Русский гигант КВ-1. Легенда 41-го года читать онлайн - Владимир Першанин

Русский гигант КВ-1. Легенда 41-го года

Владимир Николаевич Першанин

Война. Штрафбат. Они сражались за Родину

Их было не так и много, этих мощных тяжелых танков, всего две-три сотни машин на весь огромный фронт. Но они сумели стать настоящей легендой.

Лейтенант Ерофеев сражался на КВ-1 весь 1941 год, прикрывая отход наших войск, защищая переправы и железные дороги. Несмотря на огромное численное преимущество противника, он сумел победить и выжить, буквально перемалывая немецкую бронетехнику, уничтожая порой в одном бою по пять и более вражеских танков.

После первых столкновений с русскими гигантами немецкое командование издало приказ, запрещающий вступать в открытые поединки с КВ-1. Чтобы расчистить путь своей механизированной лавине, немцы подтягивали на передний край тяжелые орудия – только они были способны пробить толстую броню «Клима Ворошилова».

В жарких кровопролитных сражениях первого года Великой войны наши танкисты сорвали планы молниеносного наступления вермахта и дали надежду на Победу Красной армии.

Владимир Николаевич Першанин

Русский гигант Кв-1. Легенда 41-го года

© Першанин В.Н., 2017

© ООО «Издательство «Яуза», 2017

© ООО «Издательство «Эксмо», 2017

Глава 1

Прикрыть бригаду

Дорога быстро пустела. Наступившая тишина становилась все более напряженной на фоне непрекращающейся дальней канонады. Бойцы из отступающих частей, осознавая невидимую пока опасность (приближалась вражеская моторизированная колонна), сдвинулись на опушку леса.

Шагали торопливо, изредка тревожно переговариваясь и оглядываясь назад. Беженцы рассеивались по окрестностям. Выбившиеся из сил женщины с детьми брели среди редкого дубняка.

Отходящие воинские части искали малонаезженные, защищенные деревьями проселки. Широкой, покрытой гравием дороги сторонились, уступая ее пока невидимому, но приближающемуся врагу.

Осторожность (а может, страх) имела на то причины. Дорога была под контролем немецкой авиации. Самолеты с крестами и свастикой, небольшими группами падали сверху, когда видели появляющуюся цель, и тогда тишина прерывалась грохотом авиабомб и треском пулеметов.

Выполнив свою задачу и перекрыв очередной раз движение красноармейских частей, самолеты улетали. По обочинам горели не успевшие скрыться в лесу автомашины. Рядом лежали тела погибших. Бойцы на самодельных носилках или кусках брезента торопливо уносили раненых.

Поодаль чадили угодившие под бомбежку танки и броневики механизированного батальона, попавшие под удар немецкой авиации еще на рассвете.

Два новых скоростных танка БТ-7, не уступающие в бою немецким «панцерам», сгорели до основания. Сдетонировавший боезапас 45-миллиметровых снарядов сорвал с одного из них башню, а другую машину раскидал по частям.

Давно устаревший БТ-2 опрокинуло близким взрывом и смяло цилиндрическую башню, в которой вряд ли кто уцелел. Пикирующим самолетам необязательно было попадать «сотками» или пятидесятикилограммовыми бомбами точно в цель.

Осколки пробивали броню на расстоянии, разрывали гусеницы, дырявили моторную часть. Зрелище было тягостное. Только в одном месте стояли подбитые и сгоревшие семь-восемь машин, почти целая рота.

Советской авиации в воздухе не было. Немецким самолетам никто не мешал выполнять свою работу, и они выбивали нашу технику как в тире, снижаясь едва не до верхушек телеграфных столбов.

Лейтенант Федор Ерофеев, командир тяжелого танка КВ-1 («Климент Ворошилов»), высунувшись по грудь из башенного люка, всматривался в окрестности. Экипаж, уставший от напряженного ожидания, маялся и курил бесчисленные самокрутки.

Танковая рота, состоявшая из девяти машин, прикрывала отступление бригады, вернее, ее остатков, уцелевших после ожесточенных июльских боев сорок первого года. Рота именовалась тяжелой, а в некоторых штабных документах даже особой.

Костяк ее составляли три новых тяжелых танка КВ-1, поступившие на вооружение корпуса за считаные недели перед войной. Таких танков в армии еще не было. Они считались самыми мощными, практически неуязвимыми машинами с броней 75 миллиметров, трехдюймовыми орудиями и тремя пулеметами.

На фоне этих громадин массой 47 тонн немецкие танки выглядели куда слабее. Первые же бои наглядно показали преимущества «Клима Ворошилова». Впрочем, выявились и серьезные недостатки в ходовой части.

Из-за неполадок в коробке передач один КВ застрял по пути. Остались в строю всего два тяжелых танка и шесть легких БТ-7 с 45-миллиметровыми пушками. Так что роту заслона можно было назвать тяжелой лишь с большой натяжкой. Но экипажи верили в свои машины, надеялись, что подойдет отставший КВ-1, и настрой роты был боевой.

Тем более руководил ею опытный командир, капитан Серов, ветеран гражданской войны в Испании и прошедший недавнюю Финскую войну.

– Федор! – послышался в рации голос ротного. – Как обстановка?

Это была проверка связи со своей второй тяжелой машиной, на которую Серов в основном рассчитывал в предстоящем бою. Легкие БТ вряд ли продержатся долго, но, по крайней мере, они хотя бы прикрывали фланги.

Обстановку капитан хорошо знал и сам. Через полчаса, максимум через час появятся немецкие танки. Возможно, обочины прочешут еще раз «Юнкерсы» или легкие бомбардировщики «Хеншели», а затем начнется бой.

– Пока тихо, – ответил Ерофеев. – Ждем не дождемся. Накурились, аж во рту горько.

– Если мотоциклы появятся, пропусти их.

– Ясно.

Капитан Серов тоже нервничал, и насчет мотоциклов немецкой разведки давно обсудили вопрос. Пусть проезжают, если не заметят танки. И легкие бронетранспортеры тоже не трогать. По возможности, нанести удар с близкого расстояния по штурмовому танковому клину, которые понаделали бед, с ходу врезаясь и сминая измотанные боями красноармейские части.

Но события развивались не совсем так, как ожидали.

Вдалеке показалась группа красноармейцев, которые шли быстрым шагом, почти бежали. Две повозки были заполнены ранеными. Еще несколько бойцов, перевязанных серыми от пыли бинтами, цеплялись за края повозок. Остальные красноармейцы, измотанные долгой дорогой, шагали с заметным усилием. Лишь бы не отстать от своих!

Послышался вой одного и другого снарядов. Судя по калибру, вел огонь немецкий танк. Федя Ерофеев, двадцатидвухлетний лейтенант, увидел в бинокль, как упал лицом вниз один из красноармейцев. Пытались ли ему помочь, было непонятно, все застилала пыль. Взрывы разметали людей и щебень. С запозданием (летящий снаряд опережал скорость звука) слышались хлопки немецких танковых пушек.

Еще несколько снарядов, выпущенных один за другим, разнесли повозку, набитую ранеными. В разные стороны разлеталось что-то вязкое, зеленое с красным. На середину дороги шлепнулась оторванная нога с обрывком обмотки.

Лейтенанту Ерофееву, закончившему год назад танковое училище, предстояла впереди долгая и безжалостная война. Но расправу с отставшей красноармейской ротой он запомнил навсегда.

У второй повозки отлетели задние колеса, посыпались в пыль люди. Лошадь, ошалев от грохота и криков, неслась к обочине и вломилась в кустарник вместе с передком повозки.

Трассирующие пули оранжевыми светлячками проносились сквозь облако пыли, тела

бегущих, ковыляющих людей, которые падали один за другим. Снова пытались подняться и ворочались, загребая окровавленный щебень.

Несколько красноармейцев во главе со своим командиром прекратили безнадежное бегство от смерти и залегли в кювете. Длинными очередями ударил «максим», торопливо хлопали винтовки. Неизвестный командир не рассчитывал остановить надвигающийся гул танковых моторов.

Это можно было назвать отчаянием или самопожертвованием. Те, кто мог и обладал достаточной смелостью, вели огонь, давая возможность спастись, уйти в глубину леса раненым. Взорвались несколько ручных гранат, которые не смогли бы остановить даже легкие немецкие танки.

Ответный фугасный снаряд разнес «максим». Среди подброшенного фонтана земли и щебенки мелькнул ствол с разорванным кожухом, обрывок брезентовой ленты, тело пулеметчика. Возле дымившейся воронки лежал еще один боец из расчета. Он слабо шевелился, а когда отполз на несколько шагов, Ерофеев увидел оторванную по локоть руку.

Его товарищ подхватил тяжело раненного под мышки, но бойцы успели сделать лишь несколько шагов. Пулеметная очередь простегнула обоих и повалила друг на друга.

Уцелевшие красноармейцы бежали сквозь придорожный кустарник – слабая защита от непрерывного огня в спины. Пули догоняли их, сбивали с ног, взлетали скошенные кусты. В траве ворочался и звал на помощь кто-то из тяжелораненых.

На секунды Федор перехватил затравленный взгляд пехотного лейтенанта. Фуражка с него слетела, лицо было в крови. Он медленно отступал, держа в вытянутой руке «наган».

– Чего не бежишь? – крикнул заряжающий Савушкин. – Пропадешь не за грош.

– Гордый, – с непонятным выражением обронил наводчик Степан Лукьянов. – Беги, дурья башка!

Он был старше лейтенанта, возможно, имел брата такого же возраста. В пехотного командира стреляли, но пули не догнали его, а через минуты экипаж КВ увидел цель.

На скорости километров тридцать из облака пыли вынырнул немецкий танк Т-4. Массивный, с плоской башней и короткоствольной, но достаточно мощной 75-миллиметровой пушкой.

Цель! Вот она цель, которую так напряженно ждали. Но рота заслона огонь не открывала, ждали команды капитана Серова и того момента, когда бронетанковый кулак окажется под прицелом всех восьми пушек роты. Лишь бы кого-нибудь не подвели нервы!

Немецкие машины шли без мотоциклетной разведки, которую наши танкисты привыкли видеть в первые недели войны. Возможно, массивные «цундаппы» с пулеметами в колясках, прочесывали другие направления.

Этим штурмовым танковым группам, хорошо вооруженным, имевшим в достатке боеприпасов, прибавляли самоуверенности успехи внезапного нападения. Огромная дикая страна и правда оказывалась «колоссом на глиняных ногах». В небе и на земле горели ее допотопные самолеты. Отступая и теряя технику, несла огромные потери миллионная Красная Армия, а по обочинам дорог тянулись бесконечные вереницы пленных.

Роль разведки в голове колонны выполняли несколько танков Т-3 и Т-4 и два бронетранспортера «Бюссинг». Приотстав на пару сотен метров шла вторая группа «панцеров». Ее возглавляли те же ударные, с толстой лобовой броней массивные Т-4 и приземистые штурмовые орудия («штурмгешютце»), с утопленными в корпус рубками и короткими пушками калибра 75 миллиметров.

Подпускать слишком близко немецкие машины Серов не рисковал. Несмотря на восторженные отклики некоторых командиров в отношении новых, обладающих едва ли не сказочной мощностью танков «Клим Ворошилов», капитан в период Финской войны неплохо изучил их достоинства и недостатки.

И позже, во время учений (к сожалению немногочисленных), Василий Николаевич четко освоил возможности своих действительно мощных, но уязвимых при неумелом обращении машин. Надежная путиловская броня и достаточно мощные пушки требовали более надежных двигателей, а это было слабое место КВ-1.

Наводчик командирской машины, старшина Петр Бережной, вел на прицеле головной Т-4, ожидая команду капитана. Командир прав, подпускать врага слишком близко довольно опасно. В роте всего два тяжелых КВ, а БТ-7 с их «сорокапятками» эффективно поражают немецкие танки метров за двести.

Однако командир головной немецкой группы (слишком глазастый «ганс» – прозвище «фрицы» еще не вошло в обиход) разглядел один из тяжелых русских танков. Обер-лейтенант видел эти машины на плакатах, знал технические данные, но громада, замаскированная в подлеске, его поразила.

«Клим Ворошилов» по габаритам значительно превосходил их Т-4, который считался самым сильным танком в Европе, в корпусе русского КВ угадывалась броня в семь с половиной сантиметров, которую многие немецкие танкисты считали преувеличением.

