, увенчанные лучковыми сандриками (фронтончики над окнами, вроде неполного наличника). Многократное повторение такой системы вдоль фасада задаст взгляду, а с ним и восприятию пространства, сложный ритм, подобный движению в танце (в отличие от виртуальной «маршировки» вдоль простой колоннады). При этом преобладание горизонтальных членений – цоколей, фризов и карнизов – прижмет здание, а с ним и его пространственные ипостаси к земле, заставит стелиться вдоль горизонта. Наоборот, доминирование вертикальных линий придаст архитектуре устремленность вверх, к небу (для кого-то – к Богу, для кого-то – к светлому будущему прогрессивного человечества).
Рис. 3.21. Здание вокзала Термини. Архитекторы А. Вителлоцци, Л. Калини, М. Кастелацци и др. 1948–1950 гг. Рим, Италия[89 - Фотография: Сергей КавтарадзеГоризонтальные членения уводят взгляд в перспективу, линия железобетонной «волны» задает движение от перронов к выходу в город. С практической точки зрения эти же ребра обеспечивают жесткость конструкции.]
Рис. 3.22. Собор Парижской Богоматери (Нотр-Дам-де-Пари). Боковой фасад. Строительство началось в 1163 г. Париж, Франция[90 - Фотография: Сергей КавтарадзеДоминирование вертикальных линий делает здание устремленным вверх, к небу.]
Трудно представить взаимодействие массы с пространством в отсутствие света. В сущности, именно он наполняет огороженную строительными материалами пустоту, и его характер во многом определяет настроение, не говоря уже о том, что именно свет, а также образованные им тени сообщают нашему глазу информацию о пластических характеристиках формы.
Рис. 3.23. Доминиканский костел. Балюстрада хоров. Архитекторы Ян де Витте, Мартин Урбаник, скульпторы Антон Осинский и Себастьян Фесингер. 1745–1764 гг. Львов, Украина[91 - Фотография: Сергей КавтарадзеСвет, падающий на детали сзади, подчеркивает пластическую лепку формы.]
Рис. 3.24. Церковь Санта-Мария-ин-Трастевере. Мозаики абсиды. 1140 г. Рим, Италия[92 - Фотография: Сергей КавтарадзеСоздать в храме таинственный полумрак и настроить на соответствующий лад прихожан тоже задача архитектора. В этом случае источниками света могут стать не только узкие окошки под сводами или огоньки негасимых лампад, но и золотофонные мозаики, где в кубики смальты запаяны чешуйки золотой фольги. Мерцание отраженного в них пламени становится наглядной демонстрацией учения о Божественном свете, неиссякаемом источнике Блага, щедро изливаемом Творцом на этот мир.]
Рис. 3.25. Храм Святой Софии Константинопольской. Архитекторы Исидор Милетский и Анфимий Тралльский. 532–537 гг. Стамбул, Турция[93 - Фотография: Алексей ЛидовЧастый ряд окон над опорным кольцом знаменитого храма, пропуская сквозь себя лавину света, создавал эффект парения, зависания купола над молящимися без всякой опоры.]
В проблеме естественного света самое важное значение имеет распределение источников света. И объем пространства, и его эмоциональное выражение радикальным образом меняются в зависимости от того, высоко или низко расположены источники света, помещены ли они позади зрителя, или свет падает ему прямо в глаза. Чем выше подняты источники света (в особенности если при этом последовательно усиливается их светосила), тем крупнее кажутся размеры пространства. Широкие потоки света, направленные кверху, как бы наполняют пространство радостной звучностью. Напротив, если боковой свет падает из узких отверстий и направлен вниз, то пространство насыщается настроением мистической тишины и покорности.
Свет же, падающий сзади, подчеркивает пластическую лепку пространства. Кроме того, характер внутреннего пространства зависит от источников света еще и в другом смысле; очень важно, получает ли глаз сквозь источники света впечатления внешнего мира или не получает, щедро ли раскрывается внутреннее пространство в окружающий пейзаж (окна, доведенные до пола) или, наоборот, замкнуто, изолировано в своей интимной жизни. Наконец, архитектор может извлекать своеобразные эффекты освещения, регулируя не только размеры и положение источников света, но и самый путь движения света. Так, например, византийские архитекторы охотно применяли прием световых поясов и пятен, размещая в чаше купола тесный ряд небольших окон, посылающих пучки лучей в полутьму огромного пространства. Любимый прием архитекторов барокко – затруднять путь к свету, преломлять его и отводить в разные стороны, заставляя таким образом свет выхватывать из темноты как бы случайные куски пространства.
Б. Р. Виппер. Введение в историческое изучение искусства. М.: Изобразительное искусство, 1985. С. 281.
Формальный анализ. Метод Генриха Вёльфлина
И все-таки настоящие глубокие исследования взаимоотношений массы и пространства еще впереди. Можно даже предположить, что это будет развитием немодного ныне метода формального анализа, почти детского занятия, с которого сегодня обязательно начинается обучение профессии искусствоведа. Как его назовут? Неоформализм? Постформальный анализ? В предыдущей главе мы уже использовали реальные события в истории архитектуры, чтобы показать на конкретном примере – эволюции базиликального типа зданий, – как развитие строительных технологий может повлиять на то, что называют стилем и духом эпохи. Теперь обратимся к локальному, но очень важному эпизоду в истории западноевропейского искусства, когда примерно за столетие, в 1530–1630 гг., ясный во всех отношениях стиль ренессанс сменился мятежным, мятущимся и алогичным барокко. Впрочем, если бы в помощь историкам искусств изобрели машину времени, то, чтобы разобраться в том, как это происходило, мы, прежде всего, отправились бы не в XVI и даже не в XVII век, а в гораздо более позднее время, в самый конец века девятнадцатого, когда появился ученый, многое сделавший для понимания этой проблемы.
В 1887 г. к толпам приезжих, изучавших древности Вечного города, присоединился совсем молодой человек, двадцатитрехлетний швейцарец, выходец из профессорской семьи, вот уже пять лет занимавшийся историей культуры. Несмотря на молодость, он успел прослушать лекции в университетах Базеля, Берлина и Мюнхена, где на кафедрах блистали такие звезды гуманитарной мысли, как Якоб Буркхардт (1818–1897) и Вильгельм Дильтей (1833–1911), и потому легко вошел в кружок интеллектуалов, увлеченных исследованиями свойств чистой формы, тем, как видит ее глаз, незамутненный навязанным извне знанием. Сообщество включало художника Ханса фон Маре (1837–1887), скульптора Адольфа фон Гильдебранда (1847–1921) и философа Конрада Фидлера (1841–1895).
Гуляя по Риму, молодой человек, как и большинство ценителей прекрасного того времени, восторгался достижениями титанов итальянского Возрождения и сокрушался о постепенной порче высоких принципов классического искусства в эпоху барокко. Однако довольно скоро (настолько, чтобы уже в следующем году выпустить сенсационную, говоря современным языком, книгу «Ренессанс и барокко») он обнаружил, что барокко – вовсе не стиль упадка: просто сменились принципы видения и представления о прекрасном. Генрих Вёльфлин, а именно так звали нашего героя, выделил пять чисто формальных оппозиций, подчеркивая, что все они, в принципе, грани одного явления. Точнее говоря, скорее векторы, определяющие эволюцию стилевого развития от эпохи Возрождения к эпохе барокко: от линейности к живописности; от плоскостности к глубинности; от замкнутой формы к открытой форме; от множественности к единству; от ясности к неясности.
Однако самое замечательное во всей этой истории то, что за кажущимся холодным, поистине формальным подходом исследователя таится тончайшее, виртуознейшее восприятие и понимание свойств произведений искусства. Вёльфлин буквально душит в себе выдающегося эссеиста. Его метафоры блистательны и абсолютно необходимы, без них практически невозможно объяснить, что он имеет в виду, говоря о своих парных категориях. Попробуем поближе познакомиться с каждой из них.
Линейность и живописность
Попытавшись анализировать только форму творений, игнорируя при этом все, что ему было известно об их истории и об авторах, Вёльфлин прежде всего обнаружил, что в произведениях классических стилей, к которым он отнес ренессанс, классицизм и ампир, преобладает линейный, можно сказать, рисуночный подход, тогда как барокко и рококо более свойственна живописность. И это не просто красивые и туманные метафоры. Основатель метода формального анализа вполне подробно и четко объяснил, что он понимает под этими терминами. Нам тоже стоит разобраться в том, что он имел в виду. Правда, прежде чем добраться до архитектуры, Вёльфлин в своих текстах достаточно долго разбирал эту тему на примерах из живописи, графики и скульптуры. Пожалуй, здесь нет смысла следовать за ним в необъятные пространства других видов искусств. Попробуем поступить проще.
Возьмем обычный предмет – яблоко, например (можно и любой другой, но это все-таки «библейский» плод). Пожалуй, даже сложим в кучку несколько яблок – это пригодится нам при обращении к следующим оппозициям Вёльфлина. Расположим нашу «композицию» на блюде на фоне обычной стены или занавески и попробуем посмотреть на получившийся натюрморт глазами ренессансного человека, то есть того, кто ищет объективной правды об устройстве мира. Что мы видим? Каждое яблоко – замкнутый в себе, вполне законченный и самодостаточный объект. Наш глаз даже издалека легко различает «контурную линию», границу, отделяющую плод от фона. Яблоки вполне осязаемы, можно представить, как они ложатся в руку, почувствовать вес. У них определенный цвет, зависящий от сорта и спелости. Мы даже знаем, что найдем внутри, если яблоко надкусить.
Так сидим мы напротив этого блюда, предаваясь размышлениям о яблоках как о самостоятельных объектах тварного мира, об их форме, близкой к совершенной форме шара, о символических смыслах, сопровождающих этот плод, и о том, что всякая женщина, предлагая его мужчине, вольно или невольно уподобляется праматери Еве, соблазняющей Адама…
Проходит время, и вот жемчужный свет сумерек охватывает помещение, наш натюрморт виден уже не так четко и осязаемо. Зато глаз внезапно подмечает, как красиво и таинственно мерцают яблоки на неясном теперь фоне, как цвета всех предметов в комнате перестали быть определенными и строго поделенными между вещами, зато они куда более согласованно и гармонично перекликаются между собой. Граница между яблоками и фоном стала зыбкой, колеблющейся, свет и тени трепещут, все остается на месте, но как будто бы движется, живет и дышит. Вы, конечно, знаете, что это просто яблоки на фоне стены, но глаз видит общую
картину, где и плоды, и стена вплетены в живописную плоскость, как узоры одного ковра, слегка колеблемого легким вечерним ветерком. Вы наслаждаетесь игрой форм и цветовых пятен, и вам уже не важно объективное знание о сути яблок – биологической, физической или культурологической, – но ценна красота мимолетного впечатления, то настроение, которое вдруг передалось вам от общей картины. Остается добавить, что необязательно дожидаться сумерек, чтобы приобщиться к данному феномену. Достаточно просто прищуриться или снять очки тем, кто их носит.
В отличие от первого – линейного, где каждый предмет отделен от другого незримым, но четким контуром, второй подход Вёльфлин условно считает живописным. Первый, как мы уже поняли, чаще присущ настроенности глаза людей классических эпох, второй более свойственен менталитету современников барокко.
Разумеется, в изобразительных искусствах данную оппозицию заметить и понять гораздо легче, чем в архитектуре. Стиль здания не может измениться от того, смотрим ли мы на него в сумерках или разглядываем при ярком дневном свете. И все-таки, хотя у зодчих совершенно другие инструменты, чем у художников, однако и они по-своему способны отражать все те же устремления ума и глаза.
Рис. 3.26. Балюстрада Темпьетто. Архитектор Донато Браманте. 1502 г. Рим, Италия[94 - Фотография: Сергей КавтарадзеВ эпоху Возрождения каждая балясина в балюстраде композиционно вполне самостоятельна.]
Рис. 3.27. Балюстрада собора Святого Юра. Архитекторы Бернард Меретин, Себастьян Фесингер. 1744–1770 гг. Львов, Украина[95 - Фотография: Сергей КавтарадзеВ позднебарочном (допустимо даже говорить о рококо) соборе Святого Юра все детали балюстрады сплавлены в единое целое. Жизнь отдельных балясин, как и иных архитектурных деталей, зодчим этой эпохи не интересна, важно общее впечатление, передающее чувство религиозной экзальтации.]
В эпохи, которые Вёльфлин называет классическими, здание интересует людей в качестве объекта, «вещи в себе», как любят говорить те, кто склонен к философствованию. Более того, каждая деталь здания и даже ее отдельные элементы всегда самостоятельны. Они собраны вместе, образуя гармоничное целое, однако всегда ценны и сами по себе. В барокко же нет независимых самоценных украшений. Разумеется, мы можем мысленно расчленить фасад на колонны, антаблементы и так или иначе оформленные проемы и даже понять тектоническую логику их построения. Но это не то, чего ждет от нас, зрителей, автор. Ему прежде всего необходимо восприятие в целом, единым мотивом, только так он готов передать нам возвышенные эмоции и пафос, ради которого и был замышлен данный проект. Все сплавлено воедино. Нам представлено зрелище – архитектурная драма. Важно донести до нас не знание о здании, но впечатление от него. Даже свет и тени утрачивают свою служебную роль. Теперь их назначение – не докладывать о формах отдельных деталей, а сплетаться в единый орнамент; их призвание – передача движения, оживление массы и пространства.
Элементарный феномен таков: архитектура вызывает два совершенно различные впечатления, смотря по тому, приходится ли нам воспринимать архитектурный образ как нечто определенное, неподвижное, пребывающее или же – как нечто такое, что, при всей своей устойчивости, все же дает иллюзию постоянного движения, то есть изменения… Это впечатление предполагает, что зритель способен отвлечься от чисто осязательного характера архитектонических форм и отдаться оптическому зрелищу.
Генрих Вёльфлин. Основные понятия истории искусств. Проблема эволюции стиля в новом искусстве. М.: ООО «Издательство В. Шевчук», 2009. С. 74.
Вёльфлин приводит простой и ясный пример – балюстраду: в ренессансной архитектуре это сумма отдельных прекрасных балясин; позже, в барокко, единое трепещущее целое, где части звучат, как ноты в аккорде.
Идеал классической, особенно ренессансной, архитектуры – свободно стоящее здание, желательно с возможностью кругового обхода. Архитектор барокко обходится без идеалов, но, пользуясь «затесненностью» (как говорят историки архитектуры) городских кварталов, буквально навязывает зрителю определенные точки обзора (аспекты), откуда архитектура предстает как зрелище, как картинное нагромождение масс и их взаимодействие. (Справедливости ради надо отметить, что Вёльфлин несколько преувеличивает всемогущество архитекторов барокко. Стесненность городской застройки – объективная реальность XVII века. Она во многом породила и другой феномен, традиционно приписываемый архитектуре этого направления, но на самом деле возникший еще во времена позднего ренессанса, точнее – маньеризма, стиля, вообще проигнорированного Вёльфлином. Речь идет об овальных в плане церквях XVI века, а именно о частичном отказе в них от идеалов Возрождения, согласно которым единственно правильной формой плана для купола считается круг. Однако появились такие постройки не только благодаря изменению эстетических предпочтений, но и просто потому, что овал легче вписывается в сложные и нерегулярные формы участков, выкраиваемых под строительство храмов в плотной ткани городской застройки.)
Рис. 3.28. Церковь Мадонна-ди-Сан-Бьяджо. Архитектор Антонио да Сангалло Старший. 1518–1545 гг. Монтепульчано, Италия[96 - Фотография: Josep Renalias© 2003 Josep Renalias / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Montepulciano_-_Madonna_di_San_Biagio.JPG (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Montepulciano_-_Madonna_di_San_Biagio.JPG) (последнее обращение 6 декабря 2014).Церковь Мадонна-ди-Сан-Бьяджо – нечастый пример свободностоящего здания с центрическим планом. Такие храмы не просто встраивать в ткань средневекового города. Но именно эта композиция является идеальной с точки зрения ренессансной эстетики. Антонио да Сангалло подает нам ее как объект, а не как повод для демонстрации визуальных эффектов. Каждая деталь – пилястра, сандрик, портик – самоценна, живет сама по себе на фоне гладкой стены, но не сплавлена с ней.]
Рис. 3.29. Церковь Сан-Карлоалле-Куатро-Фонтане. Архитектор Франческо Борромини. 1638–1677 гг. Рим, Италия[97 - Фотография: Сергей КавтарадзеНебольшая церковь на площади Четырех фонтанов в Риме искусно вписана в крохотный участок внутри квартала. Зритель принужден смотреть на здание в ракурсе, с перспективным сокращением. Волнообразные линии фасада затрудняют различение отдельных деталей. Такую композицию трудно воспринять как ясно читаемый объект, зато впечатление она оставляет самое яркое.]
Но вернемся к проблеме аспектов в барокко. Ее суть в перспективных сокращениях – ракурсах, в которых зритель чаще всего принужден видеть сооружения этой эпохи. Формы одинакового размера в перспективе воспринимаются разновеликими, появляется интрига во взаимоотношениях симметрично расположенных частей, ритм повторяющихся деталей зрительно учащается по мере их удаления, композиция становится динамичной. Так достигается важнейший эффект барокко, одно из главных отличительных свойств «живописного» стиля – иллюзия движения и отказа от четко воспринимаемых границ между деталями декора. «Форма должна дышать», – говорил Вёльфлин.
Того же эффекта можно добиться и другими приемами. Стена фасада теперь – не просто «сцена», на которой дают представление архитектурные элементы. Она то выступает вперед, заставляя изламываться многочисленные линии фризов, карнизов и архитравов, то делает шаг назад, оставляя на красной линии только связки колонн на высоких пьедесталах, а то и вообще изгибается широкой волной, увлекая за собой детали в плавном танце. При этом мощь и нагромождение масс необязательны: достаточно слабого мерцания, «волнения» на плоскости фасада, чтобы перевести его из «линейных» в разряд «живописных». Лишь в эпоху позднего классицизма и особенно ампира стена вновь становится фоновым элементом, на который, подобно экспонатам коллекции – маркам, бабочкам или засушенным растениям, – крепятся самоценные архитектурные детали.
