Загробная жизнь и бессмертие души. Свидетельства и факты читать онлайн - Галина Калинина

Загробная жизнь и бессмертие души. Свидетельства и факты

Галина Калинина

Ответы на трудные вопросы

«Загробная жизнь и бессмертие души» – книга, в которой рассматриваются различные аспекты смерти и посмертного бытия человеческой души. С позиций Православия в книге объясняется вера в бессмертие души, рассказывается об обрядах, которыми сопровождает Церковь смерть человека, о том, как помочь своим умершим близким, чтобы облегчить их посмертное существование, как правильно молиться о них дома и в храме.

В третьей части книги приведено множество документально зафиксированных свидетельств о явлении умерших и свидетельства тех, кто пережил клиническую смерть и вернулся, чтобы рассказать о видении рая и ада. Большинство случаев никогда не было опубликованно в массовой печати.

Книга адресована тем, кто желает узнать правду о посмертной участи человека, кто пережил смерть близких и ищет успокоения у Единого Утешителя – Бога.

Загробная жизнь и бессмертие души. Свидетельства и факты

Г. Калинина

© Калинина Галина, текст, 2014

© ООО «Издательство «Вече», 2014

© ООО «ГрифЪ», оформление, 2014

© ООО «Издательство «Лепта Книга», 2014

* * *

Не обленимся помогать умершим и приносить за них молитвы; ибо предлежит общее очищение Вселенной. Посему мы и молимся с дерзновением о всей Вселенной и именуем их вместе с мучениками, исповедниками и священниками. Ибо все мы – одно тело, хотя одни члены превосходят других. Отовсюду возможно снискивать им прощение: и от молитв, и от приносимых за них даров, и от признаваемых вместе с ними. Почему же ты скорбишь, почему плачешь, когда столько можешь снискать прощения умершему?

    Свт. Иоанн Златоуст

Часть 1. О смерти и бессмертной душе

О человеческой душе

Почему во все времена так много говорилось и говорится сейчас о душе человеческой?

Да потому, что душа – это жизненное начало… Потому, что жизнь человеческой души в Боге есть самое главное в жизни человеческого общества и жизни Церкви. Потому, что жизнь человеческой души в Боге и с Богом – это основа нравственного развития как человека, так и общества.

Душа – это главная часть естества человека. Душа есть некий вид энергии, еще не познанный людьми науки.

Это та бессмертная, разумная духовно-нравственная сила, которую человек получил от Бога при творении.

Люди не видят своей души и потому, к сожалению, не умеют ее ценить.

А ведь душа – это те задатки добра и святости, которые являются частью нашего естества и даны нам Богом. И эта душевная сторона нашего естества сотворена Богом прекрасной. Она освящена Благодатью Духа Святого и является «частичкой» Бога в нас и дает нам возможность нашего обожения.

Душа – это совокупность всех мыслительных разумных действий, все наше внутреннее существо, внутреннее содержание человека, в какой-то степени характеристика человека, обуславливающая его поступки, его действия, поведение, его жизнь. Она одуховлена Духом Божиим, бессмертным и разумным, и при жизни душа и Дух соединены воедино.

Душа человека духовна и бессмертна – это догмат.

По определению блаженного Августина, она безвидна (невидима) и безобразна (не имеет образа). Бог создал ее духовною и живою, разумною и свободною, и она составляет с телом один живой организм.

Душу можно видеть только посредством откровения и Божественного просвещения. Только умные глаза отдельных людей, просвещенных благодатию Божией, могут видеть душу. <…>

При создании души человеческой Бог творил ее по образу Духа, вложив в нее законы добродетели: рассудительность, ведение, благоразумие, веру, любовь и другие.

В душе человека заложен образ Божий, который проявляется в ее бессмертии и духовности, в ее способностях и силах, в ее памяти, разуме и воле. Это духовная сила нашей жизни. Это творение Божие. А все сотворенное Богом прекрасно. Уже по своему творению она является особо тонкой, возвышенной, разумной, исполненной необычайной красоты и предназначена для пребывания в ней Бога. Это дом Духа Божия в нас! <…>

Душа наша драгоценна. Это великий дар Божий, оценить который не в силах ни наша мысль, ни наше сердце – это цена крови, пролитой Спасителем на Голгофском кресте (1 Кор. 6, 20). Господь претерпел все унижения и мучения (с младенчества и до Голгофских страданий) ради спасения наших бессмертных душ.

Бог дал душе бессмертие, разум, который вбирает в себя неисчислимое множество знаний… Дал свободу духа, свободу выбора, только зовет нас…

Поистине нет цены бессмертной душе человека: она искуплена кровию Богочеловека и призвана Им к вечной и блаженной жизни, предназначена быть «храмом живущего в нас Духа Святого»: носить в себе образ Создателя своего. <…>

Душа – это та разумная часть нашего естества, благодаря которой мы способны распознавать добро и зло, выбирать свой жизненный путь.

Это та разумная и мыслящая часть нашего естества, которая позволяет нам усилиями своей воли с помощию Божией, познав волю Его и возлюбив ее всем сердцем, строить нашу жизнь на основе заповедей Божиих.

Это та часть естества нашего, которая позволяет нам сознательно идти путем, указанным Богом, борясь со всеми искушениями и ухищрениями духа злобы, которая дает нам возможность не увлекаться земными соблазнами, а иметь единственную цель в жизни – стремление к познанию Бога и, насколько это доступно человеку, ощущать присутствие Божие уже во время нашей временной земной жизни.

Душа – это частичка Бога в нас, это вместилище Духа Святого. Через душу Бог постоянно присутствует в нас… Будучи сотворенной бессмертной и одуховленной Богом (при творении же), она получила предназначение стать нерукотворенным храмом Духа Божия, местом постоянного обитания в нас. И если человек освящает ее Святым крещением и не загрязняет своими повседневными грехами, то Дух Божий постоянно в ней присутствует, и она становится храмом Божиим, тем нерукотворенным храмом, которому предназначено жить вечно, вместив в себя Бога. <…>

Святые Отцы и учители Церкви восторженно говорят о человеческой душе, в прекрасных выражениях описывают величие и необыкновенную ее красоту.

Святитель Григорий Богослов:

Душа – существо умносозерцаемое, вечно пребывающее, образ и дыхание Всемогущего Бога, частица Божества (конечно, не в собственном значении этого слова), струя невидимого Божества и бесконечного света. Божественный и неугасимый свет, заключенный в теле, как в пещере.

Душа – природа оживляющая и движущая; с душой сродственны разум и ум. <…>

О. Иоанн Кронштадтский:

Душа наша есть, так сказать, отражение лица Божия; чем яснее, больше это отражение, тем она светлее, покойнее; чем меньше – тем темнее, беспокойнее. А как душа наша – сердце наше, то надобно, чтобы в нем отражалась через чувства, через благодарность всякая истина Божия, а отражения лжи вовсе не было.

Душа – часть мира духовного. Бог отражается в благочестивой душе, как солнце в капле воды; чем чище эта капля, тем лучше, яснее отражение, чем мутнее – тем тусклее, так что в состоянии крайней нечистоты, черноты души отражение (Божие) прекращается, и душа остается в состоянии духовного мрака, в состоянии бесчувственности.

Святой Макарий Великий говорит[1 - Основы правильной духовной жизни:

Практическая энциклопедия. По творениям святителя Игнатия (Брянчанинова) / Сост. свящ. Сергий Молотков. СПб.: Сатисъ; Держава, 2003. С. 121–123.], что Ангелы имеют образ и вид, так как и душа имеет свой образ и вид, и что этот образ, наружный вид как Ангела, так и души, есть образ и вид внешнего человека в его теле. Тот же угодник Божий научает, что Ангелы и души, хотя и очень тонки по существу своему, однако, при всей тонкости своей, суть тела. Они – тела тонкие, эфирные, напротив, наши земные тела очень вещественны и грубы. Грубое человеческое тело служит одеждой для тонкого тела – души. На глаза, уши, руки, ноги, принадлежащие душе, надеты подобные члены тела. Когда душа разлучается с телом посредством смерти, она совлекается его, как бы одежды. Святой Макарий говорит, что совершеннейшие из христиан, очищенные и просвещенные Святым Духом, видят образ души, но такого совершенства и видения достигают между святыми весьма редкие. Этот великий отец утверждает, что у молящихся молитвой Духа душа во время молитвы иногда выходит из тела особенным и непостижимым действием Святого Духа. (Описывая сверхъестественные действия Божественной благодати во время молитвы, Великий Макарий говорит: «В той час случается человеку, что с исхождением из уст молитвы исходит купно из него душа». Очевидно, что это случалось с самим святым Макарием.) И в тот век, в который процветал в пустыне египетского скита великий Макарий, в век высокого подвижничества монашеского, весьма редкие между святыми иноками сподоблялись видеть образ души; тем реже они ныне. Но и ныне они встречаются, по великой милости Божией и по неложному обетованию Господа Иисуса, пребывать с верными учениками Своими до скончания века. По личному свидетельству такого избранника Божия, внезапно узревшего душу свою, при обильнейшем благодатном действии молитвы, исшедшей из тела и стоящей на воздухе, она – эфирное, весьма тонкое, летучее тело, имеющее вид нашего грубого тела, все его члены, даже волосы, его характер лица, – словом, полное сходство с ним. Не только силы ума и сердца были при душе, но при ней были и все органы чувств: зрение, слух, осязание, при ней была вся жизнь, а тело оставалось на стуле, как мертвое, как скинутая одежда, доколе, по мановению Божию, не возвратилась в него душа так же непостижимо, как непостижимо вышла из него.

На V Вселенском Соборе[2 - Размышления о бессмертной душе. О естестве и назначении души / Сост. архимандрит Иоанн (Крестьянкин). 2-е изд. Псков: Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, 1999. С. 106–128.] святые отцы утвердили, что душа творилась вместе с телом, а не отдельно друг от друга, основываясь на Священном Писании.

То, что душа и тело при жизни человека теснейшим образом связаны взаимно, св. Григорий Богослов объясняет проявлением премудрости Божией, промыслительно установившей этот союз. Если бы, по его мнению, душа не была связана с телом и не должна бы обуздывать страсти и укрощать греховные порывы тела, а только была бы носительницей в себе частицы Божества, она могла бы возгордиться и превознестись своим достоинством.

Но будучи непосредственно связанной с телом, перенося все житейские тяготы, болезни и искушения вместе с ним и в то же время являясь носительницей образа Божия, она понуждает и тело стремиться ко всему чистому и Божественному, «… чтобы в борьбе и брани с телом мы постоянно обращали взоры к Богу…чтобы мы знали, что мы в одно и то же время велики и ничтожны, перстны и небесны, смертны и бессмертны.

Душа соединена с телом для того, чтобы, если мы вздумаем гордиться образом Божиим в нас, земное естество наше смирило бы нас.

    Размышления о бессмертной душе. О естестве и назначении души /Сост. архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Что такое смерть?

Священное Писание дает нам точное определение смерти: И возвратится персть в землю, якоже бе, и дух возвратится к Богу, иже даде его (Еккл. 12, 7). Значит, смерть есть разлучение души с телом. Когда душа покинула тело, тогда мы человека называем мертвым. Одно тело без души не составляет человека, оно – труп, а не человек; точно так и душа без тела есть дух, а не человек.

Тело человека само по себе, без души – мертво, без нее оно подвергается разложению, тлению и, таким образом, лишается жизни. Время от разлучения души с телом до Второго пришествия Христова на землю в Священном Писании называется сенью смертною (Пс. 22, 4).

Смерть тела есть как бы естественный временный сон, способствующий обновлению сил душевных и телесных; это есть как бы погребение семени в землю, которое и должно истлеть, чтобы возрастить в себе корень новой жизни, чтобы произвести из себя зеленеющее растение с цветами и плодами в вечности.

Видя умирающего, не на то смотри, что он сомкнул глаза и лежит безгласен, но на то, как он воскреснет и получит неизъяснимую, изумительную и дивную славу; от настоящего видения возведи помыслы к надежде будущего. Умерший гниет, тлеет и превращается в персть и прах. Что же из этого? Надо радоваться, ибо тот, кто хочет перестроить развалившийся ветхий дом, сначала выводит из него живущих, потом разрушает его и снова воздвигает в лучшем виде. Выведенные не скорбят об этом, ибо обращают внимание не на видимое разрушение, но воображают будущее, хотя еще и не видимое здание. То же и Бог творит. Он, разрушая наше тело, сперва изводит из него душу, в нем живущую, как бы из некоторого дома, дабы потом, воздвигнув его в лучшем виде, снова ввести в него душу с большею славою (Христианское чтение, 1842. С. 137).

Итак, смерть есть удел каждого человека, удел неизбежный, – ее не минует никто; ибо, как говорит пророк Давид: Кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти? (Пс. 88, 49).

Однако ничего нет неизвестнее, как день или час смерти: Яко убо не разуме человек времене своего (Еккл. 9, 12), – говорит Священное Писание.

Всем известно, что умрем, но когда? Не знаем, так как смерть не разбирает и не назначает времени, не считает, сколько лет прожил человек, не ждет старости, не щадит юности, не обращает внимания на то, приготовил ли себя человек для будущей жизни или нет, – пожинает всех; она подобна земледельцу, вышедшему с косой на луг, который не смотрит и не отделяет цветов от травы, а косит подряд все, будет ли то трава старая или едва распустившиеся цветки, и затем все скошенное вместе сушит и собирает в стога или в устроенные для того помещения; почему и пророк Давид говорит: Человек, яко трава дние его, яко цвет селный, тако оцветет: яко дух пройде в нем, и не будет, и не познает ктому места своего (Пс. 102, 15–16).

Из Священного Писания нам известно, что прародители наши – Адам и Ева, от которых произошел весь род человеческий, сотворены были бессмертными: И сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его: мужа и жену сотвори их, читаем мы в книге Бытия…и вдуну в лице его дыхание жизни: и бысть человек в душу живу (Быт. 1, 27; 2, 7).

Откуда же и когда явилась смерть? То же Священное Писание поучает, что она есть последствие греха. Грехом смерть вошла в мир (см.: Рим. 5, 12), говорит апостол Павел. Смерть получила свое название от Самого Бога в то время, когда ее еще и не было, так как Господь Бог, заповедуя прародителям нашим Адаму и Еве не вкушать плодов от древа познания добра и зла, сказал: в оньже аще день снесте от него,

смертию умрете (Быт. 2, 17).

Из вышесказанного ясно видно, что смерть есть определенное, по непреложному суду Божию, следствие греха, распространившегося через прародителей на весь род человеческий, так как суд Божий, высказанный прародителям: земля еси и в землю отыдеши (Быт. 3, 19), относится и к каждому человеку, как потомку первых людей, почему и апостол Павел говорит: человекам положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9, 27).

Диавол в образе змия, прельщая прародителей, говорил: Не смертию умрете… будете яко бози (Быт. 3, 4–5). Они поверили ему, вкусили запрещенного плода, но только не получили божества, а были изгнаны из рая сладости и подпали под казнь смертную, и не только сами, но и их дети, и весь род человеческий. Бывши до грехопадения как боги безсмертными, безстрастными и безбо-лезненными, тотчас после падения потеряли божество и безсмертие, и смерть приняла над ними, а через них и над всеми, свое господство; почему и пророк Давид говорит: Аз рех: бози есте, и сынове Вышняго вси. Вы же яко человецы умираете (Пс. 81, 6–7).

О необходимости приготовления к смерти

Если же по особому милостивому Промыслу Божию не всем нам открыт смертный час, то мы тем более должны заботиться и молиться о том, чтоб кончина наша была безболезненна и мирна и чтобы во всякое время, всегда готовы были предстать и дать добрый ответ на Страшном Судилище Христовом за жизнь, проведенную нами на земле. А для этого нам нужно непрестанно вспоминать о смертном часе: Поминай последняя твоя, – говорит Премудрый, – и вовеки не согрешиши (Сир. 7, 39), – и в случае грехопадений скорее исповедываться пред своим духовным отцом, не откладывая покаяния день за днем, по нашему нерадению и беспечности. «Еще успеем покаяться, когда придет старость», – так говорят только ленивые и неразумные, ибо нам неизвестно и того, доживем ли мы до завтра. Кто нам сказал, что мы долговечны, и кроме того, разве не часто нам приходится видеть молодых людей, одержимых тяжкими болезнями, которым не до сокрушения о грехах, так как у страждущего душа бывает занята ужасом самой смерти. Какое обращение ко Господу, какое раскаяние в прошлом может быть, когда страдания тела, терзаемого смертию, или оставят человека вовсе без сознания, или при слабом сознании без всякого мужества и силы? Нет. Готовиться к смерти нужно заранее. Тогда лучше будем мы вразумляться и мыслию о смерти и больше соберем плодов для вечности. Тогда-то мы будем располагать жизнь свою так, что нам никогда не будет страшно перейти в вечность. При каждой встрече с искушением сильным, пред грозным взором смерти будут погасать в нас порочные страсти, а чистый пламень любви к Господу будет гореть в нас, не угасая.

Истинный христианин встречает смерть не как грозное страшилище, но как вестника мира. Смерть приходит к нему не для того, чтобы разлучить его с Иисусом Христом, Который исполнил за нас правду закона, но для того, чтобы соединить с Ним. Если же не так представляют себе смерть, это значит, что не знают другой жизни, кроме земной, других благ, кроме благ временных, другого Бога, кроме богов века сего.

В таком случае несчастна та душа, которую не хотят пробуждать страхом смерти от ее сна; несчастны те люди, которые заботятся о том, как бы не дошла до ушей их весть о смерти. Это значит то же, что у утопающего в волнах отнять доску, на которой он мог бы спастись. Чем более смерть будет устрашать нас, тем скорее исчезать будет обаяние греха, тем более мы будем дорожить талантами, врученными нам от Бога.

Правда, никто из нас не говорит себе, что не увидит смерти, однако ж не многие ли так живут, как будто вовсе не думают умереть? Всем известен приговор Правды вечной: Земля еси и в землю отыдеши. Наши знакомые, наши друзья в глазах наших исполняют его на себе. А нас этот приговор не касается?

Мы провожаем других в иной мир, а готовим ли себя в тот же путь? Напротив, мысль о смерти не так ли «близка» душе нашей, как гость постылый, которого и холодно принимаем мы, и выпроваживаем как можно скорее? Не так ли редко западает она в душу нашу, как однажды холодно принятый знакомый? Если так, то нечего удивляться, что так мало живем мы для добра.

В ком нет надежды на загробную жизнь, тот не может называться истинным христианином, потому что с истинным христианством должно быть соединено упование и ожидание явления Христова и будущей жизни.

    Архим. Пантелеимон. Тайны загробнойжизни.

Слово о смерти

Да доминайте день исхода вашего от земли Египетская вся дни жития вашего.

Смерть – великое таинство. Она – рождение человека из земной временной жизни в вечность. При совершении смертного таинства мы слагаем с себя нашу грубую оболочку – тело – и душевным существом, тонким, эфирным, переходим в другой мир, в обитель существ, однородных душ. Мир этот недоступен для грубых органов тела, через которые во время пребывания нашего на земле действуют чувства, принадлежащие, впрочем, собственно душе. Душа, исшедшая из тела, невидима и недоступна для нас, подобно прочим предметам невидимого мира. Видим только при совершении смертного тайнодействия бездыханность, внезапную безжизненость тела; потом оно начинает разлагаться, и мы спешим скрыть его в земле; там оно делается жертвою тления, червей, забвения. Так вымерли и забыты бесчисленные поколения людей. Что совершилось и совершается с душой, покинувшей тело? Это остается для нас, при собственных наших средствах к познанию, неизвестным.

Сокровенное таинство – смерть! До озарения людей светом христианства, большей частью они имели о бессмертии души самые грубые и ложные понятия; величайшие мудрецы язычества только умозаключали и догадывались о нем. Однако сердце и падшего человека, как ни было мрачно и тупо, постоянно осязало, так сказать, свою вечность. Все идолопоклоннические верования служат тому доказательством; все они обещают человеку загробную жизнь, – жизнь или счастливую или несчастливую, соответственно земным заслугам.

О состоянии праведников по воскресении Господь возвестил, что они яко Ангели Божии на небеси суть, равны бо суть Ангелом. Предвозвещая о Своем втором пришествии и Страшном Суде, Господь сказал, что тогда он речет стоящим одесную Его праведникам: приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира; а стоящим ошуюю грешникам речет: идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелом его. И то достоверно, что воздаяние как праведников, так и грешников весьма различно. Правосудие Божие воздаст каждому человеку по делам его. Не только небесных обителей бесчисленное множество, по свидетельству Спасителя, но и ад имеет множество различных темниц и различного рода мучения: согрешивший в ведении биен будет много, согрешивший в неведении биен будет мало.

Христиане, одни православные христиане и притом проведшие земную жизнь благочестиво или очистившие себя от грехов искренним раскаянием, исповедию пред отцом духовным и исправлением себя, наследуют вместе со светлыми Ангелами вечное блаженство. Напротив того, нечестивые, т. е. неверующие во Христа, злочестивые, т. е. еретики, и те из православных христиан, которые проводили жизнь в грехах или впали в какой-либо смертный грех и не

уврачевали себя покаянием, наследуют вечное мучение вместе с падшими ангелами. Патриархи Восточно-Кафолической Церкви в послании своем говорят: «Души людей, впавших в смертные грехи и при смерти не отчаявшихся, но еще до разлучения с настоящей жизнью покаявшихся, только не успевших принести никаких плодов покаяния, каковы: молитвы, слезы, коленопреклонения при молитвенных бдениях, сокрушение сердечное, утешение бедных и выражения любви к Богу и ближним, что все Кафолическая Церковь с самого начала признает богоугодным и благопотребным – души таких людей нисходят во ад и терпят за учиненные ими грехи наказания, не лишаясь, впрочем, надежды облегчения от них. Облегчение же они получают по бесконечной благости, чрез молитвы священников и благотворения, совершаемые за умерших, а особенно силою Бескровной Жертвы, которую, в частности, приносит священнослужитель для каждого христианина о его присных, вообще же за всех повседневно приносит Кафолическая Апостольская Церковь». Смерть грешников люта, говорит Писание, а для благочестивых и святых она – переход от молв и смятений житейских к нерушимому спокойствию, от непрерывных страданий – к непрерывному блаженству, переход с земли на небо и соединение с бесчисленным сонмом святых Ангелов и бесчисленным сонмом святых человеков. В ненасытном созерцании Бога и в непрестанном горении любовию к Нему заключается высшее и существенное наслаждение небожителей. Преподобный Макарий Великий рассуждает об этом предмете следующим образом: «Когда исходит из тела душа человеческая, тогда совершается некое великое таинство. Если она повинна будет греху, то приступают к ней полчища демонов, ангелы сопротивные и силы темныя, и похищают душу в область свою. И не должно сему, как бы необычайному, удивляться. Если человек, живя еще в сем веке, им покорился, и повиновался, и соделался их рабом: тем более, когда исходит от мира, бывает ими пленен и порабощен. Также, напротив, в отношении лучшего состояния должно разуметь: святым Божиим рабам и ныне предстоят Ангелы, и святые духи сохраняют и окружают их. А когда из тела изыдут лики Ангельские, восприяв их душу, относят в свою страну, в мир святыни, и приводят их к Господу». <…>

«Многие обольщают себя, – говорит блаженный Феофилакт, – суетным упованием, думают, что получат Царство Небесное, и присоединяют себя к лику возлежащих на высоте добродетелей, высоко мечтая о себе в сердце своем… Много званных, потому что Бог призывает многих, паче же всех, но мало избранных, мало спасаемых, мало достойных избрания Божия. Призвание – дело Божие, а избрание и неизбрание зависят от нас: иудеи были званными, но не оказались избранными, оказались непослушными Призывавшему.

Великий между святыми иноками Арсений во все время жития своего, когда занимался рукоделием, полагал на колени платок, по причине слез, изливавшихся из очей его. Он скончался. Авва Пимен, отец, особенно обиловавшими даром духовного рассуждения, услышав о кончине его, сказал: «Блажен Арсений: ты оплакал себя в течение земной жизни! Не оплакивающий себя здесь будет плакать вечно. Невозможно избежать плача: или здесь – произвольного, или там, в муках, невольного». Услышав об этой смерти, Феофил, патриарх Александрийский, сказал: «Блажен, авва Арсений! Ты непрестанно помнил час смертный». <…>

Господь призывает человека к покаянию и спасению до последней минуты его жизни. В эту последнюю минуту еще отверсты двери милосердия Божия всякому, толкущему в них. Никто да не отчаивается! Доколе не закрыто поприще, действителен подвиг. Последние минуты человека могут искупить всю жизнь его. В Египте некоторая девица, именем Таисия, оставшись сиротою после родителей, умыслила обратить дом свой в странноприимницу для скитских иноков. Прошло много времени, в которое она принимала и успокаивала отцов. Наконец ее имение истощилось. Она начала терпеть недостаток. С нею познакомились неблагономеренные люди и отвратили ее от добродетели; она начала проводить худую жизнь, даже развратную. Отцы, услышав это, очень опечалились. Они призвали авву Иоанна Колова и сказали ему: «Мы слышали о сестре Таисии, что она расстроилась. Когда была она в состоянии, показывала нам свою любовь, и мы ныне покажем нашу любовь к ней и поможем ей. Потрудись посетить ее и, по премудрости, данной тебе Богом, устрой ее». Авва Иоанн пришел к ней и сказал старице, стоявшей на страже у ворот, чтоб она доложила о нем госпоже своей. Она отвечала: «Вы, монахи, поели все имение ее». Авва Иоанн сказал: «Доложи ей, я доставлю ей большую пользу». Старица доложила. Юная госпожа сказала ей: «Эти иноки, постоянно странствуя при Чермном море, находят жемчуг и драгоценные камни; поди приведи его ко мне». Авва Иоанн пришел и сел возле нее. Воззрев на лицо ее, он преклонил главу и начал горько плакать. Она сказала ему: «Авва, что ты плачешь?» Он отвечал: «Вижу, что сатана играет на лице твоем, и как мне не плакать? Чем не понравился тебе Иисус, что ты обратилась на противные Ему дела?» Она, услышав это, затрепетала и сказала ему: «Отец! есть ли для меня покаяние?» Он отвечал: «Есть». «Отведи меня, куда хочешь», – сказала она ему и, встав, пошла вслед за ним. Иоанн, заметив, что она не распорядилась, даже не сказала ни одного слова о доме своем, удивился. Когда они достигли пустыни, уже смеркалось. Он сделал для нее возглавие из песка, такое же другое на некотором расстоянии для себя. Оградив ее возглавие крестным знамением, сказал: «Здесь усни». И он, исполнив свои молитвы, лег спать. В полночь Иоанн проснулся – видит: образовался некий путь от того места, где почивала Таисия, до неба; Ангелы же Божии возносят ее душу. Он встал и начал будить ее, но она уже скончалась. Иоанн повергся ниц на молитву и услышал глас: «Един час покаяния ее принят паче долговременного покаяния многих, не оказывающих при покаянии такого самоотвержения». «Господи! Для рабов Твоих, – говорит Василий Великий, – разлучающихся с телом и приходящих к Тебе, Богу нашему, нет смерти, но преставление от печального на полезнейшее и сладостнейшее, и на упокоение и радость». <…>

Апостол Петр называет плотское и душевное состояние человеков, хотя и благочестивых, темным местом. Место может быть не только вещественное, но, в отвлеченном значении, и мысленное и нравственное, как Писание говорит: в мире (сердечном) место Его (Божие). Заключенным в темном месте и желающим спастись должно руководствоваться, как светилом, Священным и Святым Писанием, доколе не низойдет на них Святый Дух и не соделается для них живою книгою Божественного учения, всегда открытою и неумолкающею. Имамы известнейшее пророческое слово, ему же внимающе, яко светилу сияющему в темном месте, добре творите, дондеже день озарит и денница возсияет в сердцах ваших.

Заключенные в темнице земного мудрования! Услышим тех, которые стяжали о Господе духовную свободу и озарились духовным разумом! Слепорожденные! Услышим прозревших от прикосновения к очам их перста Божия, увидевших свет истины, увидевших и уведавших, при сиянии этого света, невидимое для плотских и душевных умов. Слово Божие и содействующий слову Дух открывают нам, при посредстве избранных сосудов своих, что пространство между небом и землею, вся видимая

нами лазуревая бездна, воздух, поднебесная служит жилищем для падших ангелов, низвергнутых с неба. <…> Святой апостол Павел называет падших ангелов духами злобы поднебесными, а главу их – князем власти воздушной. Падшие ангелы рассеяны во множестве по всей прозрачной бездне, которую мы видим над собою. Они не перестают возмущать все общества человеческие и каждого человека порознь; нет злодеяния, нет преступления, которого бы они не были зачинщиками и участниками; они склоняют и научают человека греху всевозможными средствами. Супостат ваш диавол, говорит святой апостол Петр, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити (1 Петр. 5, 8) и во время земной жизни нашей, и по разлучении души с телом. Когда душа христианина, оставив свою земную храмину, начнет стремиться через воздушное пространство в горнее отечество, демоны останавливают ее, стараются найти в ней сродство с собою, свою греховность, свое падение и низвести ее во ад, уготованный диаволу и ангелам его. Так действуют они по праву, приобретенному ими.

Все явно отвергшие Искупителя, отселе составляют достояние сатаны: души их, по разлучении с телами, нисходят прямо в ад. Но и христиане, уклоняющиеся ко греху, недостойны немедленного переселения из земной жизни в блаженную вечность. Самая справедливость требует, чтоб эти уклонения ко греху, эти измены Искупителю были взвешены и оценены. Необходимы суд и разбор, чтоб определить степень уклонения ко греху христианской души, чтоб определить, что преобладает в ней – вечная жизнь или вечная смерть. И ожидает каждую христианскую душу, по исшествии ее из тела, нелицеприятный Суд Божий, как сказал святой апостол Павел: лежит человеком единою умрети, потом же суд (Евр. 9, 27).

<…> Когда душа христианина начнет восходить к небу, руководимая святыми Ангелами, темные духи обличают ее неизглаженными покаянием грехами ее, как жертвами сатане, как залогами общения и одинаковой вечной участи с ними.

Для истязания душ, проходящих воздушное пространство, установлены темными властями отдельные судилища и стража в замечательном порядке. По слоям поднебесной, от земли до самого неба, стоят сторожевые полки падших духов. Каждое отделение заведывает особенным видом греха и истязывает в нем душу, когда душа достигнет этого отделения. Воздушные бесовские стражи и судилища называются в Отеческих Писаниях мытарствами, а духи, служащие в них, – мытарями. <…>

Блаженный Иоанн Милостивый, патриарх Александрийский, постоянно беседовал о смерти и о исходе души из тела, как ему о том открыто было преподобным Симеоном Столпником. «Когда душа выйдет из тела, – говаривал он, – и начнет восходить к Небу, встречают ее лики бесов и подвергают многим затруднениям и истязаниям. Они истязают ее во лжи, клевете, ярости, зависти, гневе, памятозлобии, гордости, срамословии, непокорстве, лихве, сребролюбии, пьянстве, обьедении, злопомлении, волхвовании, братоненавидении, убийстве, воровстве, немилосердии, блуде, прелюбодеянии. Во время шествия души от земли к небу сами святые Ангелы не могут помочь ей: помогают ей единственно ее покаяние, её добрые дела, а более всего – милостыня. Если не покаемся в каком грехе здесь по забвению, милостынею можем избавиться от насилия бесовских мытарств. <…>

Приготовимся к вечности и к переходу в вечность, именуемому смертью, во время земной жизни, в этом преддверии к вечности. Земная жизнь есть не собственно жизнь, но непрестанная борьба между жизнью и смертью: попеременно мы уклоняемся то к той, то к другой, колеблемся между ими, оспариваемся ими. Если оценим справедливо то краткое мгновение, на которое мы поставлены здесь, на земле, сравниваемое с неизмеримою и величественною вечностью, то найдем только одно правильное употребление земной жизни. Употребляется она правильно, когда проводится в приготовлении к вечности. Так судит о земной жизни и Слово Божие: не бойся, малое стадо, завещает Господь ученикам своим на время их земного странствования, яко благоволи Отец ваш дати вам царство. <…>

Воспоминание о смерти, о сопровождающих ее и о последующих ей страхах, воспоминание, сопряженное с усердною молитвою и плачем о себе, может заменить все подвиги, объять всю жизнь человека, доставить ему чистоту сердца, привлечь к нему благодать Святого Духа и тем даровать ему свободное вознесение на небо мимо воздушных властей.

Прежде нежели достигнем того молитвенного блаженного состояния, при котором ум непосредственно зрит предстоящую кончину и ужасается смерти, как должно твари ужасаться угрозы Творца, произнесенной вместе с заповедью, – полезно возбуждать в себе воспоминание о смерти посещением кладбища, посещением болящих, присутствием при кончине и погребении ближних, частым рассматриванием и обновлением в памяти различных современных смертей, слышанных и виденных нами. Сколько знакомых наших, любивших эту земную жизнь и пользовавшихся благоденствием в ней, надеявшихся долго жить и еще вовсе не старых, пожато смертию внезапно! Никто из них не мог сказать пришедшей смерти: «Подожди! Удались: я еще не хочу умирать!» Иные из них не успели в час смертный сделать никакого распоряжения, никакого приготовления.

    Свт. Игнатий Брянчанинов. Слово о смерти

Внезапная смерть

Страшное дело – смерть внезапная. Она есть меч гнева Божия за наши грехи. Это мы ясно видим из притчи о богатом и Лазаре. Богатый был корыстолюбив, раб плоти и прихотей. Он совершенно забыл о смерти, о бессмертии души и о Боге. Он прилепился умом своим и сердцем к благам земным и умер не как человек, верующий в Бога, но как нечестивый, потерявший всякую веру; не как человек, имеющий бессмертную душу, но как душою умерший; не как человек разумный, но как животное бессловесное. За все эти грехи богатый и умер, по определению Божию, смертию принужденной – внезапной. Что он умер не естественно, а его скосила, по повелению Божию, внезапная смерть, – это мы видим из той же притчи. В ней Сам Бог обличает нечестивого грешника и объявляет ему страшную казнь внезапной смерти: Безумне, в сию нощь душу твою истяжут от тебе (Лк. 12, 20). При этом Господь открыл и причину такого страшного осуждения – порок лихоимства, беспечности, нерадения о своей душе и о конце земной жизни.