Надо отдать должное, обер-лейтенант действовал энергично. Однако, спеша опередить врага, он не выбирал место для прицеливания. Считал, что с трехсот пятидесяти метров бронебойная болванка, летящая со скоростью семисот метров в секунду, пробьет броню «Ворошилова».

Удар пришелся в маску орудия. Сноп искр брызнул в разные стороны, а снаряд с воем отрикошетил от полукруглого броневого выступа. Так получилось, что в этом бою первый снаряд достался машине Федора Ерофеева.

Наводчика Степана Лукьянова отбросило от прицела, но он удержался на своем месте, хотя от сильного удара все расплывалось перед глазами. Ответный снаряд, выпущенный им, прошел на метр выше башни головного Т-4. Заряжающий Костя Савушкин с лязгом загнал в казенник новый снаряд.

– Готово!

Но не был готов к выстрелу сержант Лукьянов, которого крепко тряхнуло ударом немецкой болванки.

– Костя, не мешай, – мостился за прицелом лейтенант Ерофеев.

Их опередил выстрел командирского танка. Василий Серов вложил снаряд в плоскую броневую плиту в головной части Т-4. В тот период у Германии вполне хватало вольфрама, чтобы изготовлять качественную броню. Однако трехдюймовый снаряд пробил ее насквозь. Смял тело механика и прошел рядом с обер-лейтенантом, врезавшись в одну из гильз фугасного снаряда. Их стояло в гнездах с десяток. В пробитой гильзе вспыхнул артиллерийский порох, раскаляя соседние заряды. В любую секунду могли сдетонировать осколочно-фугасные головки.

Обер-лейтенант среагировал мгновенно. Горящий порох прожег комбинезон. А когда офицер метнулся к боковому башенному люку, огонь опалил ботинки и ноги, грозя сжечь завоевателя России живьем вместе с его добротным обмундированием. Он успел выскочить наружу, следом выпрыгнул еще один танкист.

Внутри «панцера» клубился огонь, сжигая тех, кто еще был жив. Сквозь гул спрессованного пламени прорвался чей-то отчаянный крик. Затем начали детонировать снаряды, вышибая люки и выбрасывая в стороны скрученные языки пламени.

Штурмовое орудие, приземистое, с утопленной в броню рубкой, тоже успело выстрелить на ходу, хотя его экипаж толком не видел цели. Зато разглядел, как горит и разваливается тяжелый танк Т-4.

Спешка и суета не приносят пользы. Лейтенант Ерофеев хорошо это понял, увидев гибель отступавшей пехотной роты и обоза с ранеными. Поэтому он не спешил, рисковал, но прицелился как надо, хотя каждую секунду ожидал удара. Ствол немецкой самоходки уже развернулся в сторону КВ-1. Немецкий артиллерист опоздал на

секунды.

Снаряд трехдюймового орудия КВ пробил броню рубки рядом с короткой 75-миллиметровкой. Вывернул ствол и раскаленным светящимся шаром пронесся через рубку, разрывая тела самоходчиков, кромсая приборы и воспламеняя все, что могло гореть.

Боезапас «штурмгешютце» (чаще эти машины называли «штуга») сгорал и с грохотом взрывался по частям. Лопнули сварные швы, вспучилась крыша. Очередной взрыв на секунды погасил огонь, затем с новой силой вспыхнули объемистые баки с первосортным румынским бензином. Из экипажа не уцелел никто.

В течение последующих десяти минут были подбиты и загорелись еще несколько немецких танков. Обер-лейтенант не привык к таким потерям, умея в нужный момент рассредоточить свои машины, пехоту и ударить с флангов.

Он уже сталкивался с русскими «тридцатьчетверками», которые тоже, по слухам, считались неуязвимыми. Их появление было во многом неожиданным, а схватки отличались упорством. Победа над одним Т-34, как правило, обходилась в два-три подбитых или сгоревших «панцера» (случалось и больше).

Это стало неприятной неожиданностью и для начальства после стремительного марша по Европе.

Однако «тридцатьчетверок» на Восточном фронте было немного и вскоре специалисты изучили их слабые стороны. Хотя начальство раздражали неоправданные, по их мнению, потери.

Трехдюймовые бронебойные снаряды «тридцатьчетверок» пробивали броню германских машин, поджигали бензосистему и превращали «панцеры» в обугленные каркасы.

Так или иначе, несмотря на потери, с «тридцатьчетверками» научились тоже справляться. Не такая и толстая была у них броня (всего 45 миллиметров), хотя русские конструкторы умело использовали рациональные уклоны брони, что приводило к многочисленным рикошетам и усложняло борьбу с Т-34.

Но сегодня штурмовая группа столкнулась с совершенно новыми машинами, с броней как минимум семь сантиметров (раньше это считалось преувеличением). Лобовая часть башни была еще толще.

Обер-лейтенант видел, как отскакивали и рикошетили снаряды от бортов этих танков. Удары раскаленных болванок оставили в нескольких местах вмятины на башне ближнего к нему КВ. По ним пробегали синие огоньки, казалось, что русский монстр сейчас будет пробит насквозь, но путиловская броня держала удары.

Помощник обер-лейтенанта, уже проявивший себя в боях под Оршей, хладнокровно приблизился к КВ-1 на двести метров. Это был реальный шанс покончить с одним из русских. Снаряд, рассыпая искры, разорвал боковую плиту на массивной башне.

Выстрел был меткий. Наверное, половина русского экипажа была контужена и оглушена. Еще один снаряд! Давай, не медли, геноссе!

Помощник в звании лейтенанта, наверное, сам сидел за прицелом. Он хорошо стрелял и в одном из боев подбил три танка, в том числе знаменитую «тридцатьчетверку». Но с «Климом Ворошиловым» справиться было куда труднее.

Офицер очень хотел показать себя перед своим начальником и подчиненными, если рискнул выйти на дистанцию двести метров. Замаскированный среди деревьев легкий танк БТ-7, хотя и не выделялся особыми показателями, но имел неплохую пушку – «сорокапятку» с точным и сильным боем.

Опасность заметил механик-водитель.

– Господин лейтенант, левее прячется легкий русский танк. Кажется, он целится в нас.

БТ-7 увидели и остальные танкисты. Конечно, это мелочовка по сравнению с тяжелым Т-4, но лейтенант подошел к нему слишком близко и, прорываясь во фланг «Климу Ворошилову», недооценил опасность.

Сержант-наводчик легкого БТ не упустил момент. Небольшое расстояние и опыт помогли ему всадить бронебойную болванку в смотровую щель «панцера», которую механик не успел закрыть до конца. Масса раскаленного остроносого снаряда составляла всего полтора килограмма, но добротная уральская сталь прошила броню и сорвала шлем с головы механика вместе с половиной черепа.

Заслуженный унтер-офицер давил гусеницами своей тяжелой машины наших бойцов на рассвете 22 июня, когда о начавшейся войне никто не знал. Он прошел за полтора месяца долгий путь по дорогам России, огромной стране без конца и края. Но конец, кажется, наступил.

Из развороченной головы вытекала кровь, перебило ногу наводчику. Трехсотсильный двигатель «Майбах» взревел и заглох. Оглушенный ударом о броню, командир танка полз к люку. БТ выстрелил еще, разорвал гусеницу, а лейтенант Ерофеев пробил снарядом башню Т-4.

В дымившейся машине в живых остался лишь стрелок-радист. Новичок, занявший свое место неделю назад, он впервые участвовал в таком ожесточенном бою.

Выбираясь из танка, ефрейтор невольно наступил на тело наводчика, который вскрикнул от боли в раздробленной ноге. В метре от него сидел в своем кресле механик-водитель – у него уцелела лишь нижняя часть лица.

В башне гулко лопнули от жара две орудийные гильзы, выбросив языки пламени. Радиста спасло лишь то, что заряды были бронебойные. Фугасные разнесли бы все внутри. Однако горевший порох заполнил башню удушливой гарью, вспыхивал разный хлам, сиденья. Ефрейтор вдохнул раскаленный воздух, отравленный ядовитым дымом, и едва не потерял сознание. Быстрее наружу!

Совсем недавно их танк катил к победе. Радист выпустил ленту по разбегающимся русским пехотинцам. Это напоминало игру в оловянных солдатиков. Очереди прошивали гимнастерки, шинельные скатки, русские падали один за другим.

Один обернулся и поднял руки. Запоздало отбросил винтовку, и ефрейтор увидел широко раскрытый рот, кричащий о пощаде. Поздно! Сдаваться надо было раньше. Пули подломили тело красноармейца, а одна из гусениц с хрустом переломила ноги.

Сейчас все изменилось. Ефрейтор скатился по броне и пополз к обочине. Вспыхнул двигатель Т-4, из бака огненным клубком выбивало бензин. И этот клубок надвигался на радиста. Последним усилием он оттолкнулся от щебенки и закричал, как тот пехотинец. В следующие секунды огонь поглотил крик и покатился дальше.

Атака немецкой штурмовой группы прекратилась. Были разбиты и горели самые сильные машины, нацеленные на прорыв: два «панцера» Т-4 и самоходная установка с усиленной броней. Остальные машины отползали под прикрытие холма и деревьев возле дороги, продолжая вести огонь.

У русских тоже имелись потери. Горел легкий БТ-7. Второй танк с пробитой насквозь перекошенной башней рывками пытался сменить позицию. Чешский танк Т-38, который широко использовался в «панцерваффе», догнал его восьмисотграммовым бронебойным снарядом.

Легкая машина, получив попадание в моторную часть, загорелась. Двое танкистов успели выскочить. Получил повреждение еще один БТ-7, экипаж спешно скреплял разорванную гусеницу.

Но вышедшие из строя три легких танка хоть и ослабили роту прикрытия, но не играли решающую роль. Продолжали вести огонь два тяжелых, надежно бронированных «Клима Ворошилова» с их мощными трехдюймовыми орудиями.

В течение сравнительно короткого боя им крепко досталось. КВ-1 отбили атаку, но это было не какое-то чудо-оружие, а танки, которые имели свои уязвимые места, и уже получившие по несколько попаданий.

Свежепокрашенные машины были иссечены осколками, виднелись глубокие вмятины от прямых попаданий. В экипаже капитана Серова получили контузии наводчик и стрелок-радист. Экипаж лейтенанта Ерофеева тоже крепко

приложило ударами 75-миллиметровых снарядов.

Усиленный стрелковый взвод, поделенный на две части (одна часть осталась поддерживать поврежденный КВ лейтенанта Мельника), тоже понес потери, хотя взводный, младший лейтенант Трифонов вел бой умело, выкопав добротные окопы, пулеметные гнезда и ходы сообщения. Матвей Трифонов, призванный из запаса, захватил в свое время краешком Гражданскую войну, воевал в Туркестане и опыт имел.

К нему подошли трое легкораненых и попросили отпустить их в тыл.

– Заваруха начнется, не выберемся мы отсюда, – объяснял один из них с забинтованной шеей.

– Тебе царапина на шее целиться мешает? – раздраженно вмешался капитан Серов.

Пехоты в роте не хватало. Немецкие саперы пару раз подбирались к КВ вплотную и пытались их взорвать магнитными минами. На опасное расстояние подполз огнеметчик, но его вовремя заметил один из бойцов и снял выстрелом из винтовки.

Чтобы немец не «ожил», в его сторону бросили несколько гранат. Баллон с горючей жидкостью взорвался и горел, выжигая траву вокруг клубящимся пламенем.

– Отпустишь поцарапанных, с кем воевать будешь? – закуривая папиросу, сказал Серов.

В роте сгорели два легких танка, третий был поврежден. Неизвестно где находился еще один «Клим Ворошилов» с поврежденной коробкой передач.

– Эти двое ребят пусть на место возвращаются, а хромой потихоньку в тыл ковыляет.

– Спасибо, товарищ капитан, – козырнул боец и торопливо зашагал, прихрамывая на раненую ногу.

– Спасибо! – сплюнул капитан. – Вот так все и разбежимся. Кто страну защищать будет?

Боец с перевязанной шеей, вполголоса матерясь, отправился на свое место.

– Стой! – окликнул его младший лейтенант Трифонов. – Захвати, вон, патроны и гранат с пяток.

– Лучше б пожрать вовремя привезли, – набивая противогазную сумку обоймами, буркнул красноармеец.