Плоскостность и глубинность
Следующим формальным различием между классическим и барочным искусством Вёльфлин счел склонность к плоскостному видению в первом случае и к глубинному – во втором. Поначалу это может показаться странным, ведь именно живописцы Возрождения блестяще освоили перспективу, то есть искусство реалистично передавать положение предметов в пространстве. А плоскостной архитектуры не бывает вообще. Однако, если посмотреть внимательно, можно заметить, что ценность движения в глубину, то есть от зрителя, или из глубины по-настоящему осознается только во времена барокко. В классическом искусстве, будь то живопись или архитектура, композиция часто напоминает устройство театральных декораций. В живописи это так и называется: «кулисное построение». «Авансцена» отдана главным персонажам, антураж расположен где-то в середине, и, наконец, замыкает картину «театральный задник» – задний план. Примерно то же можно почувствовать и в классическом зодчестве. Оно открывается нам послойно, будто один за другим исчезают экраны, на которые проецируются разномасштабные изображения – сначала вид здания издали, затем вид с площади, фасад вблизи, внутренние пространства. И каждый раз предполагается, что лучшая, наиболее выгодная точка зрения – фронтальная, а смещение с главной оси ведет к искажению восприятия. Иными словами, мы можем выстроить наши яблоки рядами, как солдат на плацу, и ни одно не укатится от нас и не прикатится к нам в руки.
Рис. 3.30. Церковь Мадонна-ди-Сан-Бьяджо. Обмер фасада, план. Архитектор Антонио да Сангалло Старший. 1518–1545 гг. Монтепульчано, Италия[98 - Чертеж: Anton SpringerИсточник: Springer A. Handbuch derKunstgeschichte III. Leipzig: E. A. Seemann, 1904. S. 7.Обмер уже знакомой нам церкви Мадонна-ди-Сан-Бьяджо в Монтепульчано, выполненный в XIX веке пунктуальными немецкими исследователями, наглядно демонстрирует ренессансное мышление «послойно снимаемыми» плоскостями. При этом здание, можно сказать, «интровертно», представляя собой, говоря словами Вёльфлина, «закрытую» форму, организующую пространство вокруг себя, но не демонстрирующую никакой «внешней экспансии» художественных энергий.]
В барокко же всё наоборот. Именно выражение безостановочного, торжественного движения в третьем измерении является одной из главных целей архитекторов этой эпохи. Самый простой путь – ракурс, буквально навязываемый зрителю. Любой турист легко вспомнит, что даже там, где нет затесненности городской застройки (например, на территории загородного дворца), барочные здания редко удается сфотографировать фронтально. Прямо по главной оси обязательно окажется какой-нибудь обелиск, фонтан или даже каскад фонтанов, прудов и водопадов, вынуждающих зрителя подвинуться и искать эффектные асимметричные ракурсы. С боковой точки любой фасад подчиняется законам перспективы и уводит наш взгляд за собой, к точке схода перспективных линий.
Рис. 3.31. Фасад церкви Сант-Аньезе-ин-Агоне. Архитектор Франческо Борромини. 1652–1655 гг. Рим, Италия[99 - Фотография: Сергей КавтарадзеПраздник Эпифании, бурно отмечаемый римлянами, помогает еще острее почувствовать интенции барочного зодчества: «принуждение» к восприятию в ракурсе, отступ части фасада от красной линии, скругленность углов. Но и тогда, когда толпа разойдется, обелиск и фонтаны останутся на своих местах, мешая нам смотреть на памятник строго фронтально.]
В инструментарии зодчего есть и другие средства для достижения того же эффекта. Вновь обратимся к мысленным экспериментам. Представим себе, что мы смотрим на обычную ренессансную базилику. В глубине высится купол, а прямо перед собой мы видим фасад с двумя квадратными в плане (то есть при виде сверху вписывающимися в квадрат, а не в крест или в круг, например) фланкирующими (расположенными по краям, на флангах) башенками и портиком в центре. Плоскость фасада и есть основной слой в нашем зрительном восприятии. Теперь выдвинем башенки чуть вперед, за красную линию, или, наоборот, заставим чуть-чуть отступить назад главный портал. Вот и всё: плоскость разрушена, движение в глубину открыто.
Однако можно поступить и по-другому. Оставим башни на месте, но слегка развернем их друг к другу. Или просто «срежем» им углы, сделав многогранными в плане. И вновь тот же результат: «слоистость» исчезает и массам и пространству доступно плавное движение вглубь композиции, до самого купола.
Рис. 3.32. Новый дворец на площади Капитолия. Проект Микеланджело Буонарроти. 1537–1539 гг. Строительство закончено в 1654 г. Рим, Италия[100 - Фотография: Сергей КавтарадзеДеталям как будто становится тесно на фасаде, они стремятся «выдавить» друг друга из плоскости стены. Это признак кризиса Возрождения как грандиозного гуманистического проекта. Однако острые грани, оформляющие углы здания, еще свидетельствуют о «послойном» мышлении при построении композиции. До перехода к барокко еще далеко.]
Рис. 3.33. Собор Святого Юра. Архитекторы Бернард Меретин, Себастьян Фесингер. 1744–1770 гг. Львов, Украина[101 - Фотография: Сергей КавтарадзеСтроительство греко-католического собора Святого Юра во Львове было начато в 1744 г. по проекту Бернарда Меретина, после смерти которого работами руководил Себастьян Фесингер (до 1764). Отделочные работы закончены в 1772 г. На фасаде находятся скульптуры, созданные выдающимся львовским мастером Иоганном Пинзелем; интерьер украсили скульпторы С. Фесингер и М. Филевич, художники Л. Долинский и Ю. Радивиловский. Еще один пример барочного мышления. Неприятие острых граней, волнообразный изгиб фасада. Можно также сказать, что авторы не хотели показывать четкую границу, линию, где кончается здание и начинается небо.]
Скошенность, притупление углов вообще один из главных приемов барочных зодчих. Острая грань – та самая линия, граница объекта, что отделяет его от окружения. Она же – функция плоскости, следовательно, «враг» глубинности. Скошенные и закругленные углы, более или менее заметные изгибы фасадов, развороты деталей относительно главной оси – все это средства «растворения» здания в окружающей среде и средства «взлома» плоскостного видения, плавного проникновения вглубь пространства, по направлению от зрителя.
Замкнутая и открытая форма
В принципе, открыть форму очень просто.
Достаточно надкусить яблоко из нашей композиции. Еще лучше это получается с лимоном. На голландских натюрмортах XVII века (то есть в эпоху барокко) очень часто присутствует этот ярко-желтый плод, чья корочка, до половины аккуратно счищенная острым ножом, покрытая, как росой, блестками выступившего сока, изящной спиралью свешивается с края стола или вазы.
В искусствознании есть очень простой и действенный прием: чтобы понять значение какого-то предмета или явления в картине или в архитектурной композиции, достаточно представить, что его там нет. Иногда, для наглядности, стоит отступить и, прищурив один глаз, просто прикрыть объект рукой. В данном случае, мысленно вернув корку обрат но на лимон, мы (с оговорками, конечно) получим уже не голландский, а, скорее, испанский натюрморт, что-то в духе Сурбарана. Такой натюрморт окажется гораздо менее «гостеприимным», все предметы будут жить в нем отдельно, и каждый плод будет замкнут, метафизичен, предназначен для вечности, а не для предстоящей лихой пирушки. Так, посредством лимонной корочки, демократичные жизнерадостные голландцы уже четвертый век открывают для нас свои картины, зовут внутрь, чтобы, мысленно присоединившись к застолью, мы возрадовались полноте и изобилию жизни. А вот более чопорные, проникнутые религиозным чувством испанцы скорее призывают нас издалека, не проникая за плоскость холста, почувствовать благодарность Творцу за дарованные сокровища бытия.
Однако важно и то, что, надкусив яблоко, счистив корочку с цитрусовых или украсив здание раскрепованными фронтонами и антаблементами (а раскрепованные детали как раз и выглядят так, будто часть их выедали огромной челюстью), мы не только пускаем взгляд зрителя внутрь формы, показывая, что же там, в ее недрах. Одновременно и сама форма, подвергнутая подобной операции, обращается наружу, становится активной, «экстравертной».
Рис. 3.34. Питер Клас. Натюрморт. 1633 г. Галерея старых мастеров, Кассель[102 - Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Pieter_Claesz_001.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Pieter_Claesz_001.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).Голландский натюрморт как будто приглашает нас войти и присоединиться к пирушке (которая уже давно в разгаре).]
Рис. 3.35. Франсиско де Сурбаран. Тарелка с лимонами, корзина с апельсинами и роза на блюдце. 1633 г. Фонд Нортона Саймона, Лос-Анджелес[103 - Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Francisco_de_Zurbarаn_-_Still-life_with_Lemons,_Oranges_and_Rose_-_WGA26062.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Francisco_de_Zurbar%C3%A1n_-_Still-life_with_Lemons,_Oranges_and_Rose_-_WGA26062.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).Испанским натюрмортом XVII века можно лишь любоваться издалека, почтительно разглядывать. Это драгоценные дары Бога. Но каковы плоды на вкус, художнику не важно. Форма предельно закрыта.]
В первой главе мы уже говорили о тектонике и трактовали ее как взаимоотношение несущих и несомых частей в образе здания. Однако Вёльфлин понимает этот термин более широко. Для него тектоника – это прежде всего порядок, жесткая логика построения формы. Любое произведение искусства, включая архитектурное, строится как целостный организм, где не может быть чего-то необязательного, лишнего, избыточного или не на своем месте находящегося. Соответственно, атектоничная композиция, свойственная, с точки зрения Вёльфлина, искусству барокко, это не сооружение, в котором несомому элементу (например, антаблементу) не на что опереться. Это (внимание: здесь Вёльфлин очень эффектно раскрывает главный секрет искусства барокко!) все та же целостная, самодостаточная, подчиненная тектонической логике и общим правилам пропорционирования форма. Суть в том, что барокко не отказывается от классических правил, но старательно маскирует их. На стене, изогнутой волной, вы найдете тот же ордер, и фриз не поменяется местами с карнизом, а колонны не взгромоздятся на архитрав. Однако правдоподобна ли работа конструкции, и можно ли в действительности так распределить вес перекрытий в криволинейной конструкции, для барокко не важно. Утрачивает значение и то, насколько гармонично и пропорционально стена заполнена декором (скорее всего, это соотношение будет избыточным).
Рис. 3.36. Доминиканский костел. Алтарь. Архитекторы Ян де Витте, Мартин Урбаник, Себастьян Фесингер. Строительство начато в 1749 г. Львов, Украина[104 - Фотография: Сергей КавтарадзеПример раскрепованного фронтона и, соответственно, барочной открытой формы. Колонны расходятся рупором, чтобы «излить» на прихожан благодать Святых Даров.]
Рис. 3.37. Усадьба Кусково. Грот. Под руководством архитектора Фёдора Аргунова. 1755–1761 гг. Москва, Россия[105 - Фотография: Сергей КавтарадзеВолнообразная линия фасада, имитация рустованной кладки и муфтированные колонны буквально «взрывают» форму изнутри, «выбрасывают» массу здания во внешнее пространство.]
Самым существенным в форме является не схема, но дыхание, расплавляющее окаменелости и сообщающее всей картине движение. Классический стиль создает ценности бытия, барокко – ценности изменения.
Генрих Вёльфлин. Основные понятия истории искусств… С. 159.
Таким образом, архитектоника, то есть очевидная логика построения композиции, оказывается в той же роли, что и корка лимона или кожура яблока. Достаточно ее замаскировать, слегка «счистить», и оболочка произведения, строгая граница между ним и зрителем, прорывается. Форма становится активной, патетически передающей вовне скрытые эмоции и порывы духа (прежде всего страстной и экзальтированной молитвы, если речь идет о церкви эпохи барокко).
В противоположность готике ренессанс всегда представлял себе красоту как род утоленности. Это не тупая утоленность, но равновесие между порывом и покоем, которое мы ощущаем как состояние устойчивости. Барокко кладет конец этой утоленности. Пропорции становятся более подвижными, площадь и заполнение перестают согласовываться друг с другом – словом, происходит все то, что создает феномен искусства страстного напряжения.
Генрих Вёльфлин. Основные понятия истории искусств… С. 178–179.
Множественность и целостность
При разборе четвертой вёльфлиновской оппозиции (ее часто переводят на русский язык как «Множественность и единство») нам как раз и пригодится целая куча яблок вместо одного плода. Собственно, вопрос в том и заключается, как на нее смотреть: с одной стороны, это отдельные яблоки, сложенные горкой; с другой стороны, целая пирамида, состоящая из яблок. Проблема, разумеется, может показаться издевательски простой и незамысловатой. Однако представьте себя художником, которому надо передать эту разницу, рисуя натюрморт. Здесь-то и пригодятся предыдущие категории. Изобразите плоды графически, с доминированием линии, с четкими контурами, и получится первый вариант. Растушуете границы между предметами, спрячете их, подобно импрессионистам, в вибрирующих мазках – сплавите предметы воедино. Покажете яблоки расположенными «послойно», одни ближе к зрителю, другие дальше, а остальные еще дальше, и получите композицию, сложенную из отдельных независимых предметов. Сумеете передать плавное непрерывное движение в глубину, и главным станет общее впечатление, то,
что из яблок сложилось в итоге. Также и с тектоничностью. Пока художник (вы в данном случае) придерживается ее ценностей, наша кучка остается именно сложенной из яблок. В атектоническом же мире предметы сплавлены в единое целое, их первоначальная сущность лишь угадывается в общей доминирующей форме.
Впрочем, ту же художественную проблему можно решить и по-другому, через соподчинение элементов (в данном случае яблок). Представим себе, что одни плоды отличаются от других: они крупнее, сочнее, иного цвета и вообще аппетитнее. И разложили мы их в кучке в строгом порядке: по краям и в центре каждого ряда расположились высококачественные образцы, а между ними – равное количество рядовых. Конечно, независимый зритель, ознакомившись с такого рода творением, заподозрит у нас легкое душевное расстройство, но будет вынужден признать, что мы создали целостную композицию, где любое яблоко не самостоятельно, но является лишь частью общей, организованной по единым правилам картины.
То, что, возможно, не слишком серьезно выглядит в мире фруктов, играет важную роль для понимания стилевых различий в области архитектуры. Вёльфлин приводит несколько примеров, мы воспользуемся одним из них, самым ярким.
Итальянцы эпохи Возрождения, помимо множества других шедевров, подарили нам новый архитектурный тип – знаменитые палаццо. Это большие городские дома, точнее дворцы, строившиеся для богатых и знатных семей; впрочем, в подобном здании часто размещались и власти. Палаццо – типично городское сооружение. Не дворец в полном смысле этого слова, со всеми его дворами, оградами и флигелями, не усадьба, какую еще век назад могла позволить себе не стесненная в территориях Москва, и не замок, вечно готовый к обороне. Главным выразителем богатства, достоинства и образованности его владельцев мог стать только фасад, украшенный, как и положено в период возрождения античных идеалов, различными ордерными системами.
Нетрудно заметить, что фасады XVI века очень гармоничны, созданы в благородных пропорциях, но при этом как бы составлены из отдельных и самоценных элементов. Вот красиво обрамленное резным каменным наличником окно, вот пилястра ионического ордера – одна из многих в своем ряду, но все же самостоятельная. Выше такая же, но коринфская. Нижний ярус вообще не обязательно украшен ордерными элементами, однако все равно он существует самостоятельно, не превращаясь в подставку для своих вышерасположенных собратьев. Иными словами, не только целая композиция, но и каждая деталь и группа деталей могут рассматриваться как отдельные произведения искусства.
Рис. 3.38. Палаццо делла Канчеллерия. Архитекторы Андреа Бреньо и Донато Браманте. 1485–1511 гг. Рим, Италия[106 - Фотография начала XX векаИсточник: http://romainbiancoenero.altervista.org/Foto/palazzo_cancelleria3.jpg (http://romainbiancoenero.altervista.org/Foto/palazzo_cancelleria3.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).Каждый ярус, даже нижний, представляет собой самостоятельную ордерную систему. Фасад, хотя и объединенный в единую композицию, можно рассматривать как «каталог» отдельных классических деталей.]
Рис. 3.39. Палаццо Одескальки. Архитектор Лоренцо Бернини. 1665 г. Рим, Италия[107 - Фотография начала XX векаИсточник: http://architime.ru/pictures/giovanni_lorenzo_bernini/9big.gif (http://architime.ru/pictures/giovanni_lorenzo_bernini/9big.gif) (последнее обращение 6 декабря 2014).Композиция фасада решена как единая ордерная система. Нижний ярус изображен в виде цоколя под колоннадой. Пилястры перекрывают два этажа, а венчающий карниз под балюстрадой – общий для всего здания. Это – барокко, хотя и очень строгое.]
Иное дело барокко. Тип палаццо, разумеется, сохранился. (Он вообще просуществует еще очень долго, по крайней мере, жилые дома так называемой сталинской эпохи внешне очень похожи на свои далекие итальянские прототипы.) Однако детали фасада во многом утратили независимость. Прежде всего, появился колоссальный ордер, объединяющий сразу несколько верхних этажей. При этом нижний ярус превратился в цокольный этаж, то есть в элемент заведомо подчиненный. Расположенные выше колонны или пилястры хотя и увеличились в размерах, но работают лишь над созданием обобщенного образа. Здесь даже необязательны популярные в барокко изгибы стены и раскреповка горизонтальных членений. Главное, что зритель получает общее впечатление: он видит огромную ордерную композицию на фасаде и не должен вникать в частности. Детали декора «сплавляются» друг с другом, а несущая их стена фасада, разумеется присутствуя физически, как бы «исчезает», перестает что-либо значить как самостоятельный художественный элемент.
Бернини можно читать также по складам, но он не хочет, чтобы его так читали.
Генрих Вёльфлин. Основные понятия истории искусств… С. 221.