Да, пагубна для души нашей смерть внезапная! Ибо в каком состоянии застанет нас момент смерти, в таком мы останемся и пребудем вечно. По смерти же ни добродетельный не изменяется из добродетельного в порочного, ни грешник – из порочного в добродетельного. Подтверждает это и божественный Екклезиаст, говоря: И аще падет древо на юг, и аще на север, на месте, идеже падет древо, тамо будет (Еккл. 11, 3). Это значит: какого места достойным обрящется человек в час смерти своей, там и определяется и пребывает в бесконечные веки веков.

Мы, несчастные, постоянно согрешаем, и грех следует постоянно по пятам нашим. Одно время мы посвящаем многоядению и многопитию; другое – проводим в покое, беспечности, прихотях, остальное – жертвуем хищениям, неправдам, убийствам, враждам, притеснениям и гонениям братии! Когда мы не согрешаем? Поношения, клеветы, осуждение, ложь, сквернословие и празднословие не престают исходить из уст наших. Когда бываем мы непричастными гордости, славолюбию, гнусной

мстительности и лукавому воображению? Почти что никогда! Грех всегда окружает нас, всегда представляет уды наши в рабы нечистоте и беззаконию (Рим. 6, 19).

Когда прежде смерти Человеколюбец Бог посылает на нас жестокую болезнь, тогда она, пришедши, возвещает нам, как бы другой Исаия, говоря: Сия глаголет Господь: устрой о доме твоем, умираеши бо ты (Ис. 38, 1). Как велегласная труба возглашает она: «Человек! Приготовляйся к будущей жизни». Чувствует тогда человек разлучение с миром, видит тогда, что безполезны ему теперь и богатство, и слава, и премудрость, и вообще любые любые земные блага. Родственники и друзья больного призывают тогда духовного отца его, чтобы он мог раскаяться, плакать, обратиться к Богу, исповедать грехи свои и соединиться со Спасителем Иисусом Христом, через принятие Пречистого Тела и Крови Его. Без сомнения, тогда есть надежда, что таковой может спастись и остаться не на месте мучения, но на месте блаженства.

Но когда внезапно, как налетевший ураган, как вихрь, смерть похитит жизнь, когда человек, будучи в силах, здоров и предан греху, в одну минуту явится безгласен и бесчувствен, какая тогда может быть надежда ко спасению? Где тогда покаяние? Где исповедь? Где обращение? Ни сродник, ни друг, ни священник не могут помочь тогда, хотя бы и хотел кто, старался и усердно желал. Тогда вдруг придут немилосердные, истязующие душу несчастного. В сию нощь душу твою истяжут от тебе (Лк. 12, 20).

Смерть, без сомнения, неизбежна и страшна, и предотвратить или миновать ее в конце концов невозможно; но мы можем приготовить себя к ней, – устроить дела земные и приложить старание и попечение о душе своей. Освободившись от всех земных попечений, мы приготовим и облегчим душу свою покаянием, исповеданием грехов, освободимся от угрызений совести и прогоним от себя чрезмерный страх мучений и в Таинстве Причащения соединимся со Христом. Вследствие этого вселится в сердце наше упование на милость Божию, чаяние вечного покоя, надежда бессмертного Царствия, умеряющая и даже вовсе отъемлющая печаль о разлучении с миром. Ничего не останемся тогда скорбного и страшного, кроме подвига разлучения души с телом. Ангелы милостивые и светлые окружат тогда нас и далеко прогонят полки бесовские. Они усладят горесть смерти, облегчат трудность ее, прогонят душевный страх, и, радуясь, возьмут душу нашу. Блажен тот, кто удостоится такой кончины, он тихо и кротко скажет с Давидом: В мире вкупе усну и почию (Пс. 4, 9).

Когда же случится с нами смерть нечаянная, внезапная, когда она застанет нас среди беззаконий наших, как она страшна будет для нас, как губительна! Увидим и почувствуем мы тогда, что повис над нами обнаженный меч ее, и мы сейчас, в одну секунду, отойдем в вечность. Желали бы мы тогда всей силой души, чувств и мыслей избежать этого, но побег уже невозможен. Хотели бы мы сделать распоряжения предсмертные о доме своем, но мысли наши помутятся, помышления исчезнут. Хотели бы покаяться, исповедать грехи свои пред священником, но язык наш не будет повиноваться нам, и самые уста сомкнутся, и мы горько почувствуем, что умираем во грехах и уготованы диаволу и ангелам его.

Это причинит нам страшные мучения, ужас и совершенное отчаяние. Бесы мрачные и немилостивые, обличая деяния наши и истязуя душу нашу, будут терзать нас. Наконец душа наша в невыразимых мучениях разлучится с телом, – похитится насильственно. Горе тому человеку, который таким образом окончит жизнь свою, ибо это и есть та самая смерть, о которой святой пророк Давид сказал: смерть грешников люта (Пс. 33, 22).

Мы, люди, не только не знаем о времени нашей смерти, но не знаем и о том, какова будет наша кончина: кроткою ли и смиренною она придет к нам или лютою и зверскою. Предупредит ли она нас какими-либо знамениями или постигнет, как тать в нощи. Даст ли она нам некоторое время на раскаяние или мгновенно похитит нас во всех беззакониях наших? Ничто не известно нам. Для чего же такая неизвестность, такое неведение о часе смертном и об образе его? Но так устроил человеколюбивый Бог, ради нашего спасения, именно потому, что незнание часа смертного рождает страх, страх – воздержание, а воздержание пресекает случай ко греху и падению.

Далее, незнание о часе смертном производит внимание; а внимание – желание, которое бывает первою причиною добродетели. Оставлено для нас в неизвестности, добрая или лютая будет кончина наша для того, чтобы страшиться, чтобы избегать греха, и, отстраняясь от пороков, более и более преуспевать в добродетели. Поэтому приготовимся к вечности и к переходу в вечность, именуемому смертью, во время земной жизни, в этом преддверии вечности.

Земная жизнь не есть собственно жизнь, но непрестанная борьба между жизнью и смертью, и мы колеблемся между ними, постоянно уклоняясь то к той, то к другой, оспариваемся ими. Если оценим должным образом то краткое мгновение, на которое мы поставлены здесь, на земле, сравнив его с неизмеримою и величественною вечностью, то найдем, что только правильное употребление земной жизни, т. е. приготовление к вечности, будет для нас полезно (Вечные загробные тайны. Изд. Свято-Пантелеимоновского монастыря на Афоне).

    Архим. Пантелеимон. Тайны загробной жизни

Важность поминовения усопших

Святая Православная Церковь, как благопопечительная мать, заботится о своих чадах, при жизни испрашивает им у Бога здоровья, во всем благопоспешества и оставления грехов и по смерти возносит о них частые моления к Богу, например, на полунощнице, утрени, вечерни и повечерии она просит о прощении грехов и упокоении их со святыми.

Но особенно на Божественной Литургии Святая Церковь вопиет к Богу за умерших, твердо веруя, что Честною Кровию Божественного Искупителя нашего Господа Иисуса Христа отмываются грехи всех поминавшихся за Литургией. Это поминовение преимущественно важно в течение первых сорока дней по кончине, потому что в сороковой день изрекается определение Божие о душе, решающее участь ее до Страшного Суда. Потому-то и советуется служить и заказывать о скончавшихся «сорокоусты». Польза, важность и сила этого поминовения засвидетельствована многими примерами не только в житиях святых, но и в устных и письменных сообщениях от начала христианства и до настоящего времени.

Однажды великий подвижник св. Макарий Египетский, идя в пустыне, увидел человеческий череп на дороге. «Когда я, – говорит он, – дотронулся до черепа пальмовою палкою, то он что-то сказал мне. Я спросил его:

– Кто ты?

Череп отозвался:

– Я был начальником языческих жрецов.

– Каково вам, язычникам, на том свете? – спросил Макарий.

– Мы в огне, – отвечал череп, – пламя охватывает нас с ног до головы, и мы не видим друг друга; но когда ты молишься о нас, тогда мы начинаем видеть несколько один другого, и это доставляет нам отраду» (Христианское чтение. Ч. 2. 1821).

* * *

Святой Григорий Двоеслов рассказывает такой случай. Один брат, бывший в его монастыре, за нарушение обета нестяжания, в страх другим, лишен был по смерти церковного погребения и молитвы в продолжение тридцати дней, а потом из сострадания к его душе тридцать дней приносима была за него Бескровная Жертва с молитвою. В последний из этих дней усопший явился в видении оставшемуся в живых

родному брату своему и сказал: «Доселе я жестоко страдал, теперь же мне хорошо, и я нахожусь во свете, ибо сегодня вступил в общение». Таким образом, через спасительную Бескровную Жертву усопший брат избежал наказания (Собеседования Григория Двоеслова. Кн. 4, гл. 55).

* * *

Во время жизни преподобного Венедикта, – рассказывает св. Григорий Двоеслов, – были две постницы, которые, славясь святостию жизни, имели несчастную страсть говорить много, и много ложного и вредного. Святой старец умолял их удерживать свой язык и за непослушание угрожал им даже отлучением от Церкви. Но страсть ко лжи так укоренилась, что и угроза не остановила их. Спустя несколько дней они умерли.

Погребены они были в церкви. Когда диакон во время Литургии возглашал: «Оглашении, изыдите», – они, как отлученные, выходили вон из церкви, что видели некоторые благочестивые из христиан. Когда сообщили об этом преподобному Венедикту, то святой муж послал в церковь, где они были погребены, просфору, приказав вынуть из нее часть за упокой душ их и поминать их. После этого уже никто не видел, чтобы они выходили из церкви, и верные поняли, что молитвы умилостивили Бога, и они получили от Него прощение (Собеседования Григория Двоеслова. Кн. 2, гл. 23).

* * *

В «Прологе» повествуется, что у блаженного Луки был родной брат, который и по вступлении в монашеский чин мало заботился о душе своей. В состоянии такой беспечности постигла его смерть. Блаженный Лука, скорбя, что брат его не приготовился как должно к смерти, молил Бога открыть его участь.

Однажды видит старец душу брата во власти злых духов и тотчас после видения посылает осмотреть келью его. Посланные нашли там деньги и вещи, из чего старец уразумел, что душа его брата страдает, между прочим, за нарушение обета нестяжания. Все найденное старец раздал нищим за упокой души его.

После, во время молитвы, старцу открылось в видении судилище: Ангелы света спорят с духами злобы о душе усопшего брата. Старец слышит вопль злых духов: «Душа наша, она творила дела наши!». Но Ангелы говорят им, что она избавляется от их власти милостынею, розданною за нее. На это духи злобы возразили: «Разве усопший раздал милостыню? Не этот ли старец?» – и указали на блаженного Луку. Подвижник отвечал: «Да, я сотворил милостыню, но не за себя, а за сию душу». Поруганные духи, услышав ответ старца, рассеялись, и старец, успокоенный видением, перестал скорбеть об участи брата (Пролог, 12 августа).

* * *

В житии преподобной игумении Афанасии мы находим следующее повествование. Игумения Афанасия перед смертью своей завещала сестрам своего монастыря кормить нищих в намять ее до сорока дней. Между тем сестры приглашали нищих лишь десять дней, а затем, по нерадению, не исполнили завещания своей бывшей начальницы. И что же? Игумения Афанасия явилась сестрам, говоря: «Да будет всем известно, что творимые до сорока дней за душу усопшего милостыни и питание алчущих умилостивляют Бога. Если грешны души усопших, то через это они получают от Господа отпущение грехов; а если праведны, то благотворительность за них служит ко спасению благотворителям» (Четьи-Минеи, 12 апреля).

* * *

Много есть примеров, из которых видно, что усопшие ожидают молитв за себя, являясь во сне или в бодрственном состоянии, просят о них, показывая это в различных знамениях или образах.

Так св. Григорий Двоеслов рассказывает, что некий пресвитер имел обычай мыться в теплицах. Однажды, придя в баню, он застал там какого-то незнакомого ему мужа, который стал ему помогать раздеться. Незнакомец снял с пресвитера сапоги и взял его одежду на хранение. Когда пресвитер вышел из бани, то он подал ему полотно отереть пот, помог ему одеться, и все это делал с великим почтением.

Так повторялось несколько раз, то есть пресвитер этот приходил в баню, встречал незнакомого человека, который молча делал ему услужение. Желая выразить благодарность за усердие, пресвитер однажды, идя в баню, взял с собою две просфоры, чтобы дать их незнакомцу; и вот, по обыкновению, он встретил его. Затем, когда выходил из бани, просил принять просфоры в знак любви к нему.

Незнакомец с плачем сказал ему: «Для чего даешь их мне, отче? Это святой хлеб, я не могу вкушать его. Ты видишь пред собой бывшего некогда владельца этого места, но за грехи мои я осужден на служение здесь после смерти. Если же хочешь наградить меня, принеси этот хлеб за грехи мои в жертву Всемогущему Богу. И когда придешь сюда мыться и не найдешь меня, знай, что молитва твоя услышана Богом». Сказав это, незнакомец мгновенно стал невидим.

Тогда пресвитер понял, что незнакомый человек, доселе являвшийся в баню для услуги ему, был дух. Пресвитер провел по нем целую неделю в слезах и молитвах о прощении его грехов, принося каждый день бескровную жертву. Через неделю он пришел снова в баню, и уже более не нашел здесь незнакомца, и после никогда не встречал его (Собеседования Григория Двоеслова. Кн. 4, гл. 55).

Просьба умерших о поминовении их и благодарность за молитвы живых

«Возвратясь от заутрени в первый день Пасхи, – передает А. Т. Б., – я легла спать и едва забылась, как у самого изголовья услышала, что кто-то горько плачет. Сердце сжалось у меня от жалости; боясь открыть глаза, я робко спросила: “Надя, это ты, моя родная?” – и страшилась услышать ответ, ибо мне пришло в голову, что, может быть, сестра моя Надя, давно скончавшаяся, не получив блаженства в вечной жизни, явилась мне для испрашивания молитвы, но на мой вопрос нежным грустным девичьим голосом, дрожащим от рыдания, послышался ответ:

– Нет, я не Надя.

– Кто же вы? – спросила я. – Скажите, что вам нужно? Я все сделаю.

Тогда рыдания усилились, и плачущая отвечала:

– Я Варвара Н. Ради Бога, помолитесь обо мне, помяните меня за Литургией!

Я обещалась, и рыдания утихли. Я открыла глаза, в комнате уже было светло, и никого не было.

Когда приехали к нам родственники В. Н., я спросила зятя мужа моего, как звали его сестру, скончавшуюся недавно в Москве? Он отвечал: “Варварой Николаевной”. Тогда я передала мое видение. Он был поражен рассказом и немедленно озаботился о поминовении сестры своей» (Душеполезные размышления. 1882. № 5).

* * *

«Моя племянница Юленька живет у нас уже семь лет, – рассказывает г-жа Д. – Я взяла ее трехлетним ребенком тотчас после смерти ее матери, а моей сестры. Теперь ей минуло десять лет. До последнего времени она была девочка здоровая и веселая и хорошо училась. Раз утром она говорит мне: “Тетя, я видела во сне мою мамашу, она обещала прийти ко мне наяву, и сказала, чтоб я не боялась ее”.

Три дня спустя, тоже утром, Юля твердила урок из географии. Вдруг она встала и пошла по направлению к двери, как бы к кому-то навстречу, сказав при этом: “Мамаша пришла”. Затем протянула руку и подняла голову, как бы для получения чьего-то поцелуя, и села на стул рядом с другим, на который, как нам сказала, присела ее мать.

Потом Юля говорила, что мать велела передать мне то-то и то-то. При этом заговорила о таких вещах, которые были ей совершенно неизвестны, а главное – недоступны в ее лета. Например, она рассказала факты из прошлого, известные только покойной сестре и мне, и передавала такие рассуждения от ее имени, каких ни один десятилетний ребенок не только не мог бы

придумать, но даже и передать с толком. Впоследствии мы вели с покойной сестрою через Юлю целые разговоры. Явления эти повторялись часто в продолжении целых шести месяцев, и мы совершенно привыкли к ним. Одно место в зале было, по-видимому, любимым у посетительницы из загробного мира – на него она обыкновенно садилась и начинала разговор с дочерью.

“Скажи тете, – сказала она однажды, – что я могла бы сделаться видимою и для нее, но она не вынесет и может заболеть, потому-то я и говорю с нею через тебя: дети меньше нас боятся, чем взрослые”. Очень часто она просила молиться о ней и как-то раз даже заказала отслужить по ней заупокойную обедню и панихиду.

Мы все тогда отправились в церковь. Наш священник уже привык к нашим рассказам и перестал им дивиться. Только что началась обедня, как Юленька сказала: “Вот и мамаша пришла со своей подругой”, – и при этом она пошла к кому-то, для нас невидимому, навстречу, с кем-то поздоровалась и, вернувшись на свое место, прибавила: “Они обе стали на колени пред царскими вратами”. В начале панихиды Юленька сообщила: “Мамаша сказала, что ей не такую надо панихиду, а сугубую”. Я подошла к священнику и повторила ему просьбу покойницы, причем спросила, действительно ли есть сугубая панихида. “Так она не называется, – сказал священник, – но все равно я понимаю, что вам нужно, – это очень пространная заупокойная служба, отправляемая больше по монастырям. Хорошо, я отслужу такую”.

Когда запели “Со святыми упокой”, Юленька сказала: “Мамаша плачет, молится и говорит: куда уже мне со святыми, хотя бы немного успокоиться”.

В одно из своих явлений она сказала Юленьке: “Отец твой скоро женится, но ты не пугайся, мачеха твоя будет добрая и очень тебя полюбит; даже оставит в наследство тебе все свое состояние”. Предсказание это исполнилось буквально.

По прошествии шести месяцев она объявила, что миссия ее окончена и она более приходить не будет. Под конец своих посещений сестра приходила с одной приятельницей, тоже умершей, совсем неизвестной Юле, но хорошо знакомой мне, и от той я не раз получала привет, все через Юленьку. Сестра постоянно просила меня молиться за нее, хотя до той поры мы, откровенно сказать, были не особенно богомольны, а тут по просьбе сестры стали очень часто ходить в церковь» (Ребус. 1884. № 41).

* * *

Архимандрит Симеон, живя в Екатеринославе, был дружен с одним благородным семейством. Отец этой семьи умер в феврале 1844 года. В это время о. Симеон уже служил в Воронеже. В числе осиротевшей семьи была дочь Любовь, которая страдала чахоткою. 6 августа того же года больная приобщилась Св. Таин, не снимая с себя траура. Мать заметила ей, зачем она ради причастия не сняла с себя траура, на что она ответила: «Я 15-го числа наряжусь». И действительно, в день Успения Божией Матери она надела на себя полное венчальное убранство, послала за священником и снова приобщилась Св. Таин. Потом попросила читать ей отходные молитвы, и во время чтения их, обращаясь к умершему отцу своему, как бы явившемуся ей, сказала: «Папенька, милый папенька, подождите». С последним словом отходной улетела душа ее.

В тот же день и час, когда она умерла в Екатеринославе, о. Симеон увидел в Воронеже наяву отца скончавшейся девицы, который сказал ему: «Вам в Екатеринославе надо утешить скорбных, а Любонька со мною, но вы и нас не забывайте» (Монастырские письма. 1884. П. 17).

* * *

2 июля 1893 года к преосвященному Мартиниану, епископу Таврическому и Симферопольскому, явились настоятель Петропавловской церкви о. Димитрий Койко и один из местной интеллигенции, человек с высшим образованием. Они рассказали владыке о следующем.

В ночь на 30 июня означенному лицу приснился сон, что к нему подошел какой-то офицер с окровавленной повязкой на голове и просил его передать священнику Петропавловской церкви вопрос, почему тот не молится за него, а равно не молится тем угодникам Божиим, мощи которых находятся в пожертвованной им иконе, причем прибавил, что 20 июля, на Илию, образу этому исполнится двести лет. Видевший сон немедленно утром отправился к настоятелю Петропавловской церкви и сообщил ему свое сновидение. На это о. Димитрий заметил, что в церкви нет двухсотлетней иконы, так как самая церковь существует лишь с 1805 года, а равно нет икон с частицами мощей, но что его удивляет явление офицера во сне, так как в церкви есть икона, которую, как рассказывал ему предшественник его, протоиерей Руднев, ныне уже умерший, во время Крымской кампании привез какой-то офицер и оставил в церкви с условием, что если он возвратится из Севастополя, то возьмет икону обратно, если же не возвратится, то жертвует ее в храм.

Неизвестный офицер не возвратился, и икона осталась в церкви. Это совпадение побудило о. Димитрия Койко осмотреть эту святыню, причем о. Димитрий, как лицу, передававшему сон, так впоследствии и владыке, засвидетельствовал, что, состоя четырнадцать лет при церкви, он ни разу не открывал того образа. Немедленно послали за диаконом, и все три лица отправились в церковь для осмотра иконы.

Икона представляла кипарисную доску, на которой старинной живописью изображена Пресвятая Троица, а также лики нескольких угодников. В особом углублении помещался серебряный крест. Когда его с большим трудом вынули, то оказалось, что он раздвигается и в середине его находятся частицы мощей св. Лазаря, св. великомученика Феодора Стратилата, св. апостола и евангелиста Луки и св. первомученика и архидиакона Стефана.

Надписи указывали, что тут были еще и другие частицы, в том числе первомученицы Феклы. Но осматривающих ждало еще большее удивление: внизу креста чуть заметной вязью стояла вырезанная надпись, гласившая: 7201 год от сотворения мира, а следовательно, иконе исполнилось двести лет. Когда об этом было доложено преосвященному Мартиниану, то владыка сделал распоряжение, чтобы в этой церкви ежедневно были совершаемы заупокойные ектении о воинах, павших на поле брани за Веру, Царя и Отечество (Свет. 1893).

* * *

В одном приходе по случаю смерти священника место его занято было другим. Но, к прискорбию прихожан, вновь назначенный иерей через несколько дней после первого богослужения, совершенного им в церкви, отошел в вечность.

Назначен был новый священник. По приезде в приход он вступил в должность и в первый же воскресный день отправился в церковь для богослужения. Войдя в алтарь, священник невольно был страшно поражен: вблизи престола стоял незнакомый ему священник в полном облачении, но скованный по рукам и ногам железными цепями. Не понимая, что это значит, новый священнослужитель, однако, не потерял духа и приступил к совершению Божественной литургии.

Лишь только окончена была служба, к новому удивлению служившего обедню, привидение исчезло. Священнодействовавший иерей понял, что виденный им священник есть обитатель загробного мира; но что означало необычайное явление его в таком устрашающем виде, не мог разгадать. Одно только заметил: что незнакомый ему узник и собрат, в продолжение всей службы, не вымолвил ни слова, и только, время от времени приподнимая скованные руки, указывал на одно место в алтаре, на котором, по-видимому, ничего особенного не было. То же самое повторилось и в следующую службу, с той лишь разницей,

что новый священник по входе в алтарь прежде всего обратил внимание на то место, на которое указывало привидение. В углу на полу, поблизости от жертвенника, он заметил старый небольшой мешок. Когда он развязал его, то нашел в нем немалое число записок с именами умерших и живых лиц, какие обыкновенно подаются для поминовения на проскомидии. Как бы по внушению свыше священник понял, что записки эти при жизни стоявшего тут скованным собрата его, бывшего настоятелем этой же церкви, вероятно, остались не прочитанными им в свое время. Посему, начав службу, он первым долгом помянул на проскомидии имена живых и умерших, сколько было их в записках, и тут же увидел, какую важную услугу он оказал загробному обитателю, ибо едва только успел окончить чтение поминальных записок, как железные оковы в одно мгновение спали с рук и ног узника, а сам он подошел к служащему священнику и, не говоря ни слова, поклонился ему в ноги (Странник. 1867. Т. 1).

* * *

У секретаря Тверского приказа общественного призрения Селинина в 1850 году скоропостижно скончался родитель его, дьячок одной сельской церкви. Сын, узнав о кончине отца, впал в сильную тоску. Долго тяготила она его сердце. Но спустя год по смерти родителя своего, побывав в родном селе, Селинин несколько утешился, особенно тем, как сказывал сам, что видел могилу отца близ самого клироса, на котором певал покойник. Однако беспокойные думы о загробной участи покойного родителя не покидали его до тех пор, пока не явился ему отец во сне.

Однажды в Духов день, у обедни, он особенно усердно молился за отца, и в ту же ночь ему приснился покойный, который, подойдя, поклонился в ноги. «Помилуйте, батюшка, за что вы кланяетесь в ноги сыну своему?» – спросил Селинин. Но тот, не отвечая, поклонился второй и третий раз и потом уже сказал: «Спасибо, любезный сын, что ты меня не оставляешь», – и сделался невидим. (Странник. 1864).

* * *

28 февраля 1831 года скончался в Москве генерал от инфантерии Степан Степанович Апраксин. В молодых летах он коротко познакомился с князем Василием Владимировичем Долгоруковым. Оба они служили в одном полку: первый – в чине полковника, второй – майора. Долгоруков умер в 1789 году в совершенной бедности, так что не было средств похоронить его. Друг его Степан Степанович Апраксин устроил на свой счет погребение и поминовение князя; казалось, он отдал последний долг, как родному брату.

На третий день после похорон умерший Долгоруков явился к своему благодетелю. Таинственный гость предсказал сердобольному другу долгую и благополучную жизнь на земле и обещал явиться незадолго до его кончины. После того Апраксин был особенно внимателен к нуждам бедных и радовался всякий раз, когда представлялся ему случай к благотворительности.

Прошло сорок два года, и, верный своему обещанию, князь Долгоруков вторично посетил старца-генерала. Прежде всего князь напомнил о себе и о том благодеянии, какое ему было оказано много лет тому назад, потом увещевал своего друга готовиться к смерти через двадцать дней, обещал еще раз посетить его за три дня до кончины и вышел из комнаты. Апраксин поверил словам загробного вестника: исповедался, причастился и освятился елеем. За три дня до смерти он пригласил к себе на ночь одного своего друга. В одиннадцать часов ночи явился Долгоруков и вступил в беседу с Апраксиным. Присутствовавший друг после рассказывал многим, что во время разговора Апраксина с Долгоруковым он ощущал невольный страх, хотя явившегося князя не видел, но голос его слышал. Через три дня Апраксин скончался (Душеполезное чтение. 1867. Ч. 1).

* * *

«В стране моей, – говорит блаженный Кир-Лука, – умер князь и был погребен, как должно. Однажды, проходя мимо кладбища, я увидел стоящего у одной могилы человека, черного, как потухший уголь. Он звал меня к себе. Я подошел и вот что услышал: «Я написал в завещании моем раздать бедным оставленные деньги за спасение моей души, и это завещание мое не исполнено до сих пор. Скажи, чтобы раздали непременно, а иначе я останусь навсегда в том положении, в каком ты меня видишь» (Пролог, 24 августа).

* * *

Плиний Младший рассказывает, что в Афинах был очень красивый дом, в котором, однако, никто не жил, так как в нем являлось привидение. Однажды в этот город прибыл философ Афинагор и узнав, что указанный дом продается очень дешево, купил его и переехал жить. В первую же ночь, когда Афинагор, по обыкновению, читал и писал, вдруг раздалось бряцание как бы железа и потом явился старик, скованный цепями. Старик подошел к Афинагору, но тот не обратил на него внимания, продолжая писать. Привидение сделало знак, чтобы Афинагор следовал за ним, но философ, со своей стороны, сделал ему знак, чтобы явившийся обождал, и по-прежнему продолжал писать. Потом взял свечу и последовал за явившимся стариком.

Вышли на двор, и здесь вдруг в одном месте привидение исчезло в землю. Афинагор, нисколько не испугавшись, заметил это место, вырвав немного травы. На другой день он известил о случившемся городские власти. Когда начали рыть в указанном месте землю, открыли кости скованного цепями человека. Кости преданы были обычному погребению, и в дом с тех пор старик в цепях больше не являлся (Душеполезные размышления. 1883).

* * *

Один священник с особенным усердием поминал за Литургией покойников, так что если кто раз подал ему записку о поминовении, он выписывал имена усопших в свой синодик и, не говоря о том подавшему, поминал всю жизнь. При соблюдении этого правила у него составился синодик с таким многотысячным перечнем имен, что пришлось ему разделить его на отделы и поминать по очереди.

Случилось, что он впал в какую-то погрешность, так что ему угрожало устранение от прихода. Дело было передано Московскому митрополиту Филарету, и когда преосвященный уже собирался наложить резолюцию об устранении его, вдруг почувствовал какую-то тяжесть в руке. Митрополит отложил подписание до следующего дня. Ночью он видит сон: перед окнами собралась толпа народа разного звания и возраста. Толпа о чем-то громко толкует и обращается с какою-то просьбою к митрополиту.

– Что вам нужно от меня? – спрашивает архипастырь. – И что вы за просители?

– Мы отшедшие души и явились к тебе с просьбой: оставь нам священника и не отстраняй его от прихода.

Впечатление от этого сновидения так было велико, что Филарет не мог отделаться от него по пробуждении и велел позвать к себе священника. Когда тот явился, митрополит спросил его:

– Какие ты имеешь за собою добрые дела? Открой мне.

– Никаких, владыко, – отвечал священник, – достоин наказания.

– Поминаешь ли ты усопших? – спросил его митрополит.

– Как же, владыко, у меня правило: кто подаст раз записку, я уже постоянно на проскомидии вынимаю частички о них, так что прихожане ропщут, что у меня проскомидия длиннее Литургии, но я уже иначе не могу.

Преосвященный ограничился переводом священника в другой приход, объяснив ему, кто был ходатаем за него (Странник. 1862, май).

* * *

Один из афонских подвижников открыл святогорцу, известному отцу Серафиму, следующее: «Причиной моего вступления в монашество было видение во сне загробной участи грешников. После двухмесячной болезни я пришел в сильное изнеможение. В этом состоянии я вижу двух юношей,

вошедших ко мне. Они взяли меня за руки и сказали: «Следуй за нами!» Я, не чувствуя болезни, встал, оглянулся на свою постель и увидел, что тело мое лежало спокойно на постели. Тогда я понял, что оставил земную жизнь и должен явиться в загробный мир.

В лице юношей я узнал Ангелов, с которыми и отправился. Мне показаны были огненные места мучений; слышал я там вопли страдальцев. Ангелы, показывая мне, за какой грех какое назначено огненное место, прибавили: «Если и ты не бросишь своих привычек к греховной жизни, то – вот и твое место наказания!»

Затем один из Ангелов восхитил из пламени одного человека, который был черен, как уголь, весь обгорел и с ног до головы окован. Тогда оба Ангела приступили к страдальцу, сняли с него оковы – и вместе с ними исчезла вся его чернота: он стал чист и светел, как ангел. Потом Ангелы облекли его в блестящее одеяние, подобное свету.

«Что значит это изменение сего человека?» – решился я спросить Ангелов. «Это грешная душа, – отвечали Ангелы, – была отлучена от Бога за свои грехи и должна была вечно гореть в этом пламени; между тем родители этой души подавали много милостыни, делали частые поминовения за Литургиями, отправляли панихиды, и вот ради родительских молитв и молитв Святой Церкви, Бог умилостивился, и грешной душе даровано совершенное прощение. Она избавлена от вечного мучения и теперь предстанет пред лице своего Господа и будет радоваться со всеми Его святыми».

Когда видение кончилось, я пришел в себя и что же увидел? Вокруг меня стояли и плакали, приготовляя тело мое к погребению» (Странник. 1862, май).

    Архим. Пантелеимон. Тайны загробной жизни

Попечение Православной Церкви об усопших

Церковь сопровождает христианина своими молитвами в продолжение всей земной жизни его, и это служит достаточным побуждением для нее не оставлять его своими попечениями и перед смертью, и по смерти.

Каждый знает, что Православная Церковь напутствует чад своих в загробную жизнь покаянием, причащением и елеосвящением и, кроме того, в минуты разлучения души с телом совершает над ним молебное пение на исход души. Располагая умирающего к упованию на милосердие Божие и спасение, священник, приходя к нему, дает ему лобзать крест и полагает это орудие искупительной смерти Спасителя или иной образ пред глазами отходящего, затем от лица Церкви молит Господа ради спасительных страстей, претерпенных Им, избавить душу умирающего от вечной смерти, разрешить ее от грехов и облегчить переход ее в жизнь бесконечную; а указанием на умирающего, оставляющего все земное, поучает окружающих его помнить о смерти и не забываться среди земных сует и удовольствий. «Бедную и грозную и жития человеческого скоро исчезающую красоту в брате ныне преставляющемуся, яко в зерцале, ecu видяше, смерть всегда поминаем»[3 - По требнику Петра Могилы.]. Последование на исход души состоит из канона и молитв. В каноне, исполненном высокого умиления, Церковь от лица страдающего и умирающего изображает всю немощь грешника, готового покинуть мир, и призывает ближних к смертному одру. «Приидите, соберитесь ecu и восплачите о душе. Ныне убо время моего живота, яко дым, претече. Се предсташа множество лукавых духов, держаше моих грехов написание. К кому возопию, кто мой плач от болезни приимет и сердца воздыхание; токмо Ты, Пренепорочная, надежда христиан. Добрии мои друзи и знаемии, почто не плачите, почто не рыдаете! Возлюбленная моя братия! зряще моя деяния, обличаема мерилом праведным, Христа всех Бога молите, милостива быти мне. Увы, мне, блудному, увы, мне, окаянному, яко руце простираю к моим другом и слезы от очию проливаю, но никто же милуяй мя». Призывает Ангелов Хранителей, да избавят умирающего «от мытарств всех лукавых», т. е. демонов. Вера в приближение Ангелов и демонов к душе человека в момент разлучения ее с телом издревле была присуща Православной Церкви. «При разлучении души нашей с телом, – говорит Кирилл Александрийский, – предстанут пред нами, с одной стороны, воинство и силы небесные, с другой – власти тьмы, злые миродержатели, воздушные мытареначальники, истязатели и обличители наших дел. Узрев их, душа возмутится, содрогнется, вострепещет, в смятении и ужасе будет искать себе защиты у Ангелов Божиих, но, и будучи принята святыми Ангелами, и под покровом их протекая воздушное пространство, и возносяся на высоту, она встретит различные мытарства (как бы некие заставы или таможни, на которых взыскиваются пошлины); они будут преграждать ей путь в царствие, будут останавливать и удерживать ее стремление к нему»[4 - Из «Слова о исходе души», см. Следованную Псалтирь.]. Как любящая мать, Святая Церковь заботится о том, чтобы своими молитвами защитить душу умирающего от козней диавола, в мире разрешить ее от уз земных и доставить ей покой со святыми. Мы приведем здесь в стихотворном переложении некоторые из песней в высшей степени умилительного канона.