Третий из легкораненых, молодой боец с перевязанной головой, молча набирал патроны. Ему было стыдно, что его принимают за труса.

– Как голова, Костя? Сильно болит? – спросил его Трифонов.

– Не так, чтобы очень. Гудет маненько, а час назад все в глазах кружилось.

– Воевать-то сможешь?

– Смогу. Я гранату на сорок шагов кидаю.

– Вояка! – оценил плевком его старательность боец с перевязанной шеей.

Взводный смолчал. Война, которая больше напоминала сплошное отступление, навевала невеселые мысли. Середина августа, а немцы уже Белоруссию, пол-Украины взяли, к Киеву, Брянску подходят.

Экипаж лейтенанта Федора Ерофеева сидел возле своей машины и обедал. Точнее перекусывал. Ротную полевую кухню накануне разбило бомбой. Погибли повар с помощником, которым язвительно предрекали, что войну они уж точно переживут, да еще растолстеют.

Однако в полутора километрах от передовой в кухню угодила бомба-«полусотка», сброшенная стремительно промчавшимся «Мессершмиттом-109». Убило, смяло о землю повара и помощника, исковеркало котел.

– Вот и загадывай на войне, – рассуждал много чего повидавший механик-водитель Захар Басов, самый старший по возрасту в экипаже, – где лучше, а где хуже. У нас командир эскадрона лихой мужик был. Когда Крым взяли, смеялись над белогвардейскими пароходами – удирают буржуи, кончилась война. Всю ночь марочный портвейн пили, праздновали. А рано утром хватились мы нашего «комэска», а он в кустах задушенный лежит.

– На войне всегда в последний день кто-нибудь погибает. Такая судьба, – заметил кто-то из танкистов.

– До последнего дня ох как далеко, – вздохнул Савушкин Костя, небольшого роста, широкоплечий с веснушчатым, шелушащимся от загара лицом. – Войну еще толком не начали, а только и делаем, что отступаем.

Лейтенант Ерофеев хотел одернуть его, что нытье никому еще не помогало, но впереди закричали «Воздух!», а вскоре появились немецкие самолеты. Экипаж забился в капонир под днище танка и тоскливо прислушивался к вою сирен, установленных на «Юнкерсах».

Земля вздрагивала от грохота бомб. Один раз тряхнуло особенно сильно, экипаж раскидало и оглушило. Но «снайперской» бомбежки у немцев не получилось. Машины спасала хорошая маскировка и лес. Да и самолетов у «люфтваффе» не хватало, чтобы плотно накрыть огромный фронт.

Не повезло легкому штабному Т-26, который числился как связная машина. Близкое попадание проломило броню, погиб заряжающий. Командир машины и наводчик успели выскочить. Тяжело дыша, они наблюдали, как горит их танк.

– Вот так по одному и выбьют, – сказал сержант-наводчик.

Младший лейтенант командир машины был настроен более оптимистично:

– Хреново целятся. Пролетели раз, другой, шум до небес, а всего одну машину подбили.

Больше пострадала пехота и беженцы. У многих, особенно гражданских из числа беженцев, не выдерживали нервы. Вой сирен пикирующих «Юнкерсов» заставлял их терять голову и бежать прочь.

Подъехал мотоцикл с разведчиками. Сержант, старший в отделении, доложил ротному:

– Километрах в полутора отсюда фрицы скапливаются. Там же ваш отставший танк видели. Отбивается, но обложили его крепко.

Оба командира: и Серов, и Емельянов слышали стрельбу. У обоих мелькнула мысль ударить навстречу, но они понимали, что танк выручить не смогут. У немцев достаточно понатыкано пушек, подтягиваются танки, и, кроме бесполезного рывка, ничего не получится. Их задача – ждать новой атаки и отразить ее.

Даже лишние час-два крепко помогут отступающим частям, и обязанность Серова выиграть это время. Подвезли снаряды. Спешно перегружали их, одновременно наблюдая за воздухом.

Но, кроме немецких наблюдателей, никого поблизости не было. Два «Хеншеля-126», с ярко-оранжевыми капотами и крыльями, поднятыми над кабиной, кругами ходили на высоте километра.

Спускаться ниже устаревшие машины не рисковали. То в одном, то в другом месте сверкали вспышки пулеметных очередей и винтовочных выстрелов. Обозленные потерями и отступлением, красноармейцы ловили наблюдателей в прицел, и порой пули звенели, высекая искры из корпусов и крыльев наблюдателей.

«Хеншели» спешно набирали высоту и продолжали упрямое кружение, не выпуская из вида отступавших. В ответ на выстрелы с земли иногда бросали мелкие бомбы: «Жрите, не жалко!» Германские пилоты ценили свою жизнь и мелкими бомбами старались навести панику. Иногда это удавалось. Многие молодые красноармейцы никогда до этого не видели самолетов, и вой «десятикилограммовок», срывая их с места, заставлял бежать непонятно куда.

Третий «Клим Ворошилов» из роты капитана Серова угодил в сложное положение. Как и большинство танков этой серии, они часто выходили из строя из-за низкого качества узлов и агрегатов.

Мощный танк, принятый на вооружение Красной Армии перед войной, не был доработан до конца. Имея хорошую броню и достаточно сильную пушку, он чаще выходил из строя не от попаданий немецких снарядов, а от многочисленных неполадок.

Машина лейтенанта Григория Мельника отстала от роты из-за поломки в коробке передач. Ее командир был достаточно опытным. Понадеялись отремонтировать танк за час-другой и догнать роту. В помощь им Серов оставил два отделения пехотинцев.

Коробку передач кое-как привели в порядок, но двигатель барахлил, пришлось снова останавливаться. Именно в этот момент КВ догнали два скоростных «панцера»

Т-3.

В то время это был основной танк «панцерваффе» Германии, хотя и не самый мощный. Усиленная броня неплохо защищала его, а орудие калибра 50-миллиметров пробивало за четыреста метров броню толщиной шесть сантиметров.

Экипажи танков-разведчиков подивились русской громадине и, не раздумывая, открыли огонь. Оба немецких лейтенанта, в том числе командир разведки, не сомневались, что выведут из строя КВ и захватят его в качестве трофея.

Победы слепят глаза. За спиной немецких экипажей остались многие километры дорог, завоеванная Франция, Польша, крепкий удар по заносчивым британцам на побережье Дюнкерка. Немецкие войска стремительно продвигались в глубь России. На обочинах дорог громоздилась разбитая советская техника, и брели бесконечные колонны оборванных пленных.

Разве мог остановить разведку какой-то одинокий русский танк, пусть и грозный на вид? Командир разведки, молодой лейтенант, решил сразу подавить сопротивление врага и приказал открыть огонь с пятисот метров, одновременно ускорив ход. Это стало его ошибкой.

Беглая стрельба дала свои результаты. Не меньше трех-четырех снарядов угодили в цель. Но все они рикошетили. Даже снаряд новейшего образца с приварной головкой из твердой стали лишь полыхнул яркой вспышкой, оставив оплавленную вмятину.

Немецкому лейтенанту родом из Пруссии, потомку славных тевтонских рыцарей, следовало сразу изменить тактику, трезво оценив, что перед ним более сильный враг. Но лейтенант Дитрих, командир взвода разведки штурмового батальона, презирал азиатов-большевиков.

В немецких танковых войсках было немало офицеров трезво оценивающих противника, но хватало и тех, кто был воспитан на презрении к полудиким русским. Дитрих принадлежал к последним и не собирался пасовать перед русской громадиной с красной звездой.

– Еще снаряд! – командовал он.

Из всего экипажа лишь механик-водитель оценил опасность. Их снаряды не могли пробить русскую броню, но «трехдюймовка», ловившая черным зрачком их Т-3 прикончит машину. Механик сумел увернуться от первого снаряда.

Шестикилограммовая болванка прошла в полуметре над Т-3. Динамическая струя ударила по крыше, как молотом, а лейтенанта Дитриха встряхнуло и ударило лицом в оптику его командирской башенки.

Потомок рыцарей вскрикнул от боли. Лицо было залито кровью, нос сломан. Оглушенного лейтенанта стащили вниз, стали перевязывать. Но тяжелая контузия командира, как ни странно, спасла танк.

Управление взял на себя механик-водитель из опытных кадровых унтер-офицеров. Не обращая внимания на попытки лейтенанта выкрикивать команды сквозь окровавленную повязку, унтер-офицер загнал Т-3 за деревья.

Не надеясь пробить броню нового русского монстра, он приказал наводчику целиться по гусеницам и колесам. Первые три снаряда смяли одно из колес, а Т-3 тут же сменил позицию. Если экипаж лейтенанта Дитриха действовал энергично и расчетливо (хотя сам лейтенант вышел из строя), то второй «панцер» выскочил на дистанцию выстрела в упор и угодил снарядом в лобовую броню КВ.

Уклон брони отбросил сплющенную болванку, хотя удар получился крепкий. Ответный выстрел лейтенанта Мельника оказался для Т-3 смертельным. С расстояния трехсот метров раскаленная чушка весом шесть килограммов пробила основание башни и сорвала ее с погона.

Не исчерпав энергию летящей со скоростью 700 метров в секунду раскаленной стальной массы, снаряд поджег все, что могло гореть, разорвал тела двух танкистов и воспламенил боезапас. 120 снарядов к пушке вспыхивали и взрывались, проламывая броню.

На землю сбросило башню, вспыхнул двигатель, в разные стороны разлетались горящие обломки. Снаряженный для победоносного похода на Восток двадцатитонный «панцер» Т-3 горел, выжигая траву, превратившись в груду металла.

Унтер-офицер, временный командир головного Т-3 удачными выстрелами надорвал гусеницу КВ и понял, что зря ввязался в бой.

В его распоряжении находился легкий чешский танк Т-35 и три мотоцикла. На «чеха» надежды было мало – слишком тонкая броня и слабая 37-миллиметровая пушка. Чешская танкетка, изготовленная «братьями-славянами», не стала рисковать и нырнула в низину.

Унтер-офицер, тоже сменивший позицию, сделал несколько выстрелов и надорвал гусеницу КВ еще в одном месте. Это была удача. Русский танк был практически обездвижен. Если двигатель худо-бедно работал, то гусеница наверняка лопнет, когда КВ пойдет на прорыв.

Лейтенант Мельник послал двух человек срочно закрепить перебитые звенья.

– Ребята, если мы отсюда не вырвемся, нас сожгут.

Младший механик, плечистый рыжеволосый тракторист из Саратова, согласно кивнул:

– Сделаем, Григорий Карпович. Огоньком нас прикройте.

– Прикроем. Сами будьте поосторожнее.

Второй танкист тоже кивнул. Но вылезать наружу было страшно. Пули непрерывно свистели, срезая ветки деревьев, звенели о броню.

– Ну, с богом, ребята!

– Пошли!

Дальнейшие события развивались стремительно. Экипаж чешского танка Т-35, компактного, быстрого, массой всего девять тонн, хорошо видел русский танк. Штабс-фельдфебель, командир Т-35 понял, что есть возможность отличиться и получить офицерское звание.

Штабс-фельдфебель не пользовался в полку особым авторитетом из-за своей осторожности, часто граничащей с трусостью. В разведку он был зачислен благодаря хорошему знанию топографии и требовательности к подчиненным.

Мелкий танк, высотой всего два метра рванул навстречу своей удаче из прогалины между вязами. Ударила его пушка и два пулемета. Длинные очереди свалили на землю обоих русских танкистов, а скорострельная пушка всаживала снаряд за снарядом, разрывая гусеницу и высекая искры из колес.

Но неожиданная попытка вылезти в герои дорого обошлась экипажу штабс-фельдфебеля. Обозленный лейтенант Мельник сам сел за прицел и поймал в перекрестье башню Т-35.

Броню толщиной двадцать пять миллиметров трехдюймовый снаряд «Ворошилова» пробил как бумагу, сжигая все внутри жаром раскаленного металла. Танк, улучивший как мелкий стервятник момент для удара, вспыхнул чадным костром.

Штабс-фельдфебель сумел выскочить и, шатаясь, отбежал на несколько шагов, столкнувшись с механиком русского танка. Несмотря на раны и контузии, оба держали в руках оружие. Сержант – потертый старый «наган», фельдфебель – длинноствольный «люгер».