На принцип единства работает и другой излюбленный прием эпохи барокко – применение ризалитов, то есть выдвижение вперед фланкирующих либо центральных частей фасадов. Таким образом композиция делится на неравнозначные фрагменты – одни главнее других, а следовательно, и те и другие утрачивают самостоятельность, становясь частью системы.
Ясность и неясность
Последняя – пятая – пара получилась у Вёльфлина самой романтичной. Разрушим нашу яблочную кучку. Потом в одном случае уложим плоды в какую-то упорядоченную фигуру – просто расположим их по кругу, по краю блюда, например. В другом – предоставим им самим рассыпаться в «художественном беспорядке». Безусловная ясность ситуации – вот что ждет наблюдателя в первом решении. Даже если видны не все яблоки одновременно (например, мы смотрим на них сбоку, а не сверху), никакой загадки нет. Мы знаем, как они расположены, скорее всего, легко определим, сколько их, и единственная задача, которую предстоит решить зрителям, это понять, что, собственно, заставило нас расставить эти фрукты столь регулярным образом.
Однако если плоды раскатились сами, как во втором примере, без очевидной системы, да если еще это произошло в сумеречном свете, нам будет предложена более захватывающая игра. Теперь лучше не стоять на месте. Имеет смысл медленно обойти тарелку. Вот из-за одного яблока едва выглядывает другое. Но стоит чуть сдвинуться, чтобы рассмотреть его получше, как за своими собратьями спрячется еще одно. Оказывается, не так-то просто понять, сколько имеется яблок на самом деле, однако ясно, что больше, чем можно охватить одним взглядом. И самое главное: тот, кто создал этот натюрморт (пусть даже автором был простой случай), поставил перед нами совершенно иную, чем в первом примере, зрительскую задачу. Нам не показывают, как выглядят на блюде яблоки, расположенные тем или иным способом. Важным становится сам процесс разглядывания, движение, фиксация спонтанно возникающих композиционных построений. Неясность картины сделала яблоки не просто объектом наблюдения, а инструментом художника, влияющим на зрителя, заставляющим его действовать.
Рис. 3.40. Вилла Ротонда (вилла Капра). План, фасад, разрез. Архитектор Андреа Палладио. Ок. 1570 г. Виченца, Италия[108 - Чертеж: Andrea PalladioИсточник: Палладио А. Четыре книги об архитектуре / пер. И. В. Жолтовского. М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры,
1936. С. 21.Вилла Ротонда, построенная в конце 1560-х гг. для епископа Паоло Альмерико и в 1591 г. купленная семейством Капра, стоит в ряду самых великих памятников мировой архитектуры.По сути, эта безупречно пропорционированная композиция, организованная по правилам центральной симметрии, является не столько жилым домом, сколько храмом идеального человека эпохи Возрождения, каким, очевидно, видел себя удалившийся на покой служитель Церкви. Не только объем, но и план этого здания демонстрирует идеальную ясность структуры. Архитектура, по мысли ренессансных зодчих, должна быть столь же просто и совершенно устроена, как и вместившая ее Вселенная.]
То, что, возможно, выглядит не самым захватывающим образом на примере яблок, замечательно работает в изобразительном искусстве и архитектуре, где вступает в силу своеобразная магия, особая эстетика неясности, где неказистый пейзаж может украсить туманная дымка, а вуаль или тень головного убора сделают влекущей и загадочной любую изображенную даму. Ренессансное произведение дарит зрителю чувство гармонии и покоя, ощущение (может, и не вполне справедливое), что мозг вместил в себя ровно столько, сколько это творение способно дать. Ничто в образе не должно остаться тайной. Если у зрителя нет возможности охватить все здание единым взглядом, он все равно понимает, что ждет его там, за пределами видимой зоны. Архитектор барокко же готов усложнять зрительскую задачу до бесконечности. Для этого все средства хороши. И замысловатый, хотя и симметричный план, иной раз в виде сложных геометрических фигур, которым и названия-то еще не придумали; и столбы света, спускающиеся до самого пола сквозь специально предусмотренные, замаскированные экзальтированными скульптурными группами окошки; и перекрытие видов, когда одна часть здания (неважно, внутри или снаружи) обязательно закрыта от взгляда другой и нужно непременно что-то обойти, зайти за угол, чтобы увидеть и понять, что же еще замыслил зодчий. Собственно, сама избыточность барочных украшений – множество завитушек-рокайлей, позолоченных лучей от нимбов святых, бесчисленные складки на их одеяниях, спирали волют, непременно овальных, – все это, прежде всего, служит главной цели барокко: не дать зрителю легко охватить композицию одним взглядом, вместить ее в себя без усилий и без труда. Глаз и душа должны трудиться, чувства – сопереживать.
Рис. 3.41. Церковь Санта-Марияделла-Дивина-Провиденца. Разрез и план. Архитектор Гварино Гварини. 1679–1681 гг. Лиссабон, Португалия[109 - Гравюра: Giovanni AbbiatiИсточник: Disegni d’architettura civile et ecclesiastica Inuentati, edelineati Dal Padre D. Guarino Guarini modonese De Chierici Regolari Th eatini: Matematico Dell’ Altezza Reale Di Sauoia. Turin: gl’Eredi Gianelli, 1686. Pl. 17–18.К сожалению, церковь Санта-Мария-делла-Дивина-Провиденца разрушена землетрясением 1755 г. Ее автор – Гварино Гварини, священник ордена театинцев, был одновременно и архитектором, и математиком, и богословом. Сложный план с преобладанием овальных форм не позволяет зрителю с одного взгляда постичь логику построения.]
Невозможно – так гласило новое credo – воздвигать готовое и окончательное: жизненность и красота архитектуры заключается в незавершенности ее сооружений, в том, что они, будучи вечно становящимися, предстают зрителю во все новых образах…
Генрих Вёльфлин. Основные понятия истории искусств… С. 260.
…Существует красота неясности – утверждение, которое для классического искусства звучит парадоксально…
Там же. С. 263.
…Душа же этого (барочного. – С. К.) искусства раскрывается только тому, кто способен отдаться пленительному мерцанию целого.
Там же. С. 264.
Когда Генрих Вёльфлин писал свои книги, скорее всего, он не мог предположить, какая слава его ожидает. В те годы историки искусства в основном занимались тем, что изучали биографии художников. Были также эссеисты, великолепным языком передававшие впечатления от памятников, которые им удалось посетить в своих путешествиях. Наиболее близкими к науке являлись иконографические исследования, подразумевавшие изучение сюжетов и способов их изображения. Однако, как писал сам Вёльфлин, выражение «история искусства без имен» буквально витало в воздухе. Все чувствовали, что нужны объективные критерии для сравнения различных произведений искусства, вне зависимости от личностей их создателей, а желательно и вне зависимости от эпохи. Попытавшись проанализировать на достаточно коротком временном отрезке отличия одного стиля (барокко) от более раннего (ренессанс), швейцарский ученый стал родоначальником нового метода в искусствознании. Сейчас его называют формальным анализом. Книги Вёльфлина были приняты с восторгом и переиздаются до сих пор во многих странах. Сегодня трудно представить историка искусства, который не был бы знаком с работами этого исследователя. В то же время, пожалуй, несправедливо назвать его метод настоящим научным инструментом. Скорее, это способ видеть и понимать произведения искусства, которому искусствоведы учатся со студенческих лет.
Вместе с тем Генрих Вёльфлин, до 1945 г. возглавлявший кафедру в Мюнхенском университете, сам стал свидетелем того, как его научное достижение потеряло актуальность. Очень скоро историков искусства захватили новые темы исследований, ведущие к глубокому пониманию того, что, собственно, изображено в том или ином произведении искусства и каковы истинные смыслы этих изображений. Разумеется, в поле этих изысканий попала и архитектура, также в определенной степени являющаяся изобразительным искусством. О чем она повествует и что именно изображает? Об этом поговорим в следующем разделе.
Рис. 3.42. Вацлав Холлар. Кувшин, декорированный арабеской. Гравюра по мотивам рисунка Ганса Гольбейна. 1645 г.[110 - Гравюра: Vаclav HollarПример, приведенный самим Вёльфлином. Несмотря на затейливые линии арабески, изображенный на старинной гравюре кувшин – образец абсолютной ясности. Всю логику построения рисунка можно постичь с первого взгляда.]
Рис. 3.43. Иоганн Бернхард Фишер фон Эрлах. Вид на здание в конце сада принца Люксембургского в Вене. Ваза Цереры и ваза Солнца. Офорт. 1725 г.[111 - Гравюра: Johann Bernhard Fischer von ErlachИсточник: Fischer von Erlach J. B. Entwurff Einer Historischen Architectur: in Abbildung unterschiedener ber?hmten Geb?ude des Alterthums und fremder V?lcker; umb aus den Geschichtb?chern, Ged?chtn??-m?nzen, Ruinen, und eingeholten wahrhafft en Abri?en, vor Augen zu stellen. Leipzig, 1725. Divers Vases Antiques, Aegyptiens, Grecs, Romains, & Modernes avec Quelques uns de l’invention de l’Auteur. Taf. No. 12.В противоположность ситуации на предыдущей иллюстрации, здесь взгляд бесконечно блуждает по поверхности вазы в стиле барокко, не в состоянии уяснить принцип построения сложной композиции.]
IV. Сюжеты архитектуры
Книга четвертая, в которой архитектура выступает как зеркало, отражающее и устройство внешнего мира, и пути человеческой мысли, и даже возможность слияния человека с Богом
У этой главы в принципе не может быть окончания. Тема бесконечна, и не только из-за обилия материала. В архитектуре, как во всяком повествовательном искусстве (а мы уже убедились, что здания – отличные рассказчики, и не раз увидим это еще), тема никогда не исчерпывается и полностью не «закрывается». Всякое произведение несет
в себе множество смыслов. В изобразительных искусствах можно, прежде всего, говорить о подражательности. Древнегреческие философы употребляли в таких случаях термин «мимесис» (???????), что, собственно, и переводится как «подражание». В театре (а теперь и в кино) актеры подражают реальной жизни. Скоморохи-клоуны могут подражать животным, пародисты – политикам и звездам эстрады. Скульптура и живопись воспроизводят формы окружающего мира и человека. Архитектура тоже может быть миметическим искусством. Декоративные элементы часто изображают работу конструкций, а здания в целом иногда подражают великим произведениям прошлого, то есть бывают выполненными в каком-то стиле – в египетском, готическом, византийском и так далее. Но подражание и изображение – лишь самые простые и очевидные смысловые слои (а говорить здесь надо именно о слоях, хотя лучше, учитывая тему данной книги, об «этажах» значений и смыслов: чем выше, тем изящнее ярус и тем труднее он различим с земли).
В этой части мы пройдемся по нескольким «этажам», расположенным выше простого подражания – на уровне «отображения». Надо честно предупредить: наука еще не разобралась, какой из уровней над каким расположен и что за лестницы связывают эти этажи друг с другом. Многое уже сделано такой дисциплиной, как семиотика, однако если мы погрузимся во все тонкости отношений означающего и означаемого, денотата и коннотаций, в тайны различения знаков, символов и аллегорий, то данная глава не только никогда не закончится, но вряд ли сможет по существу начаться.
О божественном в гончарном ремесле
Чтобы приступить к рассказу, не станем сразу воспарять над грешной землей, а, как раз наоборот, присоединимся к археологам и начнем копать. Наша цель – глиняные черепки; если повезет, то и целые сосуды, выброшенные на свалку несколько тысячелетий назад и заботливо сохраненные для нас культурными слоями. Мы обратимся к эффектной керамике трипольской культуры – общности земледельцев, живших когда-то на территориях нынешних Молдавии, Румынии и части Украины. Свое имя, согласно обычаям археологов, эта культура получила по названию украинского села Триполье, где в 1897 г. были сделаны первые находки. С тех пор она считается как бы родной и для украинских, и для российских исследователей. Ее также называют кукутень-трипольской, поскольку на румынской земле раскопки проводились у села Кукутени.
Рис. 4.1. Керамический сосуд кукутень-трипольской культуры. Историко-археологический музей в городе Пьятра-Нямц, Румыния[112 - Фотография: CristianChirita© 2009 CristianChirita / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0Источник: https://commons.wikimedia.org/wiki/Category: Cucuteni_culture#mediaviewer/File: CucuteniOmegaPottery.JPG (https://commons.wikimedia.org/wiki/Category:%20Cucuteni_culture#mediaviewer/File: CucuteniOmegaPottery.JPG) (последнее обращение 14 декабря 2014).Картина мира запечатлена на сосуде трипольской археологической культуры. Виден ход солнца по небосклону, под запасами небесных вод. Змея – символ плодородия и весеннего пробуждения.]
Если внимательно посмотреть на узоры на древних горшках, то станет заметно, что, хотя и не боги их обжигали, а простые гончары, озабочены они были проблемами космического масштаба. Как правило, керамика украшена многоярусным монументальным декором. Нижний ярус довольно тонкий, из горизонтальных полос, часто с обращенными вверх бугорками. Иногда из него «прорастают» палочки с отростками, похожие на детские рисунки елок. Средний уровень, самый широкий, заполнен изображением связанных друг с другом спиралей, чем-то вроде круглого меандра. Так современный художник передал бы динамику стремительно катящихся колес. Завершается все опять нешироким поясом, заполненным плавными волнистыми линиями или зигзагами – символами воды.
Вроде простой горшок, а на самом деле даже не глобус, а модель мироздания. Нижний ярус – земля, возможно вспаханная (бугорки). Под ним – пустота. Подземный мир, похоже, для трипольцев не был актуален – ни демонов, ни ада, глубже семян и корней вообще ничего интересного нет. Выше – пространство, где живем мы, оно, прежде всего, наполнено растениями, дающими урожай, и, главное, вмещает в себя обегающее небосвод дневное светило. Круги и спирали – это как раз оно, наше солнце, запечатленное в движении. Охотник без него, может быть, и обойдется, а земледелец – никак. А что же над ним? Космическое пространство? Нет. Еще одна «твердь», за которой вода. Те самые «хляби небесные», разверзающиеся благодатными дождями. Теория круговорота воды в природе тогда еще не получила всеобщего признания, не было и перегонных кубов и самогонных аппаратов, наглядно демонстрирующих испарение жидкостей и возвращение их в нормальное агрегатное состояние. Но с неба вода лилась. Следовательно, где-то, гораздо выше солнца, находились ее бесконечные запасы.
Подтверждение гипотезы о трехчленном делении мира мы находим в древнейших индоевропейских текстах – гимнах Ригведы (примерно II тысячелетие до н. э.):
1. «Свах» – верхнее небо с запасами воды;
2. «Бхувах» – воздушное пространство со звездами, солнцем и луной:
3. «Бхух» – земля, почва.
Важно отметить, что на трипольских расписных сосудах ниже полосы земли, как правило, ничего не изображалось. Это как бы говорит об отсутствии представлений об особом подземном мире.
Ведическая космогония тоже не знает (в древнейшей своей части) подземного мира, подобного Аиду.
Б. А. Рыбаков. Язычество древних славян. М.: Наука, 1981. С. 202–203.
Итак, даже обычный глиняный горшок может не просто вмещать в себя зерно или воду (а то и пиво или вино), но и быть наглядной иллюстрацией устройства Вселенной. И относится это, конечно, не только к керамике трипольской культуры. Любой народ найдет в наследии своих предков нечто подобное. Однако можем ли мы представить, чтобы архитектура оказалась проще горшечного дела?
Изба как зеркало вселенной
Расстанемся с археологией и обратимся к той части истории архитектуры, которая теснейшим образом связана с этнографическими исследованиями, а именно к деревянному зодчеству Русского Севера. Если мы посмотрим на фасад обычной русской избы, сохранившейся в этом суровом краю еще с XIX века, то среди прочих украшений нам бросятся в глаза характерные диски – символы солнца, или, говоря по-научному, солярные знаки. Обычно их несколько, как минимум три. Расположены так, как будто демонстрируют движение светила по небосводу: из левого нижнего угла «фронтона» – под самый конек, а затем опять вниз, к правому нижнему краю. Окружность нижних дисков обычно заполнена спицами, как у колеса телеги, которые иногда изогнуты наподобие лопастей пропеллера, что еще больше подчеркивает иллюзию вращения. Все правильно: на восходе и ближе к закату солнце зримо «бежит». Зато круги в «зените» гораздо статичнее, внутри заполнены стилизованными крестами или квадратами. Часто их сразу два: полуденное светило никуда не спешит и греет с удвоенной силой. Кстати, конька над крестьянской крышей можно рассматривать в качестве родича крылатых коней из упряжки Феба, как и он, влекущих солнце по дуге небосвода (тех самых, с которыми не справился Фаэтон, чуть не спаливший
землю).
Интересно, что «солнечные» круги никогда не располагаются непосредственно на кровле. Часто их даже намеренно опускают ниже линии крыши на специальных, не несущих никакой конструктивной нагрузки, но зато богато украшенных резьбой досках – так называемых полотенцах. Зато торцы кровли – скосы фронтонов – украшаются другими декоративными досками – причелинами. Узор на них все тот же, волнистый, означающий воду. Край, обращенный книзу, всегда фигурный, когда зубчатый, в виде «городков», а когда и более сложный, состоящий из множества спаренных полукружий. Их можно трактовать как капли, но чаще это множество женских грудей. Не стоит, однако, думать, что эта часть декора использовалась нашими предками как подобие мужского журнала. Эротики здесь немного: эти груди кормят, точнее, питают землю живительной влагой дождя. Известно, что и обычные тучи, насыщающие поля и нивы, ассоциировались у древних с женской грудью.
Итак, в русской избе можно легко разглядеть то же представление о мироустройстве, что и в трипольской керамике, с солнцем в «среднем» небе и «хлябями небесными» в «верхнем». Тем более что обе интерпретации принадлежат одному и тому же исследователю – знаменитому советскому историку академику Борису Александровичу Рыбакову (1908–2001). О керамике он писал в книге «Язычество древних славян» (1981), об архитектуре – в «Язычестве Древней Руси» (1987). Правда, это далеко не единственное из возможных толкований. Та же изба с коньком или с птицей на крыше – еще и образ тотемного животного. Войдя в нее, хозяин попадает под покровительство своих предков-зверей.