Песнь 1

Подобно каплям дождевым,

Мои дни, быстро истекая

И жизнь страданьем проникая,

Уже течением своим

К концу приходят…

О, благая Владычица, спаси!

Твоей сердечной добротой,

Твоей щедротою всечастной

Подвигнись, кроткая; в ужасный

Последний час мой предо мною,

Предстань помощницей всевластной!

Всю душу мне наполнил страх…

О, что за трепет и томленье,

Невыразимое мученье —

Души покинуть бедный прах.

Пошли, пошли мне утешенье!

Приди, Заступнице людей,

Надеждо грешников скорбящих,

Утешь в мучениях томящих,

Избави милостью Твоей

От стаи демонов грозящих!

Вот время помощи благой,

Вот ныне время заступленья,

Вот то, Владычице, мгновенье,

О коем день и ночь с мольбой

Я припадал к Тебе в смиреньи!

Песнь 4

Прими, Благая, скорбь мою;

Да будут слезы омовеньем

Моим безмерным согрешеньям…

Надежда крепкая, молю,

Сойди пред огненным мученьем!

О, верный, истинный Покров

Души скорбящей и смиренной,

Будь мне заступницей священной,

Надеждо всех Твоих рабов,

В час испытания вселенной!

Святые руки вознеси,

И обо мне моляся ныне,

Простри как крылья голубине,

И от врагов меня спаси

Покровом царственной святыни,

Да не коснется мне в пути

Воздушной области властитель,

Суровый, злобный обличитель:

Весь путь свободно мне пройти

Сподоби в райскую обитель!

Вот страх, Владычице, меня

Постиг, исполненный томленья,

Вот подвиг тяжкого мученья:

Дай помощь, Радосте моя,

Явись надеждою спасенья!

Песнь 5

О, не забудь меня в сей час,

Не отврати благого взгляда,

Услышь, как Матерь, скорби чада,

Внемли души предсмертный глас,

Избавь ее от муки ада!..

О, братья, сродники, друзья

И все знакомые, придите,

Меня еще раз окружите,

Вот разлучаюсь с вами я:

Вздохните, плачьте и скорбите…

Избавить некому! весь свет

Не подкрепит души унылой!

Но Ты, Владычице, помилуй,

Чтоб я, беспомощный средь бед,

Не взят был демонскою силой!..

Святые Ангелы мои,

Предстаньте Господу в смиреньи

И, преклонившись в умиленьи,

Воскликните: Господь любви,

Не отвергай Свое творенье!

Пречистой Матери Его

Молитесь сердцем и слезами,

Да преклонит колена с вами

И тронет Сына Своего:

Она, как Мать, сильна мольбами.

Песнь 9

О, как Незримого узрю?..

Как устою пред сим виденьем?..

И как своим нечистым зреньем

Я

на Владыку посмотрю,

Кому был вечно огорченьем?

Услышь смиренного меня,

О Приснодева – Богомати!

Приди последний вздох прияти

И муки вечного огня

Меня избавь по благодати.

Святые храмы презирав

И покидая храм свой бренный,

Тебя, о Божий Храм нетленный,

Мой дух зовет: избавь, избавь

От вечной тьмы и мук геены!

Конец мой близко… Как страшусь,

Дела и мысли вспоминая!

Как совесть мучит угрызая!

Но Ты, из милости, молюсь,

Будь мне заступницей, Благая!

Нам грешным дав, как благодать,

Сын Божий, Царь всего творенья,

Тобой рожденный без истленья:

Моли Его – мой дух воззвать

Из мук предсмертного томленья![5 - Митрополит Евхаитский. Творение блаженного Иоанна.]

По разлучении души с телом тотчас же тело почившего омывают, как имеющее воскреснуть и предстать лицу Божию в чистоте и непорочности. Основанием благочестивого обычая омывать тела умерших служит для христиан пример Спасителя, пречистое тело Которого по снятии со Креста было омыто, и пример христиан времен апостольских (см.: Деян. 9, 37).

Потом почившего одевают в новую белую одежду или в одежду звания и должности. Чистые белые одежды, в которые облечен усопший, знаменуют то, что он приготовился предстать суду Божию и желает остаться на этом суде чистым, убеленным пречистою кровию закланного за нас Агнца Божия, желает быть причисленным к тому народу многому, егоже изчести никто же может, от всякого языка и колена, и людей и племен, стоящему пред престолом и пред Агнцем, облеченны в ризы белы, как видел это тайнозритель Иоанн Богослов (Откр. 7, 9).

В одежду звания или должности облекают почивщего во свидетельство веры нашей в воскресение мертвых, и будущий Суд, на котором каждый из нас даст Богу ответ в том, как пребывал в звании, в которое призван был.

Омытое и облаченное тело или, по требнику, «мощи» умершего полагаются во гроб, который предварительно окропляется изнутри и совне святой водой в ознаменование того, что это домовище, в котором тело усопшего будет покоиться до Второго пришествия Христова, освящено благодатию Христовой и служит достойным вместилищем того, кто веровал в Господа Иисуса и любил Его всем сердцем.

На тело и гроб покойника возлагается светлый церковный покров в знамение того, что «усопший верен, свят и находится под покровом Христовым», как выражается Симеон Солунский, и в знак того, что смерть для христианина есть сон, что усопший пробудится некогда от этого сна к новой нестареющейся жизни, подобно тому, как мы восстаем от сна обыкновенного и снимаем с себя покров ночной.

Почивший полагается во гробе, по древнему апостольскому преданию, лицея горе, с глазами закрытыми, как спящий, устами сомкнутыми, как умолкший, и руками крестообразно на персях сложенными, в знамение того, что усопший верует во Христа распятого, воскресшего и вознесшегося на небеса и имеющего воскресить и умершего, и как верный раб ожидает Грядущего с небес судить живых и мертвых.

На чело почившего возлагается венчик с изображением Спасителя, Божией Матери и святого Иоанна Предтечи, а на холодные и согбенные перси умершего полагается святая икона или Крест Христов. Венчик говорит о том, что христианин, лежащий во гробе, с честью оставил поле брани с плотью, миром и диаволом, и потому можно надеяться, получит за свои подвиги венец от Бога (см.: 2 Тим. 4, 7–8), по милосердию Спасителя, по ходатайству Божией Матери и Крестителя Господня; а святая икона или крест, полагаемые на перси, служат на только очистительным знаком того, что умерший был православный христианин, но и говорят окружающим гроб о необходимости иметь святую веру в Спасителя нашего Иисуса Христа и ходатайство святых для получения Царствия Небесного[6 - См.: Слово преосвящен. Иннокентия на день Симеона Богоприимца.].

В первенствующей Церкви был еще обычай, кроме креста и иконы, полагать с умершими, для прославления их и для сохранения памяти о них, различные вещи: знаки их достоинства, орудия их мученичества, эпитафии или, по крайней мере, имя, медали, лавровые или другого какого-нибудь дерева зеленые листья[7 - Аббат Флери. Meures des Chretiens. N. 311.] и т. д.

При гробе горят светильники, а равно зажигаются всякий раз всеми присутствующими при панихиде, когда она совершается по усопшем. Эти светильники означают, что лежащий во гробе перешел от темного этого жития в страну света и блаженства, где сияет вечное солнце правды – Христос Бог наш, где праведницы просветятся, яко солнце, в царствии Отца их[8 - Об употреблении светильников при богослужении /Симеон Солунский. Разговор. 32 § 6.].

Так как, по учению нашей Православной Церкви[9 - Камень веры. Часть 1, гл. V. О благотворении преставившимся.], душа проходит страшные мытарства в то время, когда тело лежит бездыханно и мертво, то, без сомнения, в это время она имеет великую нужду в помощи Церкви. Чтобы облегчить душе переход ее в другую жизнь, над гробом православного христианина, тотчас по смерти его, начинаются молитвы об упокоении души усопшего или поются панихиды.

Панихида – слово греческое (происходит от трех греческих слов: «весь», «ночь» и «пою») и означает такое моление, которое совершалось в течение всей ночи. Самым именем своим она указывает нам на глубокую древность заупокойных молений. Еще в первые времена христианства, когда свирепствовали гонения на веру Христову от иудеев и язычников, вошло в обычай ночью молиться над усопшими и за усопших. В эти страшные времена христиане, боясь ненависти и злобы язычников, только ночью могли убирать и провожать в вечный покой тела святых мучеников, нередко истерзанные, обезображенные, разбросанные по частям и суставам, ночью же только и могли молиться над их гробами. Где-нибудь в дальней пещере, на кладбище, в катакомбах или в самом уединенном доме в городе, при окружающей весь мир тьме, которая служила символом нравственного состояния тогдашнего мира, верующие зажигали свечи около святых останков мучеников и в то же время сами, горя верой и любовью к Господу Иисусу, совершали погребальное пение в течение всей ночи, и на заре, утром, предавали эти останки земле, веруя, что души усопших возносились к Солнцу правды Господу Иисусу, в вечное царство света, мира и блаженства. Отсюда, т. е. от ночного времени, молитву и псалмопения над почившими христианами или в память их, Святая Церковь назвала панихидами.

Сущность панихиды состоит в молитвенном поминовении тех усопших отцов и братий наших, которые хотя скончались в вере и благочестии, но не отрешились вполне от слабостей падшей и растлевшейся природы человеческой и унесли с собою во гроб слабости и немощи свои. Святая Церковь при совершении панихиды сосредоточивает все внимание наше на том, как души усопших восходят от земли на суд к лицу Божию и как со страхом и трепетом предстоят на этом суде и исповедуют дела свои пред Господом Сердцеведцем. В дивно высоком содержании представляет нам эти страшные минуты Святая Церковь и, не дерзая предвосхищать у Господа всеправосудного тайны суда Его над душами наших усопших отцов и братий, тем не менее выясняет для нас, от имени Самого же Господа, основной закон этого суда, и затем побуждает нас на молитву об усопших, давая полную свободу сердцу нашему высказаться в молитвенных воздыханиях,

излиться в слезах и прошениях.

Панихида начинается обычным возгласом: Благословен Бог наш всегда ныне и присно и во веки веков. После возгласа читается псалом 90, начинающийся словами: Живый в помощи Вышняго. В этом псалме Святая Церковь представляет содержанию нашему светлую и отрадную картину перехода в вечность души истинного христианина и ставит нас в такое душевное настроение, в котором мы как бы невольно забываем все земное и житейское и устремляемся горе, к тому таинственному пути, который ведет нас к вечным обителям Отца Небесного.

Тот, кто живет под покровом Всевышнего, почивает в тени Всемогущего, – так начинается псалом. Говорит Господу: Ты прибежище мое, и Защитник мой, – Бог мой, на Которого я уповаю.

Но это только начало того душевного созерцания, в состояние которого нас желает привести Святая Церковь при совершении панихиды.

Не скрывает от нас она того великого и таинственного пути, которым восходят души наши от земли на небо; нет, она изображает подробно все опасности и ужасы этого пути, всю злобу и коварство врагов наших, диавола и его клевретов, а вместе с тем и всю Божественную помощь нам от Господа и святых Ангелов. Святая Церковь раскрывает перед нами тайны этого пути, давая нам разуметь, как много может помочь наша молитва тем, кто идет или кому еще нужно проходить этим путем. На этом пути есть всякого рода препоны и затруднения для души, всякого рода ужасы и опасности; есть, как выражается образно псалмопевец, и сети птицелова, и гибельная язва, и ужасы ночи (ночи смертной), и стрелы, летящие днем, и язва, ходящая во мраке, и зараза, опустошающая в полдень; есть, наконец, аспиды и львы, скимны и драконы. Эти символические выражения псалмопевца означают те мытарства, которыми должны пройти души усопших отцов и братий наших по смерти, означают тех духов злобы, которые то с силой и лютостью льва и скимна рыкают и ищут поглотить души усопших, то со злобой и лукавством василиска и дракона ухищряются напасть на них при вступлении их в новый, духовный мир. Здесь же псалмопевец изобразил нам и Божественное охранение душ усопших отцов и братий наших от Господа Всемогущего, указал на Ангелов Божиих, которым заповедал Отец Небесный охранять души верующих в Него на всех путях и особенно на страшном пути смертном.

– Он, – Господь Всемогущий, – избавит тебя, – говорит псалмопевец, созерцая душу верующую, идущую этим страшным путем. – Он избавит тебя от сети птицелова, и от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крылами Его укроешься, истина Его есть щит и ограждение. Не убоишься ужасов ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

Близ тебя падет тысяча, и тьма по правую руку твою; но тебя не коснется; только смотреть будешь очами твоими и увидишь возмездие нечестивым!.. Всевышнего избрал ты своим прибежищем. Не допустится до тебя зло, и удар не достигнет жилища твоего. Ибо ангелам Своим заповедает о тебе сохранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею. На льва и аспида наступишь, попирать будешь скимна и дракона.

Святая Церковь для того представляет перед мысленные очи наши этот путь смертный, чтобы возбудить нас к молитве за усопших и чтобы показать, как драгоценна и потребна для них эта молитва наша. Следует только живо представить себя с нашими грехами и немощами на этом пути, среди духовных препон и опасностей, следует припомнить слова псалмопевца о всяком, идущем этим путем: говорит Господу: Ты прибежище мое и защитник мой, Бог мой, на Которого уповаю, и еще: воззовет ко Мне и услышу Его, и наше сердце невольно будет изливаться в молитве за усопших, в слезах и воздыханиях.

Правда, псалмопевец, от имени Отца Небесного, уверяет нас, что души усопших отцов и братий наших не лишатся благоволительного призрения. Так как он (усопший христианин) возлюбил Меня, – вещает Отец Небесный, сретая душу усопшего, восходящую путем мытарства в мир светлых духов, избавлю его, защищу его, так как он познал имя Мое. Призовет Меня – и услышу его, с ним Я в скорби, избавлю его и прославлю его. Долгоденствием насыщу его, и явлю ему спасение Мое. Но не должно забывать условий, при которых возможно это благоволительное призрение Отца Небесного. Поелику возлюбил Меня… Поелику познал имя Мое…

Замечательно, что Святая Церковь назначила читать этот же псалом и на шестом часе, перед Литургией, когда воспоминается Распятие Господа нашего Иисуса Христа; очевидно, что Святая Церковь словами псалмопевца изображает этот страшный путь смерти, которым должна была пройти и святейшая душа Господа Иисуса: в этом псалме есть твердое основание относить его к Спасителю мира. Псалмопевец, изображая препоны и ужасы смертного пути, обращается к Тому, Кого Он зрит идущим этим путем, со следующим воззванием: ибо Ты, Господи, упование мое. Вот почему для нас, христиан, и не слишком страшно вступать на этот путь, что им прошел уже Господь наш Иисус Христос; потому и не слишком боимся мы нападений врагов наших, что они побеждены уже Спасителем нашим, потому надеемся на охранение Ангелов Божиих, на помощь и благоволение Отца Небесного, что мы братия Господу Иисусу, что мы чада возлюбленные Богу, усыновленные Ему единородным Сыном Его.

Как мы сказали, Святая Церковь для того представляет мысленным очам нашим путь восхождения душ усопших от земли на небо, к лицу Божию, чтобы, возвысив ум наш от земли, заставить нас с большим усердием и ревностью молиться об усопших. И вот тотчас после псалма начинается молитва наша за почивших.

Миром Господу помолимся. О свышнем мире и о спасении душ наших, Господу помолимся. Это – обычное начало великой ектении; оно благоустрояет нашу душу к должному совершению молитвы за усопших.

Далее идут прошения собственно усопших.

О оставлении согрешений во блаженной памяти преставившихся Господу помолимся.

Первое, что может сделать для усопших отцов и братий наших этот путь вечности трудным и страшным и лишить их блаженства в самой вечности, а нам причинить скорбь и муку душевную, – это грехи их.

И вот первая наша молитва – об оставлении согрешений их. Да не помянет, да простит и оставит их премилосердый Господь согрешения их!

О приснопамятных рабах (имярек) покоя тишины и блаженныя памяти их Господу помолимся.

Если только Господь оставит им грехи их, если не помянет беззаконий их, то уже нам легко уповать и молиться о том, чтобы Он, премилосердый, сподобил их вечного покоя, тишины и блаженной памяти. Ведь именно грехи наши возмущают душу нашу и лишают нас блаженства вечного.

Но мы боимся еще предаваться вполне этому светлому упованию; мы припоминаем вольные и невольные согрешения усопших отцов и братий наших, вспоминаем, что они должны предстать страшному престолу Господа славы, где спросится ответ за всякое слово и дело, за всякую мысль и чувство, – и вот снова летит наша молитва к Господу о прощении согрешений их, вольных и невольных, и о том, чтобы не осужденно им предстать у страшного престола Господа славы.

О простити им всякое прегрешение вольное и невольное Господу помолимся.

Но возводя сердца и очи наши к страшному престолу Господа славы с молитвою за умерших, Святая Церковь, как

сердобольная мать, не забывает о горькой доли тех, которые в горе и слезах, которые возводят свои слезящие очи к Нему же Господу, рекшему: приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11, 28).

О плачущих и болезнующих, чающих Христова утешения, Господу помолимся.

Затем Святая Церковь снова возводит очи и сердца наши от земли, где мы видим плачущих и болезнующих сирот и сродников усопших, к престолу Божию и влагает в уста молитвы об усопших.

О отпуститеся им от всякия болезни и печали, и воздыхания, и вселити их идеже просвещает свет лица Божия, Господу помолимся.

О причтении их в недрах Авраама, и Исаака, и Иакова, Господу помолимся.

Чего еще мы можем пожелать нашим усопшим отцам и братиям? Все выразила и высказала за нас Святая Церковь в этих молениях.

После этих молений за усопших мы обращаем внимание наше и на нас самих и молим Господа, чтобы Он избавил нас от великой скорби, гнева и нужды, чтобы заступил, спас и помиловал нас Своею благодатью. Потом, испросивши усопших милости Божия, Царства Небесного и оставления грехов, придаем сами себя, и друг друга, и всю жизнь нашу, со всеми ее скорбями и радостями, Христу Богу нашему.

По окончании ектении священник возглашает: яка Ты еси воскресение и живот, и покой усопших раб Твоих, присно поминаемых отец и братий наших, зде лежащих и повсюду православных христиан, Христе Боже наш. И Тебе славу воссылаем, и проч.

За ектениею следует пение аллилуиа.

Аллилуиа значит: грядет Господь; хвалите и славьте живущего Бога. Это голос небожителей, восхваляющих Господа (Откр. 19, 1–7).

Святая Церковь приближает перед очи веры нашей Господа славы и Его страшный престол, которому должны предстать наши умершие, приближает для того, чтобы нам самим быть свидетелями и исповеди их пред Господом, и Его всесвятого и всеправедного суда, – и тем возбуждает нас к претрепетному стоянию во храме на молитве в эти минуты.

В то время когда на клиросе поют аллилуиа, диакон произносит следующие стихи, предызображающие блаженство истинно верующих в Господа.

Блажени, яже избрал и приял еси, Господи. Память их в род и род. Души их во благих водворятся.

Потом, сердечно желая, чтобы этого блаженства удостоились и наши усопшие, Церковь присоединяет молитвенные стихи: глубиною мудрости человеколюбно вся строяй и полезное всем подаваяй, едине Содетелю, упокой, Господи души раб Твоих: на Тя бо упования возложиша – Творца и Зиждителя, и Бога нашего.

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. В Тебе и стену и пристанище имамы и молитвенницу благоприятну к Богу, Его еж родила eси, Богородице безневестная – верных спасение. На клиросе поются только окончания этих стихов, именно: Творца и Зиждителя и Бога нашего, Богородице безневестная, верных спасение. Этим выражается притрепетное, прерывающее полноту нашей молитвы, ожидание нами Господа, грядущего к нам с Его судом. В этом ожидании как бы замирает в глубине трепещущего сердца нашего молитва наша, и только немногие, неполные выражения ее вырываются и проторгаются из него, вместе со вздохами нашими. Но вот завеса вечности открывается, вот Господь на престоле славы, вот Ему предстоят со страхом и трепетом усопшие отцы и братия наши, вот они исповедуют пред Ним все дела свои, со всей верой в него, со всего любовью к Нему, со всем упованием на Него и вместе смиренным сознанием своего собственного недостоинства. Мы как бы предстоим при этом и молимся за усопших отцов и братий наших.

Блажени непорочные в путь… Так начинается исповедь каждой души, отшедшей от нас и предстоящей суду Божию.

Помяни, Господи, душу раба Твоего (или души рабов Твоих): этой молитвой нашей мы как бы прерываем исповедь души, предстоящей Суду Божию.

Блажени непорочные в путь ходящий в законе Господни, – продолжает она прерванную исповедь свою.

Мы снова молитвенно взываем ко Господу: помяни, Господи, душу раба Твоего.

Блажени испытающия свидения Его, всем сердцем взыщут Его.

И опять наша молитва: помяни, Господи, душу раба Твоего.

До сих пор душа, предстоящая суду Божию, исповедала пред Господом то общее основание, на котором зиждется вечное блаженство наше; но вот она сосредоточивает по преимуществу взоры свои на себе, на своих духовных стремлениях и настроениях, и исповедует эти стремления и настроения пред Господом.

Всем сердцем ищу Тебя, не дай мне уклониться от заповедей Твоих.

Помяни, Господи, душу раба Твоего, – вопием мы ко Господу, преклоняя Его на милость к душе усопшего.

В сердце мое заключил я слово Твое, чтобы не грешить пред Тобою.

Странник я на земле, не скрой от меня заповедей Твоих.

Отврати от меня поношение и посрамление, ибо я храню откровения Твои.

Душа моя повержена во прах, оживи меня, по слову Твоему.

Прилепился я к откровениям Твоим, Господи; не постыди меня.

Да приидет ко мне милость Твоя, Господи, – спасение Твое, по слову Твоему.

Молю Тебя от всего сердца: помилуй меня, по слову Твоему.

Руки Твои сотворили меня и устроили меня; вразуми меня, и научусь заповедям Твоим.

Да приидет ко мне милосердие Твое, и буду оживлен; ибо закон твой утешение мое.

Истаевает душа моя, желая спасения Твоего, слова Твоего жду. Исчезают очи мои, устремленные в слово Твое; я говорю, когда Ты утешишь меня?

По милости Твоей оживи меня, и буду хранить откровение уст Твоих.

Если бы не закон Твой был утешением мне, погиб бы я в бедствии моем.

Вовек не забуду повелений Твоих, ибо Ты ими оживляешь меня.

И после каждого стиха мы повторяем наше молитвенное воззвание: помяни, Господи, душу раба Твоего.

На малое время умолкает душа, предстоящая Суду Божию, как бы для того, чтобы собраться с силами к новой исповеди. За то, что мы стараемся в это время вознести нашу единодушную мольбу к Господу за отшедшую от нас душу.

– Паки и паки миром Господу помолимся, – говорит священник или диакон, возбуждая нас к молитве за усопшего и как бы боясь, чтобы мы не пропустили этого благоприятного для нас времени, в которое умолкает исповедь души усопшего.

Мы единодушно отвечаем: «Господи, помилуй».

– Еще молимся, – продолжает священник или диакон, – об упокоении души усопшего раба Божия (имярек), и о еже проститися ему всякому согрешению, вольному же и невольному.

– Господи, помилуй.

– Яко да Господь Бог наш учинит душу его, иде же праведнии упокояются.

– Господи, помилуй.

– Милости Божий, Царства Небесного, и оставления грехов его, у Христа бессмертнаго, Царя и Бога нашего, просим.

– Подай, Господи.

– Господу помолимся.

Мы снова взываем: «Господи, помилуй». Между тем священник тайно читает следующую молитву: «Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый, Сам Господи, упокой душу раба Твоего (имярек) в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюду же отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Всякое согрешение, содеянное им словом, или делом, или помышлением, яко благий Человеколюбец, прости. Яко несть человек, иже жив будет и не согрешит: Ты бо един еси кроме (без) греха, правда Твоя – правда вовеки, и слово Твое – истина». И потом возглашает: «Яко Ты еси воскресение и живот и покой» и проч.

После ектении следует продолжение той же исповеди перед страшным

престолом Господа славы, которая начата была прежде душой, от нас отшедшей.

«Я – Твой, спаси меня», – взывает душа, предстоя лицу Божию.

– Упокой, Господи, душу раба Твоего, – молитвенно взываем мы к Господу-Сердцеведцу.

«Сильно угнетен я, Господи, оживи меня, по слову Твоему».

– Упокой, Господи, душу раба Твоего.

Ты покров мой и щит мой, слова Твоего жду.

Трепещет от страха Твоего плоть моя, и судов Твоих боюся.

Заступи раба Твоего ко благу его, дабы не угнетали меня гордые.

Исчезают очи мои, устремленные во спасение Твое, и в слово правды Твоей.

Я – раб Твой, вразуми меня, и познаю откровения Твои.

Призри меня и помилуй меня, как поступаешь с любящими имя Твое.

Осияй раба Твоего светом лица Твоего, и научи уставам Твоим.

Скорбь и горесть постигли меня, заповеди Твои – утешение мне.

Взываю от всего сердца: услыши меня, Господи, я сохраню уставы Твои.

Услышь глас мой по милости Твоей, Господи, по суду Твоему оживи меня.

Воззри на бедствие мое, и избавь меня, ибо я не забываю закона Твоего.

Вступись в дело мое и защити меня, по слову Твоему, оживи меня.

Милосердие Твое, Господи, велико, по правосудию Твоему оживи меня.

Да взыдет вопль мой пред лице Твое, Господи, по слову Твоему, вразуми меня.

Да будет рука Твоя в помощь мне, ибо я повеления Твои возлюбил.

Жажду спасения Твоего, Господи, и закон Твой – утешение мое.

Да живет душа моя и славит Тебя, и суды Твои помогут мне.

Я заблудился, как овца потерянная, взыщи раба Твоего; ибо я не забыл заповедей Твоих.

И к каждому стиху мы присоединяем нашу молитву: упокой, Господи, душу раба Твоего.

Таким образом, душа усопшего нашего отца или брата употребляет все средства преклонить Господа на милость к ней; она дерзновенно указывает на любовь свою к закону Божию, указывает на то, что она создание рук Божиих, что она служила Господу со всем усердием и ревностью указывает на безграничное милосердие Господа; она вопиет к Нему воплем крепким и сильным. Со своей стороны и мы подкрепляем эту исповедь и молитву нашей мольбой к Господу и, таким образом, ставим себя в живое и близкое общение с усопшими нашими отцами и братиями.

Внимая с трепетом сердца исповеди, какую совершает душа усопшего, предстоящая страшному престолу Господа славы, и воссылая нашу молитву ко Господу за эту душу, мы с напряженным вниманием ожидаем, что сотворит с этой душой Господь Всесвятой и Правосудный? Что ответит Он на эту исповедь души усопшего и на нашу молитву?

Но Святая Церковь не осмеливается предвосхищать тайны суда Божия у Господа: Его всесвятой и всеведущей воле и премудрости известно, какая участь ждет душу нашего усопшего отца или брата… Она раскрывает только общий, основной закон правды и святости Божией, – закон, по которому Господь воздаст каждому по делам его. Вот сущность этого закона, изрекаемого Самим Господом: «Все вы, которые шли узким и скорбным путем, все взявшие в жизни крест, как ярем, Мне последовавшие верою: приидите, насладитесь теми почестями, которые Я вам уготовал, и увенчайтесь венцами небесными». Первоначально и скорее всех эта награда принадлежит, без сомнения, лику святых мучеников, которые проповедали на земле Агнца Божия, вземлющего грехи мира, и сами за него закланы были, как агнцы, потом и всем тем, которые шли скорбным и узким путем, которые во время земной жизни своей взяли крест свой, как ярем, и шли по стопам Господа, т. е. – всем истинным христианам.

Чтобы закон правды Божией растворен был и милосердием Божиим, Святая Церковь влагает в уста каждого умершего следующие молитвенные воззвания к Господу:

«Я образ неизреченной Твоей славы, хотя и ношу на себе язвы прегрешений; ущедри Твое создание, Владыко, и очисти Твоим благоутробием, и вожделенное отечество мне даруй, сделав меня опять жителем Рая.

Ты, создавший некогда меня из небытия и почтивший Своим Божественным образом, а потом за преступление заповеди опять возвративший меня в землю, из которой я взят был, возведи меня в подобие Твое, чтобы во мне отразился образ в прежней красоте».

С этими молитвенными воплями усопшего соединяем и мы свою молитву к Господу:

«Упокой, Боже, раба Твоего и учини его в Раю, идеже лицы святых Твоих, Господи, и праведницы сияют, яко светила; усопшего раба Твоего упокой, призирая его все согрешения».

Затем после прославления Пресвятой Троицы: Отца безначального, Сына собезначального Отцу и Божественного Духа, и после молитвенного восхваления Пресвятой Богородицы поется трижды: Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа. Слава Тебе, Боже! Все славословия и молитвы Церкви воинствующей покрываются вечным неумолкаемым славословием небожителей в честь и славу триипостасного Бога. Так дивно высоко это созерцание Святой Церкви! Невольно трепещешь, внимая приговору Господа Правосудного, или прислушиваясь к молениям души усопшего, или повторяя славословие небожителей. Невольно чувствуешь, что ты сам будешь стоять пред страшным престолом Господа славы, сам будешь давать ответ за всю свою жизнь.

Этим не оканчивается панихида. Дивно высокое созерцание, предложенное нам Церковью, побуждает нас вновь на молитву за усопших наших отцов и братий, раскрывает сердце наше для воздыханий молитвенных, для умилений, для слез и надгробного рыдания. Доселе участие наше было как бы второстепенное, на первом плане была душа усопшего. Доселе наша молитва была как бы отрывочной; она или прерывала исповедь усопшего, или сама прерывалась его исповедью. Но вот, после открытия для нас тайны суда Божия, – сколько это возможно и доступно для нас, после окончательного славословия небожителей – нам дается полная свобода излить пред Господом молитву нашу за усопших. И весьма премудро так поступает Святая Церковь; душа наша полна трепета от мысли – предстоять страшному престолу Господа славы; она в трепетном благоговении внимала коренному закону суда Божия, общему для всех истинных последователей Христовых. Теперь-то ей всего естественнее излиться пред Господом всесвятым и премилосердым в молитве о том, чтобы этот общий закон Суда Божия милостиво пременен был и к нашим усопшим отцам и братьям. Теперь-то душа наша и высказывает всю полноту любви своей и сочувствия к усопшим нашим: «Господи, – как бы так вопиет душа наша к пресвятому и премилосердому Судии. – Господи! Ты изрек основной закон Твоего суда. Ты сказал, что все, шедшие узким и скорбным путем, все в жизни земной взявшие крест как ярем, и Тебе последовавшие верою, – все насладятся уготованных им почестей и венцов небесных: примени же этот общий закон правды и милости и к моему усопшему (родителю, или брату, или супруге, или сыну, или сроднику), об этом теперь моя умиленнейшая, пламеннейшая молитва».

И начинается ряд молитв наших за усопших.

После пения: «Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тебе, Боже» следует малая ектения заупокойная, потом седален: «Покой, Спасе наш, с праведными рабы Твоя, и всели их во дворы Твои, яко же есть писано, презирая яко благ их прегрешения вольная и невольная, и вся, яже в ведении и неведении, Человеколюбче».

И богородичен: Ты, от Девы возсиявший миру, Христе Боже, показавый нас сынами света Ею, помилуй нас. И в седальне и в богородичне поются одни окончательные слова. Потом, после псалма

пятидесятого: Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, в котором мы как бы на минуту сосредоточиваем внимание наше на нас самих, на нашем греховном недостоинстве, поется канон по усопшим.

Тропари канона расположены в следующем порядке: первый тропарь содержит молитву нашу к святым мученикам, пролившим кровь свою и претерпевшим бесчисленные муки ради Господа; их мы побуждаем на ходатайство пред Господом за усопших наших. Затем следуют два тропаря, которые содержат в себе моление наше к Господу за умерших. В этих тропарях мы высказываем пред Господом Иисусом все, что только может подвигнуть Его на милость к нашим усопшим, указываем на Божественную премудрость Его, но которой Он создал нас вначале из души и тела и воодушевил вдохновением Божественным на благость и милосердие Его, по которым Он вторично обновил нас, падших, пострадал и умер за нас, разрушил смерть и ад, даровал нам и усопшим бессмертие, избавил их и нас от умерщвления и тления; указываем на то, что Он знает немощь естества нашего, что Он неизреченно милосерд, весь сладость, весь желание и любовь ненасытная, весь доброта несказанная, что Он Господь и Владыка всех и имеет власть над живыми и мертвыми, что у Него много обителей, и Он разделяет их всем по достоянию, по мере добродетели.

Что касается самих умерших, то мы не смеем пред Господом высказать ничего решительного о вечной судьбе их; одно только смиренно напоминаем мы, что они рабы Его и, очистившеся древняго прародительского падения крещением и паки порождением, и имуще жезл силы – крест Его, приидоша мирское море.

Перед каждым из этих тропарей мы полагаем молитвенное воззвание наше к Господу: упокой, Господи, души усопших раб Твоих.

В последнем тропаре каждой песни канона мы обращаем молитвенные взоры наши к Пресвятой Богородице и просим Ее молитв и за нас, и за усопших наших.

Канон заупокойный, как и другие, разделяется на три части в честь и славу Пресвятой Троицы краткими ектениями и особыми стихирами.

После третьей песни канона читается следующий седален: «Воистину все – суета, жизнь наша – тень и сновидение: напрасно же мятется всякий земнородный, – как говорит Писание. – Если и мир весь приобрящем, и тогда все же во гроб вселимся, где не различить царя от нищего. Итак, упокой, Христе Боже, преставльшихся, ибо Ты – Человеколюбец».

Долго Святая Церковь держала и очи, и сердца наши на высоте надземной, у страшного престола Господа славы, и представляла нам дивно высокие созерцания; наконец она дает нам возможность низвести взоры наши на землю. И вот на земле нам все представляется суетой, жизнь наша – тенью и сновидением, хлопоты и заботы наши – пустым крушением духа.

Как бы испуганные этим, мы вновь вопием к Господу, чтобы Он, как Человеколюбец, упокоил преставившихся от нас отцов и братий наших, избежавших этой суеты.

«Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Пресвятая Богородице! Во время жизни моей не остави меня, человеческому предстательству не вверь меня, но Сама заступи и помилуй меня».

Среди суеты житейской, где нам приходится жить, к кому мы, после Господа, обратимся с нашею молитвой, как не к Пресвятой Богородице? Ей мы вверяем себя, у Ней ищем заступления и милости.