С полминуты они смотрели друг на друга. У рыжего сержанта уже погиб на фронте брат, в нескольких шагах лежал исхлестанный пулеметной очередью товарищ.

Фельдфебель попятился к сосне, показывая, что лучше разойтись мирно. Если они начнут стрельбу в упор, живым никто не уйдет. Но сержант не верил немцу, ожидая неожиданного выстрела.

– Жри, сволочь фашистская!

Он успел дважды нажать на спуск, и в тот же момент выстрелил несколько раз подряд фельдфебель. В сержанта угодили четыре 9-миллиметровые пули, он был ранен смертельно.

Лежа на спине и опираясь на локоть, механик хотел выстрелить еще, но не хватило сил. Он с тоской смотрел на освещенные ярким солнцем сосны, промытую дождем хвою и понимал, что это последние минуты его короткой двадцатилетней жизни.

Фельдфебель, зажимая рану в животе, с ненавистью смотрел на умиравшего русского. Как не вовремя получил он ранение. В период, когда

немецкие войска наступают на всех фронтах, а фюрер обещал, что война закончится победой через восемь-десять недель, и солдаты получат долгожданный отдых.

– Санитары! – позвал он.

Мимо пробежал сапер, но он не обратил внимания на фельдфебеля. Танкист получил смертельную рану, вокруг расплылась лужа крови, а у солдата-сапера было свое задание – прикрепить магнитную мину к корме русского танка.

Требовалась осторожность – КВ имел пулемет на кормовой стороне башни, но пока не стрелял – не хватало людей в экипаже. До танка осталось с десяток шагов. Сапер пополз, зная, что скоро окажется в «мертвой зоне», где пулемет его не достанет.

С другой стороны подползали с миной и противотанковыми гранатами еще двое саперов.

Григорий Мельник видел опасность, но танкистов осталось только трое, а огонь со всех сторон не прекращался. Лейтенант и двое сержантов с трудом сдерживали напор.

Четверть часа назад они могли взорвать танк и сделать попытку прорваться. Сейчас это было невозможно. Немцы упорно пытались взорвать ходовые узлы, а затем захватить новую машину. Какое-то время кто-то из немцев на русском языке предлагал экипажу сдаться, обещая сохранить жизнь. Получив пулеметную очередь в ответ, агитатор уговоры прекратил, зато ударили сразу несколько минометов. Это оружие не возьмет тяжелый КВ с мощной броней. Зато из укрытия, без опаски для себя, можно просто оглушить, вывести из строя экипаж.

Осколочно-фугасные мины весом три с половиной килограмма, падая сверху, били по броне как тяжелый молот. У наводчика текла кровь из ушей, лейтенант Мельник почти оглох и тоже был контужен. Он понял, что через десяток минут немецкие саперы вскарабкаются на танк и сорвут люки зарядами магнитных мин.

– Саня, – хрипло спросил лейтенант механика. – Сможешь выскочить на бугор?

– На чем? Мы без гусениц. Попробую…

Взревел шестисотсильный двигатель, и «Клим Ворошилов», сминая оборванную гусеницу, прошел метров семь и наглухо завяз в песке. Однако Мельник цели своей достиг. Он видел вражеские точки и открыл огонь, выполняя задачу танковой роты – прикрывать отход своей части.

Под снаряд подвернулся немецкий танк Т-4, самый мощный в «панцерваффе». С дымящейся пробоиной сумел отползти на обочину. Танкисты погасили огонь, но коптящая машина вышла из строя, не успев воспользоваться своей 75-миллиметровой пушкой.

Грузовик с противотанковым орудием на прицепе подбросило взрывом и опрокинуло на бок.

– Вы что, ничего не можете сделать с этим героем-одиночкой? – отрываясь от бинокля, спросил подполковник, начальник штаба полка.

– Приказано взять с наименьшими повреждениями, – отозвался один из офицеров. – Указание из штаба дивизии.

– Пять минут назад они выговаривали, что мы застряли и топчемся на месте. Кончайте с этим русским.

Решил отличиться штабс-фельдфебель, зайдя с фланга. Усиленными снарядами он мог пробить броню «Клима Ворошилова» со ста пятидесяти метров. Мельник вел беглый огонь по штурмовому орудию и поджег его.

– Еще одно ползет, – показал направление наводчик, разворачивая башню.

– Сейчас ты у меня доползаешься, – бормотал Григорий Мельник.

Это были последние слова лейтенанта. Снаряд, выпущенный штабс-фельдфебелем, пробил бортовую броню и взорвался, прожигая осколками танкистов и снарядные гильзы.

Вспышки и взрывы сотрясали КВ. Снарядов в боезапасе оставалось не так и много, но хватило горючего, чтобы поджечь сражавшийся до последнего танк.

Пришел в себя лейтенант, командир Т-3 и, не желая уступать победу, шепеляво заявил:

– Вот так! С одного снаряда!

– Идите в санчасть, – раздраженно приказал подполковник. – Чем хвалиться? Оглянитесь вокруг.

Русский танк горел, но в разных местах догорали подбитые им пять-шесть «панцеров» и штурмовых орудий.

Саперы, самые опытные специалисты в полку, лежали, срезанные пулеметными очередями. Это была серьезная потеря, которой трудно было найти замену. Взорвалась от жара магнитная мина, разнося тело одного из саперов, и это усилило раздражение подполковника.

– Идите в санчасть, – повторил начальник штаба. – Полк продолжает марш. Тела героев собрать и достойно похоронить.

– Там лежат два убитых русских танкиста. Что делать с ними?

– Похороните тоже.

– И поставить крест?

– Просто заройте и притопчите. Мало они наших солдат угробили!

Глава 2

Рота продолжает бой

Два оставшихся КВ и несколько легких танков продолжали вести бой до вечера. Понеся потери, немецкое командование направило мелкие разведывательные группы в обход, а основной удар решило нанести на рассвете.

Уже в темноте к месту расположения роты добрались уцелевшие бойцы из двух пехотных отделений, которые прикрывали КВ-1 лейтенанта Григория Мельника.

Немцы, обозленные потерями, долго преследовали красноармейцев. Когда темнота сгустилась, помощник командира взвода сержант Лазарев, энергичный и решительный парень, подпустил преследователей на несколько десятков шагов и открыл огонь в упор. Только после этого удалось оторваться от погони. Продолжать преследование ночью немцы не рискнули.

Михаил Лазарев, в обгоревшей гимнастерке, с ручным пулеметом, докладывал:

– Погиб лейтенант Мельник, и весь экипаж тоже погиб. Дрались как надо. Немецкие танки, наверное, до сих пор там дымят. Мы тоже до последнего отстреливались. Пустой «дегтярев», ни одного патрона не осталось. Только нож для обороны. И у ребят почти ничего не осталось, у кого обойма, у кого пара-тройка патронов.

– Эх, Гриша, – только и покачал головой капитан. – До Берлина мечтал дойти… Твои ребята, Трифонов, молодцы. Распорядись, чтобы их накормили и снабдили патронами. Сколько людей во взводе осталось?

– Из тех, которые Мельника прикрывали, двенадцать человек вернулись. Которые здесь воевали, тоже потери понесли. Я взвод частично пополнил отступавшими из других подразделений. Так что у меня сейчас тридцать семь человек в строю. Еще четверо тяжело раненных на повозки грузить собираемся. Их в санбат срочно доставить надо.

Младший лейтенант Трифонов, призванный в начале лета из запаса, оказался расторопным и хозяйственным командиром. Разжился повозками, пополнил взвод людьми. Крепко усилил взвод оружием, бесцеремонно забирая у отступавших бойцов ручные пулеметы.

– Нам они больше пригодятся. А ты винтовку, вон, подбери. С ней ловчее от немца удирать.

Некоторые пулеметчики, не желая отдавать оружие, оставались во взводе.

– Надоело бежать, а у вас танки-громадины. Ударим по гансам.

Оставалась в основном молодежь. Бойцы постарше торопились уйти, не веря, что немцев удержат.

В разбитых машинах на дороге Трифонов разжился консервами, ящиком подтаявшего топленого масла, кое-какими другими продуктами.

– Хлеба только нет. Я прикажу кашу варить, люди голодные.

– Раненых в тыл еще не отправил?

– Нет еще.

– Настели в одну повозку сена побольше. Обгоревших танкистов надо срочно в санбат везти.

Бывший учитель географии Матвей Филлипович Трифонов воевал недолго, но уже много чего повидал. Однако вид обгоревших молодых ребят из экипажей легких бензиновых БТ-7 заставил его невольно сглотнуть слюну.

Остатки комбинезонов вплавились в тело. Сквозь повязки проступала кровь, часть пальцев

обуглилась до костяшек. Двое-трое были без сознания, но боль пробивалась наружу бессвязными выкриками и стонами.

Еще несколько человек сознания не потеряли. Можно было только догадываться, какие страдания они испытывают. Фельдшер Лыков Иван поил их разбавленным спиртом (небольшой запас морфина давно кончился), но обожженные распухшие гортани не принимали жидкость. Спирт вливали через трубочки, и люди, впадая в забытье, уже не ощущали такой боли.

Лейтенант с повязкой на глазах и обугленной левой рукой подозвал капитана и, стараясь придать голосу четкость, прохрипел:

– У меня «наган» сохранился. Один патрон на себя истрачу… все равно не выживу. Родным передай, что погиб в бою.

Капитан Василий Серов, не терявший самообладания, растерянно смотрел на фельдшера. Вдруг заплакала медсестра Сима Долгова.

– Вы не имеете права. И так сколько людей погибло, а вы молодого парня убиваете.

Голос ее срывался. У восемнадцатилетней девушки началась истерика.

– У лейтенанта ноги сожжены, и легкие уже не работают, – резко оборвал санитарку Иван Лыков. – Ему жить час-два осталось. Пусть поступает, как решил.

Лейтенант вытянул из-под шинели «наган», долго возился с предохранителем.

– Иван, помоги ему, – сказал Серов.

Хлопнул выстрел, и лейтенант, дернувшись, замер.

– Все, отправляйте людей, – торопил фельдшера капитан.

– Я с вами останусь. Ездовые доставят их. Дорога широкая, не заплутаются. Сима тоже останется, здесь она нужнее.

Август – пора звездопада, и предосенние ночи темные. Но в августе сорок первого года по линии фронта темнота не наступала. В разных местах горели деревни, лес, трава. Взлетали осветительные ракеты, виднелись вспышки взрывов.

Сержант Михаил Лазарев, зажав между коленями котелок, рассказывал о неравном бое, который вел Григорий Мельник. Не испорченный ложью, которую насаждали политруки и комиссары (хотя сами они дрались зачастую смело), сержант говорил возбужденно и горячо:

– Порядка и дисциплины нам не хватает. Гриша Мельник со своим экипажем с полдесятка немецких танков подбил. Мы, как могли, пехоту отгоняли. А рядом красноармейцы бегут, голову потеряв. Немцы пару снарядов пустят – паника, давка. Батарея полковых трехдюймовых пушек на конном ходу удирала без оглядки. А им вслед немецкие танки и бронетранспортеры из пушек и пулеметов лупят. Три упряжки так и остались на дороге, одна – прорвалась. Могли ведь развернуться и ударить по фрицам.

– Сейчас легко рассуждать, – сказал Серов. – Видно, не сладко той батарее пришлось, если ничего не смогли сделать.

– Не такие они и трусливые были, – возразил пулеметчик из группы Лазарева. – Помнишь, Миша, они постромки обрубили, одно орудие развернули и даже пальнули несколько раз. Хватило смелости под таким огнем по гансам ударить, хотя знали, что не выживут под сплошным огнем. У них брони как у Гриши Мельника не было. Их пушку сразу Т-4 накрыл, а остальной расчет из пулеметов добили.

Уставшие за день люди, поужинав, ложились спать. Серов, Ерофеев, взводный Трифонов и командиры машин обсуждали сложившееся положение. Конкретное время отхода командиром бригады определено не было. Намекал, что если продержатся до вечера, то будет неплохо. Да никто и не знал, какие силы бросят немцы и насколько настойчиво будут атаковать.

Сложилось так, что больших сил немцы не бросили. Кроме тяжелых Т-4 основную массу техники составляли более легкие машины, и бой сложился не в пользу штурмовой группы. Но и недооценивать противника было нельзя. Потеряв с десяток машин (некоторые были лишь повреждены), немецкое командование решило изменить тактику.