Рис. 4.2. Изба Костромской губернии. Лист из альбома И. Чернецова[113 - Уже в XIX веке историки понимали, что памятники русского деревянного зодчества находятся под угрозой исчезновения, и старались научно зафиксировать особенности выявленных образцов.Литография: А. БеггровИсточник: Даль Л. В. Старинная русская изба из альбома Чернецова // Зодчий. 1872. № 3. С. 32.]
Конечно, остается вопрос, зачем вообще в крестьянской архитектуре все эти изображения солнц, «верхней воды» и небесных грудей, а также коней, оленей, рогатых богинь и прочих мифологических персонажей? Вряд ли каждая изба была чем-то вроде учебного плаката по устройству мироздания. Здесь мы впервые касаемся темы, очень важной для данной главы. Изобразительный аспект в архитектуре обычно не связан с простым отображением реальности, как, например, в живописи эпохи социал истического реализма (впрочем, это тоже упрощенный взгляд, она-то как раз была призвана эту реальность улучшать). Чаще всего такое архитектурное «изображение» – это способ влиять на действительность. Причем если конструкции здания физически меняют, говоря словами марксистов, «реальность, данную нам в ощущениях», то его изобразительная и символическая ипостась больше пригодна для воздействия на потусторонние, трансцендентные силы.
Наша изба – прямой тому пример. Хорошо известно, что с появлением уличного освещения заметно снижается ночной разгул преступности. То же было и в те далекие века. Только деревянные «солнца» на фасадах, продолжавшие функционировать после захода их реального прототипа, мало влияли на настоящих разбойников, зато эффективно отпугивали «хулиганов» потустороннего мира – леших, навий, вампиров и вурдалаков.
В ночи, когда реальное солнце пойдет своим подземным путем, когда полчища невидимых враждебных навий могут приблизиться к человеку, «аще вылезет он из хоромины своей», то в его дому, в его языческой крепости он будет огражден заклинательным изображением на всем фасаде дома спасительного, светоносного начала – движения солнца, неотвратимого возврата света, ежесуточно побеждающего полный опасности мрак.
Б. А. Рыбаков. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987. С. 495.
Храм как зеркало мысли
Итак, простая русская изба, несмотря на скромные размеры, успешно демонстрирует космогонические представления своих обитателей. Можно сказать, что задом она обращена, может, и к лесу, но фасадом – в макрокосм, то есть во Вселенную. И это лишь один, еще близкий к земле, «этаж» в здании архитектурных смыслов. А нам пора на новый уровень, к новым «сюжетам», туда, где зодчество обращается к иной Вселенной, – в микрокосм и безбрежные глубины человеческого сознания.
Известно, что, когда речь идет о внутреннем мире отдельного человека или конкретной группы лиц, с проблемой лучше справляются психологи и социологи. Однако если встает вопрос о целых народах, самыми компетентными в теме коллективного сознания, как и коллективного бессознательного, оказываются ученые, занимающиеся проблемами культуры, в частности – искусствоведы. Собственно, большую часть XX века в искусствознании доминировал метод исследования, призванный решать именно эти задачи (разумеется, за исключением Советского Союза, где считалось аксиомой, что мозги человечества всегда заняты только одним – классовой борьбой).
Вообще, на данный момент искусствознание выработало четыре основных метода. (Так, по крайней мере, нас учили на отделении истории искусств истфака МГУ. Другие научные школы, наверное, добавили бы что-нибудь свое, например структурализм. Однако сейчас нам вполне достаточно этой схемы.) Пожалуй, стоит ознакомиться с ними, если мы хотим разобраться не только в том, как выглядит архитектура, но и о чем она говорит.
Первый метод, самый древний и в принципе не устаревающий, – это знаточество. Без него невозможна работа музейного сотрудника, особенно хранителя коллекции. Без него трудно представить работу успешного антиквара. И без него же, по большому счету, бессмысленно занятие коллекционированием предметов искусства. Метод требует знания множества исторических фактов, в том числе биографий художников и даже их моделей. Но главное – особого глаза, «насмотренности», умения «видеть вещи». Не секрет, что выдающийся искусствовед, автор замечательных монографий, иногда хуже распознает подделку, чем опытный коллекционер, не имеющий специального образования. Из этого, конечно, нельзя делать вывод, что искусствоведческое образование бесполезно и без него люди вообще лучше разбираются в искусстве. Просто теоретик-исследователь и коллекционер-антиквар ставят перед собой разные цели. К тому же историки искусства «широкого профиля» вообще редко встречаются с подделкой, имея дело в основном с хрестоматийными вещами, а уж архитектуроведы до недавнего времени и в страшном сне не могли представить, что им придется проводить экспертизы на подлинность здания. Хотя, увы, будущим историкам московской архитектуры это, очевидно, предстоит.
Следующим научным методом истории искусств стала иконография. Эта искусствоведческая дисциплина занимается изучением и распознаванием сюжетов, а также правилами расположения фигур и предметов в композиции. Это особенно важно при исследовании религиозного искусства или произведений на мифологические темы. Определяя, например, различия между иконами Казанской и Владимирской Божией Матери, вы занимаетесь именно иконографией.
Если нож, позволяющий нам
узнать св. Варфоломея, на самом деле не нож, а штопор, значит, перед нами не св. Варфоломей.
Э. Панофский. Этюды по иконологии. Гуманистические темы в искусстве Возрождения. СПб.: Азбука-Классика, 2009. С. 32.
Третий метод – формальный анализ, которому мы уделили достаточно внимания в предыдущей главе, рассказывая о Генрихе Вёльфлине.
Наконец, в первой половине XX века постепенно сформировался еще один подход к изучению истории искусства, названный иконологическим. Попробуем вкратце объяснить, чем призвана заниматься эта научная дисциплина, потому что именно она поможет нам увидеть многие скрытые смыслы в истории архитектуры. Однако начнем мы с жи вописи. Представим себе какую-то картину; например, по традиции, сложившейся среди тех, кто пытается рассказать о сути иконологии, – «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи. Для австралийского бушмена, также традиционно приглашаемого в этот мысленный эксперимент, это просто изображение коллективного принятия пищи. Для людей из «цивилизованного мира», знакомых с христианской культурой, это изображение драматического события, известного нам из Евангелия, – последней трапезы Христа и его учеников, во время которой произошло предсказание предательства. Однако можно заглянуть и глубже, так сказать, «сквозь окно картины», чтобы, привлекая другие источники (картины с родственными сюжетами, философские труды, литературные тексты, бухгалтерские книги и дневники путешественников), уловить и выявить общие и важнейшие направления развития человеческой мысли и сам процесс коллективного мышления. На языке иконологов, опирающихся на созданную в 1920-х гг. «Философию символических форм» Эрнста Кассирера (1874–1945), это звучит как «внутреннее значение, или содержание произведения, составляющее область символических значений».
Очевидно, что иконология как метод лучше работает там, где есть «картинки», что прямо следует из ее названия. Однако она может быть использована и в интерпретации архитектурного образа. Самую известную попытку такого рода сделал Эрвин Панофский (1892–1968), знаменитый исследователь, благодаря которому иконология и получила огромную популярность. Долгое время этот ученый преподавал в университете Гамбурга, пока в 1933 г., после прихода нацистов к власти, не получил от альма-матер в одной и той же телеграмме и поздравление с именинами, и извещение об увольнении. К счастью для еврея Панофского и для всей науки об искусстве, он успел вывезти семью и эмигрировать. Особенно выиграла Америка, заполучив среди прочих и этого выдающегося ученого, создавшего на территории США очередную сильную научную школу. В этом смысле Гитлер и его «сверхчеловеки» оказали неоценимую помощь англосаксонским странам, вытеснив туда целую армию замечательных университетских профессоров, носителей многовековых интеллектуальных традиций, не имевших к тому же, в силу специфики образования, высокого языкового барьера. Особенно интересно, что Панофский оказался в знаменитом принстонском Институте перспективных исследований (Institute of Advanced Study), где работал рядом с Эйнштейном. В этом есть что-то символическое. Во-первых, работы Панофского значат для истории искусств, пожалуй, не меньше, чем труды автора теории относительности для физики. Во-вторых, можно найти и другие параллели. Искусствоведы, как и физики, до сих пор не смогли создать свою «теорию всего». Более того, как в физике теория относительности и квантовая механика трудно находят точки соприкосновения, так и в науке об искусстве пока не удается преодолеть одно существенное противоречие: и иконография, и иконология безразличны к качеству художественного произведения. В принципе, исследователям-иконологам все равно, имеют ли они дело с шедевром или с рядовой ремесленной поделкой. Общие мотивы, подлежащие изучению, могут быть и там, и там, и они равноценны в цепочке, подтверждающей научную концепцию. В свою очередь, методы формального анализа, исследования композиционных особенностей и пропорционирования способны существенно помочь в понимании механизма появления выдающихся произведений. Однако тогда «за кадром» остается смысловое наполнение.
Рассматривая, таким образом, чистые формы, мотивы, образы, сюжеты и аллегории как проявления лежащих в их основе принципов, мы трактуем все эти элементы как то, что Эрнст Кассирер назвал «символическими» значениями. Если мы ограничиваемся утверждением, что знаменитая фреска Леонардо да Винчи изображает группу из тринадцати человек, сидящих за обеденным столом, и что эта группа представляет Тайную вечерю, мы рассматриваем произведение искусства как таковое и трактуем его композиционные и иконографические особенности как его собственные свойства и признаки. Но если мы пытаемся осмыслить ее как документ, относящийся к личности Леонардо, или к культуре итальянского Высокого Возрождения, или к определенному религиозному мировоззрению, мы рассматриваем произведение искусства как проявление чего-то еще, что выражается в бесконечном разнообразии других проявлений, и трактуем композиционные и иконографические особенности произведения как более подробное свидетельство этого «чего-то еще». Выявление и интерпретация этих «символических» значений (которые обычно не осознаются самим художником и могут даже явно отличаться от того, что он сознательно стремился выразить) составляют предмет иконографии в широком смысле (то есть иконологии. – С. К.).
Э. Панофский. Этюды по иконологии… С. 33.
Впрочем, чтобы применить иконологический метод к истории архитектуры, Панофский выбрал эпоху, когда в зодчестве практически не было «проходных вещей» и все, что строилось, становилось шедевром. Он обратился к готическим соборам, чтобы сравнить их с философскими трудами того же хронологического периода, то есть со схоластикой, и выявить на данном материале общие, характерные именно для этого времени, принципы мышления и ментальные структуры, или, проще говоря, найти общее в «устройстве мозгов».
Что такое готический собор, знают, в общем-то, все. Если не по книгам и путешествиям, то хотя бы по известным постановкам про собор Парижской Богоматери. Про схоластику тоже все, наверное, слышали, и вряд ли что-то положительное. Обычно ее путают с демагогией и бесплодным переливанием из пустого в порожнее. Это несправедливо. Схоластика вообще не была философским учением, пытающимся объяснить устройство мира. Скорее, это технология корректного философского мышления, в меру занудная, как все, что стремится к идеальному порядку.
Чтобы понять, как и почему появилась схоластика, стоит обратиться к нашему времени. Думающему человеку нетрудно заметить, что мы как общество все меньше и меньше ценим логику. Стали вполне допустимы алогичные и даже абсурдные заявления и высказывания. Разумеется, это наиболее заметно в публичной жизни и политике. Кто мыслит проще, тот искренне не улавливает логических противоречий; другие же все понимают, но не считают абсурдность зазорной. Налицо тенденция отказа от достижений Аристотеля, заложившего основы логики как строго
научного способа мышления, и множества его последователей.
Иное дело те века, которые и сейчас еще высокомерно именуются «темными». К концу первого – началу второго тысячелетия нашей эры Аристотель, спасибо арабским ученым, разыскавшим и сохранившим его тексты, приобрел широкую популярность среди просвещенных людей, а игнорировать логику, которой выдающийся уроженец Стагира посвятил многие из своих трудов, становилось все более и более постыдным, по крайней мере в тех кругах, которые мы сейчас назвали бы интеллигенцией. А круги эти к моменту зарождения готики были не так уж узки. Прежде всего, образованным должен быть священник. Однако появились и другие профессии, требовавшие умения мыслить. Это, разумеется, медики, изучившие Авиценну и посетившие множество университетов в поисках тех из них, где разрешались лекции по анатомии со вскрытием трупов. Но также и адвокаты, поэты, ювелиры, книгоиздатели. Архитектор тоже становится респектабельным профессионалом, носителем знания и творцом проекта, а не просто подрядчиком и «главным прорабом». «Doctor Lathomorum» («Доктор каменотесов») было выбито на надгробии одного из достойных представителей данной профессии.
Рис. 4.3. Надгробная плита над захоронением архитектора Гуго Лебержье. После 1267 г.[114 - Фотография: Odrade123© User: Odrade123 / WikimediaCommons / CC-BY-SA-3.0Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Cathеdrale_Notre-Dame_de_Reims_6.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Cath%C3%A9drale_Notre-Dame_de_Reims_6.jpg) (последнее обращение 24 марта 2015).«Здесь лежит Мастер Гуго Лебержье, тот, кто начал эту церковь в 1229 году и умер в 1267 году», – гласит надпись на надгробии. Архитектор, атрибуты профессии которого представлены уменьшенной копией храма и обязательными инструментами зодчего – мерной линейкой, циркулем и угольником, изображен на рельефе весьма респектабельным человеком. Надгробная плита была установлена в несохранившейся церкви Святого Никасия в Реймсе. Ныне находится в Реймсском соборе.]
Кроме того, любой уважающий себя город обзаводился университетом, а с ним и сотнями студентов, получавших знания и, в качестве профессиональной подготовки, упражнявшихся прежде всего в той же логике как философской дисциплине. Парламенты были не везде, но в университетах любая тема могла стать предметом для дискуссий. Участие в публичном диспуте для университетского профессора (тоже профессионала) и его «команды» бакалавров было тем же, что и турнир для рыцарей. Ученые и теологи вызывали друг друга на интеллектуальные «дуэли», где должны были публично, в присутствии множества компетентных «болельщиков», отстаивать свою точку зрения. Мнения авторитетов, как научных, так и церковных, разумеется, считались догмой, но одновременно использовались и как исходные пункты для дальнейших логических построений. Понятно, что в этих условиях человеку нельзя было высказать что-либо, противоречащее логике, без риска потерять авторитет. Так появились схоласты (от лат. schola – школа) – ученые, стремившиеся подчинить свои рассуждения строжайшим логическим правилам.
Не факт, что создатели готических сооружений читали в подлиннике Жильбера де ла Порэ или Фому Аквинского. Но у них имелось бесчисленное множество других возможностей ознакомиться с идеями схоластов… Они учились в школах, они слушали проповеди, они могли посещать всякого рода публичные диспуты (disputations de quolibet), которые, поскольку на них, как и положено, обсуждались все вообразимые злободневные темы, превращались в события светской жизни, мало чем отличающиеся от современных опер, концертов или публичных лекций…
Э. Панофский. Готическая архитектура и схоластика // Панофский Э. Перспектива как символическая форма. Готическая архитектура и схоластика. М.: Азбука-Классика, 2004. С. 229.
Понятно, что и авторы теологических трактатов, и строители храмов служили одной общей цели – укреплению веры в Бога, которая всегда нуждается в поддержке, ведь сомнения в существовании Творца, в его превосходстве над силами зла и в правоте той или иной конфессии посещают даже святых. Помощь борьбе с неверием может прийти с двух сторон, извечно соперничающих между собой, – от разума или от чувств. Одна из важнейших способностей всякого религиозного искусства – показывать нам, какой путь укрепления веры преобладает среди тех, кому адресовано данное произведение. Там, где доминирует мистицизм, разум оказывается лишним и считается, что приближаться к Богу следует, непосредственно отдавшись полноте чувств, в восторге религиозных переживаний. Там же, где все еще верят в силу ума, религиозность пытаются поддержать безупречностью логических построений.
Именно эта задача – поддержка веры разумом – сделала похожими методы работы схоластов и средневековых строителей. Однако что конкретно может быть общего между сочинением, сохраняемым на пергаменте, и собором, воплощенным в камне? С точки зрения Панофского, здесь нужно рассматривать три главных пункта – общую цель, общий метод и общий способ неконфликтного разрешения противоречий.
Что касается цели, то всегда существовал соблазн использовать разум по максимуму и прямо, путем четких логических построений, доказать, что Бог существует и всякое иное предположение очевидно ошибочно. Яркой попыткой такого рода (позже, увы, признанной неудачной) был знаменитый схоластический трактат Фомы Аквинского «Сумма теологии». Однако большинство ученых ставило перед собой более скромную задачу – разобраться в том, как разум соотносится с верой и что, собственно, вера собой представляет. На языке схоластических трактатов это называется манифестация (от лат. manifestatio), то есть обнаружение, проявление или разъяснение самого феномена веры.
Теперь вернемся к архитектуре. Это же стремление к «проявлению» веры можно найти в подсознательных интенциях (правильнее бы сказать – в «умостроениях») архитекторов готических соборов. Если рассматривать храм как метафорический образ духовного мира человека, то, конечно, вера окажется в самом «сердце» – в интерьере. Бросив для сравнения взгляд на сооружения предыдущей эпохи – на храмы романского стиля, мы увидим, что их внутреннее устройство никак или почти никак не отражено на внешних стенах. Так, очевидно, и вера была скрыта от разума в те суровые времена. Иное дело готика. Структура интерьера манифестируется, то есть проявляется на фасадах. Пожалуй, это можно сравнить с фотографическим процессом. Наверное, многие еще помнят, как это происходило в доцифровую эпоху. В темной комнате, при свете красного фонаря, экспонированный лист фотобумаги опускался в кювету, чтобы на нем медленно проступили очертания будущего изображения. Так и на стенах готического собора «проступают» внутренние членения: ярусы, травеи (секции под крестовыми сводами, из которых составляются нефы, – о них уже шла речь во второй главе) и торцы нефов. Интерьер не виден, но проявлен, подобно основам веры в схоластических рассуждениях.