После шестой песни канона, после малой ектении, поется кондак:

«Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».

Таким образом, взоры и сердца наши снова устремляются на небо, опять молитва наша возносится к Господу Иисусу об упокоении наших усопших со святыми, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. За кондаком следует икос:

«Ты Сам един только бессмертен, сотворивший и создавший человека, а мы – земные, из земли созданы, и в ту же землю опять пойдем. Ты так повелел, Создатель мой, когда сказал: земля еси и в землю отыдеши. И вот все мы в нее пойдем, надгробным рыданием творя песнь, аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа».

После канона и икоса продолжается канон с его припевом: Упокой, Господи, души усопших раб Твоих.

Пред девятой песнью священник возглашает:

Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим. По обычаю служб воскресных и праздничных можно было бы ожидать той песни, которую воспела Пресвятая Дева Мария, когда после благовещения Ей от Архангела, увидела праведную Елисавету и услышала от нее: откуду мне сие, да приидет Мати Господа Моего ко Мне (Лк. 1, 43) – можно было ждать того ублажения в честь и славу Божией Матери, которое обыкновенно соединяет Святая Церковь со словами песни Пресвятой Богородицы. Нет, на панихиде не поется – ни песнь Богородицы, ни ублажение в честь Ее. Нам не ко времени теперь такая радостная песнь и такое торжественное ублажение: у нас на глазах слезы, на сердце скорбь, на уме мысль о суете нашей и о неизбежности смерти.

На слова священника Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим, лик певцов отвечает: дуси и души праведных восхвалят Тя, Господи. Славословия и восхваления свойственны не нам, грешным, в эти минуты скорби и сетования, а святым и чистым духам небесным и душам тех праведников, которые уже предвкушают вечное блаженство. На наших грешных устах, в эти минуты плача и рыдания, замирает слово хвалы, прославления.

И после поется ирмос девятой песни: ужасеся о сем небо.

Затем следует Трисвятое; Пресвятая Троице, Отче наш. Мы тихо вторим за Херувимами и Серафимами их славословия, соединяя с этими славословиями наши моления, выражающие и исповедание Пресвятой Троицы, и славословие в честь Ее, и наши прошения к Отцу Небесному. После Отче наш поются следующие тропари.

«С душами праведников скончавшихся упокой, Спасе, и души рабов Твоих, сохраняй их во блаженной жизни, которая у Тебя, Человеколюбче.

В месте упокоения Твоем, Господи, там, где святые Твои успокоеваются, упокой и души рабов Твоих, так как Ты един Человеколюбец.

Ты Бог, сошедший во ад и узы окованных разрешивший. Сам и души рабов Твоих упокой.

Едина чистая и непорочная Дева, Бога бессеменно родившая, моли спастися душам их».

Итак, вместо всяких славословий наших и величаний мы воссылаем молитву нашу за наших усопших к Господу. Потом следует сугубая заупокойная ектения и – отпуст. Отпуст состоит из следующего благожелания, или лучше – уверения от лица священника: «Воскресый из мертвых, мертвыми и живыми обладаяй, Христос истинный Бог наш, молитвами пречистыя Своея Матери, святых славных и всехвальных апостол, преподобных и богоносных Отец наших и всех святых, души от нас представльшихся рабов Своих в селениях праведных учинит, в недрах Авраама упокоит и с праведными причтет, и нас помилует, яко благ и человеколюбец».

И по отпусте возглашает диакон: «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшим рабом Твоим (имярек) и сотвори им вечную память!»

Это молитвенное воззвание вечная память! есть как бы дар и довершение всего, говорит блаженный Симеон Солунский; оно отсылает умершего к наслаждению Богом и как бы предает Богу душу и тело усопшего[10 - Духовная беседа. 1865.].

Так совершается панихида за упокой усопших отцов и братий наших. Святая Церковь соединила в ней все, чтобы оторвать нас от земли и возвести мысленно к страшному престолу Господа славы, чтобы

соделать нас свидетелями исповеди усопших наших отцов и братий пред Его престолом, свидетелями суда Его над ними, и тем возбудить нас на молитву за них.

Кроме панихид, для этой же цели, т. е. чтобы облегчить душе переход ее в страну вечности, а вместе для утешения родных, читаются при гробе боговдохновенные псалмы Давида, в которых так ясно высказываются многообразные движения души, живо сочувствующие и нашей скорби, и нашей радости. Этот священный обычай знала самая глубокая древность; например, при гробе Божией Матери святые апостолы провели три дня в псалмопении[11 - Четьи-Минеи, авг. 15.]. При гробе святой Макрины, сестры святого Григория Нисского, христиане пели псалмы всю ночь[12 - Greg. Nyssen vita Macrinae. Т. II. Р. 200.]. Почему с древних времен Православная Церковь положила читать над гробом умершего именно книгу псалмов, а не другую какую-нибудь книгу Священного Писания – ответить нетрудно. Христианин должен с радостью провожать усопшего брата своего из земли, странствия, из места кровавых подвигов и трудов в блаженную страну вечности и петь торжественный псалом и гимн Богу, освободившему усопшего от уз мира. С другой стороны, смерть ближних наших пробуждает в нас множество разнообразных мыслей и чувствований. Что же лучше петь над гробом нашего ближнего, как не Псалтирь, которая изображает все многообразные движения души нашей, живо сочувствует и нашей радости, и скорби, много проливает утешения и ободрения в скорбящее сердце[13 - См.: Св. Григорий Нисский. Слово на день вознесения; Блаженный Августин. Предисловие к толкованию на псалмы.]. Наконец, книга псалмов такова, что молящийся и читающий ее может произносить слова ее как свои собственные[14 - Св. Афанасий Великий. Письмо к Маркелину о толковании псалмов.]. Потому, когда слышится над гробом христианина голос чтеца, то невольно представляется, что молитва боговдохновенного Давида как бы произносится запечатленными устами самого умершего, и как будто бы он сам из гроба умоляет милосердие Божие о своем помиловании[15 - Христианское чтение. 1845. Ч. 3.].

Недолго мертвое тело православного христианина остается на том месте, где он преставится, но скоро выносится в храм. Пред выносом тела из дома во храм, равно как и при совершении панихид, совершается каждение.

Каждение напоминает верующим, что душа умершего, подобно фимиаму, восходит на небо и что молитвы Церкви о нем приятны Богу. При выносе праха мирянина во храм и из него к могиле поется архангельская песнь в честь Святой Троицы – Святый Боже, в ознаменование того, что скончавшийся при своей жизни прославлял Святую Троицу этой песнью и теперь переходит к триединому Богу, что с нами незримо шествуют, сопровождают усопшего Херувимы и Серафимы и радостно сретают душу покойника в горний мир свой.

Во храме тело почившего поставляется против царских врат лицом к нелицеприятному Судии, невидимо присутствующему в алтаре, на святом престоле, – лицом к востоку, по подобию христиан молящихся, дабы и отшедшая душа молилась купно с братиями, еще облеченными плотию и живущими на земле.

После Божественной Литургии начинается последнее молитвословие об умершем христианине или совершается чин погребения. Погребение «мирских человек», как и панихида, начинается псалмом 90 и кафизмою 17 или пением 115 псалма во имя Святой Троицы, разделенного на три статьи, из которых в первой и последней каждый стих сопровождается припевом: аллилуиа, а во второй – помилуй раба Твоего; псалом 118, называемый «Непорочны», особенно приличен для возношения при погребении умерших. Этот псалом прославляет и умилостивляет Господа, ясно изображая блаженство умерших, ходивших «в законе Господни». По пропении псалма Церковь со стихами, избранными из него, – Благословен ecu, Господи, научи мя оправданиям Твоим, – произносит стихиры Иоанна Дамаскина, составленные им в VIII веке. Далее следует канон заупокойный с припевом: Упокой, Господи, душу усопшаго раба Твоего – творение Феофана Начертанного, написанное в VIII веке на смерть брата – Феодора Начертанного. Содержание канона – моление о почившем, объяснение, каким путем вошла смерть в среду людей, созданных для бессмертия, указание средств восторжествовать над ней и получить бессмертие, как восторжествовали мученики, эти первенцы истинно христианской кончины, и все святые, своею жизнью угодившие Богу.

В обыкновенное время мы слишком легкомысленно смотрим на земную жизнь, нам рисуются цветы и розы; нам хочется как можно подольше пожить и поблаженствовать на земле. Но вот гроб ближнего нашего спугнул эти розовые мечты. Мы протрезвились. В эти-то минуты духовного отрезвления нашего, в эти минуты, когда наши взоры и сердца невольно устремлены бывают к небу и к жизни небесной, Святая Церковь показывает нам во всей неподкрашенной суровости и наготе значение земной жизни. Свой взгляд на землю и на земную жизнь наша Церковь изложила не в виде сухой проповеди, а в виде стихир (самогласных), изливающихся из глубины нашего сердца, на собственном опыте узнавшего суету и крушение нашей жизни на земле. Самогласны – это вопль человека над развалинами жизни человеческой, о суете ее, ничтожности, всех бедствиях и скорбях, вопль – следствие горького опыта и плод внимательных наблюдений всех сторон жизни человеческой. Это не ощущение только, но как бы осязание во всем земном тления, разрушения и смерти; это – картина жизни человеческой, не радующая и не пленяющая взора нашего, но возбуждающая болезненное сотрясение во всем нашем существе, – картина, при взгляде на которую рассееваются все наши надежды на земное, разбиваются о камень все наши помыслы и мечты, тяготится душа и болит сердце. Только молитва об упокоении усопшего смягчает несколько суровость самих стихир. Всех таких стихир восемь, по числу восьми гласов. Мы приводим их здесь (в русском переводе) все целиком, чтобы каждый мог убедиться, какое глубокое впечатление производят они на душу человека.

1. Какая сладость в жизни пребудет непричастною печали? Или чья слава устоит на земле неподвижно? Все (здесь) ничтожнее тени; все обманчивее сновидения; одно мгновение – и все это похищает смерть; но упокой, Христе, как Человеколюбец, во свете лица Твоего и в наслаждении Твоею красотою сего (усопшего), которого Ты избрал.

2. Горе мне! Сколь тяжкий подвиг совершает душа, разлучаясь от тела; увы! Сколько она тогда слез проливает; и нет, кто бы взмиловался над нею: к Ангелам возводит очи свои, но напрасно их умоляет; к людям простирает руки свои, и здесь нет помощника. Посему, возлюбленные братие мои, представивши себе, сколь кратка временная наша жизнь, будем просить у Христа упокоения преставленному и душам нашим великой милости.

3. Для людей все то суета, что не остается (с ними) по смерти: не остается богатство; нейдет (с ними во гроб) слава. Ибо как скоро пришла смерть, все это исчезло. Посему возопием Христу бессмертному – упокой преставившегося от нас там, где всех веселящихся жилище.

4. Куда девалось пристрастие к миру? Где мечты о временном? Где золото и серебро? Где множество рабов и слава? Все это – персть, все пепел, все тень. Приидите же возопием бессмертному Царю: Господи! сподоби вечных благ Твоих преставившегося к Тебе от нас и упокой его в

нестареющемся Твоем блаженстве.

5. Вспомнил я слова пророка: я земля и пепел; и потом заглянул в гробы и увидел одни кости обнаженные, и сказал: кто же тут царь, или воин, или богатый, или убогий, или праведник, или грешник? Но упокой, Господи, с праведными раба Твоего.

6. Началом моим и составом было творческое Твое повеление: ибо Ты восхотел составить меня существом из видимого и невидимого естества – тело мое создано из земли, а душу дал мне посредством божественного Твоего и животворящего дуновения. Посему, Христе, упокой раба Твоего в стране живых и в селениях праведных.

7. Создавши вначале человека по образу Твоему и по подобию, Ты поставил его в раю владычествовать над Твоими тварями, но он, обольщенный по зависти диавола, вкусил (запрещенной) снеди и сделался преступником заповедей Твоих; поэтому Ты осудил его, Господи, на то, чтобы он опять возвратился в землю, из которой он был взят, – и чрез то испросил себе упокоение.

8. Плачу и рыдаю, когда помышляю о смерти и вижу во гробах лежащую, созданную по образу Божию красоту нашу, безобразную, бесславную, не имеющую вида. О, чудо! Что это за таинство совершилось над нами? Как это мы предались тлению? Как это мы сочетались со смертью? Подлинно, по повелению Бога, как написано, подающего преставившемуся упокоение[16 - Духовная беседа. 1865. Ч. I.].

Вот все восемь стихир, которые должны быть петы тотчас после канона заупокойного. Это непрерывная многознаменательная проповедь о суете всего, что в мире прельщает нас, о суете всего, что не остается с нами по смерти.

Но вот в то время, когда мы, под руководством матери нашей, Церкви, учимся смотреть как должно на земную нашу жизнь и на все ее приманки и удовольствия, когда глаза наши невольно наполняются слезами и душа рыданиями о нашей судьбе на земле, тихо раздается какой-то дивный неземной голос: во Царствии Твоем, егда приидеши, помяни нас, Господи! Это отшедший брат наш, это усопший вопиет ко Господу! В то время когда мы устремляем взоры свои на землю, и здесь, пораженные суетой всего земного, доходим до плача и рыдания над нашей судьбой, усопший устремляет взоры свои к обителям Отца Небесного, он видит рай и в нем благоразумного разбойника и в умилении сердца повторяет молитвенный вопль его: в Царствии Твоем помяни нас, Господи!.. «Разбойника, который возопил к Тебе на кресте: “Помяни мя”, – Ты соделал, Христе, прежде всех жителем рая за его покаяние; и меня недостойного сподоби (быть в раю)».

Со своей стороны, мы подкрепляем эту смиренную молитву отшедшего брата нашего молитвой: Ты, Который господствуешь над жизнию и смертию, упокой в обителях святых Твоих того, кого Ты принял к Себе из этой кратковременной жизни; и помяни мя, егда приидеши во Царствии Твоем.

Наша молитва превращается в умилительное благожелание усопшему; мы как будто собственными очами зрим, что душа его готовится вступить в двери райские, в страну живых, в Царство Небесное.

Христос тебя да упокоит в стране живых, и да отверзет тебе врата райские, и да соделает тебя жителем рая, и оставление да подаст тебе во всем, в чем согрешил в жизни твоей, христолюбче[17 - «Духовная Беседа» 1865 г., ч. I.].

Чтобы не оставить в страждущем сердце места печали и ни одного облака сомнения, могущего родиться в душе при виде разрушения прекраснейшего из творений Божиих, святой апостол Павел возвышает свой утешительный голос, переносит мысль нашу за пределы гроба и раскрывает перед нами дивные тайны будущего преображения тела человеческого. Братие, не хощу вас не ведети о умерших, да не скорбите, якоже и прочии неимущии упования. Аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия во Иисусе приведет с Ним (1 Сол. 4, 13–18). Наконец, Сам Иисус Христос, устами священника, утешает нас, обнадеживает, как верный друг, сострадательный и милосердый благодетель, осушающий наши слезы и проливающий радость и отраду в сердце, растерзанное горем и печалью.

Аминь, аминь глаголю вам, яко слушаяй словесе Моего и веруяй Пославшему Мя имать живот вечный; и на суд не приидет, но прейдет от смерти в живот. Аминь, аминь, глаголю вам, яко грядет час, и ныне есть, егда мертвии услышат глас Сына Божия, и услышивше оживут (Ин. 5, 24–25).

Милостивая для чад своих при жизни их Святая Церковь становится еще милостивее и снисходительнее при переходе их в новое, невидимое царство: она повелевает произносить (в конце отпевания) последнее слово прощения и совершенного примирения над усопшим, быть может, враждовавшим с нею делами своими. И наказания, и запрещения теперь более и действительнее, чем когда-либо связывающие бедную душу, снимаются с нее духовным отцом, принявшим последнее признание почившего во грехах своих; нет уже препятствий оставшимся в живых молиться об упокоении души отшедшего, ибо это молитвенное общение живых с мертвыми освящено благословением пастыря церковного и сопричислением покойника к лику верных сынов Церкви Христовой. Самая разрешительная грамота влагается в остывшую руку покойника, как бы в ознаменование того, что он с этой разрешительной молитвой предстанет на Страшный Суд Христов и заявит здесь о своем православии, о союзе с Церковью, о прощении ему вольных и невольных прегрешений, о разрешении от клятв и запрещений и о своем праве на наследие жизни нескончаемой.

Вот уже приближается время отдать персти земной, начинается приглашение к последнему целованию умершего; не безотрадную горесть, не тоску души Святая Церковь хочет питать здесь своими песнопениями, а, снисходя, таким образом, слабости естества человеческого, укрепить навсегда взаимное единение, поучить, что истинной любви не может пресечь и сама смерть. Прощальное целование умершему дается в знак любви и почтения к телу покойника, как истинному храму Божию, а также в знак общения и единения нас, живых, с умершими, ибо со смертью друг от друга мы не разлучаемся, как имеющие все идти одной стезей и соединиться в дому Отца Небесного навеки.

Перед совершением Таинства Крещения тело крещаемого помазывается освященным елеем, и теперь, по окончании всего, перед преданием праха земле возливается крестообразно на тело усопшего елей, в показание того, что и на умершем пребывает благодать и милость Господня. Перед крещением помазание святым елеем призывало верующего к священным подвигам, а теперь, при погребении, возливается елей в ознаменование того, что умерший уже окончил и совершил священные подвиги, пожил по образу Христа, имеет пройти мытарства и достигнуть царства славы.

Страшно, если душа человеческая возвратится не к источнику своему – Богу; ужасно также, если и тело не узнает родной своей матери земли, если земля не примет его, как нечто чужое, в свои недра: это было бы плачевным свидетельством отлучения от Церкви[18 - Новая скрижаль. Ч. 4, гл. XXI.]. Для того-то Святая Церковь, прощая грехи усопшего, предает тело его земле в знак единения и примирения своего с ним; для того-то перед закрытием гроба и положением его в могилу священник посыпает крестообразно персть (землю) на умершего, с произнесением слов: Господня земля, и исполнение ее вселенная и ecu живущии на ней, как бы возвращая этим земле то, что она уступила нам, когда Господь созидал усопшего человека из земли в лице праотца Адама.

Пепел,

посыпаемый от кадильницы на тело умершего, знаменует угасшую жизнь на земле, но жизнь, благоугодную Господу, как фимиам кадильный, т. е. что смерть христианина подобна угасанию благоухающего кадила или что жизнь его, благоухающая верой и благочестием, угасла для земли, но не для неба.

Бросается земля на гроб и каждым из сопровождающих покойника до могилы, в выражение участия в погребении ближнего, в знак покорности Божественному определению: земля ecu, и в землю отыдеши; и как верно это слово Господне, определившее смерть живущих в лице первого человека, так верно будет исполнено и слово Господне о воскресении всех усопших.

Лицо умершего в могиле обращается к востоку, что предзнаменует воскресение мертвых и блаженную жизнь со Христом. Положением лица покойника в могиле на восток должна выражаться мысль об Искупителе и Судии живых и мертвых – стремление человека к утраченному им вожделенному отечеству, дабы соделаться паки жителем рая (а потерянный рай находился на востоке), – ожидание пришествия Господа живых и мертвых и готовность встретить Его. (В слове Божием ясно указывается на то, что Господь придет на суд с востока. (Мф. 24, 27).)

Когда зароют гроб, над могилой водружается крест во образ того, что погребенный умер христианской кончиной, т. е. в вере и надежде жизни вечной, – что крест есть прибежище, покров и спасение не только живых, но и умерших, – что крестною смертию Спасителя разрушена держава смерти. Крест над могилой покойника есть проповедник блаженного бессмертия; водруженный в землю и возвышаясь к небу над могилою христианина, он как бы говорит нам: «Посмотрите – тело умершего здесь, в земле, а дух его там, на небе; под этим древом сокрыто семя, имеющее воскреснуть для жизни вечной».

Самый путь, по которому совершается несение тела усопшего от дома до его могилы, устилается ветвями всегда зеленеющего и благоухающего дерева, в знамение того, что смерть хотя и горька, но она есть путь к никогда не увядающей, вечно блаженной жизни.

Труп в могиле засыпан навсегда, до самого всеобщего воскресения землей. Все кончено на земле для существа, в котором так недавно горела деятельная жизнь с ее бесконечными замыслами, ожиданиями, надеждами. Все расчеты и со всеми живущими на земле покончены. Остается один последний, окончательный расчет с прожитой жизнью. Только не прекращается любовь матери Церкви к своему детищу, несмотря на то что это детище уже погребено. Как чадолюбивая мать, Церковь в известные дни совершает моления об умершем христианине и приносит святейшую жертву за грехи его. Эти дни особенных молений Церкви об умершем следующие: третий день, девятый, сороковой и годовой.

Какие же причины поминовения особенно в эти дни?

В третий день по кончине умершего положено Церковью творить о нем поминовение, как говорится в постановлениях апостольских, в честь воскресения Христова. Святой Макарий Александрийский, муж весьма опытный в предметах духовных, удостоенный особенного божественного откровения о состоянии душ по смерти, изъясняет это пространнее. Когда в третий день бывает в Церкви приношение, говорит он, то душа умершего в этот день получает облегчение в скорби, какую чувствует она по разлучении с телом. Ибо в продолжение двух дней по смерти тела позволяется душе вместе с находящимися при ней Ангелами ходить по земле, где хочет. Посему душа, любящая свое тело, скитается около гроба, в котором положено тело, иногда около дома, в котором разлучилась с телом, и таким образом проводит два дня, ища, подобно птице, гнезда себе; а добродетельная душа посещает те места, в которых имела обыкновение творить правду. В третий день Спаситель повелевает, в подражание Его воскресению, вознестись всякой душе христианской на небеса для поклонения Ему. Вот почему в третий день Церковь совершает приношение и молитву за нее.

В девятый же день душа умершего вторично возносится на поклонение небесному Судии. Состояние ее в промежуток времени от третьего до этого дня святой Макарий изображает в таких чертах. После поклонения Богу повелевается показать душе различные обители святых и красоту рая. Душа все рассматривает шесть дней… Душа, не совсем освободившаяся от страстей, при виде наслаждения святых начинает скорбеть и укорять себя за то, что она сама себя лишила такого блаженства. После этого она опять возносится Ангелами на поклонение Богу.

В отношении к поминовению усопших день сороковой имеет важнейшее значение. После вторичного поклонения Богу душа водится по области ада, чтобы видеть находящиеся там места мучений. По этим различным местам она носится тридцать дней, трепеща, чтобы и самой не попасть сюда. Наконец, в сороковой день душа в третий раз является к Богу как для поклонения Ему, так и для получения от Него определенного места, в котором бы она могла находиться до времени Страшного Суда. Как Господь Иисус Христос Сам в сороковой день после Своего воскресения вознесся на небо и восшел в славу Свою, восседши одесную Бога Отца, так в этот же самый день праведный Судия определяет и каждой душе христианской приличное по ее делам место. Вот почему в сороковой день Церковь и поминает усопших.

Наконец, поминовение усопшего совершается еще в день, когда исполнится целый год после его кончины, для того чтобы возобновить память о нем, а с этим и усердие к спасительной молитве за него; ибо с продолжением времени мы обыкновенно начинаем забывать самых близких умерших, и живые чувствования к памяти их без возобновления в нас могут охладеть. Поэтому многие, желая и сами всегда сохранять живую память об умершем заупокойной молитвой и стараясь других посторонних расположить к этому же, творят поминовение в день его кончины как для того, чтобы почтить этот день как день рождения его для новой вечной жизни, так и для того, чтобы засвидетельствовать свою веру в бессмертие почившего, т. е. выразить то, что усопший, хотя он и умер телом, но душой он все еще живет, и что изгнившее тело его некогда восстанет из земли и опять соединится с душой.

Кроме этих дней Церковь назначила еще дни общего поминовения, называемые Днями Родительскими, в которых призывает нас молиться не только о родных и друзьях, но и всех вообще умерших в надежде воскресения и жизни вечной.

Первая Родительская суббота бывает на мясопустной неделе. В эту субботу Церковь поминает всех, начиная от первого человека Адама и до ныне умерших. На другой день, т. е. в воскресенье, совершается воспоминание Страшного Суда Христова. Поэтому накануне этого дня, как бы в день перед Страшным Судом Христовым, Церковь молится о всех усопших, да праведный Судия явит им Свою милость на всемирном испытании.

Другая Родительская суббота бывает накануне Троицына дня и обыкновенно называется Троицкой. Известно, что в день Пятидесятницы Святой Дух нисшел на землю для научения и освящения, и приведения всех людей к вечному спасению. И потому Святая Церковь и молится в эту субботу, чтобы спасительная благодать Святого Духа очистила немощи душ и прежде отшедших отцов и братий наших.

Кроме этих суббот назначены для поминовения усопших субботы во вторую, третью и четвертую недели Великого поста. Так как в Великий пост при совершении Литургии

преждеосвященных даров не бывает такого поминовения, какое бывает во всякое другое время года, то поэтому в нашей Православной Церкви и принято в эти три субботы творить память об усопших в пользу их и для утешения плачущих о них.

Еще установлено поминать усопших во вторник Фоминой недели, для того чтобы после светлого праздника Пасхи разделить и с ними великую радость воскресения Христова; отсюда этот день и называется Радоницей. Как Иисус Христос пред Своим воскресением сходил к мертвым в ад, так и последователи Его в день Радоницы собираются на могилы усопших, чтобы приветствовать их радостью о победе Иисуса Христа над смертью.

Но вот еще есть два дня, которые Церковь назначила собственно для поминовения православных воинов и всех за Веру и Отечество на брани живот свой положивших. Первый из этих дней бывает 29 августа. В этот день Церковь вспоминает усекновение главы святого Иоанна Предтечи. Подобно сему праведнику, пострадавшему за истину, полагают живот свой за Веру и Отечество и все находящиеся на поле брани. Итак, когда же приличнее молиться о всех православных воинах, убиенных на брани, как не в этот день?

Второй же из этих дней бывает в субботу перед 26 октября. В этот день также совершается память о воинах с того времени, как русский князь Дмитрий Донской одержал главную победу над Мамаем. Это обыкновенно совершается не 26 октября, а в ту субботу, которая бывает перед 26 числом октября. Эта суббота называется Дмитровскою Родительскою субботою. Впрочем, в эту субботу православные христиане, посещая кладбища умерших, творят память не только за православных воинов, за Веру и Отечество на брани живот свой положивших, но вместе с ними и за всех своих родных и знакомых[19 - Подробнее об этом см.: Г. Орлов. Объяснение заупокойного богослужения. Изд. Ступина. М., 1900.].

Оканчивая свое обозрение богослужения, совершаемого Православной Церковью над почившими христианами, считаем необходимым сказать несколько слов и о том, бывает ли какая-нибудь польза для усопших от молитв и поминовений наших.

Несомненно, что многие из грешников освобождаются от уз ада не покаянием или исповедью, как говорит Писание: во ад кто исповестися Тебе (Пс. 6, 6), но за благотворения людей, находящихся в живых, за молитвы, воссылаемые о них Церковью, и особенно за бескровную жертву, которую Церковь ежедневно приносит вообще за всех живых и мертвых, так как и Христос умер за всех. И патриархи Восточной Кафолической Церкви в послании своем о православной вере пишут: «Души людей, впадших в смертные грехи и при смерти не отчаявшихся, но еще до разлучения с настоящей жизнью покаявшихся, только не успевших принести никаких плодов покаяния, нисходят во ад и терпят за учиненные ими грехи наказания, не лишаясь, впрочем, надежды облегчения от них. Облегчение же получают они, по бесконечной благости, чрез молитвы священников и благотворения, совершаемые за умерших; а особенно силою бескровной жертвы, которую, в частности, приносит священнослужитель для каждого христианина о его присных, вообще же, за всех повседневно приносит Кафолическая и Апостольская Церковь» (чл. 18). Это же самое выражает Святая Церковь и в службах своих, совершаемых по усопшим.

Какую благотворную перемену в участи отшедших душ уверена получить Церковь от поминовения? Научая нас благотворить отшедшим от нас молитвами, милостынями и приношением жертвы бескровной, Святая Православная Церковь уверена облегчить через это загробное наказание их, и даже совсем освободить их от уз ада. Но еще яснее и полнее выражает она такую надежду свою в своих священных службах и молитвах за усопших. Так, в заупокойной молитве, положенной в литургии святого Иоанна Златоуста, взывает Святая Церковь ко Господу: «Боже духов и всякия плоти, смерть поправый, и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюду же отбеже болезнь, печаль и воздыхание, и всякое согрешение, содеянное ими словом или делом, или помышлением, яко благий человеколюбец Бог, прости. Яко несть человек, иже жив будет и не согрешит. Ты бо един кроме греха». И на церковной службе, полунощнице, постоянно молит Бога Святая Церковь: «Помяни, Господи, в надежде воскресения и жизни вечныя, усопшия отцы и братию нашу, и вся во благочестии и вере скончавшияся, и прости им всякое согрешение вольное и невольное, словом, или делом, или помышлением содеянное ими, и всели я в места светла, в места прохладна, в места покойна, отнюду же отбеже всякая болезнь, печаль и воздыхание, идеже пресещает свет лица Твоего, веселит вся от века святыя Твоя; даруй им и нам царствие Твое, и причастие неизреченных и вечных Твоих благ, и Твоея безконечныя и блаженныя жизни наслаждение». Почти такими же словами молимся мы на вечерней службе в день Святыя Троицы и в поминовенных службах суббот родительских, т. е. Святая Церковь верует и твердо надеется, что христианское поминовение, творимое живыми по умершим, имеет такую великую силу пред Господом, что может заглаждать грехи отходящих от жизни сей, а через это, по любви и милости Божией, доставляет им освобождение от адских мучений, отверзает им светлые обители райские и вселяет их с Ангелами и всеми святыми в Небесном Царствии. При этом Святая Церковь верует, что поминовение, творимое с твердой верой и надеждой на милосердие Божие и с упованием на силу крестных заслуг Спасителя нашего, всеблагий и всемилостивый Господь приемлет и вменяет душе, поминаемой вместо дел, не нарушая через это законов Своего правосудия, а подвизаясь на милость к отшедшим Своею любовью, по ходатайству Церкви, за которую Сам Он пролил пречистую кровь Свою (Еф. 25–29) и предстательство которой, по этому самому, Он милостиво приемлет, и молитвы и прошения человеколюбно исполняет.

Для кого поминовение благотворно и действенно? Благопопечительная мать наша Святая Церковь никого из чад своих не забывает в молитвенном ходатайстве своем перед Господом, только отошли бы они от жизни этой с твердой верой в Него и с несомненной надеждой на Его милосердие, только не омрачили бы они себя тяжкими грехами ожесточения и отчаяния, и через это сами не сделались бы недостойными ее молитв. Она каждодневно молит благость Божию и о всех прежде почивших отцех и братиях наших, зде лежащих и повсюду православных; чтобы Господь упокоил их со святыми, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Так молится Святая Церковь о тех из чад своих, земная жизнь которых была праведна и которые перешли в загробную жизнь в благочестии; ибо она знает, что и для праведников нужно ее ходатайство, чтобы совершеннее было прославление их на небе, и она не перестает ходатайствовать о них дотоле, пока сама не уверится чудесными знамениями, что поминаемые ею настолько приближены к Богу, что сами приемлют дерзновение молить Его о братиях своих, подвизающихся на земле. Молится Святая Церковь и о тех из умерших христиан, земное странствование которых хотя и было подвержено многим преткновениям, которые хотя и впали в смертные грехи, но которые при смерти не отчаялись и покаялись, не успели только принести плодов, достойных покаяния; она, сердобольная,

знает немощь и удобопреклонность нашу ко греху, – знает, что в нас вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума нашего, пленяющ мя законом греховным (Рим. 7, 23), – знает это и спешит оказывать нам помощь, умоляя милостивого Господа вменить усопшим вместо дел веру в Него. Мало этого, Святая Церковь имеет дерзновение молить милосердого Господа даже и о тех из чад своих, которые кончили земную жизнь свою скоропостижно – смертью нечаянной, внезапной и неожиданной – и которые, по самому этому, умерли без принесения святой исповеди и без спасительного причастия Святых Таин, только бы таковые до самой смерти своей соблюли правую веру и надежду на Господа.

Для кого из умерших ходатайство Церкви бесполезно и тщетно? Не молится Святая Церковь и считает бесполезным свое ходатайство о тех из носящих на себе звание христиан, которые своим нераскаянным противлением здравому евангельскому учению и правилам Церкви, своим упорным пребыванием во грехах, ожесточением и отчаянием сами делаются недостойными ее молитвенного ходатайства. Так, не молится Святая Церковь о тех, которые вдались в ереси и расколы и умерли в непокорности ей; ибо таковые еще здесь, на земле, отвергли кроткий и благопопечительный о них голос Церкви, возлюбили ложь и упрямство и предались своеволию, а потому и по смерти, в жизни загробной, сделались неспособными пользоваться молитвами ее, матери нашей, и дышать той же верой и упованием, которыми воодушевлена она. Таковых Сам Господь и Спаситель наш Иисус Христос ставит наравне с язычниками (см.: Мф. 18, 17), горькой загробной участи которых никакие молитвы и ходатайства переменить и улучшить не могут. Не ходатайствует Святая Церковь о тех, которые, нося звание христиан, не имеют, между тем, сердечного убеждения в истинности и спасительности Святой Веры Христовой, не стараются воспитать в себе святое чувство веры и надежды на Искупителя и Господа нашего Иисуса Христа и которые, коснея в таком антихристианском направлении своем, умирают с отвержением Святой Исповеди и Причастия Тела и Крови Христа Спасителя, ибо таковые и в этой жизни суть мертвые члены Церкви, а потому и по смерти делаются недостойными любви ее и общения с ней. Таковые, быв врагами Богу при жизни, остаются врагами Ему и по смерти (Правило 14 свв. апп. Петра и Павла. Правило 51 Лаодикийского Собора), и к ним не может быть доступа благодати, примиряющей грешника с Богом и водворяющей кающегося в Царствии Небесном, так как они сами отвергли ее. Не молится, наконец, Церковь и лишает благочестивого погребения тех христиан, которые сознательно сами себя лишают жизни, самоубийц (Правило 14 Тимофея, еп. Александрийского); ибо таковые, противоестественно злоупотребляя дарованной нам от Бога жизнью и становясь сами решителями судьбы своей, очевидно, отвергают всеблагий о себе Промысл Божий, теряют веру и надежду на Господа и, таким образом, решительно прекращая общение с Богом здесь, на земле, не могут иметь союза с Ним и участия в молитвах Церкви и в жизни загробной.