Серов и остальные командиры не сомневались, что на рассвете немцы ударят снова и постараются не повторить вчерашних ошибок.

– Подтянут батарею 88-миллиметровок, – предположил Ерофеев, – а они нашу броню за полтора километра возьмут.

– Очень возможно, – согласился капитан Серов. – Батарею им будет трудновато притащить, но для нас хватит и двух орудий. Да и гаубицы начнут крепко прижимать, а под их прикрытием пустят с десяток танков и самоходок.

Рота Серова, вернее ее остатки, находилась в окружении. Свою задачу она выполнила и, в принципе, могла отходить. Только как примут их, когда явятся два тяжелых КВ и четыре БТ-7 с боекомплектом? Снарядами их снабдили в расчете на долгий упорный бой.

– До утра будем ждать, а там посмотрим, – подвел итог капитан Серов.

«А там и все отходы нам перекроют, – наверняка мелькнуло не в одной голове. – Мы и так практически в окружении».

Но все промолчали, а события разворачивались гораздо быстрее, чем их ожидали.

Не желая терять технику в поединках с русскими «мамонтами», первый удар нанесли немецкие саперы, выбрав своей целью командирскую машину Василия Серова.

Пятеро опытных саперов (а к чему собирать толпу!) осторожно, как кошки, в маскхалатах, вооруженные магнитными минами и противотанковыми гранатами, осторожно ползли к намеченной цели.

Старший отделения, унтер-офицер, воевавший с тридцать девятого года, знал, что самое главное, не обнаружить себя преждевременно. Если они сумеют взорвать командирский тяжелый танк, то наверняка начнется паника, и тогда сразу вступят в действие еще несколько групп.

Унтер-офицер не испытывал особой ненависти к русским, но его раздражало растущее сопротивление обреченной Красной Армии. Вчера на опушке леса выросло целое кладбище, где рядом с танкистами лежали его камрады-саперы.

С этим опорным узлом фанатиков пора кончать!

Унтер-офицер услышал шум шагов и замер. Он не знал, что ночью Серов переставил один из БТ, перекрывая подходы к роте.

Часовой, младший сержант из танкистов, вооруженный трофейным автоматом МП-40, осторожно обходил свой участок, держа оружие наготове. Он не обладал большим опытом, но чутье (едва уловимые шорохи) подсказывало, что поблизости мог быть враг.

Младший сержант замер. Замерла и группа немецкого сапера. В полутора десятках шагов находился БТ-7. Но часовой не хотел поднимать шум, толком не видя опасности. Его товарищи, вымотанные за день, крепко спали. Надо ли их тревожить?

Сержант сделал один и другой шаг вперед и негромко окликнул невидимого врага:

– Хальт! – Затем повторил оклик погромче: – Хальт, фашист!

Этим он больше успокаивал себя и надеялся, что его услышит второй часовой. Часовой его не услышал, а младший сержант осторожно направился к подозрительному месту.

Все роли в группе были распределены заранее. Поджарый мускулистый ефрейтор, хороший охотник, работавший до войны лесником, ужом прополз метра четыре и бросился сбоку на сержанта.

Его оружием был узкий отточенный стилет, и удар получился бы смертельным. Но девятнадцатилетний сержант, развернувшись, нажал на спуск. Две пули пробили тело охотника насквозь. Однако ефрейтор нашел в себе силы и, падая, полоснул сержанта. Тот снова нажал на спуск, но тяжелая рана помешала попасть в остальных саперов.

Еще один немец ударил сержанта ножом, одновременно зажимая рот ладонью. Ладонь пахла чужим, тошнотворным. Сержант оттолкнул немецкого сапера прикладом и нажал на спуск, выпуская магазин в расплывающиеся тени.

Из его БТ-7 высунулся командир, младший лейтенант с «наганом» в руке. Но выстрелить не успел, лейтенанта

выдернули из люка и добили на земле. Немецкие саперы уже поняли – это не та цель. Но и ее следовало уничтожить.

– Курт, кончай с этим недомерком, – приказал ему унтер-офицер. – Русский монстр находится выше по склону.

Трое саперов во главе с унтер-офицером бежали в сторону КВ, а Курт, светловолосый, крепко сложенный солдат, с медалью за Польшу, бросил в открытый башенный люк БТ-7 противотанковую гранату.

В эту же минуту из переднего люка выпрыгнул механик-водитель. Внутри «бэтэшки» гулко рванула килограммовая граната, а через секунды сдетонировали сразу пять-семь снарядов.

Старший сержант Родион Кочура, тридцатилетний колхозник, призванный из-под Сталинграда, уже прошел несколько лет назад срочную службу, а в мае сорок первого был снова призван в танковые войска. Опыт он имел достаточный и, отбежав несколько шагов, бросился на землю.

Родиону повезло, что вспыхивали бронебойные заряды, но если рванут осколочно-фугасные, то ему не уцелеть. Из люков выкатился клубок огня, охватывая пламенем машину.

Сержант понял, что в запасе у него считаные секунды. Он вскочил и побежал прочь, сжимая в руке свое единственное оружие, массивную отвертку, которую всегда носил с собой.

Пистолетов и «наганов» для экипажей не хватало, их обещали выдать в конце июня, но не успели. Имелся «наган» лишь у командира танка и трофейный автомат у башнера. Но лейтенант горел внутри танка, а башнер погиб, успев предупредить роту о ночном нападении.

Рванули один за другим напольные контейнеры со снарядами. Башню БТ перекосило, из выбитых люков кольцами хлестало пламя, затем вспыхнул бак с горючим, осветив все вокруг пляшущим светом.

В этот момент они увидели друг друга: старший сержант Родион Кочура, успевший обзавестись тремя детьми, и солдат «панцерваффе» Курт. Он славно повоевал в Польше, получил медаль, а в отпуск, положенный по ранению, отвез домой кофейный сервиз старинной тонкой работы и рулон хорошо выделанной кожи.

Родители его хвалили:

– После войны женишься, пора обзаводиться хозяйством.

Курт также получил неплохую денежную компенсацию, а подвыпив, показал старшему брату еще один трофей, позолоченную иконку.

– Взял в храме под Варшавой. Уже показывал специалисту, – за икону можно получить восемьсот рейхсмарок, а если поторговаться, то и всю тысячу.

Брат вгляделся в лики святых, непонятные надписи и высказал свое мнение:

– Зря ты ее взял. У нее есть хозяин, а с богом шутить опасно.

– Одним грехом больше – одним грехом меньше, – отмахнулся Курт. – Завидуешь небось. Ты в канцелярии за свои бумажки гроши получаешь, а в штурмовом батальоне я за месяц имею больше, чем ты за полгода. Плюс боевые трофеи.

Брат знал, что Курт уже скопил приличную сумму, завидовал ему и, не зная чем поддеть Курта, с упреком сказал:

– Зря ты хвалишься, что добровольно расстреливал евреев.

– Это было давно, – усмехнулся Курт. – И не надо читать мне мораль. Обниматься с евреями я не собираюсь. Чем меньше иудеев, тем чище воздух.

– Изменился ты, – вздохнул брат.

– Я – солдат и по-другому не могу, – гордо отозвался Курт. – После польской кампании меня обещают послать на офицерские курсы.

Ни на какие курсы он не попал. А сейчас, в России, после полутора месяцев жестокой, безжалостной для всех войны столкнулся лицом к лицу с русским танкистом, по-азиатски широкоскулым, идущим на него с массивной отверткой в руке.

Курт попятился. Неподалеку горел взорванный им танк, а глаза азиата перечеркивали угольные, пляшущие в отблесках огня тени. Наверное, сапер допустил ошибку. Надо было как можно быстрее выдернуть из кобуры пистолет и стрелять в русского.

Но русский сержант, коренастый, широченный в плечах шел на Курта с такой уверенностью, что танкист усомнился, сумеет ли он свалить это животное из своего небольшого «вальтера».

Курт, не отрывая глаз от русского в промасленном комбинезоне, потянул из-за плеча автомат. Но ремень зацепился за гранаты на поясе, а русский вдруг ухмыльнулся, блеснули крупные белые зубы.

– Хальт! Стой! – крикнул Курт, дергая ремень.

– Сдохни, сволочь!

Четырехгранная как штык отвертка вонзилась в живот, пробив выставленную для защиты ладонь. Удар получился вскользь, в бок, и у Курта еще имелся шанс воспользоваться автоматом или «вальтером». Он выдернул из кобуры «вальтер», но корявые жесткие пальцы танкиста вывернули пистолет.

Второй удар казался более точным. Пятидюймовый штырь, толщиной в карандаш, вонзился в верхнюю часть живота, там, где находится самая крупная артерия в человеческом теле – брюшная аорта.

Кровь из нее хлынула по животу и поверх мундира, а Курт неожиданно вспомнил еще одно русское слово – «пощади!».

Русский отшатнулся, а широкие тени на месте глаз напоминали лики той польской иконы.

– Господи, спаси!

Сержант торопливо срывал с обмякшего тела автомат, пояс с гранатами и запасными магазинами. Вокруг шла стрельба, возникали и исчезали пулеметные трассеры. Надо было спешить на помощь своим. Но Родион Кочура, никогда в жизни не имевший часов, сорвал скользкие от крови наручные часы и побежал к командирскому танку, где разгорелся ночной бой.

Взлетали осветительные ракеты, били длинными очередями пулеметы, кто-то стонал, а другой голос выкрикивал команды. Родион передернул затвор трофейного МП-40 и кинулся в гущу боя. Похоже, действовала не одна штурмовая группа.

Хотя война длилась не так долго, наши командиры уже знали некоторые привычки врага. Немцы редко предпринимали ночные атаки, в которых много неразберихи, усложняется взаимодействие пехоты и техники, происходит путаница маршрутов.

Это дало повод некоторым нашим командирам снисходительно рассуждать: «Боится фриц ночью воевать!» И как следствие, ослаблялась по ночам бдительность.

Капитан Серов проблему не упрощал и хорошо знал, что немцы могут ударить в любое удобное для них время. Особенно небольшими штурмовыми группами. Охрана была налажена строго по уставу, и это спасло танковую роту от уничтожения.

Недооценивать возможности опытных немецких саперов было нельзя. Магнитная мина проламывала броню толщиной до ста миллиметров, а противотанковые гранаты рвали гусеницы и разрушали ходовую часть.

Усиленная охрана сыграла свою роль. Еще одна группа, бросившаяся на машину лейтенанта Ерофеева, угодила под пулеметный огонь, подоспели пехотинцы младшего лейтенанта Трифонова.

Однако унтер-офицер не забывал о главной цели. Вместе с двумя уцелевшими саперами из своей группы он добежал до танка капитана Серова, огрызавшегося огнем пулеметов. Брошенная магнитная мина не долетела до КВ. Пули настигли еще одного сапера. Заряжающий, высунувшись из люка, стрелял из «ППШ», не давая немецким саперам миновать «мертвую зону», недоступную для огня пулеметов.

Пуля ударила унтер-офицера в бок, но он успел бросить противотанковую гранату и надорвать гусеницу КВ.

– Остальное получите днем, – бормотал он, зажимая рану.

Вылазку немецких саперов можно было считать не слишком удачной. Оба тяжелых танка «Клим Ворошилов» уцелели, хотя у одного была повреждена гусеница. Но догорал легкий БТ-7, а в бою с немецкими саперами погибли двое танкистов и боец из взвода Трифонова. Несколько человек были контужены и получили

ранения.

– Дождемся утра, – мрачно вещал фельдшер Лыков. – Там они попрут в полную силу.

Снова возникла проблема с ранеными. Серов приказал выставить пост на дороге, в надежде перехватить повозку или грузовик.

– А если не перехватим?

– Знаешь, Иван, – разозлился Серов. – Не перехватим, значит, останутся с нами.

– Помирать…

Капитан молча отмахнулся от него и пошел осматривать позиции. Ни повозки, ни грузовика найти не удалось, а спустя короткое время начался артиллерийский обстрел. Уже рассвело, и немецкие артиллеристы видели цели.