Теперь о следующем сходстве между философией и архитектурой. Чтобы «разъяснять веру разумом», надо сначала «проявить» сам разум, сделать понятной и убедительной систему мышления.
Единственный способ добиться этого – писать тексты по четким, понятным и убедительным правилам. Все трактаты – философские и теологические (что, в сущности, одно и то же, когда мы говорим об этой эпохе) – создавались поэтому в соответствии со строгими формальными требованиями. Это, во-первых, тотальность; во-вторых, классификация по принципу единообразия частей и частей этих частей; в-третьих, четкость и дедуктивная убедительность. Есть ли тут сходство с архитектурой?
Итак, тотальность. Очень часто философский и теологический трактат того времени назывался «Суммой» («Summa»), и не зря. По охвату материала такое произведение было похоже на современную энциклопедию (только материал располагался отнюдь не в алфавитном порядке). Непременное требование – композиционное совершенство и ощущение всеохватности и исчерпанности темы. Все, что считалось лишним, противоречащим чувству гармонии, отсекалось и не принималось в расчет. В какой-то мере такое сочинение напоминало совершенное произведение прикладного или ювелирного искусства, что-то вроде реликвария (ларца для хранения мощей), только сделанного из слов. Само собой разумеется, что слова эти складывались в мудрые тексты: самое знаменитое из сочинений такого рода – уже упомянутая «Сумма теологии» Фомы Аквинского.
Рис. 4.4. Собор аббатства Мария Лаах. Германия. Гравюра на стали Уильяма Грея Фёрнсайда по рисунку Уильяма Томблесона. 1832 г.[115 - Рисунок: William TomblesonИсточник: Tombleson W. Tombleson’s Views of the Rhine from Cologne to Mainz. London; Paris: Fearnside William Gray, 1832. P. 100–101.Здание романской эпохи (построено в XII веке) позволяет легко различать отдельные части, из которых складывается общая композиция, однако внутреннее устройство остается неясным, укрываясь от нашего взгляда за непроницаемыми стенами «крепости Бога».]
Рис. 4.5. Доменико Квальо. Реймсский собор. Холст, масло. Первая половина XIX века. Музей изобразительных искусств, Лейпциг[116 - Живопись: Domenico QuaglioИсточник: https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Domenico_Quaglio_(1787_-_1837),_Die_Kathedrale_von_Reims.jpg (https://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Domenico_Quaglio_(1787_-_1837),_Die_Kathedrale_von_Reims.jpg) (последнее обращение 24 марта 2015).На фасадах готического собора зримо проявляется внутренняя структура здания.]
Принципу тотальности легко найти соответствие и в готической архитектуре. Во-первых, всякий собор стремился передать своими формами и украшениями все христианское знание, необходимое и достаточное его прихожанам – и теологическое, и этическое, и естественнонаучное, и историческое. Во-вторых, если сравнить готический собор с предшествовавшим ему романским, легко убедиться, что это гораздо более сплоченная и гармоничная композиция, несмотря на все богатство декора. Романский храм, говоря упрощенно, весь состоит из отдельных объемов. Он окружен множеством башен. Внизу – крипта, с запада – полукружие вестверка (от нем. Westwerk – западная часть храма, противоположная восточной, алтарной, и символически отданная светским властям), с востока – алтарь. В общем, величие есть, но гармония и единство образа в дефиците. Готика, как это ни парадоксально на первый взгляд, гораздо целостнее. Башни занимают строго определенное место – над главным фасадом, не считая острого шпиля над средокрестием. В плане остаются только три главные составляющие – неф, трансепт и алтарная часть (значения этих терминов можно найти в третьей главе, об арках и сводах). Так что мы вправе констатировать, что схоластический принцип тотальности в полной мере соблюдался и зодчими той эпохи.
Теперь о принципе единообразия частей и частей этих частей. Казалось бы, что общего может быть у схоластического трактата с приложением Microsoft Word? Между тем средневековые схоласты могли бы считаться соавторами этой популярной компьютерной программы, по крайней мере ее функции «Структура» в разделе «Вид». Мы привыкли, что серьезные тексты, диссертации или инструкции разделяются на множество разделов и подразделов, параграфов и артикулов, что так наглядно отражается в вышеупомянутом текстовом редакторе. Да и на бумаге очень удобно части одного логического уровня нумеровать римскими цифрами, нижестоящие – арабскими, а совсем мелкие отмечать буквами со скобкой: а), б), в) или a), b), c). Трудно представить, но до схоластов никто не додумался применять эту удобную систему. Например, Витрувий разбил свой текст только на книги; наверное, это получилось само собой, по мере написания. А на фрагменты, удобные для цитирования и сносок (Vitruvius, VII, 1, 3, например), его произведение разделили только в эпоху Ренессанса. Зато всякая «Сумма» была изначально структурирована по этому принципу. Иерархия логических уровней соблюдалась очень строго. При этом, разумеется, как прилежные христиане, согласные с догматом о Святой Троице, авторы схоластических трактатов стремились к тому, чтобы и целое, и каждая часть, и часть части этого целого делились именно на три младших подразделения.
Рис. 4.6. Третья аббатская церковь в Клюни. План. 1088 – ок. 1120 гг. Франция[117 - Гравюра: PegardИсточник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. I. Paris: B. Bance, 1854. P. 258.План главного храма аббатства в Клюни, образца французской романики, как будто составлен из ладно подогнанных друг к другу, но отдельных частей. К сожалению, от этого грандиозного сооружения осталась лишь малая часть. Почти весь комплекс был разрушен и растащен для собственного строительства окрестными жителями во времена Великой французской революции.]
Рис. 4.7. Амьенский собор (Cathеdrale Notre-Dame d’Amiens). План. 1220 г. Амьен, Франция[118 - Гравюра: PegardИсточник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. II. Paris: B. Bance, 1854. P. 326.Неф, трансепт и хор готического собора в Амьене представляют собой композиционное, конструктивное, стилистическое и пространственное целое.]
Рис. 4.8. Аббатская церковь Сен-Дени. Вид на трансепт и хор. Ок. 1231 г. Париж, Франция[119 - Фотография: Светлана КузенковаНеф и трансепт аббатской церкви Сен-Дени, выдающегося памятника готической архитектуры, оформлены совершенно одинаково.]
Те же принципы легко найти в архитектуре. В романскую эпоху в одном и том же здании можно было встретить целую коллекцию сводов, цилиндрических и крестовых, купольных и полукупольных. В готическом же соборе все своды одного типа – стрельчатые с нервюрами, хотя и перекрывают пространства разного размера и формы. Аналогично трансепт, то есть поперечный неф, символизирующий, если смотреть сверху, перекладину креста, становится структурно неотличим от своего продольного собрата. Точнее, его также делают трехнефным, с высоким центральным «кораблем» и пониженными боковыми, и перекрывают точно такими же конструкциями. Внутреннее пространство храма становится целостным, но делящимся на логически соподчиненные элементы. Во-первых, весь храм разделен на продольную часть (главный неф), алтарь и трансепт. Во-вторых, главный неф и трансепт делятся, в свою очередь, на высокий центральный и пониженные боковые нефы, а алтарная часть – на собственно алтарь, круговой обход за ним и венец капелл. Также и каждая из этих частей дробится опорами и нервюрами сводов на еще более мелкие
и подчиненные элементы. В общем, все происходит в точности так, как в сочинениях схоластов.
Третий принцип написания трактата, или «Суммы», – четкость и дедуктивная убедительность – также находит свои аналогии в готической архитектуре. Четкость практически очевидна. Каждый элемент работает вместе с другими, но он легко различим как самостоятельная художественная единица. Храм как бы составлен из отдельных элементов, независимых от соседних и, что важно, от стены. Любая деталь скорее приставлена к стене, чем «вырастает» из нее (чтобы в полной мере ощутить разницу, стоит вспомнить барочную архитектуру и то, как нам помогал воспринять ее Вёльфлин в предыдущей главе). Логику взаимоотношений между элементами разных иерархических уровней тоже легко разглядеть, хотя только специалист различит, дедукция это или индукция. В качестве примера можно привести пучки колонн, заменившие в высокой готике классические круглые опоры. Поскольку каждая колонка из такой связки переходит наверху в собственную нервюру, то историк архитектуры мог бы судить об устройстве сводов всего лишь по горизонтальному срезу единственной опоры – своеобразной посылке каменного силлогизма.
Рис. 4.9. Логика построения композиции внутренней стены центрального нефа готического собора с использованием элементов, включенных Эженом Виолле-ле-Дюком в Толковый словарь французской архитектуры[120 - Гравюра: Guillamot JuniorСхема: Сергей КавтарадзеИсточник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. II. Paris: B. Bance, 1854. P. 291.Если бы теория Эрвина Панофского о близости схоластической философии и эстетических принципов готики появилась во времена, когда жил и работал Эжен Виолле-ле-Дюк, то в его Толковом словаре французской архитектуры она, возможно, была бы проиллюстрирована подобным образом.]
Все три только что рассмотренных нами принципа написания схоластических трактатов помогали решить – и в теологии, и в архитектуре – две первых задачи из отмеченных Панофским, а именно манифестацию (то есть разъяснение) веры разумом и демонстрацию принципов работы того самого разума, который этим разъяснением занимается. Однако, как уже было сказано, перед почитателями логики вставала еще и другая проблема – конкорданция (от лат. concordantia), то есть приведение в согласие и гармонию, а если честно, то примирение противоречий в исходных посылках, используемых в ученых рассуждениях. Наука тех времен находилась в несколько иной ситуации, нежели нынешняя. Эмпирических фактов было известно мало, практические опыты хотя и осуществлялись де-факто алхимиками и механиками, однако еще не считались средством установления истины. Трудно представить, чтобы два ученых средневековых мужа вместо того, чтобы скрестить свои pro et contra на диспуте, сказали бы: «Пойдемте в лабораторию, коллега. Вашу гипотезу можно проверить опытным путем». Эксперимент можно было встретить скорее в суде, чем в университете. Главным источником несомненных знаний являлись авторитеты – выдающиеся авторы прошлого. Разумеется, у теологов вообще не было выбора, экспериментальной их наука не стала до сих пор.
Все, что средневековый человек мог знать о Божественном откровении, и многое из того, что он считал истинным в других отношениях, приходило к нему из авторитетных источников (auctoritates): в первую очередь – из канонических книг Библии, представляющих аргументы «надежные и неопровержимые» (proprie et ex necessitate), затем – из учений Отцов Церкви, представлявших аргументы «надежные», но лишь «вероятные», а также из трудов «философов», представлявших аргументы «не вполне надежные» (extranea) и по этой причине не более чем вероятные.
Э. Панофский. Готическая архитектура и схоластика… С. 278.
Проблема же, и весьма серьезная, состояла в том, что авторитетные источники древности (в том числе – страшно сказать! – и Священное Писание) часто противоречили друг другу, при этом ни одной их строчки нельзя было признать ошибочной. Это как если бы современному математику пришлось доказывать теорему, пользуясь противоречащими друг другу, но неоспоримыми аксиомами. Знаменитый своими несчастьями и постоянством в любви философ Пьер Абеляр написал целый труд – «Да и Нет» («Sic et Non»), где тщательно подсчитал все важные теологические расхождения, до того не разрешенные наукой. Их оказалось 158, включая проблему допустимости самоубийства, не самую насущную, судя по месту – пункт 155 – в рейтинге, и чуть более актуальную – пункт 124 – о возможности внебрачного сожительства.
Схоластам ничего не оставалось, как научиться примирять противоположные мнения и искать компромиссы. Основным методом было разделение целой проблемы на множество подчиненных частей и поиск согласия на нижних логических уровнях. Это хорошо видно в композициях философских трактатов того времени. Обсуждение каждого противоречия начинается с представления мнений авторитетов с одной стороны, затем им противопоставляются противоположные суждения (sed contra…), и далее, после обретения сходства в частностях, следует примирение, основанное на положении, что абсолютно все авторитетные высказывания истинны, но – отчего и сложилось впечатление противоречивости – некоторые из них были неверно истолкованы.
Рис. 4.10. Шартрский собор (Cathеdrale Notre-Dame de Chartres). Фрагмент фасада. 1194–1220 гг. Шартр, Франция[121 - Фотография: Светлана КузенковаОкно-роза на фасаде собора в Шартре расположилось на глухой стене. Осталось много недекорированных поверхностей, что не могло нравиться в готическую эпоху.]
Панофский находит несколько примеров, когда архитекторы готических соборов, подобно своим ученым современникам, ищут и находят компромиссные – синтетические – решения прикладных профессиональных проблем. Оказывается, витражное окно-роза на главном фасаде, воспринимаемое нами как непременный атрибут готического стиля, являлось настоящей головной болью средневековых зодчих. Во-первых, оно круглое. Ему бы появиться в XV веке, в эпоху Возрождения, когда ценились совершенные формы. А во времена готики все вокруг острое, стрельчатое, устремленное к небу… Это противоречие прежде всего бросалось в глаза при взгляде изнутри здания, на фоне сводов с нервюрами, особенно если окно было большим, на всю ширину нефа. Но и малый диаметр розы не спасал положения: на фасаде оставались ничем не заполненные плоскости стены, более приличествующие предшествующей эпохе – романской. Выходы из проблемы предлагались разные. В каких-то областях вообще отказались от круглого окна, заменив его огромным витражом стрельчатых очертаний. В других архитекторы продолжали эксперименты с размерами розы и тонко манипулировали украшениями на фасаде, чтобы поддержать ощущение гармонии пропорций. Так продолжалось до тех пор, пока, наконец, не было найдено поистине схоластическое, примиряющее решение. На соответствующем ярусе весь торец главного нефа заполнялся большим островерхим витражом, а уже в него, как часть декора, вписывался традиционный круг окна-розы.
Рис. 4.11. Церковь Сен-Мерри. 1520–1612 гг. Париж, Франция[122 - Фотография: Светлана КузенковаПоздний
готический храм (пример «пламенеющей готики») демонстрирует вариант решения проблемы окна-розы: витраж заполняет весь стрельчатый проем.]
Рис. 4.12. Окно-роза Реймсского собора. Архитектор Бернар Суассонский. 1255–1290 или 1259–1294 гг. Реймс, Франция[123 - Фотография: Светлана КузенковаСхоластический принцип concordantia в действии: круглая роза встроена в стрельчатое окно.]
Есть и еще один пример, блестяще доказывающий, что средневековые архитекторы применяли, если можно так выразиться, те же методы мышления, что и философы-схоласты. Более того, делали они это вполне осознанно. Один из зодчих, Виллар де Оннекур (ок. 1225 – ок. 1250), оставил нам интереснейший документ – по сути, путевой дневник, где он не столько записывал, сколько зарисовывал свои мысли и впечатления. В «Альбоме», как его сейчас принято называть, множество архитектурных чертежей и планов, что впоследствии позволило использовать этот труд в качестве архитектурного учебника. Впрочем, интересы самого Виллара были гораздо шире. На тех же страницах можно найти и нарисованного с натуры (что автором подчеркнуто особо) льва в процессе дрессировки, и проект вечного двигателя, который, в отличие от всех предшествующих, просто не мог не заработать. Что мешало вести подобные записи, скажем, Фёдору Коню – строителю Смоленского кремля? Или кому-нибудь из окружения Андрея Рублёва?
Рис. 4.13. Виллар де Оннекур. Идеальный план алтарной части. Рисунок. Ок. 1235 г. Национальная библиотека Франции[124 - Рисунок: Villard de HonnecourtИсточник: http://classes.bnf.fr/villard/feuillet/index.htm (http://classes.bnf.fr/villard/feuillet/index.htm) (последнее обращение 24 марта 2015).Верхний чертеж со страницы альбома средневекового зодчего Виллара де Оннекура демонстрирует достижение компромисса в споре с его коллегой Пьером де Корби по двум позициям. Во-первых, венец капелл состоит из чередующихся прямоугольных и полукруглых в плане сооружений. Во-вторых, прямоугольные капеллы перекрыты традиционными крестовыми сводами (они и сегодня обозначаются на планах диагональными линиями), а полукруглые – общим для них и деамбулатория сводом из пяти распалубок.]
На одном из листов Виллар де Оннекур изобразил план идеальной алтарной части. Согласно приведенной там же надписи он разработал его в соавторстве с другим зодчим, Пьером де Корби, причем, как подчеркнуто в пояснении, «inter se disputando» – в ученом споре. Результатом диспута стала не победа одного из оппонентов, а рождение компромисс ного решения. (К слову, только благодаря записи Оннекура имя его коллеги дошло до потомков.) Посмотрим внимательно на верхний рисунок. Вероятно, один из архитекторов сочувствовал популярной в те годы идее, что монастырскому зодчеству пристало быть строгим и обходиться без излишней роскоши даже в контурах архитектурных форм; другой же отстаивал традиционное представление о том, что венец капелл должен состоять из округлых в плане элементов. Как результат, венец хора сложен как из прямоугольных объемов, характерных для аскетичных сооружений монахов-цистерцианцев, так и из привычных полукруглых пристроек. Кроме этого, спорщики достигли согласия в устройстве конструкций: своды циркульных капелл существуют не сами по себе, а как часть конструкций кругового обхода, под единым замковым камнем. В то же время прямоугольные помещения имеют самостоятельные перекрытия. Налицо торжество принципа concordantia в архитектуре, чем вновь демонстрируется ее родство с философией той же эпохи.
Микрокосм и макрокосм в гармоническом слиянии
Итак, мы уже познакомились с тем, как, во-первых, архитектура может отображать картину мира, какой она видится людям в ту или иную эпоху (можно сказать, макрокосм); во-вторых, как зодчество же, хотим мы того или нет, отражает формы и методы нашего мышления, устройство внутреннего мира (микрокосма). Теперь поговорим о том, как средствами архитектуры можно выразить единство этих двух миров и даже помочь достижению гармонии между ними.