Таково верование Святой Православной Церкви о поминовении умерших.

На чем же основывается это утешительное верование? Святая Православная Церковь содержит только то, что истинно, справедливо и спасительно для нас. Она верует и учит всегда и во всем согласно со Словом Божиим и с учением святых отцов. Так и верование свое о поминовении умерших основывает она на том же неложном слове Божием и на учении святых богомудрых Отцов. Верование это содержимо было еще в церкви ветхозаветной. Так, она издревле веровала, что Бог низводит в преисподню и возводит (1 Цар. 2, 6). Так, праведный Товит поучает сына своего: твори милостыню. Иждивай хлебы твоя при гробе праведных (Тов. 4, 16–17). Так, премудрый Иисус, сын Сирахов, говорит: благодать даяния пред всяким живым да будет, и над мертвецем не возбрани благодати (Сир. 7, 36). И пророк взывает ко Господу: Господи Вседержителю, Боже Израилев, услыши молитву умерших Израилевых и сынов, согрешивших пред Тобою. Не помяни неправд отец наших, но помяни руку Твою и имя Твое (Вар. 3, 4–5). В книге Маккавейской повествуется, что Иуда Маккавей послал в иерусалимский храм дары для принесения за убиенных воинов жертвы, яко да от греха очистятся (2 Макк. 12, 39–46).

Не отверг верования иудеев о поминовении усопших и Господь Спаситель наш Иисус Христос в Новом Завете Своем. Ибо если бы, по суду Спасителя, обычай иудеев поминать умерших был бесполезный и напрасный, то Он не преминул бы обличить их в столь важном заблуждении, подобно тому как постоянно обличал Он многие другие заблуждения фарисеев, саддукеев и книжников. Этого мало, в одной беседе с иудеями Спаситель Сам сказал: всяк грех и хула отпустится человеком… а иже речет на Духа Святаго, не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий (Мф. 12, 31–32). Этими словами Спаситель дает ясно разуметь, что есть грехи, которые могут быть отпущены человеку по смерти в веке будущем. А этого-то именно загробного отпущения грехов и надеется достигнуть Святая Церковь через поминовение умерших.

В другой беседе с иудеями Спаситель говорит: Бог несть Бог мертвых, но Бог живых: ecu бо Тому живи суть (Лк. 20, 38), и святой апостол Павел учит: аще убо живем, аще умираем, Господни есмы (Рим. 14, 8). А поэтому, живем ли мы здесь, на земле, или переходим в другой мир, мы всегда находимся во власти единого Господа, для Которого нет мертвых, но все живы, и царство Которого во всяком роде и роде (Пс. 144, 13). А если один и тот же Господь владычествует над живыми и умершими, то само собой понятно, что на тех и других простирается и всеблагий Промысл Его и что Он, промышляя о живых, не перестает в то же время промышлять и об умерших. И, стало быть, как слышит Господь молитвы наши о нас самих и о наших ближних, живущих на земле, так милостиво приемлет Он ходатайство и представительство наше и за умерших. Близ Господь всем призывающим Его во истине: волю боящихся Его сотворит и молитву их услышит (Пс. 144, 18–19). Господь Сам, через пророка Исаию, обещает помилование душе, верующей в Него: еда же забудет жена отроча свое, еже не помиловати исчадия чрева своего? Аще же и забудет сих жена, но Аз не забуду тебе (Ис. 49, 15). В этой-то надежде на неизреченную благость Божию взывает ко Господу и Святая Церковь: «Живыми господствующа богоначалыюю властию и мертвыми владычествующа Тебе, Христе, ведуще молим: верныя рабы Твоя, к Тебе единому Благодетелю отшедшия, Сам упокой со избранными Твоими, Человеколюбче, в месте прохлаждения, во святых светлостях: водитель бо милости еси, и спасавши, яко благ, яже по образу Твоему создал еси, едине многомилостиве» (Утр. служба субботы мясопустной и Троицкой).

Видим из слова Божия и то, что Господь и Спаситель наш Иисус Христос умер на Кресте за грехи всего рода человеческого, т. е. как за тех, которые жили прежде явления Его в мир и с верой и надеждой ожидали спасительного Его пришествия, так и за тех, которые имеют жить когда-либо до скончания мира. Словом, Он пролил бесценную кровь Свою за живых и за умерших. На сие бо, – по слову святого апостола Павла, – Христос и умре и воскресе и оживе, да и мертвыми и живыми обладает (Рим. 14, 9). Тем же и спасти до конца может приходящих чрез Него к Богу, будучи всегда жив сый, чтобы ходатайствовать о них (Евр. 7, 25). Не в

рукотворенная бо святая вниде Христос… но в самое небо, ныне да явится лицу Божию о нас (Евр. 9, 24). Он Сам, нисшедши во ад, извел из него праотца нашего Адама и всех, ожидавших с верой спасительного пришествия Его и принявших во аде живоносную проповедь Его (см.: 1 Петр. 3, 18–29). А так как мы ходатайствуем за умерших по твердой вере и надежде на силу крестных заслуг Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, пролившего за очищение грехов мира кровь Свою, приявшего крест и смерть (см.: 1 Ин. 2, 2), то нет сомнения, что такое наше ходатайство сильно пред Богом и благотворно для умерших. Нет сомнения, что Господь, изведший узников ада, изведет, по молитвам Церкви, нисходящих и ныне во дно адово, только перешли бы они из жизни этой с верою и надеждою на Него, Спасителя своего, не отяготив себя смертными грехами ожесточения и отчаяния. В этом полагает надежду и Святая Церковь, когда взывает ко Господу: «Имеяй непостяжимое к нам благоутробие, и источник неистощимый божественныя благости, Многомилостиве, к Тебе, Владыко, пришедшая в земле живых всели, в селениях возлюбленных и вожделенных, одержание даруй выну пребывающее. Ты бо за всех пролиял ecu кровь Твою, Христе, и живоносною ценою мир искупил ecu… Своею кровию человеки, Спасе, искупивый, и смертию Твоею от горькия смерти избавивый нас, и жизнь вечную подаяй нам воскресением Твоим, вся упокой, Господи, усопшия благочестно». Поэтому-то и молится она: «Ты ecu Бог, сошедый во ад, и узы окованных разрешивши, Сам и души раб Твоих упокой» (Вечерн. и утр. служба субботы мясопустной и Троицкой и чин погребения).

Сам же Господь и Спаситель наш Иисус Христос дал нам великое право обращаться к Нему с молитвенными прошениями о всем том, что потребно нам как в жизни настоящей, так и в будущей, и Сам обещает исполнить всякое прошение наше (см.: Мф. 7, 7, 8–11). И Он Сам заповедует нам любить ближних наших, как самих себя, т. е. желать им того и делать для них то, чего желаем себе, что делаем для себя: возлюбиши ближняго своего яко сам себе, – говорит Он (Мк. 12, 31). Этим уже самым Господь заповедует нам любить не только живых, подвизающихся на земле, братий наших, но и перешедших в жизнь загробную, и просить у Него благ, потребных не только для нас самих, но и для братий наших, в вере и надежде скончавшихся, так как и они суть ближние наши, соединенные с нами во Христе Иисусе неразрывными узами взаимной любви, и общение между нами и ими и после смерти никогда не прекращалось и не прекратится.

Но если бы после всего этого кто-либо возразил, что в Новом Завете нет прямого – буквального – указания на обязанность поминать умерших, то таковому следует сказать, во-первых, что ни Господь Спаситель наш Иисус Христос, ни святые апостолы не имели особенной надобности напоминать своим последователям об этой обязанности, когда поминовение усопших было во всеобщем, как уже видели мы, обыкновении между современными им иудеями, так что не было в нем никакого сомнения. Надобно сказать таковому совопроснику то, во-вторых, что, по свидетельству Евангелия, не все дела и учение Иисуса Христа записаны в священных книгах (см.: Ин. 20, 31, 21, 25); равно и святые апостолы не все божественное учение передали письменно, но много передали верующим и устно, вменяя им в неприменную обязанность блюсти и содержать то и другое (см.: Деян. 20, 31; 2 Ин. 1, 12; 1 Кор. 2, 2; Сол. 2, 15; И., 15; Флп. 4, 9). И между этим неписанным учением, по свидетельству отцов Церкви, святые апостолы передали верующим завещание поминать усопших в вере собратий своих. И конечно, столь важное завещание святые апостолы сделали не вопреки, а согласно с учением Господа Иисуса Христа; ибо они всегда и во всем верны были божественному своему Учителю и учили только тому, что слышали от Него Самого. С другой стороны, святые апостолы слышали от Господа Иисуса Христа много такого, что, как сейчас сказали мы, не записано в священных книгах, – слышали из тех тайных бесед, какие имел Господь с учениками Своими наедине, без народа, слышали особенно из тех сокровенных бесед, которые имел Он с ними по воскресении Своем из мертвых, денъми четыредесятьми являяся им и глаголя яже о царствии Божии. (Деян. 1, 3).

Верная во всем своему божественному Наставнику, Главе и Основателю Иисусу Христу и Его святым ученикам-апостолам, древнепервенствующая Вселенская Церковь Христова с самого насаждения своего почитала поминовение умерших обыкновенным и всегдашним делом своего благочестия и любви своей к чадам своим. Так, еще первый иерусалимский архиерей и брат Господен по плоти, святой апостол Иаков в дошедшей до нас литургии своей между молитвами за живых полагает ходатайство и за всех усопших, начиная от Авеля и до дне сего, и молит Бога духов и всякия плоти, чтобы он упокоил души усопших в селении живых, в радостях райских. Так, святой Дионисий Ареопагит, живший еще во времена апостолов, ученик и собеседник святого апостола Павла, в книге своей о церковной иерархии говорит: «Мы со смирением молим бесконечную благость Божию, да отпустит усопшему грехи, происшедшие от человеческой немощи» (гл. 6), и свидетельствует, что «молитва за усопших перешла в Церковь от Божественных наставников – святых апостолов и что память о ней нужно передать потомству». В восьмой книге «Постановлений апостольских» указывается на поминовение умерших как на законное обыкновение молиться о том, чтобы «Господь отпустил душам их всякий грех, вольный и невольный»; предписываются правила, как соблюдать это обыкновение; назначаются известные дни, в которые особенно прилично творить память по усопшим, и заповедуется, чтобы оставшиеся в живых родственники вместе с молитвами благотворили бедным от имения усопшего, в память его» (гл. 41, 42). «Воспоминаем преставившихся отцов и епископов и вообще всех прежде почивших, – говорит святой Кирилл Иерусалимский, – веруя, что превеликая польза будет душам, о которых возносится моление» (V тайнов. по уч.). «Где бы ни был погребен скончавшийся в вере и благочестии, ты не усумнись возжечь на гробе его елей и свечу, призывая имя Христа Бога», – учит святой Афанасий Александрийский (у св. Дамаскина в Слове о почивш. в вере). Словами Василия Великого доселе молим мы Господа на вечерней службе в день Святой Троицы: «Услыши нас смиренных, и Твоих раб молящихся Ти, и упокой души рабов Твоих преждеусопших, на месте светле, на месте злачне, на месте прохлаждения: отнюду же отбеже всякая болезнь, печаль и воздыхание, и учини души их в селениях праведных, и мира, и ослабления сподоби их». Свт. Иоанн Златоуст в двадцать первой беседе на Деяния апостольские называет обычай поминать усопших древним установлением Божиим, по Его к нам человеколюбию, и говорит: «Зная все сие, т. е. древность, значение и пользу поминовения усопших, потщимся, сколько возможно, помогать усопшим, вместо слез, вместо рыданий, вместо пышних гробниц, нашими о них молитвами, милостынями и приношениями, дабы таким образом и им и нам получить обетованные блага… Не напрасно бывают приношения за умерших, не напрасно молитвы, не напрасно милостыни. Все сие устроил Сам Дух Святый, дабы мы взаимно помогали друг другу». И он же в пятьдесят второй беседе на Евангелие от Иоанна пишет: «Если отошедший был грешен, то не плакать должно о нем, а творить милостыни и

приношения, которыми еще можно помогать ему». Святые Василий Великий и Иоанн Златоуст, по примеру святого апостола Иакова, оставили нам свои чины богопреданных (VI Вселенский Собор, пр. 32) литургий, в которых много раз повторяются молитвы за усопших, и доселе молимся мы их словами «о всех прежде почивших отцех и братиях наших, зде лежащих и повсюду православных».

Поминовение усопших в первенствующей Церкви Христовой столь было всеми уважаемо, что некоторые из христиан, чтобы чаще пользоваться этим спасительным поминовением, желали быть погребенными при гробах святых. Таково было сильное желание святого равноапостольного царя Константина и по смерти его народ, вместе со священниками, действительно, воссылал слезные молитвы о нем к Богу, как свидетельствует об этом современный ему церковный историк Евсевий в описании жизни его (кн. IV, гл. 71). А некоторые, при отшествии своем, просили знакомых своих более всего о том, чтобы они вспомоществовали им своими молитвами, милостынями и приношением жертвы бескровной. Так, святой Ефрем Сирин в предсмертном завещании своем просит знакомых своих, чтобы они удостоили в своих молитвенных приношениях поминать и его убожество и не забыли сотворить память о нем в сороковой день по его смерти, веруя, что «для умерших благодетельны поминовения, за них совершаемые». В Четьих-Минеях под двенадцатым днем месяца апреля читаем, что святая игуменья Афанасия пред отшествием своим заповедала сестрам своего монастыря поставлять в память ее трапезу нищим до сорока дней. Столь спасительное обыкновение поминать усопших было так строго соблюдаемо, что Собор, бывший (в 398 г.) в Карфагене, в 95-ом правиле своем угрожал отлучением каждому, кто стал бы отказывать в приношениях за умерших или делать бы их с неохотой. И столь же было общеизвестно и общепринято во всей Церкви Христовой, что святой Епифаний Кипрский не усомнился сказать: «Обычай поминать усопших необходимо соблюдает Святая Церковь, потому что приняла его от отцев своих. Кто же захочет уничтожить завещание матернее и закон отеческий? Не для того ли и написано премудрым Соломоном: слыши, сыне, наказание отца твоего, и не отрини заветов матери твоея» (Против ересей, кн. III, гл. 7). И святой Иоанн Дамаскин в своем слове о почивших в вере пишет: «ежели дело, т. е. поминовение усопших, было достойно посмеяния, бесполезно и тщетно, то из числа многих святых патриархов, отцов и учителей кому-нибудь пришло бы на мысль прекратить заблуждение, но ни один из них не подумал об уничтожении сего обыкновения, а напротив, все еще утверждали его».

Теперь обратим внимание наше на то, как святые отцы и учители Церкви в писаниях своих опровергали те несогласные с верованием Святой Церкви мнения, которые от неточного ли понимания духа истинной веры Христовой, по внушению ли врага нашего спасения – дьявола нередко можно и теперь слышать относительно поминовения умерших.

Так, на основании слов пророка и царя Давида: во аде кто исповестся Тебе (Пс. 6, 6), думают некоторые, что поминовение отшедших душ бесполезно, потому что после смети нет спасительной, очищающей грехи и примиряющей грешника с Богом исповеди и Таинства Покаяния. И вот против этого святой Василий Великий говорит, что умершие грешники освобождаются от уз ада не своим покаянием или исповедью, которая в аде для них, действительно, невозможна, а по ходатайству за них живых. Так, на вечерней службе в день Святой Троицы молимся мы словами этого вселенского учителя. «Не мертвии восхвалят Тя, Господи, ниже сущии во аде исповедание дерзнут принести Тебе; но мы, живии, благословим Тя и молимся и очистительные молитвы и жертвы приносим Тебе о душах их». А святой Иоанн Дамаскин дает разуметь, что хотя во аде не может быть спасительной исповеди, через которую очищаемся мы от грехов и примиряемся с Богом в настоящей жизни, но может быть там исповедание другого рода – то признание грехов, то глубокое раскаяние в них и отвращение от них, которые чувствуют не ожесточенные во зле грешники и по смерти, то сердечное стремление к добру, которое не перестают иметь они и за гробом. Так, в своем слове о почивших в вере святой отец говорит: «Ужасны угрозы Всенадзирающего, но их побеждает неизреченное Его человеколюбие, ибо после того, как сказал сие пророк, – т. е. во аде кто исповестся Тебе, – без сомнения, было исповедание во аде, исповедание тех, которые во время спасительного сошествия Господа, там уверовали (гл. 13). Это, скажем, исповедание праотца нашего Адама, пророков и всех ожидавших с верою спасительного пришествия в мир Господа нашего и принявших во аде живоносную проповедь Его. Это исповедание современников Ноя, противившихся иногда Божию долготерпению, которые раскаялись потом в своем противлении, которые не переставали раскаяваться и во аде, ожидая избавления из него, по вере в обетованного Искупителя» (см.: 1 Пет. 3, 18–21). Такое исповедание приносят, без всякого сомнения, и ныне восходящие во ад, но не совсем чуждые добра грешники. И это-то исповедание их, иначе сказать, это признание грехов, раскаяние в них, отвращение от них и стремление умерших грешников к добру милосердый Господь приемлет от них по заступлению за них Святой Церкви и по ходатайству родных, ближних и друзей их. «Несомненно, – говорит тот же святой Иоанн Дамаскин в соборном слове своем на неделю мясопустную, – что каждый человек, имеющий в себе закваску добродетелей, но не успевший превратить в хлеб, – потому что хотя и хотел, но не мог сего сделать, или по лености, или беспечности, или по человеческой немощи, или потому, что отлагал это со дня на день, и сверх чаяния, пожат и постигнут смертию, – не будет забыт праведным Судиею и Владыкою; но по смерти Его Господь возбудит его родных, ближних и друзей, направит мысли их, привлечет сердца и преклонит души их к оказанию пособия и помощи ему. А когда Господь подвигнет их и Владыка коснется сердец их, они поспешат вознаградить опущение умершего». И блаженный Феофилакт, объясняя слова Христовы убойтеся имущего власть воврещи в геенну (Лк. 12, 5), говорит: «Смотри, Христос не сказал: убойтесь Того, Кто по убиени ввергнет в геенну, но – Который имеет власть ввергнуть. Ибо умирающие грешники не непременно ввергаются в темницу; но сие состоит во власти Божией, так что Бог может и простить их, т. е. за приношения и подаяния, делаемые в пользу умерших… Посему не престанем, милостынями и молитвами нашими умилостивлять Того, Который имеет власть ввергнуть, но не непременно употребляет власть сию, а может даровать и прощение». (Правосл. исп. в. Ч. 1, вопр. 65).

Есть еще мнение, будто, прося милости у Господа отшедшим от нас, оскорбляем мы через это правосудие Его, по которому всякий в будущей жизни должен принять достойное воздаяние по делам земной жизни своей. В обличение этого мнения тот же святой Иоанн Дамаскин и в том же слове о почивших в вере говорит так: «Все сие относится к пришествию Творца и скончанию мира. Ибо тогда не будет места никакой помощи, и всякое утешение будет невозможно». До того же времени «преблагий Господь побеждается собственным человеколюбием. Хотя и сказано было: Ниневиа разорится, однако ж, она не разрушена, и милость победила на суде. Так же Езекий говорит Господь: заповеждь

дому твоему, умерши бо и не будеши жив, но он не умер. Благость победила и здесь так, как и во многих других судах и всегда будет побеждать, даже до последнего воздаяния… Велико правосудие Владыки всех – Бога, а гораздо более благость; ужасные угрозы, но ни с чем несравненно человеколюбие Божие». И блаженный Августин ясно дает понять, что Правосудный и Всеблагий Господь принимает поминовение об умерших на основании тех добрых начал, которые положили они еще сами в этой жизни, т. е. на основании тех добрых дел и особенно той твердой веры и надежды, с которыми пришли они в жизнь загробную, и потому, милуя умерших грешников, Он не нарушает через это законов правды Своей. «Здесь, – говорит он, – приобретается заслуга, по которой может каждый, после сей жизни, получить облегчение или тягость. Никто не должен надеяться по смерти заслужить у Бога то, что отверг здесь. Так, Церковь, стараясь помочь усопшим, действует не вопреки апостольскому учению: всем явитися нам подобает пред судищем Христовым да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла» (Соч. о вере, надежде и любви, гл. 25).

Непонятно, говорят еще, каким образом отшедшие от нас могут слышать и сочувствовать молитвам о них живых и как ходатайство наше за них может вменяться им во спасение; святые отцы, ответствуя на это, ясно говорят, что спасительное и благотворное действие ходатайства за умерших нисколько не подлежит сомнению от того только, что трудно понять и объяснить это действие. Так, святой Ефрем Сирин, объясняя силу и благотворную пользу молитв за умерших, говорит: «Смотри, вот и пример сему представляют некоторые творения Божии, как-то: виноград – его зреющие грозды в поле и выдавленное вино в сосудах; когда зреют ягоды на виноградной лозе, тогда вино, стоящее в доме неподвижно, начинает волноваться, как будто хочет убежать. Есть также растение, которое, находясь в доме, дает отпрыски, когда то же растение, посаженное в поле, начинает расти. Итак, если растения имеют между собою тайное сообщение, то не более ли для умерших понятны молитвенные приношения? Когда благоразумно признаешь, что сие происходит сообразно с природой тварей Божиих» (Соч. 7. II. С. 239). Так, святой Афанасий Великий, объясняя вменяемость умершим делаемых за них приношений и благотворений, пишет: «Делающий приношение за усопшего поступает подобно тому, как если бы кто, во время болезни малолетнего сына, принес в храм Божий свечу, елей и фимиам и от лица дитяти возжег о здравии его. Не само дитя приносит сие, подобно тому, как и при крещении не само произносит отрицание и обеты, а между тем, все приносимое вменяется самому младенцу. То же самое должно думать и о приношении за усопшего, т. е., что свеча, елей и фимиам и вообще все, приносимое для его спасения, вменяется ему так, как бы он сам все сие приносил» (у св. Иоанна Дамаскина, в сл. о почивш. в вере). И он же, объясняя, как удобно сообщается и вменяется душам поминаемым спасительная сила бескровной жертвы, говорит: «Как бывает с заключенным в сосуде вином, которое, когда цветет виноград в иоле, сочувствует ему и цветет вместе с ним, так думай и о душах грешников: они получают благодеяние от приносимой за них бескровной жертвы, как знает и повелевает единый Владыка живых и мертвых – Бог наш» (там же).

Еще в IV веке по Рождестве Христовом некто Арий говорил, что поминать усопших не следует, потому что если бы молитвы помогали усопшим, то никто не стал бы творить добра; но всякий нечестивец корыстными средствами снискивал бы себе друзей, чтобы их молитвами избавиться от наказания за злые дела. Отцы Церкви, опровергая это мнение, называют его богопротивным и еретическим. Кто думает, подобно Арию, тот, очевидно, забывает, что Господь сколь благ и милостив к грешникам раскаивающимся, столько же, напротив, есть строгий и неумолимый Судия для грешников нераскаянных и упорно, как бы намеренно, пребывающих в беззакониях. Есть надежда на милосердие Божие истинная – спасительная, вводящая в Царство Небесное, когда христианин в уповании на благость и помощь Божию и сам со страхом старается соделывать свое спасение (см.: 1 Пет. 1, 17; 2 Кор. 7, 1), и есть надежда ложная – погибельная, низводящая во ад, когда человек в излишнем и легкомысленном уповании на милость и долготерпение Божие беспечно предается порокам, не думая об исправлении жизни своей, и через это сам себе готовит наказание, определенное нераскаянным грешникам (см.: Рим. 2, 4–5; Сир. 5, 5–9)[20 - Вот почему не всем умершим бывают полезны молитвы за них живущих на земле и не за всех можно молиться. Тот, кто отторгается здесь от Святой Церкви, тот лишает себя в будущей жизни ее ходатайства и молитв. Другие грешники отсекаются от тела Церкви Христовой невидимым действием Суда Божия (Простр. христ. катех. о 9 чл.), когда грехи и страсти всецело овладевают ими и подавляют в них всякое добро. Такие грешники не способны бывают воспринимать постороннюю добрую помощь или воспользоваться ею для своего блага и спасения. Очевидно, если в таком ужасном и безнадежном положении грешник умирает внезапно и без покаяния, то и Церковь ничем не может помочь ему и запрещает за него молиться. Сюда относятся все упорные нераскаянные грешники, умершие без покаяния и отказавшиеся от него, а также самоубийцы, насильственным образом прекратившие свою жизнь, совсем отчаявшиеся во спасении.Молиться за самоубийц Церковь запрещает по 14-му правилу Тимофея, патриарха Александрийского (Номоканон пр. 178); из них только те удостаиваются церковных молитв, кто совершает самоубийство не в здравом рассудке (по тому же правилу). От самоубийц нужно отличить скончавшихся вообще напрасною смертью, но не самих по себе, а от других; за них, хотя они и не успели покаяться, Св. Церковь усердно молится Господу, прося им помилования. «Я же покры вода, – молится она в субботу мясопустной недели, – и брань пожат, трус же яже объят, и убийцы убиша, и огнь яже попали, верныя, милостиве, в части учини праведных» (Канон в субботу мясопуст, нед. Песн. 1. троп. 4) и еще: «яже уби меч, и конь восхити, град, снег, и туга умноженная, яже удави плинфа, или персть посыпа, Христе Спасе наш, упокой» (Тогда же, песнь 4, тол. 4), и проч.].

Скажем теперь о благотворном действии творимой в память умерших милостыни, или о подаянии и благотворении за отшедших отцов и братий наших бедным и нищим собратиям нашим.

Благотворение нищим в память умерших есть дело, действительно, утешительное и спасительное. Еще праведный Товит заметил, что милостыня от смерти избавляет и тая очищает всяк грех (Тов. 12, 9). Огнь горящ угасит вода, – говорит Премудрый, – и милостыня очистит грехи (Сир. 3, 30). И святой апостол Павел учит: благотворения же и общения не забывайте: таковыми бо жертвами благоугождается Бог (Евр. 13, 16). По словам святого Иоанна Златоуста, «ничто столько не могущественно и не сильно к изглаждению грехов, как милостыня… Милостыня простирается на всех, обнимает всех членов тела Христова» (Беседа 6, на посл. к Титу). «Господь, – по словам сего же святого отца, – ищет только случая получить от нас милостыню, дабы вознаградить нас из сокровищ Своих» (22 беседа на Деян.). И как мы тем вернее можем ожидать прощения собственных наших грехов, если покаянную молитву соединяем с делами милосердия и

любви христианской, так, если хотим исходатайствовать отпущение грехов усопшим ближним нашим, должны прибегать к благотворениям, дабы молитвы наши за них соделались более доступными к Престолу Божию. Хлеб, поданный в милостыню, и другого рода благотворения неимущим, насыщая алчущих и облегчая горькую долю нищих и бедных братий наших, в то же время исполняют великой радостью и души преставившихся, за которых делаем мы эти благотворения, и, по благости Божией, вменяются им в правду и во спасение. «Умерший, – говорит тот же свт. Иоанн Златоуст, – не может сам раздавать милостыню – следовательно, обязаны сделать сие за него родственники. Нет у него милостыни, поданной им самим, но ему принадлежит поданная за него… Чем более имел грехов усопший, тем нужнее для него милостыня… Благодетельствуй вдовам: это самое лучшее украшение погребения. Скажи им имя усопшего: попроси их всех творить молитву за него: сие подвигнет Бога на милость. Вдовицы обстоящие и слезящие не от временной смерти исхитят его, а от вечной» (21 беседа на Деян.). Иначе и быть не может. Благотворя в память умершим, бедным и нищим, мы самим этим умножаем число молитвенников и ходатаев за них пред Господом; а нет сомнения, что молитва многих сильнее и действительнее пред Господом. Бедных, нищих и немощных собратий наших Сам Спаситель называет меньшими собратиями Своими и благотворения, оказываемые им, относит к Себе Самому. Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе, говорит Он (Мф. 25, 40). А если так, если, подавая милостыни бедным и нищим, мы творим это Самому Господу, то нисколько не удивительно, если Он обращает эти благотворения в пользу тех умерших, за которых творим мы их; и ради молитв нищих подает ослабу и облегчение усопшим братьям нашим. По словам Писания, милуяй нища, взаим дает Богови (Притч. 19, 17). А если столько милостив и благоснисходителен к нам Господь наш, что, приемля милостыни в лице нищих, Сам делается как бы должником нашим, то как не надеяться нам, что Он, всеблагий и неложный мздовоздаятель наш, не оставит Своею любовию и милостию отшедших братий наших, за которых творим мы милостыни! Можно ли думать, что Господь оставит без исполнения прошение наше о прощении грехов усопшим сродникам нашим, когда от имени их и за спасение их творится милостыня и через нее Сам Он делается должником нашим! Случается и в обыденной нашей жизни, что иной отдает сокровище свое взаем с тем, чтобы оно возвращено было не самому ему, а другому доверенному от него лицу, и это доверенное лицо на самом деле получает это сокровище так же, как получил бы его и сам доверитель. Не можем ли поэтому и мы как заимодавцы молить благость Божию возвратить милостыней долг наш не нам самим, а тем усопшим братиям нашим, за которых мы давали этот милостынный заем.

В писаниях и житиях святых угодников Божиих находим мы и примеры того, сколь полезна умершим творимая в память их милостыня. Так, в Прологе под 24-м днем месяца августа, читаем следующее: «У блаженного Кир-Луки был родной брат, который и после того, как вступил в монашеский сан, мало заботился о душе своей. В состоянии такой беспечности постигла его смерть. Блаженный Лука, скорбя о брате своем, что он не приготовился как следует к смерти, молил Бога открыть ему о постигшей его участи. Однажды видит старец душу своего брата во власти злых духов и тотчас после видения посылает осмотреть келию его. Посланные нашли там вещи и деньги, из чего Кир-Лука уразумел, что душа брата его страдает, между прочим, и за нарушение обета нестяжания. Все найденное старец раздал нищим. После этого, во время молитвы, старцу представилось судилище, на котором Ангелы света спорят с духами злобы о душе усопшего брата. Старец слышит вопль злых духов: “Душа наша, она творила дела наши”. Но Ангелы говорят им, что она избавляется от их власти милостыней, разданной за нее. “Разве усопший сам раздал милостыню? Не этот ли старец подал ее?” – вопияли духи злобы, указывая на Кир-Луку. “Да, я творил милостыню, но не за себя, а за сию душу”, – отвечал блаженный. Поруганные духи, услышав этот ответ старца, рассеялись, а старец Кир-Лука, успокоенный видением, перестал скорбеть об участи брата». Вот и еще пример, помещенный в Четьих-Минеях и Прологе под 12-м днем месяца апреля. Святая игумения Афанасия перед отшествием своим заповедала сестрам своего монастыря поставлять в память ее трапезу нищим до сорока дней. Но сестры почему-то только до девяти дней соблюдали завещание своей начальницы. В сопровождении двух Ангелов блаженная, явившись некоторым из сестер, сказала им: «Для чего преступили вы мою заповедь? Да будет вам известно, что творимая до сорока дней милостыня, питание алчущих и молитвы священников умилостивляют Бога. Если многогрешны души усопших, то через это приемлют они от Господа отпущение грехов; если менее грешны, то благотворительность за них служит во спасение благотворителям». Есть много и других примеров. По словам святого Иоанна Златоустого, «многие из умерших получили полезную помощь от милостыни, розданной за них другими» (21 беседа на Деян.)[21 - Свящ. Иоанн Демидов. О поминовении умерших.].

    Свящ. Григорий Орлов. Загробная жизнь

За кого запрещает молиться Святая Церковь?

Святая Церковь запрещает молиться за нераскаянных грешников, говоря, что спасение для них уже невозможно, то есть, иными словами, говоря о полном, как бы законченном в их душе состоянии ожесточения – когда молитвы на них уже не могут действовать спасительно, не имея возможности привиться к их душе, которая уже не может их не отвергнуть, так как сама их не любит; насильственное же блаженство невозможно.

Из этого учения Церкви следует, что молитвы Церкви о душах усопших не есть нечто необходимо влекущее за собою блаженство душ, за которые приносится молитва, но они могут быть или свободно восприняты, или отвергнуты душою и могут для нее сделаться только спасительными побуждениями в усовершенствовании в добре; само же усовершенствование для души остается делом собственного произволения.

Необходимо отметить лишь ту мысль, на которой основано это учение, что после частного суда человек еще сохраняет свободу воли и может или исправиться чрез спасительные молитвы Церкви или отвергнуть их, и что он сам свободно остается последнею причиною своего нравственного достоинства, а следовательно, и блаженства или страдания.

В этих страданиях до Страшного Суда, после которого, по учению Церкви, уничтожается всякая возможность для человека изменить свое наличное духовное состояние, Бог остается, очевидно, так же неповинным, как Он неповинен и во всех вообще страданиях человека.

    Сщмч. Андрей (Ухтомский), епископ Уфимский. О любви Божией

Цель жизни

В Евангелии, именно в речах Господа Иисуса, произнесенных Им пред народом или в тесном кругу ближайших учеников, а также в Его молитвенных воззваниях к Богу Отцу, мы находим много высказываний, относящихся к вопросу о конечной цели человеческой жизни. Взятые в совокупности, они дают совершенно полный и ясный ответ на заданный вопрос. К числу таких высказываний принадлежат, между прочим, следующие: В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить

место вам… приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я (Ин. 14, 2–3). Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его… Видевший Меня видел Отца (Ин. 14, 6; 7, 9). Отче, которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною… И Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них (Ин. 17, 24–26).

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят… Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах (Мф. 5, 8, 11–12). Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира (Мф. 25, 34). В ряду с этими изречениями Господа могут быть поставлены, как повторяющие и раскрывающие их, такие, например, изречения из писаний апостолов: Наше же жительство – на небесах (Фил. 3, 20). Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9). Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть (1 Ин. 3, 2). Ищите горнего, где Христос сидит одесную Бога… жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3, 2–3).

Из приведенных цитат видно, что в учении о конечной цели человеческой жизни Евангелие, повторяемое и раскрываемое в писаниях апостолов, ставит на первый план вечную жизнь. По евангельскому учению, жизнь человеческая не закончится полностью здесь, на земле; могила и гроб для нее не границы. Земная жизнь есть лишь первая стадия жизни вообще; она вечно продолжится и за пределами гроба, причем сознание, личность каждого отдельного человека останутся неприкосновенными. И вот там-то, за гробом, а не здесь, на земле, конечная цель человеческой жизни, и там-то она вполне будет достигнута.