Спасал лес и вырытые добротные капониры. Гаубичные фугасы и бронебойные болванки ломали и поджигали деревья. Хотя древесные стволы помогали избегать прямых попаданий, пламя заставляло танкистов выводить машины из укрытий. Рядом с КВ Федора Ерофеева 105-миллиметровый снаряд переломил сосну. Смолистое дерево вспыхнуло мгновенно, а когда механик вывел танк из месива ломаной горящей древесины, экипаж увидел сразу несколько самоходок и тяжелых танков Т-4.

На этот раз немцы подготовились к атаке основательно. Мелкие танки под ногами не путались, а штурмовые орудия вели прицельный огонь и постоянно маневрировали.

Попасть в немецкую самоходку было нелегко. Компактные «штуги» высотой два метра делали два-три прицельных выстрела и быстро меняли позиции, уходя в кустарник или низины.

В танк капитана Серова уже угодили два снаряда. Один – подкалиберный, ударил в маску орудия. Вольфрамовое жало не смогло одолеть девяносто миллиметров брони и застряло рядом с пушкой.

Броня от сильного жара пошла цветами побежалости и оплавилась. Башня проворачивалась с трудом, а командир орудия Петр Бережной, контуженый, сидел возле кресла.

– Руки отбило, – с трудом шевелил он распухшими кистями.

Капитан Серов ловил в прицел «штугу», а заряжающий, ощупав руки сержанта, успокаивал его:

– Кости не перебиты. Зашибло сильно… пройдет.

– Воды бы мне…

В этот момент «штуга» выползла на склон, увидела направленный на нее ствол «трехдюймовки» и сделала рывок назад. Механик-водитель опоздал на секунды. Вернее, зевнул командир машины, высматривающий второй русский танк.

– Назад! – кричал он механику, но раскаленная шестикилограммовая болванка со скоростью семьсот метров в секунду вскрыла броню над короткоствольной пушкой.

Лопнул сварной шов, наводчик с ужасом поймал взглядом раскаленное веретено, окутанное змейками огня. Тело лейтенанта переломило, загорелся комбинезон. Как сквозь вату доносился голос заряжающего:

– Уходим… нас подбили.

Он выкатился вместе с клубком огня, сжигающим «штугу». У наводчика горели брюки, но желание спасти свою жизнь было сильнее боли. Он бежал в дымящихся, врезавшихся в кожу ботинках, огонь перекинулся на верхнюю часть комбинезона.

Позади ахнул взрыв. Плоскую крышу рубки вспучило, пушка задралась в небо. Из открытого люка и трещин в крыше выбивались языки огня. Взорвались сразу десятка два фугасных снарядов, проломив броню еще в нескольких местах. Разнесло бензобак, и горючее превратило машину в горящую груду металла.

Экипаж Ерофеева удачным выстрелом пробил лобовую броню Т-4. Танк попятился назад, бегло стреляя из пушки и пулеметов. И здесь лейтенант совершил ошибку. Торопясь добить поврежденный, рывками уходящий в укрытие «панцер», Федор Ерофеев вывел машину на открытое место.

– Огонь!

Командир орудия Степа Лукьянов надавил на спуск. Но собственного выстрела не услышал. 75-миллиметровая болванка, выпущенная вторым Т-4, ударила в нижнюю часть башни. Пропахала дымящуюся оплавленную борозду и ушла рикошетом в гущу деревьев.

Удар был сильный. По танку словно приложились огромным молотом. Савушкина Костю сбило с ног и вышибло из рук снаряд. Сержант Лукьянов, который так и не понял, успел ли он выстрелить, бессильно обмяк в своем кресле.

Но самым опасным было то, что явственно запахло соляркой, а механик-водитель Басов, матерясь, уводил машину куда-то в сторону.

– Ты чего? – закричал Ерофеев. – Удираешь?

– Прочисти нос! – орал в ответ взбудораженный старшина. – Утечка солярки. А она до восьмидесяти градусов нагрета. В момент вспыхнет.

Машину загнали за старый корявый дуб, и Захар Басов полез с инструментом искать утечку. Сам лейтенант сел за прицел, а радисту Климчуку приказал захватить автомат и охранять танк с тыла.

В этот момент зашипела рация, вышел на связь капитан Серов.

– Что случилось, Федор?

– Попадание. Занимаемся…

Он хотел сказать «занимаемся ремонтом», но столетний дуб с оглушительным треском взорвался, раскидывая в стороны щепки и замшелую кору. Кусок древесины размером с чурбак расплющился о броню, снова встряхнув машину.

«Панцер» Т-4 шел напролом, стреляя на ходу, и до него оставалось метров двести.

– За «Железным крестом» лезет, – бормотал Федор Ерофеев, накручивая рукоятки наведения.

– Что там у тебя? – снова спросил Серов. – Машина на ходу?

– На ходу, в бога-мать, и сам я жив!

Швырнув трубку, поймал в прицел башню Т-4. Целился тщательно, понимая, что возбуждение и желание поскорее ударить по врагу плохие советчики.

Их КВ поврежден. Возможно, повреждение так себе, но парящая разогретая солярка опасная штука. Достаточно нескольких искр, чтобы превратить мощный «Клим Ворошилов» в клубок огня, из которого вряд ли кто выберется.

Медлительность (а точнее, желание вложить снаряд поточнее) едва не погубило Ерофеева. Резвый командир крепко сбитого толстошкурого немецкого танка Т-4 выпустил очередной снаряд на ходу. Он прошел рядом, но не помешал лейтенанту прицелиться, как следует.

Бронебойная болванка оставила круглое оплавленное отверстие в броне под пулеметом. Снаряд оторвал ногу пулеметчику и, проламывая себе дорогу, врезался в боезапас.

Зашипев, вспыхнул порох в одном, другом снарядах, аккуратно закрепленных с внутренней тыльной стороны башни. Фугасную головку выбило и ударило о потолок. Экипажу «панцера» повезло, что взрыватель был защищен колпачком.

На этом везение кончилось. Снаряды вспыхивали один за другим, в башне клубился огонь, который охватил бензосистему. Успел выскочить механик-водитель, опытный фельдфебель, воевавший еще в ту войну.

Он видел, что командир их «панцера» ведет бой, торопясь и нервничая. Поэтому был готов к такому исходу. Механик успел даже вытолкнуть молодого паренька-заряжающего, застрявшего в люке.

Заглянул внутрь машины, там клубился огонь и вряд ли кто выжил. Однако, выполняя свой долг, спросил у заряжающего:

– Что с командиром?

– Так сплошной огонь… как в паровозной – топке.

– Ясно. Побежали!

Они успели отбежать шагов на двадцать, когда взрыв сдетонировавших снарядов подбросил корпус их машины. Причем снаряд, находившийся в казеннике орудия, вылетел из ствола, врезался в землю, и отрикошетив, закувыркался едва не под ногами у механика и заряжающего.

Парень, пришедший в экипаж недавно, застыл, глядя на раскаленную болванку, вокруг которой горела трава.

– Бежим, чего застыл? Следующий снаряд может быть осколочным. Тогда мы так легко не отделаемся.

Фельдфебель подтолкнул парня, и они отбежали к деревьям. Опытный механик прихватил с собой автомат, взвел затвор и огляделся по сторонам. Убедившись, что русских близко не видно, глотнул

рома из плоской фляжки.

– Первый раз? – спросил фельдфебель.

– Что первый? – не мог прийти в себя ефрейтор-заряжающий.

– На бабу слазил! – передразнил его фельдфебель. – Первый раз горишь?

– Так точно. Спасибо вам, что помогли вылезти.

– На здоровье! Первый раз все теряются. Я тоже растерялся, когда в марте восемнадцатого года загорелся наш коробок. Экипаж – восемнадцать человек, высота – три с половиной метра и кайзеровский крест на всю лобовую. Ты бы посмеялся, как мы выпрыгивали.

– Как над такими вещами смеяться можно? – почтительно ответил ефрейтор.

– Восемнадцать танкистов. Только представь, целая толпа! У нас было шесть пулеметов и одна пушка. Но танк все равно подбили. В коробку величиной с трамвайный вагон не промахнешься… Мы разбегались как куры, а нас косили из пулеметов. Ну ничего, в сороковом году мы британцам отомстили под Дюнкерком. Все побережье было завалено их танками, грузовиками, а тела убитых лопались от жары на песке.

– У меня сгорел в танке земляк, – вытирая закопченное лицо, тоскливо сказал ефрейтор. – Мы шесть лет учились в одной школе.

– Судьба. Если бы мне подвернулся твой земляк, мы бы разговаривали сейчас с ним, а ты бы догорал в железной коробке. Так что не очень-то жалей его.

Метрах в тридцати, пригибаясь, пробежали два красноармейца. И тут произошло неожиданное. Расклеившийся от всего увиденного, ефрейтор вдруг преобразился. В кармане комбинезона у него находился массивный бельгийский «браунинг» с магазином на 13 патронов. Эти автоматические пистолеты Бельгия массово поставляла Германии перед войной, ими часто вооружали танкистов, летчиков, разведку. Выхватив браунинг, заряжающий крикнул фельдфебелю:

– Сейчас мы отомстим за наших товарищей! Стреляйте, господин фельдфебель.

Механик не успел вмешаться, настолько быстро все произошло. Сыграла свою роль истерика после гибели танка и большей части экипажа, пренебрежение к солдатам Красной Армии, которая практически уничтожена.

Ефрейтор, не дожидаясь согласия старшего товарища, выпустил весь магазин двумя очередями, рассчитывая уложить обоих русских. При этом он забыл наставления, что стрелять из пистолета очередями допускается в крайнем случае – слишком сильная отдача разбрасывает пули. Но одного красноармейца ефрейтор, воспитанник «гитлерюгенда», ранил в ногу.

Это был опытный солдат, возрастом немногим моложе фельдфебеля. Он передернул затвор и прицелился в механика. Старый танкист сразу понял, что поединок станет смертельным для обоих. Понимал это и красноармеец.

– Не стреляй… нихт шиссен! – опуская автомат, крикнул механик.

– Иди… быстрее уходи, мать твою, – с трудом сдерживался красноармеец.

– Я заберу товарища.

Русский понял смысл и кивнул, тоже опустив ствол трехлинейки. Танкист с трудом взвалил на плечи тело ефрейтора. Из раны текла кровь, молодой «герой панцерваффе» умирал.

Красноармеец дождался, пока оба исчезнут за деревьями, и быстро перевязал раненного в голень товарища.

– Кость не перебита? – беспокойно спросил тот.

– Нет. Но в санбате пару недель пролежишь.

– Где он этот санбат?

– Ничего, Ванька Лыков у нас специалист. Перевяжет как надо.

– А ты правильно сделал, что не стал стрелять, – сказал раненый. – Неизвестно, чья бы взяла. У ганса автомат, тридцать патронов. А молодой – говнюк! В спину нам вздумал стрелять.

– Больше не будет. Нажрался досыта. Пойду пистолет подберу, пригодится. А ты приглядывай.

Вернувшись, красноармеец помог товарищу встать, и оба продолжили свой путь, прислушиваясь к стрельбе с разных сторон. Но бой постепенно затихал, ночью много не навоюешь, даже если без конца взлетают ракеты, горит подбитый танк, и груда сушняка.

С утра началась очередная атака, которая подковой охватывала русские позиции. Кроме тяжелых танков Т-4 и штурмовых орудий фельдфебель разглядел два огнеметных танка. Скоро здесь будет жарко!

Оценив свои возможности, капитан Серов связался с Федором Ерофеевым:

– Держим позиции еще час-полтора. Не подпускай немцев близко. Надо постараться выбить хотя бы пяток машин, а затем уходим. Пехоту сажаем на броню.

Та же команда была передана командирам легких танков БТ-7 и взводному Матвею Трифонову.

В тяжелых КВ оставался усиленный боекомплект (сто десять снарядов). Оба танка отрыли огонь с шестисот метров, затем вступили в действие легкие БТ-7. Но лесистая местность позволяла немецким машинам уверенно сокращать расстояние, укрываясь за деревьями.

Немцы изменили тактику. Их не остановили потери: один горевший и один поврежденный «панцер». Видимо, получили команду покончить с заслоном, не считаясь с потерями, и продолжить наступление.

Приземистые «штуги» выныривали в самых неожиданных местах и, сделав два-три выстрела, снова исчезали. Отвлекая на себя внимание, они дали возможность прорваться с тыла обоим огнеметным танкам и приблизиться на расстояние выстрела.