В этом нам поможет еще одна знаменитая книга, вышедшая из-под пера известного искусствоведа, специалиста в области все той же иконологии, Рудольфа Виттковера (1901–1971). Как и Панофский, Виттковер был вынужден покинуть территорию Третьего рейха в начале 1930-х гг., однако в Америке он оказался не сразу, а долгое время работал в Англии, в вывезенном из Германии знаменитом Институте Варбурга – центре иконологических исследований, базирующемся на богатейшей тематической библиотеке. (История создания данной библиотеки сама по себе чрезвычайно интересна. Аби Варбург (1866–1929), выходец из семьи богатейших банкиров, отказался от своей доли наследства в пользу брата, с условием, что тот будет покупать ему любые, даже самые дорогие книги, какие он пожелает. Это решение позволило ученому не только собрать уникальную книжную коллекцию, систематизированную совершенно особым образом, но и, отказавшись от потомственного занятия, стать родоначальником исследовательского метода, получившего позднее название «иконология». К сожалению, сам Аби Варбург не занимался архитектурой, что заставляет нас распрощаться с этой замечательной фигурой и обратиться к одному из его последователей.)
Рис. 4.14. Пьеро делла Франческа. Идеальный город. Холст, масло. Ок. 1470 г. Национальная галерея области Марке. Урбино, Италия[125 - Живопись: Piero della FrancescaИсточник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Formerly_Piero_della_Francesca_-_Ideal_City_-_Galleria_Nazionale_delle_Marche_Urbino.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Formerly_Piero_della_Francesca_-_Ideal_City_-_Galleria_Nazionale_delle_Marche_Urbino.jpg) (последнее обращение 24 марта 2015).Ведута (архитектурный пейзаж) художника Пьеро делла Франческа – это, по сути, иллюстрация к представлениям Альберти о том, как должен правильно выглядеть храм: круглое свободностоящее здание на прекрасной площади.]
В 1949 г. Рудольф Виттковер опубликовал книгу «Архитектурные принципы эпохи Гуманизма» («Architectural Principles in the Age of Humanism»), которая, несмотря на небольшой объем, буквально перевернула многие устоявшиеся представления об истоках и причинах появления самого феномена Возрождения. Начинается она с рассказа о том, что в первой половине XV века итальянские архитекторы вдруг серьезно заинтересовались центрическими планами, то есть планами в форме фигур, вписывающихся в круг. Главным идеологом этого увлечения выступил знаменитый архитектор и теоретик архитектуры Леон Баттиста Альберти. В работе «Десять книг о зодчестве» («De re aedifi catoria», 1443–1452) он привел черты идеальной, на его взгляд, церкви. Прежде всего, в плане она должна соответствовать одной из девяти правильных фигур. Шесть из них (круг, квадрат, гексагон, октагон, декагон и додекагон) чертятся внутри круга, и Альберти подробно, как на уроке геометрии, описал, как это сделать циркулем и линейкой. Еще три фигуры строятся на основе квадрата с помощью простейших действий: квадрат плюс полквадрата; квадрат плюс его треть; наконец, удвоенный квадрат.
Рис. 4.15. Леонардо да Винчи. Проект центрического храма. Страница из кодекса Ашбернхема. Ок. 1488 г. Институт де Франс, Париж. Объект хранения 2037, folio 5v.[126 - Рисунок: Leonardo di ser Piero da VinciИсточник: http://brunelleschi.imss.fi.it/itineraries/image/img34697.html (http://brunelleschi.imss.fi.it/itineraries/image/img34697.html) (последнее обращение
2 июля 2015).Леонардо очень интересовала тема центрических в плане храмовых сооружений. Возможно даже, что он обсуждал ее с Браманте – будущим строителем собора Святого Петра. В данном проекте купол, безусловно, символизирует небесный свод. Центрическое здание не соприкасается с другими, стоящими по соседству, и сохраняет обширное пространство вокруг себя. Оно не изображает Вселенную, но условно повторяет схему ее устройства, какой она представлялась ренессансной науке.]
Рис. 4.16. Проект собора Святого Петра в Риме. План. Архитектор Донато Браманте. 1503 г.[127 - Чертеж: Leon PalustreИсточник: Palustre L. L’Architecture de la Renaissance. Paris: Ancienne Maison Quantin, Librairiesimprimeriesrеunies, May & Motteroz, 1892. P. 44.]
Однако за простыми геометрическими упражнениями стоят довольно сложные теологические проблемы. Около тысячи лет католические храмы строились в основном в форме латинского креста. Неф и хор базилики символизировали вертикальный столб этого древнеримского орудия казни, а трансепт – перекладину для рук. Не только современники, но и многие позднейшие историки воспринимали отказ от формы распятия в плане церковного здания как отказ от христианских ценностей вообще и возвращение к язычеству. Кроме того, при таком подходе возникали проблемы литургического свойства. Например, где в этом случае должен быть расположен алтарь? Один вариант: как и в традиционном храме, насколько можно дальше от входа, у противоположной стены, что напоминало бы нам, грешным, что путь к Богу непрост и не близок. Другой вариант: расположить алтарь в самом центре храма, как в центре мира. Собственно, в этом решении (и в словах о «центре мира») и кроется причина интереса к вписанным в круг постройкам.
Рис. 4.17. Проект собора Святого Петра в Риме. План. Архитектор Микеланджело Буонарроти. 1547 г.[128 - Чертеж: Leon PalustreИсточник: Palustre L. L’Architecture de laRenaissance. Paris: Ancienne Maison Quantin, Librairies-imprimeriesrеunies, May & Motteroz, 1892. P. 59.Микеланджело оказался полностью солидарен с Донато Браманте в том, что касалось принципов композиционного построения главного католического храма. Длинный неф, превративший здание в базилику с латинским крестом в плане, по требованию идеологов Контрреформации был пристроен архитектором Карло Мадерна позже, в начале XVII века.]
Мы уже знаем, что средневековые ученые заново открыли для себя труды Аристотеля, и это имело весьма значительные последствия во всех сферах интеллектуальной жизни, в том числе и в архитектуре. Нечто похожее произошло и в эпоху Возрождения, только на этот раз властителем умов стал Платон, учитель Аристотеля, а если точнее, то позднеантичные философы-неоплатоники, синтезировавшие учения обоих великих мыслителей и выстроившие на этой основе чрезвычайно стройную, изощренную и развитую философскую систему. Здесь мы ненадолго отвлечемся от рассуждений Виттковера и, на всякий случай, напомним читателю некоторые факты из истории античной философской мысли.
Как правило, всякая попытка рассказать о сути той или иной философии начинается со слов: «В основу этой системы легло…» Мнения о том, что именно легло в качестве самого главного, легко варьируются в разных книгах. Мы в разговоре о Платоне и неоплатониках прежде всего обратимся к учению о Едином, хотя столь же правомерно было бы начать, как, например, подобает философам-марксистам, с идеализма или, уподобившись теологам, с креационизма. Но, думается, с точки зрения искусствоведов, именно платоновские представления о Едином лучше всего объясняют процессы, происходившие в художественной жизни эпохи Возрождения.
Чтобы понять, в чем суть концепции Единого, читателю лучше всего обратиться к себе самому, к собственной личности. Прежде всего, каждый из тех, кто читает сейчас этот текст, очевидно является человеком, причем человеком вполне конкретным (в обычном смысле этого термина: допущение, что читатель к тому же «конкретный пацан», мы, разумеется, относим к числу маловероятных). Итак, уважаемый читатель, скорее всего, у Вас – две руки, две ноги, соответствующее число пальцев, голова, украшенная лицом, а также все остальные положенные человеку внутренние и наружные органы. В голове, без сомнения, множество мыслей, забот, воспоминаний, идей и планов. У Вас есть характер. У Вас есть биография. Есть родственники и друзья. Перечислять можно бесконечно. Суть же в том, что, сколько бы атрибутов, как материальных, так и духовных, мы здесь ни привели, Вы как личность останетесь неисчерпаемы. Вы не равны сумме всего, из чего состоите, Вы всегда будете больше и шире этого. Иначе говоря, Вы (кем бы Вы ни были) – единое целое, включающее в себя все, о чем уже было сказано, а также многое другое. Сначала есть Вы, а потом – сумма всех Ваших органов и свойств. Более того, когда мы, например, заговорим о Ваших зубах, то это будут именно Ваши зубы, они принадлежат Вам, а не просто являются Вашей составной частью; и если, не дай бог, их у Вас удалят, то Вы останетесь собой и не станете формулой «Вы минус зубы». Так же и мысли – именно Ваши мысли, и биография – именно Ваша биография.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/sergey-kavtaradze/anatomiya-arhitektury-sem-knig-o-logike-forme-i-smysle/?lfrom=931425718) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
Фотография: Rv
© 2006 Rv / Wikimedia Commons / CC BY-SA 2.5
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Menhir_Champ-Dolent.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Menhir_Champ-Dolent.jpg) (последнее обращение 6 февраля 2015).
Менгир – самое простое, хотя и не маленькое архитектурное сооружение. Состоит всего из одного элемента.
2
Фотография: Светлана Кузенкова
Конструкция посложнее, с перекрытием полезного пространства. Напоминает наше крупнопанельное домостроение.
3
Фотография: Мария Сахно
Комплекс храма в Луксоре. Египет. XIII век до н. э.
4
Рисунок: Charles Chipiez
Источник: Perrot G., Chipiez Ch. History of Art in Persia. London: Chapman and Hall, Ltd., 1892. P. 314–315.
Древнеперсидские капители: образ Золотого тельца, символа плодородия, бога в бычьем обличье. Персеполь – город, возникший в VI–V веках до н. э., столица огромной империи Ахеменидов.
5
Рисунок: Josef Durm
Источник: Брунов Н. И. Очерки по истории архитектуры: в 2 т. Т. 2. М.; Л.: Academia, 1935. С. 52.
Конструкции Парфенона и вероятный деревянный прототип в интерпретации немецкого архитектора, строителя и преподавателя Йозефа Дурма (1837–1919).
6
Схема: Сергей Кавтарадзе
Примечание: Использован чертеж из кн.: Fergusson J. A History of Architecture in all countries, from the earliest times to the present day. In four volumes. London: John Murray, Albemarley street, 1874. Vol. I. P. 243.
7
Фотография: Светлана Кузенкова
Деталь храма Афины Парфенос (Афины-девы). Хорошо видно устройство антаблемента. Непосредственно на колонны опираются балки архитрава, выше расположен фриз, составленный из метоп и триглифов. Над ними нависает карниз. Для лучшей сохранности метопы были заменены копиями. Подлинники хранятся здесь же, на Акрополе, в специальном
музее.
8
Фотография: Marie-Lan Nguyen
© 2011 Marie-Lan Nguyen / Wikimedia Commons / CC BY-SA 2.5
Источник: https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Doryphoros_MAN_Napoli_Inv6011.jpg (https://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Doryphoros_MAN_Napoli_Inv6011.jpg) (последнее обращение 6 февраля 2015).
В творении великого скульптора Античности тело зрительно опирается лишь на правую ногу, благодаря чему фигура получила S-образный изгиб (хиазм). Каменная плоть демонстрирует работу мышц подобно живому телу. Мы чувствуем, что Дорифор сейчас сделает шаг…
9
Фотография: Светлана Кузенкова
Парфенон. В 1687 г., во время очередной турецко-венецианской войны, взрыв порохового погреба, устроенного в храме турками, разрушил большую часть этого выдающегося памятника. Но и сегодня, века спустя, строгая логичность построения ордера позволяет легко представить недостающие части.
10
Фотография: Карл Булла. 1900-е гг.
Источник: http://www.hellopiter.ru/image/z5.jpg (http://www.hellopiter.ru/image/z5.jpg) (последнее обращение 6 февраля 2015).
11
Фотография. 1861 г.
Источник: http://lost-temples-of-st-petersburg.gatchina3000.ru/monastyri-i-sobory_06_isaakievskiy-sobor.htm (http://lost-temples-of-st-petersburg.gatchina3000.ru/monastyri-i-sobory_06_isaakievskiy-sobor.htm) (последнее обращение 6 февраля 2015).
12
Фотография: Светлана Кузенкова
Портик кариатид свидетельствует о том, что колонны в глазах древних греков работали как люди, в данном случае – подобно очаровательным девушкам.
13
Рисунок: Сергей Кавтарадзе (использован чертеж Огюста Шуази)
Источник: Шуази О. История архитектуры: в 2 т. Т. 1. М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1935. С. 228.
Такой интерколумний мы подсознательно воспринимаем как излишне широкий. Балка архитрава может прогнуться и треснуть.
14
Фотография: MatthiasKabel
© 2006 MatthiasKabel/ Wikimedia Commons / CC-BY 2.5
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Catherine_palace_cameron_gallery.jpg?uselang=ru (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Catherine_palace_cameron_gallery.jpg?uselang=ru) (последнее обращение 6 февраля 2015).
Пример Камероновой галереи на первый взгляд опровергает сказанное о рис. 1.13: расстояние между колоннами чрезмерно большое с точки зрения учений о классических пропорциях. На самом деле, решившись на это, архитектор внушает зрителю чувство особой легкости верхнего яруса. Эффект усиливается применением рустованных арочных субструкций в нижней части.
15
Художник Йозеф Дурм. 1881 г.
Рисунок: Josef Durm
Источник: Durm J. Handbuch der Architektur. II. Th eil: Die Baustile. Historische und technische Entwicklung. 1. Band: Josef Durm: Die Baukunst der Griechen. Darmstadt: Diehl, 1881. S. 159.
16
Фотография: Светлана Кузенкова
На Акрополе в Афинах очень удобно для изучающих историю искусств расположились несколько выдающихся памятников мировой архитектуры. Так, Парфенон демонстрирует идеальный дорический ордер, а Эрехтейон – ионический.
17
Фотография: Светлана Кузенкова
Может показаться, что все расстояния между опорами в данной композиции одинаковы, на самом деле они уменьшаются к флангам. Благодаря этому угловой триглиф смещается на самый край, за ось колонны.
18
Рисунок: Огюст Шуази
Источник: Шуази О. История архитектуры: в 2 т. Т. 1.
М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1935. С. 273.
Обычно «проблема угловой ионической капители» решается так, как показано на рисунке. Иногда на 45° отгибаются только угловые волюты, иногда – все.
19
Фотография: Светлана Кузенкова
Коринфский ордер. На самом Акрополе его образцов нет, зато у подножия расположился выдающийся памятник с покрытыми аканфом капителями.
20
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Московский образец тосканского ордера. Тосканский похож на дорический, однако архитравная балка здесь обычно тоньше, чем фриз, а колонны опираются на базу, но обходятся без каннелюр.
21
Источник: Diderot D., d’Alembert J.-B. Encyclopеdie, ou Dictionnaire raisonnе des sciences, des arts et des mеtiers. Recueil de Planches sur Les Sciences, Les Arts Libеraux, et Les Arts Mеchaniques, avec Leur Explication. Vol. I. Architecture et parties. Paris: Briasson; David; Le Breton; Durand, 1762. Planche VII.
Композитный ордер. И аканф, и волюты. Никаких проблем с угловыми капителями. Таким он изображен в знаменитом издании, организованном Дидро и д’Аламбером, – «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел» (1751–1780 гг.).
22
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Слово «Колизей» происходит от латинского colosseus – громадный, колоссальный. Во многих зданиях Древнего Рима ордер из реальной конструкции превращается в декор. Здесь мы видим отличный пример распределения ордеров по вертикали согласно «весовым категориям».
23
Фотография: Мария Сахно
В некотором смысле византийские зодчие неосознанно возвращаются к традициям Древнего Египта. Колонна изображает Древо Жизни, хотя и не теряет связи с античными прототипами.
24
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Для последователей Витрувия такой фасад – это абсолютный архитектонический кошмар. О днако человеку Средних веков пышность форм и богатство символической нагрузки более важны, чем верность классическим образцам.
25
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Барокко. Древние греки решили бы, что архитектор злоупотребил неразбавленным вином.
26
Фотография: Светлана Кузенкова
После долгих интриг и попытки провести открытый конкурс на лучший проект фасада корпуса, замыкающего двор дворца Лувр с востока, право на воплощение собственного замысла было отдано архитекторусамоучке Клоду Перро, брату знаменитого сказочника. Это классицизм. Тут и добавить нечего.
27
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Пять принципов Ле Корбюзье вернули архитектуру к античным идеалам – не внешне, но в главном. Образ здания должен правдиво отражать работу конструкций и функциональное назначение объемов. По сути, это тоже ордер, только другой системы.
28
Фотография: Jessica Sheridan
© 2005 Jessica Sheridan / Flickr / CC BY 2.0 / Desaturated and straightened from original
Источник: https://www.flickr.com/photos/16353290@N00/14574060915 (https://www.flickr.com/photos/16353290@N00/14574060915) (последнее обращение 6 февраля 2015).
Бывает ордер дорический, бывает ионический или коринфский. А бывает – «мисовский»! (И это не шутка.)
29
Фотография: Виталий Кавтарадзе
Жилой дом общества «Динамо», спортивного клуба НКВД. Москвичам, заставшим советское время, он памятен по знаменитому «40-му гастроному», в котором что-то можно было купить и в эпоху всеобщего дефицита. На фасадах – «красная» дорика, она же – «пролетарская классика». Своей творческой находкой Иван Фомин считал применение спаренных опор. Одиночная таких же пропорций выглядела бы очень массивной и далеко выступающей за линию фасада.
30
Фотография: Виталий Кавтарадзе
Помимо того, что здание богато украшено классическим декором, композиция фасада в целом решена как один большой ордер: цокольные этажи – стереобат; следующие пять этажей – колонны; аттиковый этаж, укрытый за строем пилястр, – антаблемент.
31
Фотография: TomаsFano
© 2008 TomаsFano/ Flickr / CC-BY-2.0 / Desaturated from original
Источник: https://www.flickr.com/photos/tomasfano/2807020976/in/photostream/ (https://www.flickr.com/photos/tomasfano/2807020976/in/photostream/) (последнее обращение 6 февраля 2015).