В чем же эта цель? В преискреннем, теснейшем общении и единении с живым и личным Богом, Существом бесконечно премудрым и благим, Богом истины и любви.

Но не слишком ли отвлеченно, не слишком ли высоко это учение? Оно едва по силам философскому уму… А может ли неразвитый интеллектуально человек соединить с евангельским учением о конечной цели жизни какое-либо определенное и живое представление и таким образом найти в нем успокоение и отраду? По-видимому, в этом позволительно усомниться. Да, учение евангельское о цели жизни, действительно, возвышенно, но в то же время и просто, и если философский ум затрудняется уяснить и воспринять его, то его правда непосредственно удовлетворяет самой простой и смиренной душе и с радостью приемлется ею. Дело в том, что учение, о котором у нас речь, отвечает самым коренным запросам и потребностям человеческого духа, и потому он может найти в нем полное удовлетворение, а вместе с тем отраду и покой.

Наставление свт. Тихона Задонского о христианской жизни

Не должен ты, христианин, в праздности жить, но должен в трудах благословенных упражняться. Ибо праздность – виновница всякого зла, и кто в праздности живет, тот непрестанно грешит. Из сего правила исключаются только немощные и престарелые люди, которые трудиться не могут.

Всякого греха, как смертоносного яда, берегись, ибо всякий грех прогневляет и оскорбляет великого Бога: он грешника отлучает от Бога и препятствует достижению вечного спасения. Итак, берегись греха, чтобы не подверг тебя вечной смерти.

Что совесть возбраняет тебе делать, того не делай, ибо что возбраняет совесть непогрешительная, то возбраняет и Закон Божий. Совесть добрая согласна с Законом Божиим. Закон Божий говорит: не убий, не укради и пр., то же слышишь и в совести твоей: и она то же тебе говорит. Берегись же делать то, что совесть запрещает, чтобы, уязвив совесть, не уязвить тебе и не погубить души своей.

Имя Божие произнося, поминай со всяким почтением, страхом и благоговением, и то там и тогда, где и когда это нужно: ибо имя Божие свято и страшно, и поминающий Его с непочтением тяжко грешит. Итак, отдавай почтение имени Божию, как Самому Богу. Имя царя земного ты с почтением поминаешь, как и следует; тем более имя Бога, Царя Небесного, пред Которым благоговеют сами Ангелы и души святых, с высоким почтением поминать должно.

Правильно поминается или произносится имя Божие в молитве, в славословии, в благодарении, в хвалебных песнях духовных, в беседах и разговорах, христианам приличных, т. е. когда разговор бывает о святом Божием Слове, о Законе и Евангелии, о пришествии Христовом в мир, о Его страданиях и смерти, нас ради подъятой, о смерти, о вечной муке и вечной жизни и пр.: в других же разговорах без крайней нужды не поминай, и если нужно будет помянуть, то со всяким опасением и должным почтением поминай.

Во лжи и шутках крайне берегись поминать имя Божие, чтоб тотчас же не постигло тебя наказание Его, ибо Бог есть огнь поядаяй.

Вошли в обычай божбы, крайне непристойные христианам, например: «Ей-богу… на то Бог… свидетель Бог… видит Бог… на то Христос…» и т. п., и поминаются людьми часто и почти при любом разговоре. Такие божбы не иное что, как сатанинский вымысел, на бесчестие имени Божия и погибель человеческую изобретенный: ты берегись так и подобно тому божиться.

Когда нужно будет тебе утвердить истину, помни заповедь Христову: буди же слово ваше: ей, ей: ни, ни (Мф. 5, 37). Прочее все от неприязненного духа.

Везде и во всяких вещах с любовию поминай Господа Бога твоего и святую любовь Его к нам. Все, что ни видишь на небеси, и на земли, и в доме твоем, побуждает тебя к воспоминанию Господа Бога твоего и любви Его святой. Любовь Божия объемлет нас; всякое создание Божие свидетельствует любовь Его к нам. Итак, видя создание Божие и пользуясь им, говори сам себе: это есть дело рук Господа Бога моего и ради меня оно сотворено. Сии светила небесные: солнце, луна и звезды суть создание Господа Бога моего, – всей вселенной и мне они светят. Сия земля, на которой я живу, которая мне и скотам моим плоды произращает, и все, что ни есть на ней, есть создание Господа моего. Сия вода, которая меня и скотов моих напояет, есть дар Господа моего. Сей скот, который мне служит, есть создание Господа моего, и мне на службу от Него он дан. Сей дом, в котором я живу, Божие добро есть, и мне он дан от Него для жилища и покоя моего. Сия пища, которую я вкушаю, есть дар Божий, данный мне для укрепления и утешения немощной плоти моей. Сию одежду, которою одеваюсь, Господь Бог мой подал мне для прикрытия нагого тела моего. Сей образ, образ Христов, есть образ Спасителя моего, Который ради меня пришел в мир сей, полный бед и скорбей, – спасти меня погибшего, и своими страданиями и смертию избавил меня от греха, диавола, смерти, ада. Поклоняемся неизреченному человеколюбию Его. Сей образ, образ Богородицы, есть образ Пресвятой оной Девы, Которая Господа Бога моего Иисуса Христа плотию без семене родила. Благословена в женах. Бога плотию рождшая Матерь, и благословен плод чрева Ее. Сей образ Предтечи есть образ того великого пророка, который от Бога послан пред лицем Спасителя моего Иисуса Христа, и Его – уже пришедшего в мир – возвестил людям, и указывал на Него, говоря: се Агнец Божий, вземляй грехи мира, – и сподобился крестить Его в

струях иорданских. Сей образ Апостола есть образ ученика Спасителя моего, который сам Его видел, и обращался с Ним, и чудодействующего видел, и поучающего слышал, и страждущего за спасение мира и воскресшего из мертвых и возносящегося на небо видел. Сей образ мученика есть образ того подвижника, который страдал до крове за честь Спасителя моего Иисуса Христа, и за имя Его святое живота своего не пощадил и благочестивую нашу веру, яко истинную, излиянием крови своей утвердил. Сие слово, Священное Писание, которое я слышу, есть слово Божие, есть слово уст Его; и ныне чрез него Бог мой мне глаголет: Благ мне закон уст Твоих, паче тысящ злата и сребра (Пс. 118, 72). Господи! Даждь мне уши слышати слово Твое святое. Сей дом священный, церковь, в которой я стою, есть храм Божий, в которой обще от верных, братии моей, приносится Богу моему молитва и славословие. Сии гласы, славословие и молитва общая, суть те гласы, которыми пение, благодарение, хвала и славословие воссылаются святому имени Бога моего. Сей священный муж – епископ или иерей есть ближайший служитель Бога моего, который о мне, грешном, и о всем мире приносит Ему молитвы. Сей муж, проповедник слова Божия, есть посланник Бога моего, который мне и прочим людям, братии моей, возвещает путь спасения. Сей брат мой, всяк человек, есть любезное создание Бога моего, как и я, – создание, по образу Божию и по подобию сотворенное и падшее, кровию Сына Божия, Спасителя моего, как и я, искупленное, и к вечной жизни словом Божиим призванное. Надобно мне его любить, как любезное создание Бога моего, – любить как себя самого люблю, и не делать ему ничего, чего себе не хочу, – делать же то, чего себе хочу. Словом, всякий случай и всякая вещь может и должна возбуждать тебя к воспоминанию Господа Бога твоего и показывать тебе любовь Его к Тебе, так что и самое наказание Его происходит от любви Его к нам, как сказано: егоже бо любит Господь, наказует (Евр. 12, 6). Итак, поминай везде и во всяком случае имя Господа Бога твоего. Берегись забывать Благодетеля, довольствуясь благодеянием Его: забвение Благодетеля – явный знак неблагодарности.

Какое бы дело ты ни начинал, рассуждай, согласно ли оно с совестию и Законом Божиим и истинно ли оно полезно для тебя; если с Законом Божиим согласно – начинай и делай, если противно – оставь, чтобы не впасть тебе в сеть врага, который всегда ищет уловить человека в свою сеть. Не все тебе полезно, что кажется полезным, а только то, что согласно со здравым разумом и словом Божиим.

При начале всякого дела призывай имя Господа Бога твоего и начинай с молитвою, да поспешит тебе Господь помочь начать и совершить свое дело. А отсюда уже видно и то, что христианин ничего не должен предпринимать такого, что с Законом Божием не согласно.

Когда хочешь есть и пить, призывай имя Господа и проси от Него благословения ястию и питию твоему, говоря: «Господи, благослови». И при этом ты помышляй, что хочешь вкушать и наслаждаться благами Господа Бога твоего. Кто хищением и неправдою приобрел себе состояние, тот находится под клятвой и лишен благословения; поэтому и имя Божие призывать ему не годится. Так и тем, которые хотят упиваться, имя Божие призывать не должно: ибо пьянство запрещено от Бога.

Что люди делают, тому безрассудно не подражай. Ибо от такого безрассудного подражания люди портятся и развращаются, и час от часу умножается зло и оскудевает благочестие, но внимай лишь тому, чему учит слово Божие.

О Таинстве Пресвятой Троицы, святейшей Евхаристии и о прочих Таинствах, а также и о том, что не открыто в слове Божием, и что открыто, да понять не можешь, любопытства не испытывай, чтобы не впасть в сеть диавольскую и не погибнуть; ибо что требует одной веры и превышает разум наш, то испытывать очень опасно. Итак, берегись испытывать то, что выше тебя. Веруй во всем так, как Святая Церковь верует. Это есть самый безопасный путь.

Истинные христиане живут в мире сем так, как путники, странники и пришельцы, и всегда верою и душевными очами взирают лишь на Небесное Отечество и оного достигнуть стремятся: будь же и ты в мире сем странником и пришельцем и непрестанно взирай на Отечество Вечное и его получить старайся.

Тем христианам, которые в мире сем желают и ищут обогатиться, достигнуть почестей и прославиться, не подражай. Таковые забыли, что за них умер и пострадал Христос, Сын Божий, и Своими страданиями и смертию открыл вход в живот вечный. Видно, что они того только желают и ищут, что видят, а чего не видят, того не желают и не ищут. Они на всяк день, как Адам в раю, простирают руки к запрещенному древу и от него на беду себе вкушают и сердцем своим от Бога отступают. Ты таковым христианам не подражай, но верою и сердцем стремись к вечным благам: ибо христианское имение и наследие, честь и слава, богатство и все сокровище – не в мире сем, но в будущем веке и в Небесном Отечестве.

Все умершие оставили мир и все, что в нем; оставишь и ты, хотя бы и весь мир был в твоей власти. Одно только благочестие идет с нами в страну вечности; будь же благочестив до конца и одно благочестие считай истинным сокровищем.

Чаще поминай смерть, Суд Христов, вечную муку и вечную жизнь, и тогда непременно мир сей со всею его прелестию не будет привязывать тебя; ты не захочешь в мире сем богатиться, славиться и веселиться, а о том одном будешь стараться, чтобы Богу угодить, блаженно скончаться, на Суде Христовом не посрамиться, вечной муки освободиться и в Царствие Божие внити.

Если имеешь нужду из дома выйти и к людям пойти, то будь внимателен к себе и со всею осторожностью береги сердце свое. Везде представляй себе Господа Бога своего, и страх Его святой, как свеча, да предшествует тебе. Куда ни выйдешь и где ни будешь, везде с тобою Бог, и всякое дело твое Он видит, и знает, и всякое слово твое слышит. Итак, везде береги себя.

Крайне берегись оскорблять кого бы то ни было словом или делом, ибо это есть тяжкий грех. Когда оскорбляется человек, то оскорбляется и Бог, Который любит человека. Но если как-нибудь оскорбишь ближнего своего, то тотчас примирись с ним и со смирением попроси прощения у него, чтобы не подпасть тебе праведному Суду Божию.

Со всяким человеком обходись не лестно, но просто, так, как сам с собою. Каким являешься ему по наружности, таким будь и по внутреннему расположению, и что говоришь ему, то должно быть и на сердце у тебя, ибо лесть и коварство – дела пагубных людей, и в сердцах их диавол живет, который научает их лести и коварству на прельщение наше.

Если увидишь и услышишь, что ближний твой согрешил, берегись оклеветать и осудить его. Ты о нем скажешь одному, тот другому, этот третьему, третий четвертому, и таким образом все будут знать и соблазняться, и согрешившего будут осуждать, что тяжко есть; а ты будешь всему тому причиной, ибо рассказал братнее согрешение. Клеветники подобны прокаженным, которые своим запахом и другим вредят, или подобны зараженным моровою язвою, которые с места на место переносят заразу и других погубляют. Берегись же ближнего твоего оклеветать, да не тяжко согрешишь и другим ко греху повод подашь. Точно так же берегись и осуждать его, ибо своему Господеви стоит он или падает, ибо и сам ты грешник. Праведнику судить и осуждать никого не должно, тем более –

грешнику грешника. Судить людей – дело одного Христа, Которому суд передан от Отца Небесного, и будет судить Он живых и мертвых, суду Которого предстанешь и ты. Берегись же присваивать себе право суда, не принадлежащее тебе, да не явишься с этим тяжким грехом на Страшный Суд Христов и не осудишься за оный на вечную казнь. Обрати лучше очи твои и ум твой на себя самого и рассматривай себя: обличай себя, обвиняй себя пред Богом за грехи твои, чего требует дело покаяния, – обличай и обвиняй себя пред Богом и проси от Него милости, как мытарь, – да от Него оправдишься.

    Архим. Пантелеимон. Тайны загробной жизни

Последний враг

Скажем прямо и без обиняков: вопрос о религии, о Боге, о вере неотделим в человеческом сознании от вопроса о смерти. Или, вернее, от вопроса о том, есть ли что-нибудь после смерти или нет. Это пресловутый не перестающий мучить человека вопрос о загробном мире и загробной жизни. А так как никаких научных, то есть позитивных, очевидных, поддающихся проверке доказательств по этому вопросу нет, ни в одну, ни в другую сторону, ни положительных, ни отрицательных, то остается вопрос этот вечно открытым и вызывает вот уже тысячелетиями страстные и мучительные споры.

Правда, официальные отрицатели потустороннего мира претендуют на то, что они доказали что-то научно, то есть что именно позитивно и научно можно отрицать и существование чего-либо после смерти, и бессмертие души. Но все эти доказательства можно разбить так, как их разбивает почти мимоходом Владимир Набоков в одном из своих рассказов (заметим при этом, что сам Набоков человек неверующий).

В одном из его романов умирает после долгой и мучительной болезни человек, и за несколько минут до смерти он приходит в себя, он очнулся от длительного бреда, и к нему со всей силой возвращается в последний раз вопрос, есть ли что-либо там после, или же нет. В комнате, где лежит умирающий, закрыты ставни и за окном слышится журчание воды. И вот умирающий говорит себе: «Конечно, ничего нет, это так же ясно и очевидно, как то, что за окном идет дождь». «А между тем, – замечает Набоков, – за окном сияло радостное весеннее солнце, и квартирантка верхнего этажа поливала цветы на подоконнике, и вода, журча, лилась на нижнее окно».

У Набокова это ироническое опровержение всех так называемых «доказательств» – да, падает дождь, ясно и очевидно, а на деле нет никакого дождя – есть солнце.

Поэтому, очевидно, не к науке нужно обращаться с вопросами о загробной жизни и о том, что происходит после смерти. Науке, в сущности, тут делать нечего, ибо в том-то все и дело, что наука занимается исключительно посюсторонним миром, и все ее методы, инструменты, гипотезы и выводы только к нему, к его изучению и приспособлены.

Но если не к науке, то к кому же, к чему же? К философии? Да, начиная с самой зари человеческой мысли пыталась философия дать окончательный ответ на этот мучительный вопрос.

Вот знаменитый диалог Платона «Федон», целиком посвященный доказательству бессмертия души. Это, по всей вероятности, одна из самых глубоких книг, написанных на эту мучительную тему. И не случайно, конечно, герой другого литературного произведения в одном романе Алданова судорожно ищет именно эту книгу перед тем, как покончить жизнь самоубийством: «Вот сейчас узнаю, говорит он, есть ли там что-либо или нет». Правда, книги он не находит.

Но все же и доказательства Платона действуют, кажется, только на тех, кто и без него уже верит в бессмертие души. Что-то не слышно на протяжении всей истории человечества, что кто-либо, прочтя платоновский «Федон», сказал бы – да, я раньше не верил в бессмертие души, но вот Платон доказал его, и теперь я верю.

И то же можно сказать про почти все философские попытки это сделать, причем дополнительная трудность или же недостаток доказательств вроде платоновских в том, что в целях утверждения другого мира они, в сущности, подтачивают реальность, ценность этого, посюстороннего мира.

«Вся жизнь мудреца, – говорит Платон, – есть одно вечное умирание». В этом мире только страдание, только бессмыслица, только перемена, значит, – таков аргумент Платона – должен быть другой мир, где все счастье, все вечность, все блаженство, все неизменность. И так почти всегда – плохо здесь, поэтому ждите того, что там.

Но ведь именно против этого развенчания нашего, единственного ведомого нам мира, против его отрицания, обесценивания и обессмысливания и произошел в мире великий бунт, именно благодаря этому произошел великий отход человека от религии. Ибо не может же быть так, что Бог сотворил мир и жизнь, и всю их красоту, и все их возможности только ради того, чтобы человек отрицал их и отказывался от них во имя неизвестного, всего лишь обещанного ему другого мира? Поскольку же именно к этому призывает религия, все религии, то – долой религию, обойдемся без нее, станем как можно лучше жить здесь, на земле.

И получается так, что формально человечество разделилось как бы на два лагеря, вечно враждующих друг с другом – из-за чего? Из-за смерти. Из-за ее осмысления. Одни во имя потустороннего, загробного мира действительно обесценивают этот мир, эту жизнь, уступают ее бессмыслице и злу, ибо только там, говорят они, нет бессмыслицы и нет зла. Другие во имя этого мира, во имя <здесь> отрицают какую бы то ни было возможность вечности, но таким образом делают человека явлением случайным, мимолетным, временным.

Но можно ли признать одно из этих решений приемлемым? Неужели правда: выбор, стоящий перед нами, – это выбор между, в последнем итоге, двумя бессмыслицами? С одной стороны, вера в Бога-Творца – и отрицание Его творения, жажда уйти из этого Божьего мира; с другой стороны, утверждение мира, ужасающего по своей бессмысленности, ибо тот, кто один только и может пользоваться и наслаждаться им, – человек – есть в этом мире случайный гость, обреченный на полное уничтожение. И вот эта бессмысленная и страшная дилемма и приводит нас к тому вопросу, который каждый из нас должен задать: как я, на самой последней глубине, отношусь к этому неизбывному, всем присущему, постоянному вопросу о смерти?

Что говорит христианская вера, построенная на учении о преодолении смерти и воскресении, по этому поводу? Вот вопросы, с которых начинается настоящее обсуждение мучительной, бесконечно мучительной проблемы смерти. И может быть, все дело в том, что настало время подойти к ней с мужеством и смирением?

Последний же враг истребится – смерть (1 Кор. 15, 26) – так на самой заре христианства пишет апостол Павел, обратившийся ко Христу после яростного преследования Его, после страстной ненависти к христианам.

Я говорил в прошлой моей беседе, что вопрос о смерти, точнее недоумение о смерти, стоит в самой сердцевине человеческого сознания и в конечном итоге отношение человека к жизни, то, что мы называем его мироощущением или мировоззрением, определяется на глубине его отношением к смерти. Я говорил также, что существуют в основном два таких отношения, оба очевидно неудовлетворительных, оба не дающих настоящего ответа.

С одной стороны, это своего рода отрицание жизни во имя смерти: я цитировал слова греческого философа Платона. «Жизнь праведника, – говорил он, – есть вечное умирание». Здесь,

как и во многих религиях, побеждает неизбывность, неизбежность смерти, обесценивающая жизнь. Ибо если неизбежно умереть, то лучше все надежды, все упования перенести туда, в таинственный потусторонний мир.

Но этот ответ я называю неудовлетворительным, потому что именно об этом потустороннем мире и не знает ничего человек. А как можно сделать предметом своей любви то, чего не знаешь? Отсюда восстание человечества против этих «похоронных», «погребальных» религий, отрицание этих печалью пронизанных мировоззрений. Но, отрицая их во имя этой жизни, во имя этого мира, человек все же не освобождается от навязчивого ощущения и сознания смерти. Напротив, лишенный перспективы вечности, он делается еще более хрупким, еще более эфемерным на этой земле. «И мы по квартирам / Пойдем с фонарем, / И тоже поищем, / И тоже умрем», – писал Пастернак.

И вся современная цивилизация оказывается пронизанной страстным желанием заглушить этот страх смерти и вытекающее из него, как капающий яд, ощущение бессмысленности жизни. Что такое эта напряженная борьба с религией, как не безумное стремление выкорчевать из человеческого сознания память и вопрос о смерти и, следовательно, вопрос: для чего живу я этой короткой хрупкой жизнью?

Итак, два ответа, оба в конечном итоге никакого настоящего ответа не дающих. И это, как я говорил, и заставляет нас спросить, что же о смерти говорит христианство, ибо даже если мы почти ничего не знаем о христианстве, мы не можем не помнить смутно, что его подход к смерти – другой, не могущий быть сведенным ни к одному из тех двух, о которых мы только что говорили.

* * *

«Последний же враг истребится – смерть». И вот сразу мы попадаем как будто в совсем другое измерение: смерть – это враг, который должен быть истреблен. И вот мы оказываемся так далеки от Платона и от его усилий заставить нас не только привыкнуть к мысли о смерти, но полюбить эту мысль, сделать саму нашу жизнь «упражнением в смерти».

Христос плачет у гроба Своего умершего друга Лазаря – какое это потрясающее свидетельство! Он не говорит: «Зато он теперь в раю, ему хорошо; он освободился от этой трудной и печальной жизни». Христос не говорит всего того, что говорим мы в своих жалких, неутешительных утешениях.

Он не говорит ничего, Он – плачет. И затем, по рассказу Евангелия, Он воскрешает Своего друга, то есть возвращает его как раз в ту жизнь, освобождение от которой мы должны воспринимать как якобы благо.

И далее, разве не стоит в самом центре христианства Пасха, с ее радостной вестью о том, что смерть побеждена? «Смертию смерть поправ» – разве не вошло христианство в мир и не побеждало его столетиями этой неслыханной вестью о том, что «побеждена смерть победой»? Разве не есть христианская вера прежде всего вера в воскресение Христа из мертвых? В то, что «восстанут мертвые и сущие во гробах возрадуются»?

Да, конечно, все это так, но, пожалуй, и в самом христианстве, и у самих христиан тоже ослабела эта победная, эта действительно новая и с точки зрения мира сего безумная вера; и христиане стали тоже тихонько возвращаться к Платону с его противопоставлением не жизни и смерти как двух врагов, а противопоставлением двух миров: этого и потустороннего мира, в котором якобы блаженствуют бессмертные души людей.

Но ведь Христос говорил совсем не о бессмертии души, он говорил о воскресении мертвого! И как не видеть, что между двумя этими явлениями существует целая пропасть! Ведь если дело только в бессмертии души, тогда и смерти никакой нет, зачем тогда все эти слова о победе над ней, о разрушении ее и о воскресении?

«Последний же враг истребится – смерть». Так вот, спросим себя: в каком же смысле враг – смерть? Чей она враг? И как же стал этот враг царем земли и владыкой жизни? Помните стихотворение Владимира Соловьева: «Смерть и Время царят на земле, – / Ты владыками их не зови…» [6]? Но как же можем мы не звать владыками все то, что стало нормой, законами существования, с чем давно уже примирился сам человек, против чего он сам перестал протестовать и возмущаться и в своей философии, в своей религии и культуре ищет с этим врагом какого-либо примирения и компромисса? Да, неслыханно христианское учение о смерти, и сами христиане его не выдерживают, ибо не о примирении со смертью, а о восстании против смерти идет речь в христианстве. И когда об этом говорят так, как писал безумный русский философ Федоров, то сразу раздается голос разума, голос примирения, голос неизбежности. Но если так, повторяю, бессмысленна христианская вера, ибо апостол Павел сказал: Если Христос не воскрес, то ваша вера тщетна (1 Кор. 15, 14). Вот к этой теме – христианскому пониманию смерти – мы и перейдем в следующей нашей беседе.

* * *

В прошлой моей беседе я упоминал евангельский рассказ о Христе, плачущем у гроба Своего друга Лазаря. Надо еще раз задуматься над смыслом этих слез, ибо тут, в этот момент, совершается своего рода революция внутри религии, внутри извечного религиозного подхода к смерти.

Я уже говорил о смысле этой революции. До этого момента смысл религии, как и смысл философии, заключается в том, чтобы примирить человека со смертью, сделать ее, смерть, если возможно, желанной. Смерть как освобождение от темницы тела, смерть как избавление от страданий, смерть как избавление от этого изменчивого, суетного, злого мира, смерть как начало вечности – вот, собственно, сумма религиозных и философских учений до Христа и вне Христа – в древней религии, в греческой философии, в буддизме и так далее. Но Христос плачет у гроба и являет тем самым свое возмущение смертью, свой отказ принять ее и примириться с ней. Внезапно смерть как бы перестает быть естественным, натуральным явлением, вскрывается как нечто недолжное, противоестественное, страшное и уродливое, провозглашается врагом. «Последний же враг истребится – смерть».

И чтобы почувствовать всю глубину, всю революционность этой перемены нужно начать с начала, с истоков этого совершенно нового, неслыханного подхода к смерти. Истоки же эти определены и описаны с предельной краткостью в другом месте Священного Писания; там сказано: Бог смерти не сотворил (Прем. 1, 13), и это значит, что в мире, в природе воцарилось и царствует нечто, что не восходит к Богу, чего Он не восхотел, не сотворил, что против Него, вне Его.

Бог сотворил жизнь. Бог всегда и всюду называется Сам Жизнью и Жизнеподателем. Бог, в вечно детском, вечно новом рассказе Библии, радуется своему миру, его наполненности светом и радостью жизни.

Заостряя, доводя до конца рассказ и откровение Библии, можно сказать так: смерть – это отрицание Бога, и если смерть натуральна, если она последняя правда о жизни и о мире, высший и непреложный закон всего существующего, то тогда Бога нет, тогда – обман весь этот рассказ о творении, о радости и о свете жизни.

Но тогда основной, самый важный, самый глубокий вопрос всей христианской веры – это вопрос о том, откуда же возникла смерть и как и почему стала сильнее жизни. Как и почему воцарилась так, что сам мир стал неким космическим кладбищем, местом, где кучка приговоренных к смерти людей либо в страхе и в ужасе, либо в попытках забыть о смерти суетится на одной вселенской всепоглощающей могиле?

На этот вопрос

христианство отвечает так же твердо, кратко и уверенно. Вот этот текст: И грехом вошла в мир смерть (Рим. 5, 12). Для христианства, иными словами, смерть есть явление прежде всего нравственного порядка, катастрофа духовная. В каком-то последнем, непередаваемом словами смысле человек захотел смерти или, может быть, лучше сказать, не захотел той жизни, которую свободно, в любви и радости, дал ему Бог.

Жизнь – и нужно ли это доказывать? – есть одна сплошная зависимость. Человек не имеет, говоря словами Священного Писания, жизни в себе. Он всегда получает ее извне, от других, и она всегда зависит от другого: от воздуха, от пищи, от света, тепла, воды; и именно эту зависимость подчеркивает с такой силой материализм. И он прав в этом, ибо действительно человек до конца, натурально, биологически, физиологически подчинен миру.

Но там, где материализм видит последнюю правду о мире и человеке – ведь он принимает этот детерминизм как самоочевидный закон природы, – там христианство видит падение и извращение мира и человека, видит то, что называет первородным грехом.

Ибо в библейском рассказе Бог дает мир как пищу человеку, и это значит, что пища – дар Божий – дана человеку для того, чтобы он жил; но жизнь-то сама не в пище и не в зависимости от мира, а в Боге. Жив человек Богом, в этом смысл того удивительного рассказа о том, как Бог беседовал с человеком в прохладе дня (Быт. 3, 8–19).

Мир – это вечное откровение Бога о Самом Себе человеку, это только средство общения, это постоянная, свободная и радостная встреча с единственным содержанием жизни – с Жизнью самой жизни – Богом.

«Для Себя Ты создал нас, Господи, и не успокоится сердце наше, пока не найдет Тебя!» (Бл. Августин).

Но вот – и в этом смысл христианского учения о грехе – этой-то жизни с Богом и для Бога и не захотел человек. Он захотел жизни для себя, он в себе самом увидел и цель, и смысл, и содержание жизни. И в этом свободном выборе себя, а не Бога, в предпочтении себя Богу человек, сам до конца того не сознавая, стал рабом мира, рабом своей зависимости от мира. Он ест, чтобы жить, но в своей пище он приобщается смертному, ибо нет в пище жизни как таковой.

«Человек есть то, что он ест», – сказал Фейербах. Да, это правда, но ест-то он только то, что умерло; он ест, чтобы жить, а стал жить, чтобы есть, и в этом дурном и порочном круге заключен страшный детерминизм человеческой жизни.

Смерть, таким образом, есть плод отравленного и вечно действующего распада жизни, того распада жизни, в котором человек себя свободно подчинил смертному, не имеющему в себе самом жизни миру.

«Бог смерти не сотворил». Ее ввел в мир человек, свободно захотевший жизни только для себя и в себе, оторвавший себя от источника, от цели и от содержания жизни – от Бога, и потому смерть стала верховным законом жизни. Смерть как распад, смерть как разлука, смерть как временность, преходящность, призрачность всего на земле.

Чтобы утешить себя, человек построил мечту о другом мире, где смерти нет, и тем самым отдал этот мир, подчинил его до конца смерти. И только если понять это христианское учение о смерти как плоде изменения самим человеком понятия самой сущности жизни, можно услышать снова как новое христианское благовесте о разрушении смерти воскресением.

* * *

Все то, что в прошлых наших беседах сказали мы о смерти, теперь вплотную подводит нас к главной, сердцевинной теме христианства – благовестию воскресения. Подчеркиваю – не просто бессмертия души после ее разделения с телом, не просто какого-то таинственного развоплощенного существования в каком-то таинственном эфирном потустороннем мире, а именно воскресения.

«Восстанут мертвые, и сущие во гробах возрадуются». Как гремят эти слова! Как торжественно и радостно, как обещание, как уже видение будущего, падают они поздней ночью в Великую Пятницу, когда уже сквозь мрак и печаль гроба, креста, плащаницы начинает подспудно разгораться свет наступающей, нарастающей Пасхи. И самое древнее христианское исповедание веры, так называемый апостольский символ, так просто и утверждает: «Верую в воскресение тела».

После воскресения Христа, когда Он являлся испуганным, растерянным ученикам, они, по слову Евангелия, думали, что видят привидение. Но Он сказал им: не бойтесь, это Я. Осяжите Меня, убедитесь в этом, потому что привидение не имеет тела. И потом Он взял пищу – рыбу и хлеб – и ел перед ними (см.: Лк. 24, 36–43).

С проповедью воскресения вышли из Иерусалима апостолы, о воскресении из мертвых проповедовали до концов земли. И эту веру, эту радостную новость, это благовестие принимали, и о нем радовались, и им жили те, кто благовестие апостолов делал своим.

А для тогдашнего мира это была неслыханная, абсурдная проповедь. Тот мир еще мог как-то, с грехом пополам, неохотно, поверить в бессмертие души, но для него абсурдом казалось это воскресение тела. Когда об этом заговорил апостол Павел в Афинах, самом сердце греческой мудрости и просвещения, философы, слушавшие его, рассмеялись и сказали Павлу: «Ну, об этом мы послушаем завтра» – и ушли (см.: Деян. 17, 32).

Но я не побоюсь сказать, что и теперь, спустя две тысячи лет после основания христианства, трудно, почти невозможно принять человеку и понять эту проповедь, понять, почему именно с ней стоит и с ней падает само христианство. Да, мы празднуем Пасху, да, несомненно, что-то происходит в нас и с нами, когда слышим мы каждый год, как разрывается ночная тишина этим единственным возгласом: «Христос воскресе!», этим единственным ответом: «Воистину воскресе!»

Но если и тогда мы начинаем думать о смысле всего этого, о том, что же все-таки мы празднуем в пасхальную ночь, чему и о чем радуемся и что значит радость эта для нас, для меня, все смутным и непонятным становится для нас.

Воскресение тела – что же это значит? Где оно, это тело, растворившееся в земле, вернувшееся в таинственный круговорот природы? Что, эти кости воскреснут? Да для чего нам тело в этой таинственной для нас, потусторонней духовной жизни? Не научили ли нас философы и мистики всех времен, что в том-то и положительный смысл смерти, что она освобождает нас от этой, как говорят они, тюрьмы тела, от этой вечной зависимости от материального, физического, телесного, делает, наконец, нашу душу до конца легкой, невесомой, свободной, духовной?

Но, может быть, все эти вопросы предстанут для нас в ином свете, если мы вдумаемся глубже в понятие тела. Причем не абстрактно, не отвлеченно философски, а так сказать, опытно, если задумаемся, иными словами, об участии тела, о месте его в нашей, в моей жизни.

С одной стороны, конечно, совершенно очевидно, что тело каждого из нас – это то, что изменчиво и непостоянно. Ученые-биологи подсчитали, что все без исключения клеточки, составляющие наше тело, меняются каждые семь лет. И что таким образом физиологически каждые семь лет у нас новое тело. Итак, то тело, которое в конце жизни полагают в могилу – хоронят или сжигают – не больше мое тело, чем все предшествующие тела, ибо в конечном итоге тело каждого – это не что иное, как воплощение каждого в мире, как вид моей зависимости от мира, с одной стороны, моей жизни, моего действия в мире – с другой.

Тело – это, в сущности, мое отношение к миру, к другому, это моя жизнь как общение и как

взаимосвязь. Все, решительно все в теле, в человеческом организме создано для этой связи, для этого общения, для этого как бы выхода из себя. Не случайно, конечно, в теле находит свое воплощение любовь, наивысшая форма общения; тело – это то, что видит, слышит, чувствует и таким образом выводит меня из одиночества моего я.

Но тогда, может быть, нужно сказать наоборот: не тело – темница души, а тело – ее свобода, ибо тело есть душа как любовь, душа как общение, душа как жизнь, душа как движение. И поэтому, теряя тело, отделяясь от тела, душа, в сущности, теряет жизнь, умирает, даже если это умирание души есть не полное исчезновение, а успение или сон.