Ерофеев в горячке боя едва не упустил огнеметный танк, смертельно опасный для любой машины, несмотря на толщину брони.

– Командир, стреляй, чего медлишь! – крикнул механик Басов, увидевший опасного врага первым.

Костя Савушкин, растерявшись, бросил в ствол фугасный снаряд. Сержанту приходилось видеть, как эти машины с ревом обрушивали заряды огнесмеси, мгновенно воспламеняя танки, машины, доты.

Чешский танк Т-38, на базе которого была установлена огнеметная установка, имел броню толщиной 25 миллиметров. С расстояния восьмидесяти метров фугасный снаряд проломил лобовую броню под башней и взорвался внутри машины. 600 литров огнесмеси вспыхнули, расплескиваясь огненными брызгами.

Небольшой танк массой девять тонн горел огромным костром, вспыхнули деревья неподалеку. Детонировали 37-миллиметровые снаряды, разламывая броню и усиливая пламя.

Капитан Серов сумел подбить еще один немецкий танк, но кольцо вокруг роты заслона сомкнулось, и снаряды летели со всех сторон. Дернулся и застыл БТ-7. В неподвижную машину угодил еще один снаряд, задымил двигатель.

Сумели выскочить командир машины и механик-водитель, а танк Василия Серова получил попадание в ходовую часть. Сорванное с оси колесо скручивало гусеницу.

Механик остановил машину и, выскочив наружу, понял, что своими силами КВ не отремонтировать. Обездвиженный танк – мертвый танк, какой бы мощной броней он ни обладал.

– Товарищ капитан, давайте возьму вас на буксир, – шипел и срывался в рации голос лейтенанта Ерофеева. – Попытаемся прорваться вместе.

– Гусеница скручена, не выйдет.

Очередной удар потряс КВ командира роты. Машина продолжала жить, отстреливаясь из пушки и трех пулеметов. Но это не могло продолжаться долго.

Фугас, выпущенный из 105-миллиметровой гаубицы, врезался в кормовую часть башни. Броню пробить не смог, но смял пулемет, а динамический удар снаряда весом пятнадцать килограммов тяжело контузил пулеметчика и ранил мелкими осколками отколовшейся брони.

Ему пытались помочь, но парень в сознание не приходил, из носа и ушей текла кровь. Командир орудия Петр Бережной вел огонь по танку Т-3, который ускользал от снарядов и сумел с коротких остановок вложить два снаряда в борт «Клима Ворошилова».

– Ах, ты, гаденыш!

Бережной выстрелил в Т-3. Снаряд с недолетом

врезался в землю и, отрикошетив, ударил в башню. Т-3 дал задний ход, но с другой стороны в КВ летели снаряды из пушки тяжелого танка Т-4.

Раздраженные упрямым сопротивлением «Клима Ворошилова», немецкие артиллеристы вели огонь едва не в упор. Загорелся подобравшийся слишком близко Т-4, но другой танк угодил снарядом в основание башни КВ и заклинил ее.

– Все, кроме Бережного, покидают машину! – крикнул Серов.

Но это оказалось непросто. Очереди сразу нескольких пулеметов не давали высунуться. Выбравшись через аварийный люк в днище танка, экипаж оставался прижатым к своей машине.

Контуженый танкист так и не пришел в себя, а двое других вели огонь из пулеметов ДТ, отгоняя немецких саперов.

Лейтенант Ерофеев и два уцелевших легких танка БТ-7 окружили машину своего командира, давая возможность экипажу спастись. Но сильный огонь заставлял их маневрировать.

Понимая, что без него ни Ерофеев, ни остальные танкисты не уйдут, Серов и Бережной подожгли запальный шнур упаковки тола и выбрались наружу.

– Быстрее, – торопил свой экипаж капитан. – Прыгайте на броню к Ерофееву.

Но это удалось сделать только сержанту Бережному. Остальные танкисты были срезаны пулеметными очередями. Петр Бережной взвалил на плечи тело капитана, пробитое тремя пулями, и, шатаясь, брел к танку Ерофеева.

Сержант был тоже ранен и едва шел. К нему на помощь подбежали танкисты из экипажа Ерофеева и положили командира на корму машины. На ходу пытались перевязать, но раны оказались смертельными.

«Клим Ворошилов» и два БТ-7 прорвались сквозь кольцо окружения и уходили по пустынной дороге, отстреливаясь на ходу.

Рота капитана Серова сумела задержать немецкие танки почти на двое суток. Люди не скрывали облегчения, что уходят из кольца. Сворачивали самокрутки, послышался даже смех. Из рук в руки передавали фляжки с разбавленным спиртом.

Но пили только пехотинцы и танкисты, потерявшие в бою свои машины. Экипажи КВ и БТ-7 напряженно глядели по сторонам. На войне не знаешь, что ждет тебя за поворотом. Эту истину усвоили все.

Глава 3

Ищем своих…

Ближе к вечеру все три уцелевших танка свернули в лес. Гнали бы и дальше в надежде найти свою отступавшую бригаду или присоединиться к какой-либо воинской части.

Но пришлось прятаться от налетавших два раза немецких самолетов. Пока везло, что день был пасмурный, авиация сильно не надоедала. Однако самолеты-разведчики изредка появлялись.

«Мессершмитт-109» пронесся на скорости, мелькнув серебристым, как у судака пузом в просветах между низкими сырыми тучами. Группу Серова он либо не заметил, либо не посчитал нужным связываться. Чего там три танка, когда на обочинах застыли десятки машин. Большинство разбитые, сгоревшие, но много вполне исправных на вид.

Второй раз налетела пара устаревших разведчиков «Хеншель-126». Эти машины с крылом над кабиной не гнали с такой скоростью и шли гораздо ниже, высматривая дорогу и лес. И пилоты в них сидели более опытные, знающие свое дело.

Но и Ерофеев был готов к такой встрече. Приказал заранее снять три пулемета для отражения возможных атак с воздуха. «Хеншели» кроме скорострельных пулеметов МГ-15 (тысяча выстрелов в минуту) несли по несколько бомб-«полусоток».

Пилоты решили, что удирающие без оглядки три русских танка, в том числе один тяжелый, как раз подходящая цель. Авиабомба весом пятьдесят килограммов не уступает по мощности тяжелому фугасному снаряду и при удачном попадании способна разнести и «тридцатьчетверку» и КВ.

Головной «Хеншель» не знал, что по обочине дороги уходят на восток машины, вышедшие из тяжелого жестокого боя. На броне сидят остатки пехотного взвода тоже воевавшего до последнего раненые и обожженные бойцы. Их уже не могла испугать пара самолетов с ярко-оранжевыми капотами и огромным черно-белым крестом через весь фюзеляж. Бойцы ждали этой атаки, приготовив пулеметы и винтовки.

– Ну, давай, не тяни! – держал наготове пулемет Петр Бережной, единственный уцелевший танкист из экипажа капитана Серова.

Щелкали затворами винтовок красноармейцы из взвода младшего лейтенанта Трифонова. Даже раненые и обожженные танкисты нашаривали в карманах пистолеты и «наганы».

Головной «Хеншель» пошел в атаку с пологого пикирования, снизившись до высоты пятисот метров. Танки продолжали свой ход, а навстречу «Хеншелю» блеснули вспышки пулеметных очередей и винтовочных выстрелов. Пули звенели о металл, пробивая фюзеляж и крылья. Пилот понял, что снижаться дальше опасно – надо срочно выходить из зоны обстрела. Чтобы облегчить вираж, он сбросил три бомбы сразу. Самолет встряхнуло, а скорость увеличилась.

Второй «Хеншель» тоже сбросил бомбы. Не следует представлять, что экипаж самолетов охватила паника, и они бросали бомбы куда попало. Легли «полусотки» довольно точно, хотя ни в одну из машин не попали. Однако крупный осколок пробил броню БТ-7 и смертельно ранил заряжающего.

Погиб один из бойцов взвода Трифонова. Взрывная волна сбросила с брони несколько человек, от удара умер обожженный танкист.

«Хеншели» улетели, не делая больше попыток атаковать русские танки, хотя имели на вооружении четыре пулемета. Один самолет был поврежден, двигался рывками, то теряя высоту, то густо дымя перегревшимся двигателем, с усилием удерживая курс.

– Крепко ему врезали, – сказал взводный Трифонов. – Вон, сосну едва крылом не задел. Шлепнется где-нибудь.

– Шлепнется или нет, неизвестно, – отозвался Ерофеев, – но «Юнкерсы» может по рации вызвать. Нам лучше с дороги убраться.

Остановились среди густых развесистых дубов. В первую очередь надо было заняться ранеными и обожженными. Двое танкистов, обгоревшие до костей, были обречены. Помочь им никто бы не смог.

Медсестра Сима Долгова смотрела на обреченных людей, не зная, что делать. Фельдшер Иван Лыков пытался влить им в рот разбавленного спирта, но это удалось сделать только молодому лейтенанту. Второй танкист с запекшимся ртом и горлом не мог глотнуть даже воды.

Лейтенант лет двадцати, с трудом выталкивая слова, хрипло спросил:

– Скоро до своих доберемся?

– Скоро, – кивнула Сима. – Постарайтесь поспать.

– Егором меня зовут, – так же медленно, с усилием продолжал лейтенант. – Если умру, документы…

На большее сил у него не хватило, и он похлопал ладонью по нагрудному карману, давая понять, что там находятся документы. Подошел Федор Ерофеев, тронул его за плечо:

– Ты брось насчет «умру». Тебе еще жить и воевать. Подумаешь, шкура обгорела. Заживет…

– За-жи-вет, – с трудом повторил Егор и закрыл глаза.

Фельдшер Лыков и медсестра Сима вытаскивали пинцетами мелкие осколки у раздетого до пояса сержанта-танкиста. Тот скрипел зубами от боли и напрягал крепкие мышцы. Не выдержав, попросил:

– Налейте еще спирта, а я передохну хоть пяток минут. Сколько железяк еще осталось?

– На, пей свой спирт… сколько осталось, столько и вытащим, – протянул ему кружку Иван Лыков.

Это был сержант-башнер из танка БТ-7, пробитого осколком авиабомбы. Заряжающий с накрытой окровавленной тряпкой головой лежал вместе с другими погибшими, среди которых был их командир роты капитан Серов.

– Повезло тебе, – сказал Лыков. – Осколок от авиабомбы размером с ладонь. Мог бы и танк поджечь, а удар

парнишка-заряжающий на себя принял. Вас всех спас.

– Режьте дальше, – перебил его наводчик, – а то еще спирта просить буду.

– Больше не получишь. Терпи.

Через полчаса перебинтованный от пояса до плеч сержант, покачиваясь, дошел до навеса, где лежали остальные раненые, и опустился на бушлат.

Раненых и обожженных было семь человек. Из них трое, по словам фельдшера Лыкова, безнадежные. Остальным оказали помощь, перевязали, сменили старые повязки, промыли раны.

Сима Долгова, небольшого роста, со светло-русыми, коротко стриженными волосами, непроизвольно прижалась к Федору Ерофееву, который слушал доклад своего временного заместителя, лейтенанта Астахова Никиту.

Ни для кого не было секретом, что Федор и Сима встречаются. Поэтому медсестра настояла остаться с ротой прикрытия, мотивируя это тем, что там наверняка будет много раненых. Капитан Серов разрешил, хотя не преминул заметить:

– Не слишком удачное время выбрали любовь крутить. Смерть кругом, войне конца-края не видать.

– Мы не любовь крутим, – запальчиво ответила младший сержант Долгова, – а любим друг друга.

– Это не одно и то же?

– Нет!

Сима могла себе позволить так разговаривать с капитаном, а Федор помалкивал. Все, нет уже в живых добродушного капитана, а остатками роты командует Федор и слушает доклад.

Лейтенант Астахов, закончивший военное училище летом сорок первого года, привыкший к повседневной выправке, держа ладонь у виска, четко перечислял имеющиеся силы:

– Поврежденный БТ-7 приводят в порядок. Я направил туда двух танкистов с подбитых машин, в том числе Бережного Петра. Снарядов в наличии на обе машины тридцать шесть штук, из них с десяток бронебойных. К пулеметам по два диска осталось.

– Понятно. Трифонов, у тебя как?

– В строю двадцать четыре человека, считая меня и помкомвзвода Лазарева. Из прежнего состава остались четырнадцать бойцов. Десять человек подобрали из числа отступающих.