Башня компании Sony, первоначально принадлежавшая AT&T, – 37-этажный небоскреб высотой 197 м. Расположен на Мэдисон-авеню на Манхэттене (Нью-Йорк, США). Архитектор Джонсон достроил уже существующее здание, создав пример «деликатного» постмодернизма. Впрочем, это не спасло его от внимания злых языков. Классический фронтон с «барочной раскреповкой» породил множество иронических
ассоциаций: например, «надгробный камень» и «дедушкины часы».
32
Фотография: LorenJavier
© 2009 LorenJavier/ Flickr / CC-BY-ND-2.0 / Desaturated from original
Источник: https://www.flickr.com/photos/lorenjavier/3599574291 (https://www.flickr.com/photos/lorenjavier/3599574291) (последнее обращение 6 февраля 2015).
Пожалуй, самое ироничное в постмодернистском произведении М. Грейвса то, что семь гномов-атлантов, пародируя античный храм Зевса Олимпийского в Агридженто (V век до н. э.), держат при этом современный фронтон очень качественной и вполне серьезной архитектуры.
33
Рисунок: F. Catherwood, J. N. Gimbrede
Источник: Stephens J. L. Incidents of Travel in Yucatan: 2 vols. Vol. 2.
New York: Harper & Brothers, 1843. P. 54.
Как ни странно, классическая арка из выложенных по дуге клиновидных камней получила распространение далеко не на всей планете.
В Индии, в Юго-Восточной Азии и Центральной Америке предпочитали конструкцию, которую мы сегодня называем «ложной аркой».
Лабна – культовый комплекс цивилизации майя – был открыт в 1842 г. англичанами Джоном Ллойдом Стивенсом и Фредериком Катервудом. Книга Стивенса «Случаи из путешествий в Центральную Америку, Чиапас и Юкатан», иллюстрированная Катервудом, стала чрезвычайно популярной у всех, кто мечтал о далеких путешествиях и новых географических открытиях.
34
Рисунок: Сергей Кавтарадзе
У арки своя анатомия: замковый камень, пята арки, пазуха арки, архивольт, импосты.
35
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Римский Колизей – самый знаменитый, но далеко не единственный из древнеримских амфитеатров. Бои гладиаторов и прочие масштабные представления были популярны и в других городах. Конструкции арены в хорватском городе Пула наглядно показывают, как работают арки.
36
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Лучковый фронтон, в отличие от обычного треугольного, имеет сверху вид дуги, то есть повторяет форму стрелкового лука.
37
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Окно – самое обычное! – на фасаде жилого дома в исторической части Трогира можно использовать как универсальное учебное пособие для историков архитектуры. Во-первых, оно тройное и, возможно, повторяет фрагмент оформления трифория (узкой галереи над аркадами центрального нефа) какой-то базилики. Во-вторых, это, несомненно, готика: здесь применены характерные для данного стиля капители. В-третьих, каждый проем оформлен не простой, а трехлепестковой аркой. Наконец, в-четвертых, арки над проемами не стрельчатые, а килевидные, повторяющие обводы перевернутой лодки. Напоминают «кокошники» в русском зодчестве. Для подобных форм есть и еще одно забавное название – «ослиный хребет» (как если бы мы рассматривали худого осла в разрезе). Англичане предпочли бы употребить в этом случае термин «ogee», то есть «гусёк».
38
Фотография: Светлана Кузенкова
Подковообразная арка – частый стилистический признак архитектуры ислама. Она принципиально атектонична, и это помогает зрителю отвлечься от телесной сути здания. «Первая очередь» мечети в Кордове построена по повелению эмира Абд ар-Рахмана I в 784 г.; последние работы выполнены в 987 г.
39
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Есть термин «перспективный портал». Такие порталы можно встретить в средневековых храмах, как русских, так и европейских. Они как бы приглашают человека войти внутрь.
40
Фотография: Светлана Кузенкова
Грандиозный даже по современным меркам акведук – просто часть водопровода. По таким арочным конструкциям из далеких источников в города Римской империи подавалась чистая питьевая вода. Длина сохранившегося фрагмента – 728 м, высота – 28 м. Арки, составленные в бесконечные ряды, взаимно гасят силы бокового распора.
41
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Очень жаль, что башня, часть большого храмового комплекса в Пизе, наклонилась. Привкус аттракциона отвлекает неискушенных туристов от ее божественной красоты. Многочисленные арочки замкнуты в кольца, что снимает проблему бокового распора. Строительство здания было начато 9 августа 1173 г., велось в два этапа, продолжалось почти 200 лет и завершилось в 1360 г.
42
Источник: Cellarius A. Harmonia Macrocosmica Sev Atlas Universalis Et Novus. Amstelodami: Joannem Janssonius, 1661. P. 30–31.
Даже появление гелиоцентрической модели Коперника не разрушило у людей ощущения относительной камерности устройства мира.
43
Источник:https://commons.wikimedia.org/wiki/file: pokrov_%28icon,_1399%29.jpeg (https://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Pokrov_%28icon,_1399%29.jpeg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Покров Пресвятой Богородицы на русских иконах часто изображают в виде невесомого тканого свода, защищающего верующих от козней врага рода человеческого.
44
Рисунок: E. Guillaumot
Источник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. IX. Paris: A. Morel, 1868. P. 466.
Арка обычно выкладывается по кружалам, которые будут демонтированы по окончании строительства. Представленная схема изображает сооружение не просто арки, а целого полуциркульного свода.
45
Рисунок: Сергей Кавтарадзе
46
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Перекрытия Спасо-Преображенского собора в Угличе ничем не отличаются от обычной конструкции русского бесстолпного храма. Однако XVIII век требует большей пышности: росписи сомкнутого свода имитируют свод крещатый.
47
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Распалубки, врезанные в цилиндрический свод, не только способствуют его лучшей освещенности, но и усложняют ритмический рисунок и создают кривые красивых и сложных очертаний.
48
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Московский храм Зачатия святой праведной Анны «что в Углу» в Китай-городе – хрестоматийный пример применения крещатого свода в древнерусской архитектуре.
49
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Термы Диоклетиана – огромный комплекс древнеримских бань, построенный на рубеже III–IV веков. В XVI веке часть помещений была перестроена в церковь Санта-Мария-дельи-Анджели-э-деи-Мартири. Возможно, по проекту Микеланджело. Однако крестовые своды демонстрируют мастерство именно античных зодчих.
50
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Император Константин насадил на копье голову своего соправителя Максенция, но их имена навеки остались стоящими рядом в названии выдающегося архитектурного сооружения.
Базилика Максенция и Константина заложена в 308 г. императором Максенцием, а закончена его преемником Константином в 312 г.
51
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Базилика Сан-Джусто в Триесте, с одной стороны, демонстрирует устройство самого распространенного из типов раннехристианских храмов, а с другой – является наглядным примером того, что далеко не всегда историкам архитектуры доводится иметь дело с «чистыми» в стилевом отношении памятниками. Две простые, стоящие параллельно базилики V века спустя девять столетий были объединены в одну многонефную.
52
Фотография. Неизвестный фотограф. До 1901 г.
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Wormser_Dom_SW_vor_1901_.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Wormser_Dom_SW_vor_1901_.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Храм в Вормсе – один из так называемых имперских соборов, построенных вдоль Рейна во времена становления Священной Римской империи. Образец романского стиля.
53
Источник: Moller G., Hessemer F. M. Denkm?ler der deutschen Baukunst: 3 B?nde. Erster Band. Frankfurt: Joseph Baer, 1852. S. 33.
На плане Вормсского
собора хорошо видно, почему конструкции романских базилик называются связанной системой: большому квадрату травеи центрального нефа точно соответствуют по площади четыре квадратика боковых крестовых сводов.
54
Рисунок: E. Guillaumot
Источник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. IV. Paris: B. Bance, 1854. P. 113.
Схема устройства крестового свода (в данном случае англо-нормандского) взята из капитального труда французского архитектора, историка и реставратора XIX века Эжена Эммануэля Виолле-ле-Дюка (1814–1879). Она показывает конструкцию готического свода с нервюрами. И хотя на данном изображении свод квадратный в плане, в отличие от классического полуциркульного, его не трудно трансформировать, чтобы вписать в прямо угольник или даже в трапецию.
55
Рисунок: Сергей Кавтарадзе
Примечание: Использован выполненный Е. Пегаром (E. C. Pegard) план Реймсского собора из кн.: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. II. Paris: B. Bance, 1854. P. 316.
56
Рисунок: E. Guillaumot
Источник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. IV. Paris: B. Bance, 1854. P. 71.
Конструкция перекрытий деамбулатория по версии французского реставратора и историка архитектуры Эжена Эммануэля Виолле-ле-Дюка. Благодаря готическим нововведениям перекрытия в плане легко закруглить по дуге.
57
Фотография: Светлана Кузенкова
На восточном фасаде Реймсского собора хорошо видны аркбутаны и контрфорсы, а также витражи, заменившие собой ставшие ненужными каменные стены. Алтарная часть храма окончена в 1241 г.
58
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Крестовый свод позволяет обходиться практически без стен: каждой секции достаточно лишь четырех точек опоры. Это блестяще продемонстрировал архитектор (предположительно Пьер из Монтрейля), когда по приказу короля Людовика Святого построил в Париже Святую капеллу для хранения реликвий, вывезенных из разграбленного крестоносцами Константинополя. Уменьшающие боковой распор стрельчатые очертания и облегчающие массу конструкции нервюры позволили заменить несущие каменные стены хрупким стеклом витражей.
59
Источники: (1) Choisy A. Histoire de
L’Architecture. T. II. Paris: Gauthier-Villars; Impremiur-Libraire, 1899. P. 7; (2) http://vayaz.ru/news/3-0-6 (http://vayaz.ru/news/3-0-6) (последнее обращение 6 декабря 2014); (3) Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. II. Paris: B. Bance, 1854. P. 321.
По чертежам-разрезам можно проследить эволюцию базиликального типа зданий от эпохи к эпохе. Раннехристианская базилика перекрыта обычными деревянными стропилами (верхний чертеж). В романском соборе используются циркульные своды (средний чертеж). Наконец, готика демонстрирует все свои технологические достижения – стрельчатые арки и перекрытия, обладающие меньшим боковым распором; применение нервюрного каркаса, облегчающего горизонтальные конструкции; отдельно стоящие столбы контрфорсов, от которых к точкам опоры сводов перекинуты воспринимающие нагрузки мостики аркбутанов (нижний чертеж).
60
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Пантеон (др.-греч. ???????? – храм или место, посвященное всем богам, от др.-греч. ?????? – все и ???? – бог) – «храм всех богов» в Риме.
61
Чертеж: Bibliographisches Institut in Leipzig
Источник: Meyers Konversationslexikon. Band 2. Autorenkollektiv, Verlag des Bibliographischen Instituts. Leipzig; Wien: Vierte Aufl age, 1885. S. 481–482 (Tab. Baukunst V).
Внутренний диаметр купола Пантеона (43,3 м) стал своего рода знаковым технологическим достижением, на которое ориентировались архитекторы последующих поколений.
62
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Внутренний диаметр еще одного выдающегося купола (собор Святого Петра в Риме) – 41,47 м, что несколько меньше, чем в Пантеоне. Зато он самый высокий – 136,57 м от пола до верхнего обреза креста.
63
Купол вашингтонского Капитолия, под которым собираются представители законодательной власти Соединенных Штатов Америки, – инженерный «родственник» Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге. Купол двойной, со световым окном в центре нижнего перекрытия. Конструкция уже не та, что в древности: металлические фермы. Здание Капитолия заложено в 1793 г.; купол закончен в 1863 г.
Чертеж: Th omas U. Walter
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Section_through_dome_of_U.S._Capitol.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Section_through_dome_of_U.S._Capitol.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
64
Фотография. Автор неизвестен
Источник: Bundesarchiv, Bild 1461986-029-02 / CC-BY-SA (последнее обращение 6 декабря 2014).
Множество шедевров мировой архитектуры было создано при правителях-тиранах, отравителях, отцеубийцах и кровосмесителях, но это совершенно не мешает нам наслаждаться художественными достоинствами этих строений. Однако бывают и другие случаи. Неосуществленный проект центра столицы Третьего рейха – не столько памятник культуры, сколько симптом психического нездоровья целого общества, поверившего в теорию превосходства одной нации над остальными. Огромный купол – символ единения «правильных» людей, призванных господствовать над «неполноценными» народами.
65
Источник: http://www.youtube.com/watch?v=rjr7vltfO8o (http://www.youtube.com/watch?v=rjr7vltfO8o) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Примечание: Кадр из кинофильма «Новая Москва». Режиссер А. Медведкин; оператор И. Гелейн; художник В. Кадочников. Киностудия «Мосфильм», 1938.
Война не позволила достроить здание Дворца Советов в Москве, и сегодня кажущееся фантастическим. Хотя были заложены фундаменты, а над ними даже монтировались металлические конструкции. Так или иначе, но в историю мировой архитектуры данный проект вошел и теперь останется там навсегда.
66
Фотография: Мария Сахно
67
Рисунок: Сергей Кавтарадзе
68
Фотография: Сергей Кавтарадзе
В России купола, естественно, тоже строили, но не такие огромные, как в Европе. Выражение идеи соборности возлагалось на храм в целом со всей его сложной символической программой. Купол на парусах, где изображены четыре евангелиста, – центр крестово-купольной системы.
69
Фотография: Светлана Кузенкова
Архитектура стоит… Она для того и придумана, чтобы быть поставленной на землю. Иногда, когда имеешь дело с искусством, стоит прочувствовать то, что и так кажется очевидным.
70
Фотография: Prayitno / Thank you for (4 millions +) views
© 2012 Prayitno / Thank you for (4 millions +) views /flickr/ CC-BY-2.0 / Desaturated and straightened from original
Источник: https://www.flickr.com/photos/prayitnophotography/9246493676 (https://www.flickr.com/photos/prayitnophotography/9246493676) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Архитектура – кристалл. Хрустальный собор – протестантский храм в городе Гарден-Гров недалеко от Лос-Анджелeса, принадлежит Реформаторской церкви, с 1955 г. возглавляемой пастором Робертом Шуллером. Стены стеклянные, однако скрывают тайны богатейшей общины не хуже каменной крепости.
71
Фотография из архива: Northern Territory Library
Источник: http://www.territorystories.nt.gov.au/handle/10070/2702 (http://www.territorystories.nt.gov.au/handle/10070/2702) (последнее обращение 6 декабря 2014).
72
Фотография: Ricardo Liberato
© 2006 Ricardo Liberato / Wikimedia Commons / CC BY-SA 2.0
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: All_Gizah_Pyramids-3.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20All_Gizah_Pyramids-3.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Хотя в недрах пирамид устроены погребальные камеры, тайные ходы и ловушки, историками архитектуры они рассматриваются как пример чистой массы.
73
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Собор Покрова Богородицы «что на Рву» тоже
в своем роде пример «неорганической пластики». Конечно, внутренние пространства в нем, как и в любом православном храме, есть. Однако главной целью зодчих было сделать собор алтарем большего «храма» – всей Красной площади.
74
Чертеж: Ф. Ф. Рихтер
Источник: Рихтер Ф. Ф. Памятники древнего русского зодчества, снятые с натуры и представленные в планах, фасадах, разрезах, с замечательнейшими деталями украшений каменной высечки и живописи. Альбом планов, разрезов, фасадов. М.: Хромолитография Г. Кирстена, 1850–1856. Табл. XI.
75
Фотография: Eugeny1988
© 2008 Eugeny1988 / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Slavyanskiy_bulvar_station.JPG?uselang=ru (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Slavyanskiy_bulvar_station.JPG?uselang=ru) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Подземные вестибюли метро – типичный пример в чистом виде пространственной «негативной» архитектуры.
76
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Пространство может «клубиться», как дым от ладана.
77
Фотография: Светлана Кузенкова
В готическом храме пространство стремительно возносится вверх.
78
Фотография: Светлана Кузенкова
Интерьер Мескиты – мечети в Кордове – пример «растекающегося» пространства. Среди нескончаемого леса колонн, позаимствованных из более ранних сооружений, можно реально потерять ориентацию и заблудиться. В то же время здесь присутствует и другой художественный эффект. Двойные арки, раскрашенные расходящимися веером полосами, создают ощущение необычайной легкости, вспарушённости несущих конструкций. Пространство распространяется преимущественно по горизонтали, однако есть движение и вдоль вертикальной оси. В 1523 г. кардинал Алонсо добился у короля Карла V разрешения встроить в сердце здания христианскую базилику. Увидев результат – рядовой храм в ренессансном стиле, – испанский монарх пожалел о своем решении. Как гласит предание, он сказал: «Вы построили то, что можно построить где угодно, и разрушили то, что было единственным в мире». «Первая очередь» построена по повелению эмира Абд ар-Рахмана I в 784 г.; последние работы выполнены в 987 г.
79
Фотография: Hans Peter Schaefer
© 2000 Hans Peter Schaefer / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Barcelona_mies_v_d_rohe_pavillon_weltausstellung1999_03.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Barcelona_mies_v_d_rohe_pavillon_weltausstellung1999_03.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Свободный план и открытое вовне, плавно перетекающее от помещения к помещению пространство.
80
Применение круглых опор создает эффект единого зального пространства.
Рисунок: К. Рихау
Источник: Снегирёв И. М. Успенский собор в Москве. М.: Издание Николая Мартынова, 1856.
81
Фотография: Arian Zwegers
© 2008 Arian Zwegers / flickr / CC-BY-2.0 / Desaturated from original
Источник: https://www.flickr.com/photos/azwegers/6310488314/ (https://www.flickr.com/photos/azwegers/6310488314/) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Мавзолей-мечеть построен по приказу потомка Тамерлана – императора Великих Моголов Шах-Джахана в память о жене Мумтаз-Махал, умершей при родах. Император планировал возвести для себя отдельную гробницу на другом берегу реки Джамна – такую же, только черную. Однако, свергнутый собственным сыном, не смог завершить задуманное и после нескольких лет заточения был похоронен рядом с любимой супругой. Помимо прочих достоинств, это здание является примером творческой работы с особым пространством, не внешним и не внутренним. Стройные минареты отмечают незримые границы, внутри которых пространство как будто концентрируется, образуя особую художественную среду. Здесь важную роль играют айваны – сводчатые ниши на поверхности стены, делающие здание «проницаемым», одновременно открытым вовне и пропускающим взгляд в собственные недра.