И вот, действительно, всякий сон, а не только сон смерти, есть некое умирание организма, ибо во сне спит и бездействует именно тело, и вот нет тогда жизни, кроме призрачной, нереальной, нет ничего, кроме сна. А если так, то когда говорит христианство об оживлении тела, то говорит оно не об оживлении костей и мускулов, ибо и кости, и мускулы, и вся материя, и вся ткань нашего мира – это те же несколько основных элементов, в итоге – атомов; и нет ведь в них ничего специфически личного – ничего вечно моего.

Христианство говорит о восстановлении жизни как общения, оно говорит о том теле духовном, которое сами мы за всю свою жизнь создали себе любовью, интересом, общением, выходом из себя; оно говорит не о вечности материи, а об окончательном ее одухотворении, о мире, до конца, целиком становящемся телом, а это значит – жизнью и любовью человека; о мире, до конца становящемся приобщением к Жизни.

Культ кладбищ и памятников – не христианский культ, ибо не о растворении в природе части материи, бывшей кому-то телом, идет речь в христианском благовестии, а о воскресении жизни во всей ее полноте и целостности, осуществленных любовью.

В этом смысл Пасхи, в этом последняя сила и радость христианства. Поглощена смерть победой (1 Кор. 15, 54).

    Прот. Александр Шмеман. Из цикла бесед о христианском понимании смерти

Часть 2. О загробной участи

О частном суде по смерти и всеобщем суде Христовом

Смерть человека есть разлучение души от тела, при котором тело, как прах, возвращается в землю, чем он и был, а дух возвращается к Богу, Который дал его (см.: Еккл. 12, 7). Причина смерти – грех. Бог создал человека для нетления (Прем. 2, 23), смерть же, равно как и болезни и страдания, есть неизбежное следствие греха наших прародителей. Возвратишься в землю, из которой ты взят — таков был приговор Божий согрешившему Адаму (Быт. 3, 19), и с тех пор люди сделались смертными, смерть распространилась на всех потомков Адама и стала необходимым уделом всего рода человеческого (см.: Рим. 5, 12).

Смерть есть предел, которым оканчивается время подвигов для человека и начинается время воздаяния, так что по смерти невозможно нам ни покаяние, ни исправление жизни. «Только настоящая жизнь есть время для подвигов, а после смерти – суд и наказание… Пока мы находимся в настоящей жизни, для нас еще возможно избежать наказания чрез исправление себя. А когда отойдем в жизнь другую, напрасно уже будем оплакивать свои грехи», – пишет святитель Иоанн Златоуст.

Согласно святоотеческому учению, по смерти человека бывает для него двоякий Суд Божий и двоякое воздаяние: суд частный, который совершает Господь над каждым человеком в отдельности по смерти его, и следующее за тем воздаяние, еще не окончательное; и суд всеобщий, который совершит Господь над всем родом человеческим при кончине мира и на котором каждый получит воздаяние уже полное, решительное, вечное.

Образное представление частного суда, издревле существующее в Православной Церкви, основанное на церковном предании и согласное со Священным Писанием, находим в учении о мытарствах.

Учение о мытарствах содержится в писаниях святых отцов и учителей Церкви. Оно вошло также в песнопения и молитвы, употребляемые на богослужениях, а также в жизнеописаниях святых.

«При разлучении души нашей с телом, – пишет святитель Кирилл Александрийский (†444), – предстанут пред нами, с одной стороны – Воинства и Силы Небесные, с другой – власти тьмы, злые миродержители, воздушные мытареначальники, истязатели и обличители наших дел… Узрев их, душа возмутится, содрогнется, вострепещет и в смятении и ужасе будет искать себе защиты у Ангелов Божиих. Но и будучи принята святыми Ангелами, и под кровом их протекая воздушное пространство и возносясь на высоту, она встретит различные мытарства (как бы некие заставы или таможни, на которых взыскивают пошлины), которые будут преграждать ей путь в Царствие, будут останавливать и удерживать ее стремление к нему. На каждом из этих мытарств востребуется отчет об особенных грехах… Каждая страсть души, всякий грех будут иметь своих мытарей и истязателей… При этом будут присутствовать и Божественные Силы, и сонмы нечистых духов; и как первые будут представлять добродетели души, так последние – обличать ее грехи, учиненные словом или делом, мыслию или намерением. Между тем душа, находясь среди них, будет в страхе и трепете волноваться мыслями, пока, наконец, по своим поступкам, делам и словам, или, быв осуждена, заключится в оковы, или, быв оправдана, освободится (ибо всякий связывается узами собственных грехов). И если за благочестивую и богоугодную жизнь она окажется достойною, то ее восприимут Ангелы, и тогда она уже небоязнен-но потечет к Царствию, сопровождаемая Святыми Силами… Напротив, если окажется, что она проводила жизнь в нерадении и невоздержании, то услышит оный страшный глас: Да возмется нечестивый, да не видит славы Господней (Ис. 26, 10)… Тогда оставят ее Ангелы Божий, и возьмут страшные демоны… И душа, связанная неразрешимыми узами, нцзвергнется в страну мрачную и темную, в места преисподние, в узилища подземные и темницы адские»[22 - Из «Слова на исход души», помещаемого обыкновенно в Следованной Псалтири. (В современном издании Следованной Псалтири отсутствует. – Прим. автора.)].

Из слов святителя видно, что мытарства представляют собою неизбежный путь, которым совершают свой переход от временной жизни к вечному жребию все человеческие души, и во время этого перехода каждая душа, в присутствии Ангелов и демонов, пред оком Всевидящего Судии, постепенно и подробно истязуется во всех ее делах, злых и добрых. Вследствие этого подробного отчета в прежней жизни души добрые, оправданные на всех мытарствах, возносятся в райские обители, а души грешные, задержанные на том или ином мытарстве, влекутся демонами, по приговору невидимого Судии, в их мрачные обители.

После частного суда Православная Церковь различает два вида воздаяний: одно для праведников и другое для грешников, хотя и то и другое признает еще не окончательным – до всеобщего воскресения и Страшного Суда Христова. В Послании Патриархов Восточно-Кафолической Церкви о православной вере (1723 г.) говорится следующее: «Веруем, что души умерших блаженствуют или мучатся, смотря по делам своим. Разлучившись с телами, они тотчас переходят или к радости, или к печали и скорби: впрочем, не чувствуют ни совершенного блаженства, ни совершенного мучения. Ибо совершенное блаженство или совершенное мучение каждый получит по общем воскресении, когда душа соединится с телом,

в котором жила добродетельно или порочно».

Души праведников восходят на Небо, где пребывают в благодати Божией. Место, куда отходят души праведников, называется в Священном Писании раем (Лк. 23, 43), Царствием Небесным (Мф. 5, 3), Царствием Божиим (Лк. 13, 28), домом Отца Небесного (Ин. 14, 2) и другими именами. Праведники по смерти прославляются на Небе, в Церкви торжествующей, и на земле, в Церкви воинствующей. Прославляя их на земле, мы почитаем их как угодников и друзей Божиих, призываем их в молитвах, чтим их мощи и священные изображения на иконах.

Души же скончавшихся грешников отходят во ад (Лк. 16, 23) – место осуждения и гнева Божия, место печали и скорби, называемое в Священном Писании также тьмою кромешною (Мф. 22, 13), преисподнею (Фил. 2, 11), бездною (Лк. 8, 31) и др. «О том же, что это за место и где оно есть, – говорит св. Иоанн Златоуст, – не будем доискиваться, но будем прилагать старание о том, чтобы избежать его».

В то же время Церковь исповедует, что для тех из грешников, которые до разлучения с настоящей жизнью покаялись, только не успели принести плодов покаяния – каковы молитва, сокрушение, утешение бедных и другие дела любви к Богу и ближним, – для таковых остается еще возможность получить облегчение в страданиях и даже вовсе освободиться от уз ада по бесконечной благости Божией через молитвы Церкви и благотворения, совершаемые за умерших живыми, а особенно силою Бескровной Жертвы, приносимой за них священниками во время совершения литургии (об этом говорится в Послании Патриархов Восточно-Кафолической Церкви о Православной вере). Отсюда очевидна важность молитв и благотворений за умерших, совершаемых их родными и близкими. <…>

Суд частный, которому подвергается каждый человек по смерти своей, не есть суд полный и окончательный. На частном суде получает воздаяние только душа человека, без всякого участия тела, хотя и тело разделяло с нею добрые и злые дела ее. После частного суда для праведников и грешников открывается только начаток того блаженства или мучения, которое они заслужили, а для некоторых грешников остается еще возможность облегчения участи по молитвам Церкви.

Но придет некогда последний день для всего человечества (Ин. 6, 39–40), как бывает последний день для каждого человека порознь, день кончины века (Мф. 13, 39), назначенный Богом, в который Он будет праведно судить вселенную (Деян. 7, 31), т. е. произведет суд всеобщий и решительный. В этот день Господь наш Иисус Христос приидет на землю в славе Отца Своего со святыми Ангелами, чтобы судить живых и мертвых (Мк. 8, 38). День этот называется поэтому в Священном Писании днем судным (Мф. 11, 22), днем гнева и откровения праведного суда Божия (Рим. 2, 5), или днем Господним (2 Пет. 3, 10), днем Христовым (2 Сол. 2, 2), днем великим и страшным (Иоил. 2, 31).

Тогда по гласу Господню воскреснут мертвые и изменятся живые (см.: 1 Кор. 15, 52), и начнется суд над ними – суд всеобщий. Суд этот будет открытый – потому что Судия явится во всей славе Своей и произведет суд пред лицом всего мира; страшный – потому что совершится во всей правде Божией; решительный и последний – потому что неизменно определит навеки участь каждого из судимых (Мф. 25, 46).

Учение о Страшном Суде Христовом является всеобщим и всегдашним верованием Церкви. Оно содержится в «Символе веры» – в члене о втором пришествии Христовом во славе для суда над живыми и мертвыми. Его повторяют в своих писаниях и многие святые отцы Церкви.

Образ всеобщего суда начертан в Слове Божием. Оно говорит нам, что, когда приидет Сын Человеческий во славе Своей и святые Ангелы с Ним, тогда сядет на Престоле Славы Своей (Мф. 21, 31), и пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их (Мф. 24, 31), и соберут от Царства Его все соблазны и делающих беззаконие (Мф. 13, 41), и отделят злых из среды праведных (Мф. 13, 49). Соучастниками Его в суде будут апостолы Христовы (Мф. 19, 28) и святые (1 Кор. 6, 2). И соберутся пред Ним все народы (Мф. 25, 32), живые и мертвые (Деян. 10, 42), праведные и злые (2 Кор. 5, 10). И не только все люди предстанут на суд, но и падшие духи (2 Пет. 2, 4; Иуд. 6). Предметом суда будут не только дела человеческие (Рим. 2, 6), но и слова (Мф. 12, 36), и самые сокровенные помышления (1 Кор. 4, 5).

И отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую (см.: Мф. 25, 32–33). И произнесет приговор тем и другим. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира… Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф. 25, 34, 41). Однако это изображение Страшного Суда Христова, как оно дано нам в Священном Писании, не должно понимать во всех своих подробностях буквально и человекообразно.

В день последнего Суда наступит и кончина века — конец мира. Нынешние небо и земля, как риза, обветшают и…изменятся (Пс. 101, 27). Изменение или обновление мира будет состоять в том, что на новом небе и новой земле не останется уже ничего греховного, а будет жить одна правда (2 Пет. 2, 13). Всеобщим судом окончится также царство благодати (благодатное Царство Христово) и откроется Царство славы – вечное Царство Божие (1 Кор. 15, 24).

Вечное осуждение грешников будет состоять в удалении их от Бога и лишении всех благ Царства Небесного, в том числе общения с другими людьми: они не будут видеть вокруг себя никого, кроме духов злобы; кроме того, они будут претерпевать многообразные мучения – внутренние и внешние.

Праведники же наследуют Царство Небесное. Блаженство праведников в Царстве Небесном будет состоять в ближайшем единении и общении их с Самим Богом, Источником блаженства, и соучастии в Божественной славе – насколько это возможно для существ сотворенных. Они будут пребывать и в ближайшем общении между собою и со святыми Ангелами, будут связаны узами чистейшей любви, как дети одного общего Отца. Будет полностью удовлетворена их жажда истины (1 Кор. 13, 12) и добра (правды) (Мф. 5, 6). Тела их восстанут нетленными, славными (светоносными), духовными. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной… И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет (Откр. 7, 16; 21, 4). Вообще же блаженное состояние праведников на Небе будет таково, что ныне мы ни представить, ни изобразить его не можем: Не видел того глаз, и не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9)…

О времени же этого великого предустановленного дня Господь запретил мудрствовать, сказав ученикам перед Своим Вознесением: «Не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1, 6–7). «День Господень так придет, как тать ночью; ибо когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут», – говорит апостол Павел христианам (1 Фес. 5, 1–3).

Но Господь заповедал внимать знамениям времен (Мф. 16, 3). Слово Божие указывает некоторые признаки второго пришествия Христова.

«Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, – предупреждает об этом времени Своих учеников

Христос, – ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «Я Христос», и многих прельстят. Также услышите о войнах и военных слухах… Но это еще не конец… Восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все оке это – начало болезней. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми за имя Мое; и тогда соблазнятся многие… И, по причине умножения беззакония, во многих оскудеет любовь… И тогда придет конец…» (Мф. 24, 4–14). Перед концом Евангелие Царствия будет проповедано по всей вселенной, и, однако, Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8).

«Предсказанное Словом Божиим должно совершиться, – пишет святитель Игнатий (Брянчанинов). – Наш священный долг – благоговеть пред судьбами непостижимыми Господа Бога и, понимая глубокое значение совершающегося, обратить все внимание, внимание усиленнейшее, на усвоение себя Христу, как святые отцы сказали: “Спасаяй, да спасет душу свою”… Над судьбами мира и каждого человека неусыпно бдит Промысл Всемогущего Бога, – и все совершающееся совершается или по воле, или по попущению Божию. Нам должно обращать взоры ума на себя и умолять Господа, чтоб Он сохранил нас в верности Православной Церкви, открыл нам всесвятую волю Свою и непреткновенный путь к Себе, Источнику истинной жизни и спасения».

    Митр. Макарий (Булгаков). Православно-догматическое богословие. Т. 2. Отд. 2. Гл. 2.

Смысл и значение христианского чаяния жизни будущего века

«Чаю… жизни будущего века». Но много ли разума и силы в нашем чаянии? Не меньше ли, чем в надеждах несмышленого младенца, который твердит, что он вырастет и будет большой, а между тем замышляет новые и новые шалости детства? Чаю? Но чаяние есть успокоительное чувство совершенной уверенности в получении ожидающего нас в будущем добра. А мы не стараемся ли иногда намеренно удалять от себя всякую мысль о будущем? И когда эта мысль приходит на ум невольно, не больше ли бывает страха, чем радости, как будто бы нам не хотелось, чтобы наше настоящее когда-нибудь заменилось обещанным будущим? И это чаяние?.. «Чаю жизни будущего века». Но из всех этих слов исповедания не чаще ли всего мы останавливаемся на одном слове: будущего, с целью ободрить себя в постоянном отлагательстве забот о вечности, приготовления к небу, – в ложном убеждении, что для мысли о будущем еще будет время, а настоящую заботу, любовь, труд спокойно можно отдавать Настоящей минуте? Что это за мир другой, который нас ожидает, об этом мы как будто не имеем никакого понятия. Что за жизнь у нас впереди за гробом, об этом нам как будто нет и надобности думать: придет, увидим. Что значит вечность, открывающаяся перед нами, мы как будто не в состоянии этого представить сколько-нибудь живо. Это ли чаяние?

О, какое странное заблуждение! Вечность далеко еще? Посмотрите получше, есть ли какой-нибудь смысл в этих словах? Что же такое вечность, о которой мы так смело говорим, что она еще далеко? Что такое будущее, о котором мы так мало заботимся в надежде, что еще будет время подумать о нем? Особый, совершенно отдельный период бытия, который будет иметь свое особое начало и свой собственный вид в продолжении, – который можно еще будет заранее предусмотреть и вовремя благоустроить? Но такое понятие противно всем убеждениям веры и здравого смысла. Что же такое вечность, ожидающая нас в будущем? Не есть ли она для нас, в существе своем, только бесконечное продолжение однажды начавшейся и никогда не имеющей окончиться жизни? Не есть ли она уже наше наследие и теперь, в эту минуту, которую мы переживаем, как одно из мгновений, которым уже не будет конца, в которую мы делаем только еще шаг по пути, не имеющему конца? Придет время, или лучше, пройдет время, когда образ существования нашего изменится: вне этой последовательности перемен и движения, по которым определяют теперь у нас мгновения нашего существования, в новом мире постоянного, неизменного, вечного порядка, где уже не будет для нас впереди ничего, подобного смерти, составляющей теперь какую-то грань между одним и другим периодом нашего бытия, мы не будем исчислять, как теперь, каждой минуты бытия: будем только жить, жить, бесконечно жить; но эта бесконечная жизнь будет только бесконечным продолжением нашего же существования, нашего теперешнего существования, только несколько в другом виде. Мы, именно те самые, которые теперь здесь существуем, будем жить там вечно. Итак, что же? Мы уже по природе вечны, и вечность к нам гораздо ближе, чем мы думаем: она – в нас. Есть, правда, некоторый период бытия между временем и открытым царством вечности, резко отделяющийся, по-видимому, от временного существования нашего – это смерть. Но в существе дела что такое смерть? Период от времени к вечности для души мгновенный, для тела более или менее продолжительный, временный срок разделения души и тела, в который душа не перестает действовать, переходя со смертью в другой мир уже на всю вечность и ожидая предназначенного дня, когда снова соединится со своим телом для новой жизни на новой земле под новым небом. Уж не рассчитывает ли беспечный на этот период, на этот временный срок?.. Увы, за смертью остается только суд. Но, может быть, мы имеем некоторые основания надежные, что смерть еще не поспешит к нам, и мы во времени будем еще иметь возможность подумать о вечности? Увы, со смертью не положено у нас завета. У колыбели младенца она стоит на страже, готовая овладеть обреченною ею жертвой: и – вот, в то время когда мать, приникнув к колыбели, питает в своем воображении мечты о будущности своего дитяти, смерть молча налагает на него свою руку, и – младенец в вечности. Между толпы детей, забавляющихся разными играми, для смерти есть свое место: вы видите юные и свежие отрасли, обещающие жить; она в это время высматривает свои жертвы, и – вот с места игры переходит ребенок на смертное ложе, и душа его отлетает в вечность. В кабинете ученого, в рабочей художника, в месте увеселений – везде, где только есть люди, витает и смерть: и как часто едва начатая работа прерывается навсегда, смех и веселье праздника оканчиваются слезами погребения, среди мечтаний и забав люди переходят нежданно – в вечность! Молодость, крепость сил, всевозможные предосторожности – «все это как часто обращается смертью в пособие своей работе и только подает повод нам больше жалеть об умерших и в недоумении повторять»: он был бы жив, если б был постарше, тогда он может быть перенес бы болезнь; он, к несчастью, никогда не был болен, оттого и не вынес постигшей его болезни, он был слишком мнителен и испортил себя лекарствами и предосторожностями. Не рассчитывай же дерзко на будущее, бедная жертва смерти, преследующей тебя каждую минуту. Не нынче, завтра – смотри, как бы она не подкралась к тебе, как тать ночью, выбирающий время, когда его меньше всего ожидают или боятся. Не доверяй смерти даже тогда, когда она, по-видимому, замедляет для тебя: бойся, как бы не вздумала она отнимать у тебя жизнь понемногу, лишая движения твои члены, оковывая саму мысль и слово и делая тебя с каждым последним днем жизни менее и менее свободным к покаянию и размышлению, к добрым делам и душевному приготовлению к

вечности.

Или, может быть, для нашей вечности нужно только существование наше, а думать о ней нет надобности? Так, кажется, действительно нередко рассуждают люди, привыкшие жить на земле по-земному и для земли: иначе как объяснить эту беспечность в отношении к будущему, эту слепую привязанность к настоящему, эти постоянные искушения, не встречающие противоборства, падения без раскаяния и исправления, из которых слагается вся жизнь многих из нас? О, какое жалкое заблуждение! Когда в юности готовимся к последующей жизни в обществе человеческом, сколько пожертвований делаем, сколько трудов несем, чтобы по возможности изучить людей, с которыми придется жить, – дело, которое придется делать, – образ жизни, какой придется вести! «Когда предстоит надобность предстать перед человека, высшего нас но знанию и служению, или вообще человека почетного: сколько работы, приготовлений, опасений!» А этот мир блаженных духов и святых человеков, мир духовной жизни, который откроется перед нами, когда мы перейдем отсюда, не заслуживает никаких пожертвований, никаких трудов? К общению со святыми, с ликами чистых Ангелов Божиих, с Пресвятою Девою Богоматерью, честнейшую Херувимов и славнейшею без сравнения Серафимов, не нужно никаких приготовлений, никаких условий? Туда, в чистое небо, в церковь первородных, возлюбленных Богу, можно войти смело, как бы ни грязна была душа и жизнь? О, нет, не может быть, чтобы люди могли доходить до такой степени несмысленности!.. А между тем здесь еще не все. Там мы должны предстать самому Богу. Понимаете ли, что значат эти слова: предстать Богу? Вдумайтесь, увидите, что если б условием явления нашего лицу Божию было приготовление к этому в продолжение многих тысяч лет, – и тогда мы не имели бы, не могли бы иметь довольно дерзновения. А это условие ограничено несколькими десятками лет: как же не поспешить воспользоваться с сугубым усердием таким коротким сроком? И для чего все эти перемены существования, переход от времени к вечности, соединение со святыми, приближение к Богу? Для нашего блаженства. А мы, несчастные, что делаем с собой, когда забываем о том, что ждет нас, не употребляем никаких мер к приготовлению к будущему, напротив, бесчеловечно убиваем в себе зародыши всего, что могло бы перейти с нами на небо? Сами у себя похищаем блаженство, остановитесь, помедлите в этом бесконечно жалком труде душеубийства! Вы во все глаза смотрите за ребенком вашим, чтобы он не сломал себе руки, ноги, не выбил глаза на детских играх и не сделал себя несчастным на всю жизнь. Вы без содрогания не можете видеть несчастного, который путем преступления дошел до лишения прав на соучастие в удобствах и радостях жизни общественной. К себе присмотритесь, о себе подумайте! Вот откроется перед нами небо со всем бесконечным обилием райских благ и красот, а наш неверующий ум не способен будет наслаждаться ими. Вот пред нами откроется мир блаженства, пред очами нашими будут всем существом своим ликовать братья наши, оказавшиеся на суде достойными блаженства небесного, а мы будем томиться в муках… ада. Ада, говорю, потому что для зла и для злых будет своя вечность во аде. Мы не только лишимся всего блаженства неба, если беспечно будем жить на земле, но и наказаны будем за то, что не приготовились к небу, муками ада. Представьте, что это блаженство, которого мы лишимся, будет вечно: какая страшная для нас потеря! Представьте, что это мученье, которое наследуют недостойные неба, будет вечно: какое страшное приобретение! Вечно: там уже часов, дней, месяцев, годов, веков, тысячелетий не будет, будут только или блаженство безысходное, или мука без ослабления, без конца. То, что мы называем теперь мгновением, будет длинно, как тысячи лет; и тысяча лет будет меньше в отношении к вечности, чем теперь мгновение в отношении к тысяче лет, потому что вечность есть непрерывное, бесконечное продолжение одного и того же состояния нашего и всего, что будет окружать нас. Вечно: взвесьте, как следует, это слово и потом спросите у своей совести, у своего разума – стоит ли внимания наше будущее, нужны ли усильные приготовления к жизни будущего века?..

Пусть бы еще мы не знали положительно, что ожидает нас в будущем и что нужно сделать нам для будущего. Но теперь у нас и подобного оправдания быть не может, напротив, в свете откровения мы уже можем настолько проникнуть в тайны другого мира и будущей жизни, насколько это необходимо для нашего спасения; и если не знаем этих тайн, то это наша вина, наша сугубая вина и несчастие. Нет, мы уже не дерзнем сказать на Суде Божием, что не слыхали, будто у нас есть дух, который должен возвратиться к Богу, когда тело низойдет в землю, откуда и взято, что само тело наше, подобно телу Господа, началоположника воскресения, в предназначенный день восстанет из персти, чтобы вместе с душой предстать на Суд Божий, что после этого суда мы наследуем или жизнь вечную, или муку вечную, что надобно спешить пользоваться днями жизни, искупая время, яко днiе лукави суть, что день Господень близок, и мы на каждый час должны быть готовы. Мы сами себя должны будем осудить за то, что, слышав все это, не хотели обдумать, как должно, в свое время, осудить неумолимо строго. Там, где уже не будет при нас любимых предметов наших привязанностей и наше настоящее сделается прошедшим, мимолетным прошедшим, каким представляется и здесь прошедший год, прошедший возраст, – там откроются у нас глаза; только мы сами поймем, что тогда это будет поздно. Оглянемся назад и увидим, что погубили вечность из-за минуты. Пронесутся перед нами все слышанные нами слова благовестия Христова, и мы сами осудим себя за то невнимание к ним, с каким теперь выслушиваем их, как вещи, нас не касающиеся. Пронесутся пред нами все случаи жизни, которые ясно напоминали нам, что в этом мире только образом ходит человек, – потери близких, посещения нежданными скорбями, разочарования в радостях жизни, тысячи непредвиденных случайностей, которые ясно давали нам разуметь, что земля не есть независимый мир счастья и радостей, что мы на ней не имеем пребывающего града, и цели жизни достойной души должны искать вне этого скоропреходящего мира; и мы горько будем оплакивать свою слепоту и неразумие, горько будем скорбеть о том, что, занявшись тенями, выпустили из виду действительность, тогда как преходящие образы мира именно напоминали нам о вечном Боге, о вечной жизни и блаженстве в Боге. Пронесутся перед нами все погребальные церемонии, в которых мы теперь участвуем, нередко поражаемые нечаянностью приглашения, чаще забывающие среди нынешнего смеха и веселья вчерашний плач; и чем покажется нам эта беспечность, эта холодность, с какою подходим мы теперь к краю могилы другого, рубежу вечности, без умиления, без внимания? О, нет, мы не дерзнем там сказать, что мы не знали, чего нам ждать в будущем и как рассчитать и употребить настоящее. В горьких слезах вечного, бесполезного раскаяния мы только будем оплакивать свое неразумие и свою вину.

Пока, – благодарение Богу, – мы еще здесь, по сю сторону гроба, и для нас не наступила еще горькая вечность слез бесплодного раскаяния, как, может быть, наступила уже для многих из братьев наших, живших беспечно, как живем мы. Что же нам делать? Жить

на земле для неба в живом чаянии жизни будущего века.

Постараемся сначала приобрести уверенность в том, что мы – преднареченные граждане другого мира, и за этой жизнью наступит для нас жизнь другая. Это нетрудное дело. Надобно только чаще обращаться к слову Божию. Евангелие не только прояснит нам внутреннее убеждение, что наша мыслящая душа есть существо бессмертное, не только откроет нам духовный мир, закрытый для нас до тех только пор, доколе открыты у нас очи телесные для этого временного вещественного мира, в котором теперь мы странствуем; оно глубоко напечатлеет в нас мысль о нашей будущей участи. В свете его увидим Отца щедрот и милосердия, Который ниспослал к нам Единородного Сына Своего, чтобы через Него и в Нем возвести нас опять на небо, от которого мы удалились; увидим Искупителя-Господа, омывшего нас честной кровью Своей и отверзшего нам воскресением райские двери; увидим всесвятого и всеоживляющего Духа-Утешителя, обновляющего, освящающего, возвращающего нас для неба проповедью Церкви, благодатью Таинств, всеми возможными способами вразумления, озарения, просвещения; увидим бесчисленные лики бесплотных духов и душ праведников, умоляющих Бога о нашем вечном спасении, содействующих нам и ожидающих, как одного из великих благ, откровения царства славы Божией, когда все мы, соединившись у Престола Божия, будем вечно славословить Бога, вечно блаженствуя в Боге. Одним словом, во свете Евангелия увидим, что мы уже наследники блаженной вечности по преднаречению, что мы уже на пути к блаженной вечности, и в эту минуту, которую проживаем, находимся под влиянием Духа благодати, в таинственном союзе с духовным миром, возрожденные, воспитываемые, ведомые к небу. В таком настроении духа на каждом шагу будем мы встречать напоминание о горнем мире, о блаженной вечности, в священнодействиях церковных во всех счастливых и несчастных обстоятельствах своей жизни. И как прекрасен будет в глазах наших Божий мир, когда мы будем смотреть на него глазами, одушевленными упованием жизни вечной! И как мирен и спокоен будет дух наш, успокоенный этой уверенностью в будущем, которая и есть упование, чаяние достойное христианина!

Когда эта уверенность приобретена, мы уже невольно будем останавливаться на мысли о будущем, находя в этой мысли успокоение в отношении к настоящему. Правда, может быть, это размышление на первые случаи будет не чуждо некоторого страха: когда представишь себе необъятный мир духовный, когда вообразишь себе вечность блаженства или мучения, невольно поникаешь главой, трепещешь в душе. Но при вере в Бога спасающего, сделавшего уже так много для нашего спасения, этот страх сам собой обращается в живое ожидание, не бестрепетное, но и в высшей степени отрадное, и сладостное, как ожидание желанного блага, которое боимся потерять. Проходит год – добрый христианин благословляет Бога; проходит день – он только думает, не сделал ли чего недоброго, чем мог бы прогневить Бога и повредить своей душе. Так из часа в час терпеливо ожидает верный Богу наследник Царствия Божия, когда приидет и явится лицу Божию, преодолевая искушения, благодушно встречая скорби жизни, в которых надеется утешиться, не прилагая сердца к благам мира, от которых постоянно ждет измены или вреда. Это уже, в справедливом смысле, чаяние христианское.

Наконец, кто истинно уверился в ожидающем его будущем, понял, что такое вечность, уразумел, как неизъяснимы и сладостны блага неба, полюбил горний Иерусалим, тот естественно может, так сказать, забыть землю для неба, для одного только неба живя на земле. День и ночь трудится такой искатель блаженства вечного в подвигах угождения Богу, в слезах покаяния, в молитвах, в делах самоотвержения, все отвергая, ища только Бога и Неба в постоянном, усильном стремлении к Небу. Благословен подвиг твой, ревностный подвижник добра, несомненный наследник блаженства вечного! Блаженно упование твое, достойное имени упования истинно христианского; оно не посрамит тебя. Иди, иди путем твоим, верным путем: временным трудом приобретешь ты вечное блаженство, если не ослабеешь во временном труде ради вечного спасения. Немощные в стремлении к Небу, придерживаясь земли в шествии к грядущей вечности, мы с радостью и любовью следим за орлиным полетом твоим к горнему Отечеству. Первенцы Церкви Христовой, радость и утешение Ангелов на нашей грешной земле! Мы с радостью смотрим на вас как на истинную красу земли и человечества – на ваше неудержимое стремление к Небу как на торжество веры и христианского упования, как на победоносную брань к духовом злобы поднебесной. И с любовью обращаем мы к вам взоры наши. Учите нас примером своим смотреть на каждую минуту жизни как на неисторжимое звено однажды начатого и никогда не имеющего кончится существования, на каждое дело жизни как на шаг к Небу или к аду.

    Свящ. Григорий Орлов. Загробная жизнь

Частный суд и учение о мытарствах

Православная Церковь учит, что душа человека по разлучении с телом приводится к Богу на суд, который, в отличие от всеобщего, последнего суда, называется частным, потому что совершается не торжественно перед лицом всего мира и имеет целью определить участь души не на целую вечность, как суд последний, а только до всеобщего воскресения. А что этот суд действительно будет происходить, мы уверяемся из Священного Писания. Апостол Павел сказал: человеком положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9, 27). Из притчи Спасителя о богатом и Лазаре также ясно открывается, что по смерти тотчас следует известное решение участи (см.: Лк. 16, 23), смотря по делам умершего; следовательно, происходит суд. Несомненная действительность такого суда вытекает еще как из понятия о земной жизни – поприще испытания, так и из понятия о Боге, Творце, Судии и Мздовоздаятеле нашем; потому и говорит сын Сирахов, приводя верование Церкви ветхозаветной: Яко удобно есть пред Богом в день смерти воздати человеку по делом его (Сир. 11, 26)[23 - Архангелов С. А. Тайны загробной жизни.].

Какой же суд ожидает человека после смерти? Проникнуть в существо этого суда значит проникнуть в существо самого события смерти. Возможно ли это пребывающим еще в жизни? Нечто из этого предоткрыто нам и в слове Божием, и в духовных опытах людей Божиих, и в общем чувстве истины. Попытаемся собрать эти откровения воедино.

Как ни различны образы телесной смерти людей, но не должно обольщаться – существо смерти, как одинакового оброка для всех, требует и одинаковости основных фактов, через которые должен проходить всякий, испытывая, что называется смертью – оброком греха. Иные думают, что существо ее исчерпывается мгновением видимого прекращения жизни. Нет, испытывание жала смерти с этого мгновения только еще начинается. Три момента можно предразличить в существе смерти: 1) отрешение души от тела и вместе – от мира, оставляемого с телом; 2) необходимо следующее за этим обнаженное состояние души, со страхом изображаемое апостолом, – то состояние, в котором душа, лишенная телесного облачения, является сама собой как бы в своей наготе; 3) наконец, появление ее как духовной личности пред лице Бога Творца, Искупителя и Судии. Таким образом, не три ли акта предстоит пережить душе, в продолжение

которых каждым неизменно должно быть испытываемо существо того, что называется смертью? Покров непроницаемой тайны лежит над тем, почему именно три дня Христос был во гробе; но этой тридневности, конечно, нельзя иначе представлять, как внутренне необходимой продолжительностью дела. Не дает ли это света к уразумению определенной последовательности состояний в испытывании смерти каждой человеческой душой? Мысль о трех днях принимать должно как указание на возможную аналогию. Нужно оставить в стороне все определения времени там, где начинается вечность с ее тысячелетними днями и с ее мгновениями, превосходящими по своему содержанию продолжительность целой жизни.

Итак, надлежит представлять, что испытывание существа смерти только начинается в отрешении души от тела. Скорбь души в телесных смертных страданиях есть скорбь весьма напряженная, но еще земная скорбь, какую мы более или менее чувствуем у смертного одра близких нам; душа страдает, видя себя поставленной у смертного одра своего самого близкого спутника жизни. Но после соучастия в страдании тела, когда тело уже подверглось смерти, наступает, без сомнения, внутреннее, уже не земное дело или подвиг души, – внутреннее ее отношение к совершившемуся факту смерти. Что именно бывает тогда с душой человека, никто сказать определенно не может; но нечто можно предчувствовать без обольщения при руководстве духа Писания и Предания Церкви.