– Как они в бою себя показали?

– Нормально. Воевали смело.

– Что с оружием и боеприпасами?

– Три ручных пулемета и штук по семьдесят патронов к каждому.

– Хреново. На полчаса боя не хватит.

– Сколько есть. Трофейных автоматов четыре штуки, но к ним патронов тоже в обрез. Противотанковых гранат не осталось, «лимонки» и «РГД» тоже в немцев покидали.

– Хоть с толком?

– Думаю, всем взводом, десятка полтора гансов перебили. В плен никого не брали – ребята шибко обозленные. Противотанковой гранатой броневик подбили. Но у него крупнокалиберный пулемет, такую стрельбу открыл, ну и сумел уйти, хотя дымил, как паровоз. Может, сгорел где.

– Может, и сгорел. Но вряд ли. Добивать надо было.

– Что могли, то сделали, – засопел Матвей Трифонов, опытный расчетливый командир, хорошо показавший себя в бою и защищавший танки от немецких саперов. – Люди голодные, курево кончилось.

– Значит, добывать надо. Пошлем Астахова Никиту. На танке хоть что-то привезти можно. Пошарят на дороге, в деревню заедут. Ты им в помощь Лазарева Михаила и пару бойцов дашь. Оба ребята расторопные, что-нибудь найдут. Снаряды и патроны нужны, горючее на исходе. Ты, Михаил, постарайся в первую очередь солярки найти. У нас горючего для КВ всего ничего осталось.

Июль сорок первого года немецкие генералы назовут «месяцем успехов, которые не стали победой». В июле немецкие моторизованные колонны уверенно продвигались вперед, сумев занять за первые полтора месяца десятки городов и сотни населенных пунктов.

Порой, подходя к какому-то городу, немецкое командование, не скрывая своих планов, сбрасывало с самолетов листовки, в которых указывались даты взятия того или иного города. Предлагалось зря не жертвовать людьми, а сдаваться или отступать. И зачастую этот «график» выполнялся день в день.

Это оказывало сильное моральное воздействие и на бойцов Красной Армии, и на гражданское население. Неужели немецкие войска настолько сильные, что так уверены в себе!

Словно подтверждая это мнение, по дорогам двигались многотысячные колонны оборванных понурых пленных. А мимо них шли нескончаемым потоком немецкие машины, танки, бронетранспортеры. В небе также хозяйничала авиация врага.

Однако не так было все просто. Немецкая пропаганда старательно умалчивала упорное сопротивление, которое с первых дней оказывали наши части. Всего лишь день командование вермахта планировало на взятие Брестской крепости. Однако бои в цитадели окруженного со всех сторон гарнизона продолжались до середины июля.

В августе продвижение немецких войск замедлилось. Стремительного марша и запланированное взятие Москвы за 8-10 недель не получилось.

Ожесточенное сражение развернулось под Смоленском. 21 июля советское командование предприняло попытку организовать контрнаступление широким фронтом против самой мощной немецкой группы армий «Центр», нацеленной на Москву.

Заставить немцев отступить не удалось. Однако наши части сумели остановить продвижение врага на Москву. В Смоленском сражении в августе сорок первого года немецкие войска впервые были вынуждены остановить наступление и перейти к обороне. В течение двухмесячных боев группа армий «Центр» потеряла почти половину своей бронетехники и двадцать процентов личного состава.

Целью моей книги является не историческое исследование. Но эти факты наглядно показывают изменение обстановки на советско-германском фронте уже через месяц-полтора после начала войны.

Здесь с неожиданной для вермахта стороны проявили себя тяжелые русские танки КВ-1, производство которых спешно наращивалось.

Большая часть потерь этих машин приходилась на неисправности и поломки. Экипажи КВ-1 зачастую не имели достаточного опыта вождения и устранения поломок.

И тем не менее «Клим Ворошилов» своим появлением на фронте преподнес немецким войскам достаточно неприятных сюрпризов.

Например, танковая рота из пяти машин под командованием лейтенанта Зиновия Колобанова в одном бою в августе сорок первого года подбила и уничтожила 22 танка противника, не потеряв ни одной своей машины. Этот факт был документально подтвержден.

Сохранились также воспоминания одного из немецких офицеров о том, как советский танк КВ-1 несколько дней, находясь в тылу германских войск, блокировал важную для военных перевозок дорогу.

Не подозревавшая о засаде грузовая автоколонна с боеприпасами и горючим была почти полностью уничтожена. Командир советского танка выбрал удачное место (вокруг была топь) и подойти к КВ с флангов или с тыла было невозможно.

Под прикрытием минометного огня, на дорогу была выдвинута батарея 50-миллиметровых противотанковых пушек, которые открыли огонь с расстояния пятисот метров. Немецкие артиллеристы применяли разные типы снарядов, в том числе подкалиберные, которые, согласно техническим данным, были способны пробить броню «Клима Ворошилова».

Танк не получил серьезных повреждений, несмотря на то что имел 14 прямых попаданий. Когда немцы подвезли свое самое грозное оружие, зенитную пушку калибра 88 миллиметров, оно было уничтожено точным выстрелом. Лишь спустя несколько дней другое орудие калибра 88 миллиметров, доставленное тягачами в тыл, уничтожило упрямый русский танк. Причем из 12 прямых попаданий лишь три пробили броню и

подожгли КВ.

К сожалению, из-за своего технического несовершенства «Клим Ворошилов» не сыграл ту важную роль, которая была ему отведена. Большинство этих машин остались стоять на обочинах дорог, так и не вступив в бой, или после удачной схватки с врагом. Но вышли они из строя не из-за повреждений, нанесенных немецкими снарядами, а из-за технических поломок.

И тем не менее тяжелый танк «Клим Ворошилов» можно смело назвать «легендой сорок первого года». Немецкие танкисты уже после нескольких схваток с КВ-1 поняли, что связываться с ним смертельно опасно, уклонялись от поединков и подтягивали тяжелую артиллерию.

А брошенные, застрявшие в болотах КВ-1, они вытаскивали тягачами, меняли башни, орудия и вводили в строй «панцерваффе». Впрочем, выиграть какую-то крупную битву это Германии не помогло.

Легкий танк БТ-7 лейтенанта Астахова с тремя бойцами на броне осторожно двигался по дороге. Вскоре группа наткнулась на следы боя. Видимо, в этом месте немецкий танковый клин прорвал оборону.

Земля была перепахана гусеницами, воронками от снарядов и мин. В обрушенных капонирах виднелись разбитые трехдюймовые орудия Ф-22. Хоть и устаревшие, но достаточно мощные пушки были вполне способны уничтожить любой немецкий танк.

Какое-то время они держали оборону. На обочине дороги виднелись два сгоревших немецких танка. Затем немцы обошли орудийные позиции с флангов и под прикрытием минометов уничтожили батареи огнем из танковых орудий.

На пригорке среди сосен увидели немецкое кладбище. Три десятка аккуратных крестов с табличками, массивные пехотные и круглые, поменьше размером, черные каски танкистов.

В воздухе висел уже знакомый младшему лейтенанту запах разлагающейся плоти. Тела наших бойцов лежали возле разрушенных капониров и окопов. Немцы, торопясь продолжить свой путь, оставили красноармейцев там, где они приняли свой последний бой.

– Будем хоронить ребят? – спросил сержант Лазарев.

Лейтенант с минуту раздумывал. Погибших бойцов и командиров было не менее пятидесяти. Из рыхлой земли торчали подошвы ботинок, почерневшие пальцы, тела лежали в кустарнике и среди деревьев. Тут, пожалуй, не пятьдесят погибших, а куда больше будет.

Конечно, долг требовал похоронить товарищей, но это займет несколько часов. Двоих танкистов необходимо оставить в БТ, чтобы в случае нападения прикрыть остальных. Одного из бойцов придется поставить на пост за поворотом – остается три человека погибших хоронить.

Они и за день не справятся. А группу ждут остатки роты, почти без горючего и боеприпасов. Раненых как можно быстрее надо вывозить.

– Времени для похорон у нас нет, – ответил Астахов. – Сам понимаешь, какая ситуация. Михаил, осмотри со своими бойцами место боя. Собери у погибших документы, чтобы без вести пропавшими не числились. И, конечно, боеприпасы.

– Ясно, – козырнул сержант.

Винтовки уже кто-то забрал. У многих красноармейцев были вывернуты карманы. Неизвестно, что искали немцы, но документы, письма, фотокарточки валялись рядом с погибшими.

Их торопливо собирали в сумку из-под противогаза. Миша Лазарев на несколько секунд задержал взгляд на фотографии молоденького красноармейца и девушки, улыбающихся в объектив. Парень, наверное, недавно получив военную форму, сфотографировался с невестой.

На обратной стороне карточки старательным школьным почерком было написано: «Жди с победой! Твой Толя». Все, не дождется девушка своего Толю. А сам он лежит со смятыми гусеницами ногами, а на лицо лучше не смотреть.

– Винтовки брать? – спросил кто-то из бойцов у Астахова. – Тут пару штук в кустах обнаружили.

– Не надо. Пусть там остаются. Патроны и гранаты ищите.

За час с небольшим собрали штук триста патронов, десятка полтора гранат: «РГД-33» и «лимонки». Не густо, но хоть что-то. Затем двинулись дальше по лесной, малонаезженной дороге.

За речкой, которую осторожно миновали, выбрав галечную отмель, оказалась небольшая деревенька. Первыми сбежались мальчишки, затем неторопливо собралось население постарше.

Рассказали, что вчера появлялись немцы. На легком вездеходе и двух мотоциклах. Спрашивали, есть ли в деревне красноармейцы. Если есть, то пусть не прячутся. Война идет к концу и никто их не тронет. В ближайшие дни в райцентре будет создана военная комендатура, где им следует зарегистрироваться.

– Мы спросили, а вдруг в лагерь отправят? – оживленно рассказывал колхозный бригадир. – А они смеются. Лагеря под завязку забиты. Пусть регистрируются и выбирают себе работу. В каждом селе будет создана полиция, всяких бродяг отлавливать. Советская власть, мол, кончилась, но вы не бойтесь. Вас никто не тронет, продолжайте работать.

Чрезмерная оживленность не слишком понравилась лейтенанту. Хотя бригадира можно было понять. Увидел своих, даже единственному танку обрадовался.

– Вас зовут-то как? – спросил Астахов.

– Фадей Егорович. Кстати, меня немцы старостой временно назначили. – Увидев, что лицо танкиста изменилось, заверил его: – Я прислуживать им не собираюсь. Народ попросил, чтобы я согласился, а то пришлют какую-нибудь продажную морду.

«Неизвестно, как ты себя поведешь», – подумал лейтенант, но мысли свои оставил при себе. Чего зря болтать, если не сумели защитить свою землю и сейчас здесь хозяйничает враг.

– Слушай, Фадей Егорович, километрах в трех отсюда сильный бой был. Там погибшие красноармейцы на жаре лежат. Похорони их по-человечески. Часть фамилий я тебе дам, на обелиске укажешь.

– Сделаем, – кивнул бригадир. – Крепко те артиллеристы сражались, целый день пальба стояла. Штук шесть подбитых танков и броневиков мальчишки после боя видели.

– Сейчас два сгоревших танка остались.

– Остальные они на ремонт или на переплавку увезли.

– А чего же вы похоронить героев не догадались?

– Откровенно говоря, побоялись, – замялся бригадир. – Немцы потери и в людях, и в технике понесли, обозленные, как собаки. Мальчишек увидели и давай палить по ним. Едва убежали. А на следующий день двое наших мужиков на телеге туда поехали. Трофеями хотели разжиться.

– Это мародерством называется, – перебил его сержант Лазарев. – За такие вещи расстреливают.

– Ваша правда, – согласился Фадей. – Вот они и расплатились. Там ремонтная бригада на тягаче гусеницы у подбитого танка скрепляла. Наши с дальнего края подъехали, стали плащ-палатки, шинели собирать. Кто-то ботинки расшнуровывать стал. Германцы вначале улыбались, даже рукой махали, а потом пушку на подбитом танке развернули и шарахнули фугасом. Одного нашего мужика наповал, второго ранили. И задок у телеги вдребезги. Лошадь как сумасшедшая понеслась и в деревню тот тележный передок приволокла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=24434704&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.