82
Фотография: Jeff mock
© 2001 Jeff mock / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: World_Trade_Center,_New_York_City_-_aerial_view_%28March_2001%29.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20World_Trade_Center,_New_York_City_-_aerial_view_%28March_2001%29.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Террористы 11 сентября 2001 г. уничтожили здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и находившихся там людей, а также разрушили интереснейший пример работы архитектора с внешним пространством. Оно как будто протягивалось в узкую щель между двумя башнями, чтобы затем вернуться к зрителю, обтекая объемы с двух внешних сторон.
83
Фотография и коллаж: Сергей Кавтарадзе
Не обязательно что-либо строить в красивом месте.
Достаточно «обрамить» эффектный пейзаж, сделав видом из окна, чтобы он стал частью замысла зодчего.
84
Рисунок: Сергей Кавтарадзе
Дорога, перекресток, монумент задают направление или устанавливают центр в аморфном до их появления пространстве.
85
Фотография: Bong Grit
© 2005 Bong Grit / flickr / CC BY-ND 2.0/ Desaturated from original
Источник: https://www.flickr.com/photos/bonguri/110728787 (https://www.flickr.com/photos/bonguri/110728787) (последнее обращение 6 декабря 2014).
86
Фотография: Сергей Кавтарадзе
«Обманывающий» фасад: на самом деле за ним не три, как можно было бы подумать, считая входные порталы, а целых пять нефов.
87
Фотография: Светлана Кузенкова
Крепостная стена. Безмолвная непроницаемая поверхность. Защищает не только от пушечных ядер и стрел, но и от неприятельских взглядов.
88
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Пространство, начав свое движение в помещении, может, минуя проем и переливаясь через балюстраду балкона, вырваться наружу.
89
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Горизонтальные членения уводят взгляд в перспективу, линия железобетонной «волны» задает движение от перронов к выходу в город. С практической точки зрения эти же ребра обеспечивают жесткость конструкции.
90
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Доминирование вертикальных линий делает здание устремленным вверх, к небу.
91
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Свет, падающий на детали сзади, подчеркивает пластическую лепку формы.
92
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Создать в храме таинственный полумрак и настроить на соответствующий лад прихожан тоже задача архитектора. В этом случае источниками света могут стать не только узкие окошки под сводами или огоньки негасимых лампад, но и золотофонные мозаики, где в кубики смальты запаяны чешуйки золотой фольги. Мерцание отраженного в них пламени становится наглядной демонстрацией учения о Божественном свете, неиссякаемом источнике Блага, щедро изливаемом Творцом на этот мир.
93
Фотография: Алексей Лидов
Частый ряд окон над опорным кольцом знаменитого храма, пропуская сквозь себя лавину света, создавал эффект парения, зависания купола над молящимися без всякой опоры.
94
Фотография: Сергей Кавтарадзе
В эпоху Возрождения каждая балясина в балюстраде композиционно вполне самостоятельна.
95
Фотография: Сергей Кавтарадзе
В позднебарочном (допустимо даже говорить о рококо) соборе Святого Юра все детали балюстрады сплавлены в единое целое. Жизнь отдельных балясин, как и иных архитектурных деталей, зодчим этой эпохи не интересна, важно общее впечатление, передающее чувство религиозной экзальтации.
96
Фотография: Josep Renalias
© 2003 Josep Renalias / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Montepulciano_-_Madonna_di_San_Biagio.JPG (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Montepulciano_-_Madonna_di_San_Biagio.JPG) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Церковь Мадонна-ди-Сан-Бьяджо – нечастый
пример свободностоящего здания с центрическим планом. Такие храмы не просто встраивать в ткань средневекового города. Но именно эта композиция является идеальной с точки зрения ренессансной эстетики. Антонио да Сангалло подает нам ее как объект, а не как повод для демонстрации визуальных эффектов. Каждая деталь – пилястра, сандрик, портик – самоценна, живет сама по себе на фоне гладкой стены, но не сплавлена с ней.
97
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Небольшая церковь на площади Четырех фонтанов в Риме искусно вписана в крохотный участок внутри квартала. Зритель принужден смотреть на здание в ракурсе, с перспективным сокращением. Волнообразные линии фасада затрудняют различение отдельных деталей. Такую композицию трудно воспринять как ясно читаемый объект, зато впечатление она оставляет самое яркое.
98
Чертеж: Anton Springer
Источник: Springer A. Handbuch der
Kunstgeschichte III. Leipzig: E. A. Seemann, 1904. S. 7.
Обмер уже знакомой нам церкви Мадонна-ди-Сан-Бьяджо в Монтепульчано, выполненный в XIX веке пунктуальными немецкими исследователями, наглядно демонстрирует ренессансное мышление «послойно снимаемыми» плоскостями. При этом здание, можно сказать, «интровертно», представляя собой, говоря словами Вёльфлина, «закрытую» форму, организующую пространство вокруг себя, но не демонстрирующую никакой «внешней экспансии» художественных энергий.
99
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Праздник Эпифании, бурно отмечаемый римлянами, помогает еще острее почувствовать интенции барочного зодчества: «принуждение» к восприятию в ракурсе, отступ части фасада от красной линии, скругленность углов. Но и тогда, когда толпа разойдется, обелиск и фонтаны останутся на своих местах, мешая нам смотреть на памятник строго фронтально.
100
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Деталям как будто становится тесно на фасаде, они стремятся «выдавить» друг друга из плоскости стены. Это признак кризиса Возрождения как грандиозного гуманистического проекта. Однако острые грани, оформляющие углы здания, еще свидетельствуют о «послойном» мышлении при построении композиции. До перехода к барокко еще далеко.
101
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Строительство греко-католического собора Святого Юра во Львове было начато в 1744 г. по проекту Бернарда Меретина, после смерти которого работами руководил Себастьян Фесингер (до 1764). Отделочные работы закончены в 1772 г. На фасаде находятся скульптуры, созданные выдающимся львовским мастером Иоганном Пинзелем; интерьер украсили скульпторы С. Фесингер и М. Филевич, художники Л. Долинский и Ю. Радивиловский. Еще один пример барочного мышления. Неприятие острых граней, волнообразный изгиб фасада. Можно также сказать, что авторы не хотели показывать четкую границу, линию, где кончается здание и начинается небо.
102
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Pieter_Claesz_001.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Pieter_Claesz_001.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Голландский натюрморт как будто приглашает нас войти и присоединиться к пирушке (которая уже давно в разгаре).
103
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Francisco_de_Zurbarаn_-_Still-life_with_Lemons,_Oranges_and_Rose_-_WGA26062.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Francisco_de_Zurbar%C3%A1n_-_Still-life_with_Lemons,_Oranges_and_Rose_-_WGA26062.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Испанским натюрмортом XVII века можно лишь любоваться издалека, почтительно разглядывать. Это драгоценные дары Бога. Но каковы плоды на вкус, художнику не важно. Форма предельно закрыта.
104
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Пример раскрепованного фронтона и, соответственно, барочной открытой формы. Колонны расходятся рупором, чтобы «излить» на прихожан благодать Святых Даров.
105
Фотография: Сергей Кавтарадзе
Волнообразная линия фасада, имитация рустованной кладки и муфтированные колонны буквально «взрывают» форму изнутри, «выбрасывают» массу здания во внешнее пространство.
106
Фотография начала XX века
Источник: http://romainbiancoenero.altervista.org/Foto/palazzo_cancelleria3.jpg (http://romainbiancoenero.altervista.org/Foto/palazzo_cancelleria3.jpg) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Каждый ярус, даже нижний, представляет собой самостоятельную ордерную систему. Фасад, хотя и объединенный в единую композицию, можно рассматривать как «каталог» отдельных классических деталей.
107
Фотография начала XX века
Источник: http://architime.ru/pictures/giovanni_lorenzo_bernini/9big.gif (http://architime.ru/pictures/giovanni_lorenzo_bernini/9big.gif) (последнее обращение 6 декабря 2014).
Композиция фасада решена как единая ордерная система. Нижний ярус изображен в виде цоколя под колоннадой. Пилястры перекрывают два этажа, а венчающий карниз под балюстрадой – общий для всего здания. Это – барокко, хотя и очень строгое.
108
Чертеж: Andrea Palladio
Источник: Палладио А. Четыре книги об архитектуре / пер. И. В. Жолтовского. М.: Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1936. С. 21.
Вилла Ротонда, построенная в конце 1560-х гг. для епископа Паоло Альмерико и в 1591 г. купленная семейством Капра, стоит в ряду самых великих памятников мировой архитектуры.
По сути, эта безупречно пропорционированная композиция, организованная по правилам центральной симметрии, является не столько жилым домом, сколько храмом идеального человека эпохи Возрождения, каким, очевидно, видел себя удалившийся на покой служитель Церкви. Не только объем, но и план этого здания демонстрирует идеальную ясность структуры. Архитектура, по мысли ренессансных зодчих, должна быть столь же просто и совершенно устроена, как и вместившая ее Вселенная.
109
Гравюра: Giovanni Abbiati
Источник: Disegni d’architettura civile et ecclesiastica Inuentati, edelineati Dal Padre D. Guarino Guarini modonese De Chierici Regolari Th eatini: Matematico Dell’ Altezza Reale Di Sauoia. Turin: gl’Eredi Gianelli, 1686. Pl. 17–18.
К сожалению, церковь Санта-Мария-делла-Дивина-Провиденца разрушена землетрясением 1755 г. Ее автор – Гварино Гварини, священник ордена театинцев, был одновременно и архитектором, и математиком, и богословом. Сложный план с преобладанием овальных форм не позволяет зрителю с одного взгляда постичь логику построения.
110
Гравюра: Vаclav Hollar
Пример, приведенный самим Вёльфлином. Несмотря на затейливые линии арабески, изображенный на старинной гравюре кувшин – образец абсолютной ясности. Всю логику построения рисунка можно постичь с первого взгляда.
111
Гравюра: Johann Bernhard Fischer von Erlach
Источник: Fischer von Erlach J. B. Entwurff Einer Historischen Architectur: in Abbildung unterschiedener ber?hmten Geb?ude des Alterthums und fremder V?lcker; umb aus den Geschichtb?chern, Ged?chtn??-m?nzen, Ruinen, und eingeholten wahrhafft en Abri?en, vor Augen zu stellen. Leipzig, 1725. Divers Vases Antiques, Aegyptiens, Grecs, Romains, & Modernes avec Quelques uns de l’invention de l’Auteur. Taf. No. 12.
В противоположность ситуации на предыдущей иллюстрации, здесь взгляд бесконечно блуждает по поверхности вазы в стиле барокко, не в состоянии уяснить принцип построения сложной композиции.
112
Фотография: CristianChirita
© 2009 CristianChirita / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0
Источник: https://commons.wikimedia.org/wiki/Category: Cucuteni_culture#mediaviewer/File: CucuteniOmegaPottery.JPG (https://commons.wikimedia.org/wiki/Category:%20Cucuteni_culture#mediaviewer/File: CucuteniOmegaPottery.JPG) (последнее обращение 14 декабря 2014).
Картина мира запечатлена на сосуде трипольской археологической культуры. Виден ход солнца по небосклону, под запасами небесных вод. Змея – символ плодородия и весеннего пробуждения.
113
Уже в XIX веке историки понимали, что памятники русского деревянного зодчества
находятся под угрозой исчезновения, и старались научно зафиксировать особенности выявленных образцов.
Литография: А. Беггров
Источник: Даль Л. В. Старинная русская изба из альбома Чернецова // Зодчий. 1872. № 3. С. 32.
114
Фотография: Odrade123
© User: Odrade123 / WikimediaCommons / CC-BY-SA-3.0
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Cathеdrale_Notre-Dame_de_Reims_6.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Cath%C3%A9drale_Notre-Dame_de_Reims_6.jpg) (последнее обращение 24 марта 2015).
«Здесь лежит Мастер Гуго Лебержье, тот, кто начал эту церковь в 1229 году и умер в 1267 году», – гласит надпись на надгробии. Архитектор, атрибуты профессии которого представлены уменьшенной копией храма и обязательными инструментами зодчего – мерной линейкой, циркулем и угольником, изображен на рельефе весьма респектабельным человеком. Надгробная плита была установлена в несохранившейся церкви Святого Никасия в Реймсе. Ныне находится в Реймсском соборе.
115
Рисунок: William Tombleson
Источник: Tombleson W. Tombleson’s Views of the Rhine from Cologne to Mainz. London; Paris: Fearnside William Gray, 1832. P. 100–101.
Здание романской эпохи (построено в XII веке) позволяет легко различать отдельные части, из которых складывается общая композиция, однако внутреннее устройство остается неясным, укрываясь от нашего взгляда за непроницаемыми стенами «крепости Бога».
116
Живопись: Domenico Quaglio
Источник: https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Domenico_Quaglio_(1787_-_1837),_Die_Kathedrale_von_Reims.jpg (https://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Domenico_Quaglio_(1787_-_1837),_Die_Kathedrale_von_Reims.jpg) (последнее обращение 24 марта 2015).
На фасадах готического собора зримо проявляется внутренняя структура здания.
117
Гравюра: Pegard
Источник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. I. Paris: B. Bance, 1854. P. 258.
План главного храма аббатства в Клюни, образца французской романики, как будто составлен из ладно подогнанных друг к другу, но отдельных частей. К сожалению, от этого грандиозного сооружения осталась лишь малая часть. Почти весь комплекс был разрушен и растащен для собственного строительства окрестными жителями во времена Великой французской революции.
118
Гравюра: Pegard
Источник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. II. Paris: B. Bance, 1854. P. 326.
Неф, трансепт и хор готического собора в Амьене представляют собой композиционное, конструктивное, стилистическое и пространственное целое.
119
Фотография: Светлана Кузенкова
Неф и трансепт аббатской церкви Сен-Дени, выдающегося памятника готической архитектуры, оформлены совершенно одинаково.
120
Гравюра: Guillamot Junior
Схема: Сергей Кавтарадзе
Источник: Viollet-le-Duc E. Dictionnaire raisonnе de l’architecture fran?aise du XIe au XVIe si?cle. T. II. Paris: B. Bance, 1854. P. 291.
Если бы теория Эрвина Панофского о близости схоластической философии и эстетических принципов готики появилась во времена, когда жил и работал Эжен Виолле-ле-Дюк, то в его Толковом словаре французской архитектуры она, возможно, была бы проиллюстрирована подобным образом.
121
Фотография: Светлана Кузенкова
Окно-роза на фасаде собора в Шартре расположилось на глухой стене. Осталось много недекорированных поверхностей, что не могло нравиться в готическую эпоху.
122
Фотография: Светлана Кузенкова
Поздний готический храм (пример «пламенеющей готики») демонстрирует вариант решения проблемы окна-розы: витраж заполняет весь стрельчатый проем.
123
Фотография: Светлана Кузенкова
Схоластический принцип concordantia в действии: круглая роза встроена в стрельчатое окно.
124
Рисунок: Villard de Honnecourt
Источник: http://classes.bnf.fr/villard/feuillet/index.htm (http://classes.bnf.fr/villard/feuillet/index.htm) (последнее обращение 24 марта 2015).
Верхний чертеж со страницы альбома средневекового зодчего Виллара де Оннекура демонстрирует достижение компромисса в споре с его коллегой Пьером де Корби по двум позициям. Во-первых, венец капелл состоит из чередующихся прямоугольных и полукруглых в плане сооружений. Во-вторых, прямоугольные капеллы перекрыты традиционными крестовыми сводами (они и сегодня обозначаются на планах диагональными линиями), а полукруглые – общим для них и деамбулатория сводом из пяти распалубок.
125
Живопись: Piero della Francesca
Источник: http://commons.wikimedia.org/wiki/File: Formerly_Piero_della_Francesca_-_Ideal_City_-_Galleria_Nazionale_delle_Marche_Urbino.jpg (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:%20Formerly_Piero_della_Francesca_-_Ideal_City_-_Galleria_Nazionale_delle_Marche_Urbino.jpg) (последнее обращение 24 марта 2015).
Ведута (архитектурный пейзаж) художника Пьеро делла Франческа – это, по сути, иллюстрация к представлениям Альберти о том, как должен правильно выглядеть храм: круглое свободностоящее здание на прекрасной площади.
126
Рисунок: Leonardo di ser Piero da Vinci
Источник: http://brunelleschi.imss.fi.it/itineraries/image/img34697.html (http://brunelleschi.imss.fi.it/itineraries/image/img34697.html) (последнее обращение 2 июля 2015).
Леонардо очень интересовала тема центрических в плане храмовых сооружений. Возможно даже, что он обсуждал ее с Браманте – будущим строителем собора Святого Петра. В данном проекте купол, безусловно, символизирует небесный свод. Центрическое здание не соприкасается с другими, стоящими по соседству, и сохраняет обширное пространство вокруг себя. Оно не изображает Вселенную, но условно повторяет схему ее устройства, какой она представлялась ренессансной науке.
127
Чертеж: Leon Palustre
Источник: Palustre L. L’Architecture de la Renaissance. Paris: Ancienne Maison Quantin, Librairiesimprimeriesrеunies, May & Motteroz, 1892. P. 44.
128
Чертеж: Leon Palustre
Источник: Palustre L. L’Architecture de la
Renaissance. Paris: Ancienne Maison Quantin, Librairies-imprimeriesrеunies, May & Motteroz, 1892. P. 59.
Микеланджело оказался полностью солидарен с Донато Браманте в том, что касалось принципов композиционного построения главного католического храма. Длинный неф, превративший здание в базилику с латинским крестом в плане, по требованию идеологов Контрреформации был пристроен архитектором Карло Мадерна позже, в начале XVII века.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.