Душа, отрешившись от тела, еще взирает на обычную ей, только что оставленную родину жизни; и в эти-то мгновения должно обнаружится решительно, где наше сердце имело свое сокровище (Мф. 6, 21). Те, которые здесь положили истинное и твердое начало освящению жизни, – отрешившись от мира, конечно, всей силой воли признают этот мир миром суеты, греха. Но это – первый опыт воли в новом мире, где она должна выдержать строгое испытание. Тут потребна, и веруем, что дается освященной душе помощь духовная, ангельская. Ангелы укрепляли Самого Сына Человеческого. Что у Христа Спасителя предшествовало смерти в Гефсимании внутренее преодоление смерти, то нашей душе предлежит только после страданий, выдержанных в смерти тела. Ангелы несли душу Лазаря на лоно Авраамово, по непреложному слову Господа. Что же будет тогда с душой неосвященной? Как удобно ей погрузиться в совершенную печаль о мире, которая может сделаться для души в мгновение огнем неугасающим и червем неумирающим, не перестающим жечь и глодать сердце, обманувшееся в греховной привязанности к преходящему. Помощь дается только желающему помощи. Итак, внешнее отрешение должно сопровождаться внутренним отрешением не без высшей помощи: с отрешением от тела ветви обрублены, но корни еще в душе, от которых она в подвиге должна очищать себя.

Вот глубокая строгость решения или суда личного, заключающегося в смерти, – но не в телесной смерти самой по себе, а в испытывании душой существа смерти, испытывании после совершившегося факта телесной смерти. С какой благодарностью должны здесь вспомниться все те горькие опыты жизни, которые давно служили душе к внутреннему расторжению уз ветхой естественности! Таков первый акт смерти и начало суда! Однажды человеку надлежит умереть, потом суд.

Далее Писание ясно говорит о наготе души, являющейся вследствие смерти (2 Кор. 5, 3). Душа совлекла одежды тела; но тело для души более, чем только облачение. Тело было основой и органом деятельности души в этом мире. Теперь-то в этом обнажении от существенного элемента своей жизни душе яснее становится, что она имеет жизнь не в теле и не в себе самой. В самой широте свободы, уже не ограничиваемой телом, какая теперь связанность для души; в самом проницании ею всей глубины своего существа – какой источник горького сознания своей нищеты, слабости, своей виновности, своего всяческого обнажения! Кто в состоянии будет вынести это обнажение? Только тот, кто уже здесь, в теле вел хотя в начатке жизнь духа, кто уже в этом преходящем мире роднился с миром вечности. Но этого мало; к сему довольно только благодатное, здесь восприемлемое возрождение духовное, покаяние сердечное, освящение таинственное и приобщение неизреченное непреходящей святой телесности Христовой, которую христианская душа уносит с собой как залог нового тела, как новую свою ризу при совлечении от ризы своего тела. Что делает человек на земле, когда он, сокрушаясь в смиренном сознании о своей бедности и наготе, обращается к благодати Христа как к силе и праведному одеянию, то же самое для такого человека может повторяться там, уже в последнем своем завершении и истине. Но к чему не приобщалась душа здесь, то не придет ей на сердце и там. Какое испытание душе в этот великий час решительной бедности и одиночества ее! Ужасно представить, что в этот час душа может погрузиться в саму себя, как во гроб, – в безнадежность отчаяния, если не приготовлена вера ее к великому делу оправдания через Спасителя. Таким представляется род суда в смерти, но все еще как бы только собственного суда души над самой собою.

Но, наконец, всякая душа является пред Бога – пред Его суд: всем нам подобает явитися пред судище Христово! Какое это будет явление? Тут всякое земное помышление должно умолкнуть в немощи: душа – пред Богом, своим Творцом, Искупителем и Судиею! Между душою и Богом уже нет никаких посредств! Душа пред Богом так, как она есть, – не какой она казалась другим, не какой она хотела казаться себе, – но в истинной своей действительности! Какое будет это явление? Одно нам открыто: это будет блаженным приближением к Богу для тех, которые здесь на Его спасение надеялись приобщением к небесной Церкви – в смиренной радости, исполняющей видением земные веру и надежду христианина; но для других, увы, это будет мучительным удалением от Бога и Его Церкви, если они здесь Бога и Христа отвергали[24 - Сергиевский Н. А., протоиерей. Об основных истинах христианской веры.].

Образное представление частного суда мы находим в учении Церкви о мытарствах.

Для объяснения названия мытарства мы должны вспомнить, что во времена римского владычества над иудеями мытарями назывались люди, занимавшиеся сбором государственных податей. Так как исполнение этой должности не соединялось со строгой ответственностью, то мытари позволяли себе различного рода насилия, придирки, злоупотребления и бесчеловечное обхождение. Они становились в городских воротах, чтобы не пропустить ни одного входящего и выходящего. Поведение мытарей производило страх в народе. Тогда, по народному понятию, имя мытаря означало человека бесчувственного, жестокосердого, способного ко всякому злодеянию, ко всякому злому поступку, вообще, человека отверженного. Такое унизительное название мытарей перешло от людей и на бесов, стерегущих восхождение душ от земли к Небу, по сходству их должности и по характеру отправления ее теми и другими. Демоны уличают человеческие души не только во грехах, сделанных ими, но и в таких, каких они никогда не совершали. Прибегают они и к вымыслам, соединяя клевету с бесстыдством, чтобы вырвать душу из рук ангельских и умножить число адских узников. Поэтому-то эти демоны на языке святых отцов Церкви называются мытарями, а их истязания душ – мытарствами. Души

умерших по освобождении из тела проходят воздушное пространство, которое для их истязания уставлено отдельными судами и стражами темных властей, от земли до самого Неба. Каждое отделение заведует особенным видом греха и истязует душу, когда она достигнет этого отделения. Души сопровождаются при этом Ангелами, которые защищают их от несправедливых нападений и притязаний воздушных мытарей.

Таким образом, мытарства представляют собою неизбежный путь, которым совершают свой переход от временной жизни к вечному жребию все человеческие души, как злые, так и добрые; на мытарствах, во время этого перехода, каждая душа, в присутствии Ангелов и демонов, без сомнения, пред оком всевидящего Судии, постепенно и подробно истязуется во всех ее делах, злых и добрых, и вследствие этих истязаний, этого подробного отчета каждой души о ее прежней жизни, души добрые, оправданные на всех мытарствах, возносятся Ангелами прямо в райские обители, а души грешные, задержанные на том или другом мытарстве, обвиненные в нечестии, влекутся, по приговору невидимого Судии, демонами в их мрачные обители.

Более подробное представление о мытарствах можно получить из рассказа блаженной Феодоры, явившейся по своей смерти в сонном видении некоему Григорию.

В царствование греческого императора Константина Багрянородного (911–959) жил в Константинополе святой муж Василий, которого память Православная Церковь совершает 26 марта под именем Василия Нового. Этот муж за свою святую и богоугодную жизнь был удостоен от Бога дара чудотворений и прозорливости. Некоторый благочестивый житель Константинополя по имени Константин упросил Василия к себе на жительство, устроил для него келию при своем доме и приставил к нему для прислуги благочестивую старицу Феодору. Кроме Феодоры, был еще у Василия ученик Григорий. Блаженная Феодора служила святому Василию как Ангелу Божию; потом, через несколько времени, приблизившись к смерти, приняла на себя иноческий образ и вскоре затем преставилась к Господу. Все, кто имел духовную любовь к преподобному Василию, скорбели о кончине старицы Феодоры, которая была общей ходатаицей за всех у преподобного: она была ко всем ласкова, всех утешала добрыми разговорами, была кротка, милостива, целомудренна и исполнена духовной премудрости.

Ученик Василия Григорий, любя сыновней любовью усопшую старицу, желал узнать, где находится душа Феодоры по разлучении от тела, какую участь получила, с теми ли, которые по правую сторону Судии стоят, или с теми, что по левую, – сподобилась ли она милости и отрады от Бога? Занятый такими мыслями, Григорий часто просил преподобного Василия, чтобы он рассказал ему о судьбе души Феодоры, ибо он твердо был уверен, что от преподобного Василия не сокрыта судьба ее. После частых и усердных молений Григория святой Василий, не желая вконец опечалить своего духовного сына и ученика, помолился о нем Господу, да откроет ему в сонном видении о судьбе Феодоры. В следующую ночь Григорий, заснувши, увидел во сне блаженную Феодору в светлой небесной обители, уготованной от Бога для преподобного Василия, которому она усердно и трудолюбиво служила долгие лета в земной жизни. Увидевши ее, Григорий возрадовался и утешился долгой беседой с нею, как будто наяву. Он спросил ее: как она рассталась с телом, как перенесла тугу смертную, что видела при смерти и как прошла мимо воздушных духов? Феодора отвечала ему так: «Григорий, ты спрашиваешь меня о страшных предметах, о которых и вспоминать ужасно[25 - П. Лосев. Тайны загробной жизни.].

Я видела такие образы, которых никогда не видала, и слышала такие речи, которых никогда прежде того не слыхала. За мои дела меня постигли такие беды, каких я и не ожидала, но по молитвам и при помощи отца Василия все прошло благополучно. Как рассказать тебе, чадо, о той болезни телесной, о тех страданиях и бедах, какие претерпевает умирающий? Вот что я тебе скажу: когда кто нагой попадает в пламень огненный, то горит и, мало-помалу сожигаемый, наконец, разрушается; такова же точно и болезнь смертная, так же мучительна разлука души с телом, особенно же для подобных мне грешников. Когда стал приближаться конец моей жизни, я увидела, что вдруг к постели моей подступило множество эфиопов; они сильно шумели и спорили, видом похожи они на зверей и свирепо смотрели на меня. Лица их были искривлены и извращены, глаза налиты кровью, чернее смолы. Устрашая меня всевозможными способами, они старались похитить меня и взять к себе; они принесли с собой большую груду исписанной бумаги, на которой записано было все, сделанное мною от юности. Они развертывали свитки и подготовляли их, как будто ждали какого-нибудь судью. Видя это, я сильно испугалась и изнемогла до последней степени. Во время такого беспокойного состояния я смотрела туда и сюда, отыскивая, не отгонит ли кто-нибудь от меня бродивших около меня эфиопов; но помощи ниоткуда не было. Чтобы не видеть их мрачных лиц, я отвращала свои глаза от них, а они крепко приставали ко мне. Когда я находилась в такой беде, внезапно явилось двое весьма красивых юношей в золотых одеждах – волосы на их головах были как снег белы. Они подошли к моей постели и стали около меня с правой стороны. Увидя их, я возрадовалась. Мрачные эфиопы со страхом отступили от меня. Один из юношей обратился к ним и с гневом сказал: “О, исполненные мрака и проклятия! Зачем вы стоите около умирающей и, производя шум, смущаете ее? Но не радуйтесь, потому что здесь вы ничего не найдете”. Когда сказал это светоносный юноша, они, бесстыдные, выставляли на вид все дела мои, какие только я сотворила от юности своей или словом, или делом, или помышлением. При этом они кричали бесчисленными голосами и говорили: “Как за ней ничего нет? А это чьи дела? Не она ли сотворила их от юности своей”. И много они лгали на меня и клеветали.

Но вот внезапно явилась смерть. В своем явлении она подобна была льву ревущему; вид ее был страшен, и не похожа она по устройству на человека. Она носила при себе всякое оружие: мечи, косы, пилы, серпы, удицы, стрелы, тесаки, бритвы, секиры, топоры и много других оружий, совершенно неизвестных, посредством которых она различным образом приводит в исполнение свои ухищрения. Увидев ее, устрашилась моя душа и изнемогла. Тут юноши сказали смерти: “Что медлить? Разреши узы, потому что она не подлежит многим истязаниям за грехи”. Тогда смерть подошла ко мне, взяла небольшой топор и стала отсекать ноги мои, потом руки, другим оружием отсекла мне суставы, третьим отделила иные мои члены от суставов, расслабила все части тела и жилы. После этого все тело мое омертвело, и я никак не могла двинуться. Наконец, смерть взяла обоюдоострую секиру и отсекла мне голову. Потом чего-то налила в чашу и дала мне выпить. Питье это было так горько, что в тот же час душа моя разрешилась и вышла из тела так же скоро, как вылетает птица, вырвавшаяся из рук ловца! Тут прекрасные юноши приняли меня на свои одежды, как новорожденное дитя. Я оглянулась назад и увидела: тело мое лежит бездыханное, неподвижное и бесчувственное; это было похоже на то, как если бы кто снял с себя одежду и бросил; и стоит и смотрит на нее. Когда таким образом держали меня святые Ангелы, приступили мрачные эфиопы и сказали:

“Мы имеем много за нею грехов, так отвечайте нам о них”. Святые Ангелы тщательно рассмотрели мои добрые дела наряду с грехами, – одно по одному, – и первыми выкупали последние. А эфиопы в это время скрежетали на меня зубами, желая вырвать меня у святых Ангелов и низвергнуть в бездну. Когда все это происходило, внезапно действием Святого Духа явился среди нас отец наш Василий и сказал святым Ангелам: “Господа мои! Эта душа много мне послужила, успокаивая мою немощь и старость; и потому я молился Богу о ней, и Бог, по Своей благости, послал ее мне”. И дав им нечто вроде ящика, сказал: “Если хотите благополучно пройти воздушные мытарства, то берите из этого ящика и выкупайте тот долг, который имеют представить вам лукавые духи”. Мне подумалось, что он в этом ящичке дал чистое золото, но это было богатство даров духовных, собранных трудами его; после этого святой ушел. Видев это, эфиопы долгое время стояли безгласными и потом громко воскликнули: “Горе нам! Напрасно мы трудились, и здесь мы потерпели неудачу”; и после все исчезли. Потом опять явился святой Василий и принес с собою много банок с различными ароматами и дал юношам. И открывали они банки одну за другой и выливали из них все на меня. Тогда я исполнилась благоухания духовного и почувствовала, что изменилась и сделалась очень светлой. Преподобный же сказал святым Ангелам: “Когда все, касающееся этой души, совершите, тогда приведите ее в приготовленный мне от Господа дом и там поместите ее”. Сказав это, он ушел. Святые же Ангелы взяли меня с земли и понесли кверху, и стали мы по воздуху восходить на небеса.

Мытарство 1 – клевета. Когда мы таким образом шли, внезапно встретили первое мытарство, называемое клеветой. Тут было множество эфиопов, и один из них, старший, сидел, – здесь мы остановились. Свидетельствуюсь Богом, что если, живя в мире, как человек, я оклеветала кого-нибудь, эфиопы пред лицом же моим обличали меня в том. Я не знала, откуда они, окаянные, все это узнали? И много лгали они, говоря против меня; если я сказала что-нибудь по другим побуждениям, например: из любви или из желания как-либо исправить согрешившего, они все это, сказанное мною, в ином виде представляли на суд и требовали от Ангелов ответа, Ангелы отвечали на те только слова, которые справедливо приводили они против меня; а если чего не доставало, они брали из данного господином моим Василием и клали против дел моих. После этого мы пошли далее беспрепятственно.

Мытарство 2 – осмеяние. И вот, когда мы поднимались еще выше, мы встретили второе мытарство, называемое осмеянием. Оно похоже на первое; и здесь я была истязаема. Но святые Ангелы и здесь мои недостатки восполняли из данного святым Василием, и мы прошли без беды. Когда мы после этого поднимались по воздуху, святые Ангелы сказали друг другу: “Поистине эта душа большую помощь получила от угодника Божия Василия, потому что много напастей душа должна претерпеть, проходя эти воздушные начала и власти”.

Мытарство 3 – зависть. Когда они таким образом разговаривали между собой, мы дошли до третьего мытарства, на котором производилось истязание за зависть, но, по благости Христовой, здесь ничего не имели против меня; ибо у меня и в мысли не было когда кому-нибудь позавидовать. И с радостью мы пошли от бесов, а они скрежетали зубами на меня и с такою яростью смотрели, как будто хотели проглотить меня живую.

Мытарство 4 – ложь. Когда поднялись мы еще выше, то достигли четвертого мытарства, в котором производилось испытание за ложь. Бывшие тут эфиопы были скверны и отвратительны, а старший из них был свиреп. Увидевши нас, они вышли к нам навстречу, производя при этом страшный шум, и выставили на вид мою ложь с указанием имен людей, на которых, и времени, когда я лгала, а также и того, какого рода ложь и против кого говорила. Путеводители мои святые Ангелы поступили и здесь так же, как и прежде, искупив меня данным от святого Василия. И так мы и этих миновали безвредно. Когда же мы опять стали подниматься кверху, то встретили мытарство, на котором испытывают за гнев и ярость.

Мытарство 5 – гнев. Блажен человек, который не гневается. Старший из эфиопов этого мытарства, исполненный гнева, ярости и гордости, сидел на троне. С гневом и яростью он приказал бывшим при нем эфиопам истязать меня. Они, как псы, облизываясь, выставляли на вид не только действительно с гневом или яростью сказанное мною, когда я, например, кого-либо оскорбила словом или ударила чем-либо, но представили на вид и то, когда я замахивалась рукой или сердито смотрела, или когда, наказывая детей своих, имела гневный взгляд. Все это выставляли они до подробностей, также когда я на кого гневалась или с желчью приняла огорчение, или чем-нибудь кому-либо досадила, или кому с запальчивостью возражала, – все это они выставляли на вид, даже и имена людей, и время, и самые слова, произнесенные мною, а также имена людей, которые были свидетелями моего гнева. Святые Ангелы отвечали на все эти обвинения. Отдали за меня выкуп – и мы пошли дальше.

Мытарство 6 – гордость. Мы встретили новое мытарство, на котором истязали за гордость и высокомерие. Долго искали тут обвинений против меня, но ничего не нашли; ибо как я могла гордиться, будучи рабыней? Так мы прошли это мытарство, не претерпев тут никакой беды!

Мытарство 7 – празднословие и сквернословие. Поднимаясь выше, мы встретили седьмое мытарство – празднословие и сквернословие. Эфиопы, истязающие на этом мытарстве, вышли к нам навстречу и заставляли нас дать ответ в грехах празднословия и сквернословия, уличая меня, что в юности своей я произносила скверные слова или мирские песни пела; они выставляли все – до малейших подробностей, как-то: смех, насмешки, слова, возбуждающие гнев, которые я, насмехаясь, произносила. При этом сказала я сама себе: «Откуда они, проклятые, знают все это, что я сама уже забыла», потому что много времени прошло с тех пор, как я это сделала, и уже ничего не помнила, а они все по порядку рассказывали. Но, отдавши и здесь соответственный греху выкуп, мы пошли выше.

Мытарство 8 – коварство и лесть. Пришли мы на восьмое мытарство, которое называется коварство и лесть. Бывшие на нем эфиопы тщательно разыскивали что-либо против меня, но, ничего не нашед, скрежетали на меня зубами. Мы пошли от них выше.

Мытарство 9 – неправда и тщеславие. Встретили мы девятое мытарство неправды и тщеславия, на нем ни в чем не уличили, и мы скоро прошли его.

Мытарство 10 – сребролюбие. После этого мы встретили десятое мытарство – сребролюбие. Эфиопы этого мытарства много истязали меня, но осрамились, и мы скоро их прошли.

Мытарство 11 – пьянство. Идя далее, мы пришли на одиннадцатое мытарство, называемое пьянством. Служители его стояли как волки и хищные звери разъяренные, желая проглотить всякого, приходящего к ним. Эти злые истязатели стали уличать меня, высчитав даже количество чаш, которые я выпила в продолжение всей жизни, и сказали мне: “Не столько ли чаш ты выпила в такой-то день, и с тобою вместе пили такой-то мужчина и такая-то женщина? Не была ли ты пьяна, выпивши сверх меры, и именно столько-то”? И еще много говорили они на меня, стараясь вырвать меня из рук Ангелов. То, что они говорили из действительно бывшего, я вспомнила, что точно

так происходило. Ко мне много раз приходили гости, и я пила вместе с ними и делалась пьяна, – в этом они явно меня уличили. Но Ангелы Божии, взявши из данного мне святым Василием, искупили мои грехи пьянства, и мы пошли выше. Тут святые Ангелы сказали мне:

– Видишь ли какая беда бывает, когда душа попадет к этим проклятым началам, властям и темным воздушным князьям.

– Видела, – сказала я, – и испугалась, и думаю, что из живущих на земле никто не знает, что встретит его здесь и что ожидает душу каждого человека после смерти.

– Знают, – сказали они мне, – но пресыщение и мирские удовольствия не позволяют им помнить об этом. Божественное Писание говорит, что особенно хорошо будет подающим милостыню, которая больше других добродетелей может оказать здесь помощи. Пусть же день и ночь занимаются люди добрыми делами, и избавятся они от таких бед и мучений. Но так как люди живут беззаботно, служа только чреву и гордости, то, когда внезапно придет смерть, она наведет на них все это. Беда тому, кто думает пройти здесь без добрых дел! Темные князи этих мытарств берут душу и, жестоко муча, отводят ее в темные, сокровенные места ада и держат ее там в узах до самого пришествия Христова. Такая же участь и тебе предстояла, если бы ты не получила выкупа от угодника Божия Василия, оказавшего тебе великое благодеяние.

Мытарство 12 – злопамятование. Пока Ангелы это говорили, мы пришли на другое мытарство – двенадцатое, называемое злопамятованием. Бывшие на нем вскочили, как разбойники, и тщательно старались найти в своих бумажных свитках что-нибудь написанное против меня. Но так как, по молитвам святого отца Василия ничего не нашли, то зарыдали о своей неудаче. Во многом другом я виновна, но любовь имела ко всем, как к малым, так и к большим, никогда ничем не оскорблялась, не помнила зла и не льстила. Так мы прошли и это мытарство безвредно. Тут я спросила Ангелов, водивших меня: «Прошу вас, господа мои, скажите мне: откуда враги эти знают о грехах людей, живущих далеко в мире?» Один из них сказал мне: «Всякий христианин при крещении получает Ангела, который невидимо его сохраняет, наставляет на всякое доброе дело и записывает его добрые дела, сделанные им во все продолжение его жизни. Точно так же поступает и ангел – лукавый диавол, он записывает все грехи человека, сделанные им в продолжение временной жизни, потом, обходя мытарства, записывает в каждом из них соответственный грех этого человека для того, чтобы, когда душа будет восходить на небо, они имели у себя, чем бы могли остановить ее и, если она не имеет за собой добрых дел, которыми бы могла избавиться из их рук, низвергнуть ее до Второго пришествия Христова в бездну, в которой сами живут. Таким образом, они узнают грехи людей еще живых, в особенности же православных христиан, ибо для них доступен вход яа небо. О нечестивых же и неверных еретиках эфиопы и не заботятся, так как еретики уже принадлежат им по своему неверию и ереси!» Когда Ангелы говорили мне об этом, вдруг мы пришли на тринадцатое мытарство.

Мытарство 13 – обольщение. На этом мытарстве духи имели вид неприятный и змеиный. Однако же ни один из них не мог ничего сказать против меня. При помощи благодати Христовой мы и их скоро прошли. После этого я спросила святых Ангелов, водивших меня: «Господа мои! За всякий ли грех, соделанный человеком еще во время его жизни, душа, проходя здесь, бывает истязаема без всякого исключения? Не может ли очистить их? Так как грехи записаны на каждом мытарстве и судя по тому, как меня теперь истязали, я вижу, что истязают подробно, то я трепещу и ужасаюсь». Ангелы сказали мне: «Не всех так истязают, но только подобных тебе, которые не исповедались в своих грехах и с ними умерли. Если бы ты исповедала отцу духовному свои грехи без всякого стыда, приняла от него эпитимию, успела выполнить ее и получила от него прощение, тогда и ты бы все эти беды прошла беспрепятственно; ни на одном мытарстве, ни за один грех не могли бы истязать тебя. Но так как ты не захотела без всякого стыда исповедать свои грехи отцу духовному, то тебя за них и истязают здесь. Впрочем, и то тебе помогает, что ты оставила свои грехи и решилась не делать их. Кто во время жизни с усердием кается, тому Бог прощает грехи, и он, невидимо приняв прощение, бывает свободен от всех грехов. А лукавые духи, записавшие грехи на своих мытарствах, тотчас разогнув свои письменные свитки, не находят в них ничего, что было написано; ибо Дух Святой изглаживает написанное. И бесы видят, что ради покаяния все изгладилось, и скорбят о своей неудаче. Когда же у человека во время его жизни уничтожаются грехи посредством покаяния, то лукавые духи стараются вместо этих грехов написать другие, которые человек сделает после исповеди.

Мытарство 14 – объядение. Служители его, как псы, залаяли на меня и тотчас стали выставлять на вид: как я во время юности ела тайно и сверх меры, как в праздники и святые посты ела прежде молитвы. За все это они обличали меня и поносили, и старались вырвать меня из рук Ангелов и поглотить живую, говоря: «Не давала ли ты при крещении обета своему Богу, говоря: отрекаюсь от сатаны и всех дел его и от всякого служения ему, и прочее этому подобное. Возложив на себя такие обеты, зачем же ты сделала все эти грехи»? Но святые Ангелы и им дали, что было нужно, и мы пошли выше.

Мытарство 15 – идолослужение. Пришли на мытарство пятнадцатое – идолослужение и всякие ереси. Эфиопы этого мытарства ни в чем нас не испытывали, и мы их скоро прошли.

Мытарство 16 – мужеложство. После этого мы пришли на мытарство, называемое мужеложством и деторастлением. Служители его, узнав, что я женщина, ничего не нашли, чтобы сказать на меня, и только спросили нас: «Не сделала ли ты греха с подругой, разжегшись плотью, как будто ты была с мужчиной?» Но, по благодати Христовой, и этого не нашли, и мы прошли от них дальше.

Мытарство 17 – любодеяние. И встретили мытарство 17, называемое любодеянием. Служители его скоро вскочили и тщательно стали исследовать дела мои, и так как я прежде, когда еще не служила святому отцу нашему, имела мужа, данного мне моей госпожой и жила с ним, а между тем иногда, оставляя его, ходила с другими юношами, то они много говорили на меня. Но святые Ангелы сказали им: «Она была раба, и от священника не получила благословения, и в Церкви Господней не венчалась с мужем, которого приняла от госпожи, поэтому такие грехи не суть прелюбодеяние, но скорее их нужно назвать блудом». Эфиопы возразили им: «Приобретший раба покупкой не есть ли для раба господин, второй по Боге? А она сочеталась с мужем по воле своего господина; потому грех ее нужно называть прелюбодеянием, а не блудом».

В этом споре святые Ангелы наконец одержали верх и, ничего им не давши, мы ушли от их. А они, кивая головами, с угрозой говорили: «Хотя вы и обошли нас лукавыми своими словами, зато никаким образом не можете избавиться от истязания за блуд, потому что на том мытарстве гораздо больше истязают, чем на других». Мы пошли выше.

Мытарство 18 – разбой. И дошли до мытарства 18, называемого разбоем, на котором истязали за всякий толчок, допущенный с гневом, за всякий удар по щеке или по шее, за биение жезлом, палицею и оружием, за всякую кражу и обиду – и взвешивали грехи на весах. Святые

Ангелы дали и им немного, и мы прошли без вреда.

Мытарство 19 – воровство. И пришли на мытарство 19, называемое воровством и, отдавши здесь немного, прошли его.

Мытарство 20 – блуд. И пришли на мытарство 20, называемое блудом. Князь этого мытарства был облачен в одежду смрадную, окропленную кровавой пеной, которой он красовался как бы царской багряницей.

Эта одежда устроена ему срамными и скверными делами тех, которые, как свиньи, валяются в сквернах блуда. Истязатели того мытарства вскочили и удивлялись, как мы дошли до них, и долгое время стояли молча, как бы забывшись. Потом тщательно выставляли на вид все, сделанное мною, и не только обличали в том, что действительно было, но много и клеветали на меня; в свидетельство против меня они приводили имена лиц, и места действий, и признаки занятий или ремесла, принадлежавшие каждому из моих любовников. Все это они выставляли на вид, стараясь вырвать меня из рук ведших меня Ангелов. Последние сказали им: «Она уже давно отстала от этих грехов». «Знаем и мы, – сказали, – что отстала от них, но тайны наши она скрывала в себе у сердца и не обличала дел наших посредством исповеди пред священниками и, значит, не принимала от них заповедей и эпитимий и не получила от них прощения. Потому, или оставивши её, уйдите, или искупите ее грехи добрыми делами». Ангелы же, давши им немного, соответственно грехам моим, из данного господином моим Василием, взяли меня, и мы пошли вперед выше, а они скрежетали на меня зубами, так как я совершенно неожиданно избавилась из рук их. Когда мы шли, ангелы сказали мне: «Знаешь ли, Феодора, что через это мытарство мало душ проходит без вреда? Потому что суетный мир от разных в нем приманок блудолюбив и сластолюбив; поэтому большая часть людей отсюда низвергается в бездну и заключается в ад. Ты же, благодаря дарам святого отца Василия, избавилась этого; теперь ты близко к окончательной победе – и бед больших уже не увидишь. Ибо князь этого мытарства так обыкновенно хвалится: «Я один моим ремеслом наполню огненное царство».

Мытарство 21 – немилосердия и жестокосердия. Наконец, мы приближались уже ко вратам небесным и перед ними встретили мытарство, называемое немилосердием и жестокосердием. Если кто не исполнит Божиих заповедей и будет немилосерд и жестокосерд, то когда придет душа его сюда, истязатели этого мытарства берут ее, мучают без милосердия, низвергают в преисподнюю и заключают в мрачных темницах ада до всеобщего воскресения; потому что Бог не только не милует ее, но даже отвергает за то, что она не подала убогому куска хлеба и нищему милостыни, не посетила больного, не сжалилась над слабым и несчастным, – и не только самым делом, но даже утешительным словом и вздохом не выказала ему своего сочувствия, а вместо этого упражнялась в противном тому: в рассеянности, в сребролюбии, в пренебрежении и немилосердии к ближнему. Когда мы пришли к 21-му мытарству, на нем сидел князь его – чрезвычайно жестокий, сухой и унылый, как будто после продолжительной болезни, он плакал и рыдал, и дышал огнем немилосердия. Служители его, как пчелы, окружили нас и тотчас стали испытывать и истязать вопросами, желая найти что-либо против меня, но не имели никакого успеха, и мы, радуясь, ушли от них.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/galina-kalinina/zagrobnaya-zhizn-i-bessmertie-dushi-svidetelstva-i-fakty/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Основы правильной духовной жизни: Практическая энциклопедия. По творениям святителя Игнатия (Брянчанинова) / Сост. свящ. Сергий Молотков. СПб.: Сатисъ; Держава, 2003. С. 121–123.

2

Размышления о бессмертной душе. О естестве и назначении души / Сост. архимандрит Иоанн (Крестьянкин). 2-е изд. Псков: Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, 1999. С. 106–128.

3

По требнику Петра Могилы.

4

Из «Слова о исходе души», см. Следованную Псалтирь.

5

Митрополит Евхаитский. Творение блаженного Иоанна.

6

См.: Слово преосвящен. Иннокентия на день Симеона Богоприимца.

7

Аббат Флери. Meures des Chretiens. N. 311.

8

Об употреблении светильников при богослужении /Симеон Солунский. Разговор. 32 § 6.

9

Камень веры. Часть 1, гл. V. О благотворении преставившимся.

10

Духовная беседа. 1865.

11

Четьи-Минеи, авг. 15.

12

Greg. Nyssen vita Macrinae. Т. II. Р. 200.

13

См.: Св. Григорий Нисский. Слово на день вознесения; Блаженный Августин. Предисловие к толкованию на псалмы.

14

Св. Афанасий Великий. Письмо к Маркелину о толковании псалмов.

15

Христианское чтение. 1845. Ч. 3.

16

Духовная беседа. 1865. Ч. I.

17

«Духовная Беседа» 1865 г., ч. I.

18

Новая скрижаль. Ч. 4, гл. XXI.

19

Подробнее об этом см.: Г. Орлов. Объяснение заупокойного богослужения. Изд. Ступина. М., 1900.

20

Вот почему не всем умершим бывают полезны молитвы за них живущих на земле и не за всех можно молиться. Тот, кто отторгается здесь от Святой Церкви, тот лишает себя в будущей жизни ее ходатайства и молитв. Другие грешники отсекаются от тела Церкви Христовой невидимым действием Суда Божия (Простр. христ. катех. о 9 чл.), когда грехи и страсти всецело овладевают ими и подавляют в них всякое добро. Такие грешники не способны бывают воспринимать постороннюю добрую помощь или воспользоваться ею для своего блага и спасения. Очевидно, если в таком ужасном и безнадежном положении грешник умирает внезапно и без покаяния, то и Церковь ничем не может помочь ему и запрещает за него молиться. Сюда относятся все упорные нераскаянные грешники, умершие без покаяния и отказавшиеся от него, а также самоубийцы, насильственным образом прекратившие свою жизнь, совсем отчаявшиеся во спасении.

Молиться за самоубийц Церковь запрещает по 14-му правилу Тимофея, патриарха Александрийского (Номоканон пр. 178); из них только те удостаиваются церковных молитв, кто совершает самоубийство не в здравом рассудке (по тому же правилу). От самоубийц нужно отличить скончавшихся вообще напрасною смертью, но не самих по себе, а от других; за них, хотя они и не успели покаяться, Св. Церковь усердно молится Господу, прося им помилования. «Я же покры вода, – молится она в субботу мясопустной недели, – и брань пожат, трус же яже объят, и убийцы убиша, и огнь яже попали, верныя, милостиве, в части учини праведных» (Канон в субботу мясопуст, нед. Песн. 1. троп. 4) и еще: «яже уби меч, и конь восхити, град, снег, и туга умноженная, яже удави плинфа, или персть посыпа, Христе Спасе наш, упокой» (Тогда же, песнь 4, тол. 4), и проч.

21

Свящ. Иоанн Демидов. О поминовении умерших.

22

Из «Слова на исход души», помещаемого обыкновенно в Следованной Псалтири. (В современном издании Следованной Псалтири отсутствует. – Прим. автора.)

23

Архангелов С. А. Тайны загробной жизни.

24

Сергиевский Н. А., протоиерей. Об основных истинах христианской веры.

25

П. Лосев. Тайны загробной жизни.